ста.
     - Это здесь! - проговорил художник, остановившись перед красивой резной деревянной дверью, с одной стороны скрытой складской стеной, а с другой - садовой оградой, что помогало входящим остаться не узнанными.
     Впрочем, эта улица не была оживленной. Бакалейные лавки с шумом закрывали деревянные ставни.
     Ван Эйк трижды ударил гладким медным молотком, дверь сразу же отворилась, обнажив черную пустоту длинного коридора, в глубине которого мерцал свет.
     Скудное освещение позволило рассмотреть белый фартук и белый чепец женщины, открывшей им дверь. Лица ее не было видно.
     - Входите, мессир, и вы, госпожа, - произнес звучный голос с акцентом. - Вы пунктуальны. Пожалуйста, следуйте за мной.
     Они прошли за хозяйкой по коридору и, по мере того как становилось светлее, Катрин смогла разглядеть флорентийку: страхи ее несколько улеглись. Это была сорокалетняя женщина маленького роста, дородная, чернявая, с кожей цвета слоновой кости. На ее круглом лице сверкали черные глаза. Под белым накрахмаленным фартуком было надето ярко-красное шерстяное платье. Катрин, неизвестно почему, ожидала увидеть беззубую колдунью. Вид этой женщины успокоил ее, особенно опрятность в одежде. Комната, в которую провели посетительницу, была под стать хозяйке и не имела ничего общего с вертепом.
     С тщательно вымытым полом из черных и белых плит, зелеными витражами окон, начищенной до блеска мебелью, сверкающими медными безделушками на большом зажженном камине - это был достойный образец фламандской чистоплотности. У Катрин появилась надежда и на этот раз выкарабкаться из беды.
     Карлотта, - - начал было Ваи Эйк, - вот дама, о которой я вам говорил. Ей очень нужна ваша помощь.
     - Я думаю, что смогу ей помочь. Лягте, пожалуйста, на этот стол, - сказала она, указывая на большой дубовый стол, стоящий у камина. - А вы, мессир, подождите в соседней комнате, - добавила она, открыв дверь, расположенную в глубине комнаты.
     Осмотр был быстрым и совершенно безболезненным. У флорентийки оказались нежные руки, которые она сразу же тщательно вымыла, пока Катрин оправляла одежду.
     Так делали лишь ее старый друг Абу-аль-Хайр и Сара. Это было еще одно преимущество бывшей служанки господина Арнольфини.
     - Что вы скажете? - спросила она после некоторого молчания, которое Карлотта, казалось, не собиралась нарушать.
     Та пожала плечами.
     - Вне всякого сомнения, у вас двухмесячная беременность.
     - Вы можете что-то сделать?
     - Всегда можно что-то сделать, главное - знать как. Видите ли, прервать беременность - это всегда опасно, а я не люблю опасность потому, что слишком люблю жизнь. Это не делается в пять минут и неизвестно как. Необходимо, чтобы вы согласились на какое-то время остаться в этом городе. Мессир Ван Эйк сказал мне, что вы спешите...
     - Не настолько! Мы условились, что я остановлюсь здесь на некоторое время. Я живу в гостинице и...
     - Вам следовало бы подыскать более спокойное местечко. Лучше всего, если бы вы остались здесь, если вы ничего не имеете против.
     - Я бы охотно согласилась, но ваш дом показался мне небольшим, а со мной еще двое молодых слуг. Я не могу их оставить, поскольку все знают, что я совершаю паломничество.
     Флорентийка, улыбнувшись, помолодела лет на двадцать.
     - Здесь места более чем достаточно, я смогу вас принять с завтрашнего дня. Я уже к этому готова. Сегодня же вернитесь в "Роис-Кузене". Завтра утром вы уедете из города, и вернетесь в город до закрытия ворот через те, что расположены на этой улице, как будто бы вы что-то забыли в Брюгге. Никто не узнает о вашем пребывании у меня, если ваши слуги не будут выходить отсюда. Хотя, может быть, вы предпочтете остановиться у мессира Ван Эйка? В чем я сомневаюсь...
     - Почему вы в этом сомневаетесь? Карлотта рассмеялась.
     - Я знаю даму Маргариту, и, несмотря на строгое одеяние, вы слишком красивы, чтобы она охотно приняла вас. Так вы придете завтра?
     - Безусловно, если вы примете меня. Огромное спасибо, за великодушную помощь.
