шли те... гнусные твари, звери, живодеры! За разговором никто не заметил, как они подкрались к дому.
     Ла Гир, схватив пленника за рубаху, стал с бешенством трясти его.
     - Кто такие? Ты их знаешь?
     Однако могучему капитану, несмотря на всю его силу, трудно было бы справиться с великаном. Даже со связанными руками Готье высвободился с легкостью, едва заметно поведя плечами.
     - Еще бы мне их не знать! Я видел их штандарт. Это были люди Ришара Венабля, английского живодера, стервятника, зверя в сто крат худшего, чем сам Сатана, его повелитель. Логово свое он устроил в пещерах Ориваля и в развалинах замка Роберта-Дьявола. Тяжкое это было зрелище... Бедная Гийомет! Бедный Маглуар!
     - А ты, стало быть, не шелохнулся, когда над ними измывались?
     - Как бы не так, - проворчал дровосек, и глаза его зажглись недобрым огнем, - нечего меня оскорблять попусту! Венабль недосчитался четверых, и это моих рук дело. Но они навалились на меня вдесятером, оглушили, связали... и тогда я притворился мертвым. Все равно я уже ничего не мог поделать. У меня это хорошо получается... Вам не понять, что мне пришлось пережить. Меня скрутили так, что искры сыпались из глаз, голова гудела от ударов, однако я все видел... и все слышал. Это было хуже всего! Тот, с золотой монетой, тоже потрудился на славу: схватил деревянную скамью и молотил ею бандитов. В конце концов они схватили и его, бросили связанного рядом со мной, но он-то в самом деле был без сознания, а на лбу у него была такая шишка, что на глазах из лиловой становилась черной. Можно сказать, ему повезло... Он не слышал, как они кричат как корчатся в муках... Милая моя Гийомет! Бедный Маглуар! Мне казалось, я сойду с ума, и я возблагодарил Господа, когда они умолкли, потому что понял, что мучения их кончились. Они умерли.
     Он запнулся и передернул плечами, словно пытаясь обтереть холодный пот, струившийся по лицу. Не говоря ни слова, Катрин подошла к нему и краешком вуали обмахнула ему лоб и щеки. Он посмотрел на нее с выражением бесконечной благодарности.
     - Спасибо, прекрасная дама!
     - Прошу вас, - прервала его Катрин, отступая назад, - продолжайте! Что они сделали с мессиром де Монсальви... с тем, кого вы назвали "человек с золотой монетой"?
     - А! Я так и знал, что это знатный сеньор! - с торжеством воскликнул Готье. - И Венабль это сразу понял. Когда... когда все кончилось, он приказал своим людям забрать его, в надежде получить выкуп.
     - А что же тебя-то оставили? - насмешливо спросил Ла Гир. - За такого молодца, как ты, дали бы целое состояние.
     - Я же сказал, они сочли меня мертвым. Перед уходом они разбросали по полу солому и подожгли ее, думая, что дом сгорит целиком, но я, как только они убрались, пережег веревки и потушил огонь. А потом... потом я бежал оттуда.
     - Бежали? - удивленно промолвила Катрин. - Но почему?
     Он снова повернулся к ней, и в глазах его стояли слезы.
     - Поймите же, госпожа! Ведь я любил их... и смотреть на все это было свыше сил. Я побежал куда глаза глядят, закрыв ладонями уши, потому что все время слышал их предсмертные крики. Сам не знаю, как добрался до своего леса, забился в кусты и весь день просидел там, плача и дрожа. Но потом мне стало стыдно... Я вернулся, чтобы похоронить их по-человечески. Несчастные мученики! Они по праву должны были упокоиться в освященной земле. Я завернул их в покрывало и, когда стемнело, понес в деревню, похоронил в ограде церкви.
     - ...А потом вернулся, чтобы посмотреть, не оставили ли тебе что-нибудь головорезы Венабля, - саркастически добавил Ла Гир.
     Готье-Злосчастье стремительно повернулся к нему, от ярости лицо его стало почти фиолетовым.
     - Капитану короля можно было бы и не объяснять таких вещей! Да, вернулся, потому что знал, где Маглуар прячет бочонок с вином. Я хотел напиться, понимаете вы или нет? Напиться до полусмерти, чтобы не слышать больше криков Гийомет... вот так я и оглушил себя, лежал, как бесчувственное бревно, когда вы явились в дом!