     - Великодушную? Это сеньор художник проявляет великодушие, поскольку, хотя я и люблю помочь близкому, но имею большой недостаток: я люблю золото и стою очень дорого - добавила она с шокирующей откровенностью. - Хорошие вещи стоят дорого...
     На обратном пути, сидя в лодке, Катрин погрузилась в глубокую задумчивость, тревога уступила место слабой надежде. Избавление и успокоение, а может быть, и счастье становились возможным. По возвращения в "Ронс-Куроне" она горячо поблагодарила Ван Эйка и уточнила важный вопрос: вернувшись во Францию, она перешлет ему через своего посредника Жака Кера истраченную на нее сумму. Она не хотела, чтобы у него с женой возникли сложности из-за этих расходов.
     - Но у меня благодаря щедрости герцога есть тайные средства, которые я держу у своего друга Арнольфини. На некоторых ваших портретах я заработал много золота, - ~ с улыбкой добавил он. - И будет справедливо, если я немного из этого потрачу на вас. Не думайте об этом. Спокойной ночи. Мы увидимся у Карлотты, я вас как-нибудь вечером навещу.
     Он церемонно поклонился, немного поговорил с мэтром Корнелисом, поприветствовал знакомых иноземных купцов и вышел из трактира.
     Катрин поднялась к себе, где ее уже ждал ужин. Переполненные впечатлениями Готье и Беранже болтали без умолку, и Катрин пришлось трижды приниматься за объяснение их дальнейших действий.
     В этот вечер Катрин быстро заснула и спала, как ребенок. Она открыла глаза, когда солнце стояло высоко в небе. Графиня не спешила, намереваясь выехать из города в разгар дня на глазах у всех: нет ничего удивительного в том, что, посетив святые места, она возвращается домой. И никто, конечно, не обратит внимания на отъезд этой богатой, но скромной дамы. Она приказала Готье приготовить лошадей, но юноша вскоре вернулся в сопровождении пятнадцатилетнего подростка в перепачканной краской одежде.
     - Я встретил этого юношу внизу, - сказал конюх. - Его прислал с письмом Ван Эйк.
     - Срочное письмо! - уточнил юноша -Мой учитель приказал мне вручить его госпоже Бернеберге.
     - Вы один из его учеников? - улыбаясь, спросила Катрин, глядя на открытое лицо, светлые волосы и голубые, еще по-детски наивные глаза подростка.
     - Я его единственный ученик! - гордо ответил мальчик. - Мэтр Ван Эйк, - вы, конечно, это знаете, - нашел новую манеру живописи, и тщательно хранит ее секрет. Но меня он любит.
     - Как вас зовут?
     - Петер Крист, госпожа. Прочтите, пожалуйста, письмо. Кажется, оно срочное.
     - Сейчас, Готье, дайте этому юноше немного вина. - Не переставая улыбаться, Катрин развернула записку, полагая, что речь шла о последней рекомендации перед ее мнимым отъездом. Но вдруг улыбка исчезла с ее лица, и ей пришлось сесть, чтобы дочитать расплывающиеся перед глазами строки:
     "Флорентийка ночью умерла. Мэтр Арнольфини нашел ее повешенной на складе тканей, граничащем с ее домом. По поводу этой смерти по городу поползли слухи, возможно, они не дошли до вас, и я решил срочно поставить вас в известность. Мне очень жаль, друг мой, но будет лучше, если вы уедете.
     Поезжайте в Лилль к госпоже Симоне. Может быть, она найдет способ вас спасти. Мое сердце разрывается, прощаясь с вами. Да храни вас Господь!"
     Катрин так побледнела, что Готье подтолкнул юного Петера к двери, испугавшись, что он догадается о содержании письма. Но Катрин остановила его.
     - Мэтр Ван Эйк больше ничего не передавал? спросила она упавшим голосом. - Почему он не пришел сам?
     Юноша, как будто бы он сам был в этом виноват, в смущении опустил голову и, судорожно сжав в руках красный берет, ничего не ответил.
     - Ну так в чем же дело? Я надеюсь, он здоров?
     - Да, да... но... ладно, тем хуже! Вчера вечером, когда он вернулся, произошла ужасная сцена. Госпожа Маргарита назвала его развратником, без конца бегающим за юбками. Ей передали, что он привез в гостиницу своего хорошего друга, и она разгневалась. Сегодня утром она закрыла его в мастерской на ключ вместе со мной, прокричав, что выпустит его, когда сочтет нужным!