     Воцарилось молчание. Ла Гир, сцепив руки за спиной, расхаживал взад и вперед по комнате, и половицы трещали под железными подошвами его сапог. Катрин же внимательно разглядывала необычного дровосека, к которому ее влекло чувство необъяснимой симпатии. Может быть, оно возникло оттого, что Готье рассказал ей об Арно? Внезапно Ла Гир остановился прямо перед пленником.
     - Ты уверен, что рассказал все... и что рассказал правду? Твоя история кажется мне весьма подозрительной. Пожалуй, стоит допросить тебя под пыткой.
     Великан пожал мощными плечами и рассмеялся Ла Гиру в лицо.
     - Если вам так хочется, можете позабавиться, мессир. Только знайте: не родился еще такой палач, который сумеет вытянуть из Готье-дровосека что-нибудь, кроме правды!
     Ла Гир был из тех, кого задевать не стоило. Побагровев, капитан зловеще произнес;
     - Подлый мужлан, посмотрим, как ты будешь смеяться, болтаясь на веревке. Эй, повесить его!
     - Нет!
     Катрин, подчиняясь велению сердца, бросилась к связанному человеку и прикрыла его своим телом. Она повторила мягче:
     - Нет, мессир! К чему эта ненужная жестокость? Я верю ему. У него честный взгляд. Уверена, что он не лжет. Да и зачем ему лгать? Он не сделал ничего дурного и уж, конечно, не заслуживает виселицы. К тому же он может быть нам полезен. Вы же сами сказали, что такие молодцы дорого стоят.
     - Я не люблю, когда мне грубят.
     - Но он не грубил вам. Молю вас, сеньор Ла Гир, во имя вашей дружбы с Арно, не убивайте этого человека. Отдайте его мне... прошу вас.
     Ла Гир не умел перечить Катрин, когда она просила таким тоном. Посмотрев на нее нежно, а на пленника злобно, он в конце концов решил уступить и стремительно вышел из комнаты, бросив через плечо:
     - Делайте с ним, что хотите, только меня потом не попрекайте. Он ваш.
     Через несколько секунд великан дровосек, освобожденный от пут, преклонил перед Катрин колено.
     - Госпожа... вы спасли мне жизнь. Делайте со мной что хотите, только дозвольте служить вам. Даже такой прекрасной даме может понадобиться верный пес.
     В эту ночь Катрин спала довольно спокойно. Судьба Арно уже не внушала ей прежних опасений. Конечно, положение его было неприятным, но жизни его не угрожала опасность до тех пор, пока захвативший его бандит надеялся получить выкуп. С зарей Ла Гир вновь выступит в поход и постарается выкурить зверя из его берлоги. Она вполне могла полагаться на гневливого капитана: он сделает все, чтобы вырвать Арно из рук негодяев.
     Перед тем как отправиться в свою келью, Катрин препоручила Готье заботам монастырского садовника, хотя это чрезвычайно не понравилось Саре, которая не удержалась от колких замечаний.
     - На что нам этот верзила? - брюзжала достойная женщина. - Для пажа великоват, для слуги неловок. Такому мужлану нечего делать в свите благородной дамы, слишком он дикий, и пахнет от него плохо. А уж хлопот с ним не оберешься!
     - Зато он может быть надежным защитником. У меня предчувствие, что он нам понадобится. Дикий? С тех пор как я тебя знаю, в первый раз слышу, чтобы ты произносила это слово с осуждением. Неужели мы готовы отречься от своего происхождения, добрая моя Сара?
     - Вовсе я не отрекаюсь от своего происхождения. Но не намерена плясать от радости, что за мной теперь повсюду будет таскаться этот дылда.
     - В наше время такой человек может быть очень полезен, - отрезала Катрин тоном столь решительным, что Сара не посмела больше возражать и только процедила сквозь зубы:
     - В конце концов, это твое дело!
     Итак, ночь прошла спокойно. Однако с первыми лучами солнца в маленьком городке началось какое-то необычное волнение. Мирная тишина обители была нарушена, когда длинная процессия монахинь в белых одеяниях двигалась из часовни в трапезную.