     - Как же вы выбрались? - спросил Беранже.
     - Разумеется, через окно, которое выходит на канал. Я по веревке спустился на баржу и собираюсь вернуться тем же путем. Что мне передать мэтру Ван Эйку?
     Разговор двух юношей позволил Катрин оправиться от поразившего ее известия. Карлотта мертва! Как? Почему? У нее были заклятые враги, ведь она не могла покончить жизнь самоубийством. В ее профессии заключался большой риск, и, может быть, муж или любовник посчитали ее виновницей какой-либо драмы. Кто знает?
     Несмотря на потрясение, она улыбнулась юному посланнику и сказала:
     - Вы храбрый мальчик, передайте ему мою благодарность за пожелание счастливого пути. Скоро мы покинем Брюгге. Передайте ему еще, что я последую его совету и что я жалею его всем сердцем.
     Заработав монетку, Петер радостно направился домой. Катрин молча протянула письмо Готье. Тот пробежал его глазами и вернул хозяйке, устремив на нее вопросительный взгляд.
     - Что это значит? Вам показалось, что эта женщина намеревается расстаться с жизнью?
     - Разумеется, нет. Я вам сказала, что встретила приветливую, пышущую здоровьем женщину. Она мне даже сказала, что любит жизнь.
     - Значит, ее убили, но за что?
     - Я не представляю, Готье. Все, что я знаю, - это то, что нам надо немедленно покинуть город. Я не должна была приезжать сюда, да к тому же выдумывать такую причину, как посещение святых мест. Меня наказывает Бог!
     Готье пожал плечами.
     - Если бы Бог наказывал всех, кто пользуется его именем, чтобы выпутаться из затруднения, мы бы ежедневно хоронили друзей. Скорее всего эта несчастная не угодила какому-нибудь знатному сеньору, отказав ему в помощи или запросив слишком много золота. Кто знает? Что же нам делать? Вы и вправду после всего, что произошло, хотите вернуться в Лилль?
     - Сначала надо уехать. Поговорим об этом по дороге. Не знаю, может быть, после всего, что произошло, лучше вернуться в Монсальви. У меня там есть верный друг Сара. она разбирайся в медицине и, возможно, сможет меня спасти. Если же ист... Мне следовало немедленно ехать к ней, но возвращение домой в нынешнем моем состоянии приводило меня в ужас. Отправляйтесь готовить лошадей и заплатите за постой.
     Готье вышел из комнаты, но тут же вернулся в сопровождении трех мужчин: хозяина "Ронс-Куроне", мэтра Корнелиса, плетущегося за двумя важными незнакомцами, одетыми в роскошные, подбитые белкой и лисой одежды, в широких бархатных беретах.
     - Мне не позволили ни пройти в конюшню, - возмутился Готье, - ни заплатить за постой. Эти люди желают, видите ли, поговорить с моей госпожой.
     - Придержите язык, мой мальчик, - проворчал незнакомец, - я один из бургомистров этого города, Луи Ван де Валь, а это - эшевен Жан Метне!
     Повернувшись к Катрин, он слегка поклонился. Этот поклон показался ей дурным предзнаменованием, поскольку был слишком почтительным для простой госпожи, но недостаточно вежливым для такой знатной дамы, какой она была.
     - Госпожа графиня, мы пришли сообщить вам, что о вашем отъезде не может быть и речи!
     Катрин усилием воли сдержала дрожь. Она даже улыбнулась.
     - Господа, вы оказали мне честь своим посещением, не знаю, чем я это заслужила. Мне кажется, что вы совершаете ошибку, так обращаясь со мной. Я никакая не графиня, а простая горожанка, приехавшая из...
     - Вы графиня де Брази, возлюбленная герцога Филиппа, от которого беременны. Вы приехали сюда, чтобы флорентийка избавила вас от плода вашей запретной любви!
     Это заявление было сложно гром среди ясного неба, но Катрин, привычная к сражениям, не показала испуга,
     - Сир бургомистр, несмотря на все мое уважение к вам, вы сошли с ума! возразила она с нескрываемым высокомерием. - Откуда вы это взяли?
     - Вас узнали в тот момент, когда вы пересекли ворота Куртрэ. Госпожа Катрин - ведь это ваше настоящее имя? Каким бы строгим и нелепым ни был ваш костюм, в который вы вырядились, приехав в Брюгге, он не смог полностью скрыть вашу красоту. Об этой красоте здесь все хранят воспоминания.
     Эшевен -заместитель бургомистра.
     - Бросьте! Бесполезно отпираться! Кого вы хотите убедить? Соблаговолите, пожалуйста, снять головной убор и показать ваши волосы. Если они не из чистого золота, мы признаем свою ошибку и согласимся с тем, что вы не госпожа де Брази.
     Сознавая всю безвыходность положения, Катрин попыталась отговориться. Ей необходимо было сохранить свободу. Лучше было бы разойтись с миром.
     - Хорошо, - с улыбкой начала Катрин. - Вы меня узнали. Но ваши часы отстают, сир бургомистр. С тех пор утекло много воды. Я уже не госпожа де Брази, ничто больше не связывает меня с Бургундией, где у меня, однако, остались друзья, что, по-моему, вполне естественно. Теперь я госпожа де Монсальви, супруга одного из лучших капитанов короля Карла VII и придворная дама королевы Сицилии. Должна признать, - по-прежнему улыбаясь, добавила она, - что подобное заявление, сделанное два года назад, стоило бы мне заточения в тюрьму. Но Филипп и Бургундия заключили мир, не так ли? Теперь вы знаете все, и я думаю, что вам не остается ничего другого, как пожелать мне счастливого пути и удалиться.
     Улыбка Катрин не возымела привычного действия, в лицо Ван де Валя осталось каменным.
     - Не надо так спешить. Скажите мне, зачем вы приехали сюда, да еще под вымышленным именем?
     - Раз вы так хорошо осведомлены, вам бы следовало знать, что я приехала молиться перед святой кровью Всевышнего, чтобы он дал здоровье моему тяжелораненому супругу. Мне показалось, что это лучше сделать под чужим именем. Вчера поздно вечером я отправилась...
     - ...преклонить колени перед реликвией в сопровождении Ван Эйка, я знаю! Но потом вы тайком вышли из часовни и направились к ратуше. На лодке вы подъехали к дому флорентийки. Бесполезно это отрицать. У нас есть проворные слуги, способные любого выследить, не привлекая внимания, особенно в такой темноте!
     Этот бесстрастный голос, чеканящий каждое слово, действовал на нервы Катрин, унося прочь всякие помыслы о дипломатии.
     Потеряв терпение, она возразила ледяным голосом:
     - Даже если все это правда, может быть, вы соблаговолите объяснить, какое вам дело до моей судьбы?
     - Должен признаться, лично меня они не касаются, но речь идет о безопасности города. Вы носите под сердцем ребенка принца, который причиняет нам столько неприятностей, и вы не боитесь приехать сюда, чтобы от него избавиться!
     - Это не правда! Когда-то у меня был сын он монсеньера Филиппа, но этот ребенок умер, и вы это знаете лучше, чем кто-либо другой, вы ведь так прекрасно осведомлены! Больше у меня от него детей не было! Как это могло произойти, если я жила в Оверни, а он в своем государстве?
     Луи Ван де Валь поднял руки, желая прекратить поток ее объяснений.
     - Бесполезно оправдываться. Все, что вы скажете, ничего не изменит.
     - Что вы хотите сказать?
     - Вы останетесь здесь до рождения ребенка. Тогда и посмотрим, на кого он похож.
     - Клянусь своей жизнью, что он не от герцога!
     - Возможно, но это не главное, - произнес бургомистр с холодной усмешкой. - Важно, что вы останетесь здесь ожидании ребенка под хорошей охраной, и что герцог об этом быстро узнает.
     Катрин нашла в себе мужество, чтобы рассмеяться.
     - И что из этого? Мы уже давно ничего не значим друг для друга. То, что произойдет с супругой сира де Монсальви и его ребенком, герцогу совершенно безразлично. Вы совершаете непоправимую ошибку, сир бургомистр, ошибку о которой, возможно, горько пожалеете.
     - Не думаю. Даже если ребенок не от герцога, он и не от вашего мужа, поскольку вы приложили столько усилий чтобы избавиться от него. Что же касается чувств к вам монсеньера, я не уверен, что вы о них знаете. Госпожа Катрин вы слишком скромны. Герцог вас не забыл. Все здесь знают правду о Золотом Руне...
     - Правду восьмилетней давности.