     Катрин и Сара, в монашеских покрывалах, с молитвенниками в руках, замыкали шествие вместе с матерью-аббатисой. Никогда еще Катрин не была так рассеянна во время мессы. Как только послышались первые крики, она не могла уже внимать словам Евангелия и прислушивалась к тому, что происходило за стенами. Ей пришлось призвать на помощь все свое хладнокровие, чтобы остаться в часовне и не ринуться в город. Мысли вихрем проносились у нее в голове, и она строила самые разнообразные предположения. Может быть, Ла Гир предпринял ночную вылазку против Ришара Венабля? И эта суматоха вызвана его возвращением? А вдруг ему удалось освободить Арно? Когда прозвучали заключительные слова мессы "Ныне отпущаеши", она почувствовала истинное облегчение. Будь ее воля, она полетела бы из часовни на крыльях, но нельзя было нарушать величавую торжественность процессии. Проклиная в душе этот обряд, она двигалась, как и все, медленной важной поступью, спрашивая себя, неужели монахини настолько отрешились от мирской суеты, что их нисколько не занимает происходящее во внешнем мире. Однако, когда они проходили по галерее, украшенной черными каменными колоннами, мать Мари-Беатрис не смогла скрыть своего беспокойства. Монастырь напоминал тихий островок посреди бушующего моря. Шум и суматоха за стенами явно усилились, и уже можно было слышать крики: "К оружию! Всем на укрепления!"
     Аббатиса повернулась к своей помощнице:
     - Сходите к вратам, мать Агнесса, узнайте, что творится в городе. Боюсь, на нас собираются напасть...
     Монахиня, присев в поклоне перед настоятельницей, поспешно направилась через сад к выходу, но навстречу ей уже бежала сестра-привратница, не замечая, что наступает на грядки, засеянные целебными травами. Она покраснела от волнения, и чепец ее съехал на сторону.
     - Пришел мессир де Виньоль, матушка, - выпалила она, быстро поклонившись. - Говорит, что приближаются англичане и что ему нужно немедленно видеть госпожу де Брази.
     Мать Мари-Беатрис нахмурилась. Ее раздражали эти постоянные вторжения солдат, которые нарушали спокойствие обители, приводя в смятение монахинь и отвлекая их от благочестивого служения Господу.
     Катрин рванулась было навстречу Ла Гиру, но настоятельница, крепко ухватив за руку, удержала ее подле себя.
     - Мессир де Виньоль мог бы не тревожить нас хотя бы воскресенье, - сказала она недовольно, - и дать нам помолиться в мире. Здесь монастырь, а не парадная зала замка. Или он думает, что...
     Больше она ничего не успела сказать. Послышались быстрые шаги, зазвенели шпоры на мраморных плитах, и раздался громовой голос Ла Гира. Испуганные монахини, взвизгивая, разбегались в разные стороны. Капитан двинулся прямо к настоятельнице, чье лицо, затянутое в белый апостольник, стало пунцовым от гнева.
     - Матушка, у меня нет времени дожидаться, и мне не до церемоний. Враг совсем близко. Если вы не слышали шума и не поняли, что все горожане спешат на укрепления, это значит, что стены у вас слишком крепкие или же вы туги на ухо. Я должен немедленно поговорить с госпожой де Брази. Пошлите за ней, а заодно передайте ее служанке, чтобы собирала вещи. Через четверть часа ее не должно быть в этом городе. Я жду!
     Мать Мари-Беатрис, несомненно, собиралась возразить капитану, но в этот момент Катрин, не в силах более сдерживаться, выступила вперед и предстала перед удивленным Ла Гиром.
     - Я здесь, мессир! Не кричите так и зарубите себе на носу: я не уеду отсюда, пока не найду Арно.
     - В таком случае, госпожа Катрин, - вскричал капитан, мгновенно впадая в ярость, - вы вряд ли его когда-нибудь найдете, потому что скорее всего закончите свою жизнь здесь. Не перебивайте меня, я не могу терять ни секунды! Я должен защищать этот город и не собираюсь вас уговаривать. У меня нет времени на разглагольствования! По флажкам на пиках я узнал, кто собирается напасть на нас. Это люди Джона Фитц-Аллана Малтраверса, графа д'Арунделя. Можете мне поверить, мы имеем дело с опытным, опасным противником, и у меня нет никакой уверенности, что мы сможем выстоять. У меня солдат немного, у него, похоже, более чем достаточно, и если вы подниметесь на укрепления, то увидите на горизонте черный дым пожарища. Это горит Пон-де-л'Арш. Возможно, нам придется оставить Лувье на милость победителей...
     - Как вы смеете говорить такое?! - воскликнула Катрин. - Вы собираетесь бросить город? А жители? А святые монахини?
     Это превратности войны, дочь моя, - мягко сказала мать Мари-Беатрис-Мы, невесты Господни, не должны бояться англичан, ведь они такие же христиане, как и мы. Если город будет сдан, возможно, удастся избежать худшего. У англичан нет денег, нет припасов, а потому вряд ли они выиграют, обратив Лувье в пепел.
     - Разве это помешало им спалить Пон-де-л'Арш?
     - Хватит рассуждать! - нетерпеливо прервал их Ла Гир. - Вы должны уехать, госпожа Катрин, потому что я не, могу поручиться за вашу безопасность и не имею возможности вас опекать... Я солдат, а не компаньонка.
     Гнев и горечь овладели душой Катрин.
     - В самом деле? Вы солдат и выталкиваете меня за крепостные стены? Куда мне деваться, скажите? А Арно, Арно в лапах Венабля? Вы об этом забыли?
     - Я ничего не забыл. На его поиски я отряжаю двадцать человек, большего сделать невозможно, когда подходит враг. Пока Малтраверс будет осаждать Лувье с основными силами англичан, маршал де Рэ попытается вызволить Монсальви. Вам же следует находиться при королеве Иоланде, поскольку вы ее придворная дама. Королева гостит в замке Шантосе у мессира де Рэ и ведет чрезвычайно важные переговоры с герцогом Бретонским. Вы должны немедленно отправиться к ней в Анжу. Жиль де Рэ привезет туда Монсальви, как только вырвет его, при помощи золота или силой, из рук Ришара Венабля.
     На сей раз Катрин слушала Ла Гира, не пытаясь его прервать, и, по мере того как он говорил, лицо ее приобретало все более мрачное выражение. Она покачала головой.
     - Сожалею, но мне придется остаться. Я не доверяю мессиру де Рэ.
     Терпение Ла Гира иссякло. Настойчивый звук рога призывал его на укрепления. Не беспокоясь о святости обители, он разразился проклятиями.
     - Я тоже ему не доверяю! Но пока он на нашей стороне, и ему нет никакого резона предавать нас. Впрочем, он не посмеет этого сделать! Поймите же, наконец, что ни у вас, ни у меня нет выбора. Это война, и, будь здесь Мональви, он бы первый приказал вам удалиться в безопасное место.
     - В безопасное место? На дорогах, где кишат враги? - с горечью спросила Катрин.
     - У вас есть защитник. Этот лохматый верзила, которого вытащили из петли. Ему дадут хороший тесак, раз он предпочитает такое оружие. Отправляйтесь в Шантосе и там ждите Арно!
     - Это приказ?
     Ла Гир, поколебавшись секунду, решительно сказал:
     - Да. Это приказ. Через четверть часа уходите по реке, пока город еще не захвачен. Иначе...
     - Иначе?
     - Иначе вам все равно придется уходить завтра, но только с толпой беженцев. У нас припасов на двадцать четыре часа.
     Он поклонился и почти бегом направился к выходу. Тень его исчезла под серыми стрельчатыми сводами, а Катрин застыла, охваченная ужасом. Ей казалось, что рыцарь бросил ее, безоружную и беззащитную, посреди волчьей стаи. Впрочем, это была лишь секундная паника. Она слишком привыкла к превратностям судьбы, к опасностям и страхам, чтобы надолго впадать в отчаяние. Спорить больше было не о чем, и она уже прикидывала, какую дорогу выбрать. Замок Шантосе? Как же добраться до него, чтобы вновь оказаться рядом с королевой? Иоланда была надежной защитой. Находясь при ней, Катрин могла относительно спокойно ожидать возвращения любимого. Еще несколько дней, всего несколько дней разлуки! И тогда все будет прекрасно! Придется ей вытерпеть и эту небольшую жертву во имя грядущего счастья, за которое она уже так дорого заплатила! Чуть раньше, чуть позже, какое это имеет значение! Монсеньор Иисус и госпожа Богоматерь непременно окажут ей покровительство и благополучно доведут до спасительной пристани. Королева! Рядом с ней, владычицей четырех королевств, бояться будет уже нечего.