     - Время здесь ни при чем. Монсеньор Филипп очень чувствительный, и, зная, что вы в наших руках и подвергаетесь смертельной опасности, он не будет тянуть с решением вопроса.
     В горле у Катрин пересохло.
     - Смертельной? Вы потеряли рассудок? Что я вам сделала?
     - Абсолютно ничего, но, если герцог откажется вернуть нам наши привилегии или осмелится напасть на нас, нам придется вас немедленно казнить.
     Готье не смог больше этого выносить. Уже трижды во время разговора Катрин властным жестом удерживала его. Но на этот раз он не сдержался. Выхватив шпагу, Готье направил ее острие в грудь Ван Де Валя.
     - Бургомистр, я думаю, вы переходите границы! Я не привык выслушивать, как угрожают моей хозяйке, охранять ее моя основная задача. Извольте выйти отсюда, да побыстрее. Но прежде будьте так добры, немедленно выдать нам свой пропуск, который позволил бы нам покинуть этот спокойный и такой гостеприимный город.
     - А если я не подчинюсь?
     - Тогда я с превеликим удовольствием проткну вам грудь
     Зан де Валь пожал плечами.
     - Вы тем самым подпишете себе смертный приговор, что, хотите быть повешенным?
     - Как вы повесили эту бедную флорентийку? Ее ведь казнили по вашему приказу, не так ли?
     - Готье! - упрекнула его Катрин. - Я думаю, вы тоже переходите границы.
     - Вы так считаете? Посмотрите на этого добрейшего бургомистра. Он даже и не пытается ничего отрицать. Он решительно настроен на то, чтобы у вас появился ребенок!
     - Чтобы он родился здесь! - прервал его Ван де Валь. - Так что вы решили? Убить меня или...
     Катрин живо положила свою руку на руку юноши, вынуждая его опустить оружие, уже слегка проткнувшее ткань одежды.
     - Оставьте, друг мой, вам же сказали, что вы погибнете сами и нас не спасете. Вы думаете, эти сеньоры пришли одни?
     - И вправду, - произнес эшевен Метне, хранивший молчание на протяжении всей этой бурной сцены. - Перед гостиницей остановился целый отряд, готовый в любую минуту оказать нам поддержку.
     - Против женщины и двух юношей? - презрительно произнесла Катрин. - Мои поздравления, сеньоры. Это та же отчаянная храбрость, что и проявленная вами у стен Кале! Ну что же, я ваша пленница! Могу узнать, где вы собиpaeтесь меня поместить? В этой гостинице? Мне бы не хотелось она уже не та, что во времена, когда мой дядя был одним из ее постоянных посетителей. Теперь это притон! - добавила она, обращая к съежившемуся Корнелису свою презрительную улыбку. - Я думаю, в тюрьме, в Стин...
     - Ни то, ни другое! - прервал ее бургомистр. - Не стоит гневить герцога. Вам будут оказаны все почести, если мы не будем вынуждены прибегнуть к крайним мерам.
     - В этом случае вы уважительно отрубите мне голову? Итак, куда мне идти?
     - К себе домой! Вам по-прежнему принадлежит дворец, за которым по приказу монсеньера тщательно ухаживают, что, бесспорно, является подтверждением его "полного безразличия". Вы устроитесь там со всеми удобствами, но под строгой охраной. Я сам провожу вас туда, и, поскольку вы уже готовы, нам нет больше причин задерживаться. Что касается вас, молодой человек, - добавил он, повернувшись к Готье, - я хочу забыть ваш недавний выпад, вы же исполняли свой долг, но хочу убедиться...
     - О! Нет, - запротестовала Катрин. - Вы не отнимете у меня моих слуг? Я согласна стать вашей пленницей, рисковать своей жизнью, терпеливо перенести все невзгоды, но я хочу, чтобы со мной остались преданные мне люди. У меня осталось два друга: мой конюх и мой паж, оставьте мне их!
     Ван де Валь поклонился.
     - Хорошо! Но позвольте мне, однако, поправить вас, госпожа Катрин. У вас здесь больше друзей, чем вы можете себе представить, и ими станет весь город, если возродятся прибыльная торговля, спокойствие и наши привилегии.
     Он, казалось, верил в то, что говорил. Раздраженно пожав плечами, Катрин взяла с сундука плащ и набросила его на плечи. Она была на удивление спокойна, увидев в происшедшем знак судьбы, волю Бога, оскорбле