     Она выпрямилась, и Ла Гир, идущий к вратам обители, услышал ее ясный, звонкий и решительный голос.
     - Я исполню ваш приказ, мессир де Виньоль. Через четверть часа я покину город. Дай вам Бог не раскаяться в том, что вы изгоняете меня!
     - Я вас не изгоняю, - устало проворчал Ла Гир, выходя из монастыря, - я отправляю вас в надежное убежище. Иначе вы попали бы в руки англичан. И раскаиваться мне не в чем. Да хранит вас Господь, госпожа Катрин!

Глава вторая
ВИКИНГ

     Через час небольшая лодка огибала южные укрепления Лувье, унося из города Катрин, Сару и их громадного спутника. Само Провидение послало им этого Готье-Злосчастье.
     В руках великана нормандца длинный шест, при помощи которого он управлял лодкой, казался таким же хрупким, как веточка орешника. Стоя на корме, он погружал шест в воду, мощно отталкивался, и лодка стремительно уносилась вперед. Вскоре стены города исчезли за густыми зарослями деревьев. Ольха с резными листьями, с рыжеватыми сережками, ивы, отливающие серебром, с обеих сторон клонились к реке, словно покачивая зеленоватую колыбель. День обещал быть знойным, но на воде было почти свежо.
     - Как бы мне хотелось искупаться, - прошептала Катрин, опуская руку за борт.
     - Лучшего и придумать нельзя! - язвительно отозвалась Сара, которая до сих пор не проронила ни слова. - Когда тут появятся англичане, им останется только выловить тебя, даже раздевать не понадобится.
     - Англичане сюда не сунутся, - уверенно сказал Готье, - тут кругом болота. Побоятся увязнуть.
     Сара не удостоила нормандца ответа, но Катрин улыбнулась ему. Она все больше радовалась, что спасла его от гнева Ла Гира. Готье был из тех людей, кто ничему не удивляется, ко всему умеет приспособиться, говорит мало, а делает много. Час назад, когда за ним послали к садовнику, говоря, что надо уходить, он не произнес ни единого слова. Только молча протянул руку за тесаком, который ему принесли по распоряжению Ла Гира, попробовал лезвие большим пальцем и заткнул его за свой плотный кожаный пояс.
     - Я готов! - произнес он после этого. Катрин велела садовнику отыскать для него подходящую одежду. Сбросив свои лохмотья, он облачился в короткую полотняную рубаху, коричневые облегающие штаны, забранные в кожаные башмаки, и стал похож на зажиточного крестьянина. С башмаками пришлось повозиться больше всего. В последнюю минуту сапожник срочно изготовил их, пришив кожаный верх к сандалиям, которые пожертвовал настоятель францисканцев, чей монастырь располагался рядом с бернардинским. Но и эти башмаки жали Готье, он натянул их, морщась, и, оказавшись в лодке, сразу снял.
     И еще одно поразило Катрин. Перед тем как покинуть монастырь, она решила помолиться в часовне. Сара, естественно, последовала за ней, но Готье решительно отказался войти. Она не смогла скрыть удивления, а он сухо сказал:
     - Я не христианин!
     На всех лицах читалось изумление, но он, казалось, не обращал на это никакого внимания.
     - Ты же говорил нам, что не мог оставить своих друзей без христианского погребения и что закопал их в церковной ограде? - спросила Катрин.
     - Так оно и было. Они имели на это право. Они были верующими, приняли крещение. А я нет!
     - Надо будет тебя приобщить к вере, - сказала Катрин, решив пока не настаивать.
     И теперь, когда лодка бесшумно летела по спокойной глади реки, она думала обо всем этом, глядя на нормандца сквозь полуопущенные веки. Он нравился ей, но она чувствовала, что слегка его побаивается. Не оттого, что он был так силен. Ее тревожил загадочный взгляд этих светлых глаз. Сейчас он, казалось, ни о чем не думал, но Катрин почти физически ощущала, как напряженно он прислушивается к звукам, которые, ослабевая, все еще доносились из города. Крики, стук ставень, топот людей, бегущих к стенам, чтобы прикрыть какую-нибудь очередную брешь. Они стаскивали к стенам вязанки дров и поленья, подносили камни и чаны со смолой, вытаскивали с чердаков панцири и алебарды, готовясь защищать свой город. Слышалось пение монахов-францисканцев, раздающих последнее благословение перед битвой. Однако