льтате супруга короля и его дети, - сказал Жиль, намеренно нажимая на притяжательные местоимения, - остались живы, а твои руки не обагрились кровью. Честь рода де Турнеминов не пострадала.
     - А при чем здесь твоя честь?
     - И ты еще спрашиваешь? Хоть ты называешь себя Жюдит де Лятур, де Керноа или еще как-то, ты все равно остаешься моей женой и носишь мое имя.
     Она насмешливо улыбнулась и сказала почти ласково:
     - Нет, Жиль, я не твоя жена, да и никогда ею не была. Наш брак недействителен, мы совершили большой грех, но это грех по неведенью.
     - Что такое? Наш брак недействителен?
     - Именно так!
     - Чем ты можешь доказать это? Ты забыла...
     - Я ничего не забыла. Что касается доказательства, то оно у меня есть: человек, за которого я вышла замуж, чтобы избежать брака, навязанного мне братьями, не умер. Он сумел выжить...
     - Кто тебе это сказал? По крайней мере, не я, - прогремел Жиль. - Ты забываешь, что перед смертью Тюдаль, твой гнусный братец, уверил меня, что убил Керноа. Он проткнул его насквозь, словно "иголка шелковый лоскут". Это его собственные слова.
     - Ну что ж, в жизни всякое бывает, случается, что человек, оставленный умирать, находит в себе силы выжить.
     - Действительно, все зависит от серьезности раны, но я мало знаю людей, выживших после такого ранения. Кроме того, есть еще одна причина, заставляющая меня усомниться в столь внезапном воскрешении...
     - Веришь ты или нет, значения не имеет.
     Важно то, что Джоб жив и нашел меня. Я, конечно, очень сожалею, я обманула тебя, согласившись на брак. Но судьба, к счастью, вернула мне настоящего мужа...
     Она говорила и говорила, словно отвечала заученный урок. Было в ней что-то автоматическое, безликое, это поражало Жиля и заставляло хмурить брови. Ему больше нравилась необузданная ярость прежней Жюдит, чем это странное спокойствие.
     - Если я тебя правильно понял, - переспросил Жиль, - бедняга Керноа такое же привидение, как ты и я... Все в руках Всевышнего, и воскрешение и смерть, но в нашей истории есть еще одно непонятное место - это твое исчезновение из Сен-Дени. И правда, интересно узнать, как ты оттуда вырвалась? Настоятельница мать Тереза сказала мне, что королева, та самая королева, которую ты так ненавидишь, вызволила тебя с помощью своей подруги Дианы де Полиньяк. А мне она говорила, что будет держать тебя в монастыре достаточно долго, чтобы ты забыла о своих подвигах в Сен-Порте. Я еще расспрошу королеву, но сейчас я хочу услышать твои объяснения.
     Жюдит весело рассмеялась, и этот смех, такой несвоевременный, заставил Жиля остановиться.
     - Не вижу, что я сказал смешного?
     - Сейчас объясню. Ты полагаешь, что королева помогла мне выйти из монастыря? Да будь ее воля, я бы сгнила в Сен-Дени, она не выпустила бы меня до самой старости! Впрочем, я думаю, в этом вы были заодно... Вам, конечно, понравилось, что принц спрятал меня в Сен-Дени.
     Когда же, по приказанию твоей Мессалины, ко мне не пропустили даже графиню Прованскую, я доняла, что она мстит мне за твою смерть...
     - Это все слова! Перейдем к фактам. Как ты вышла из монастыря?
     - С помощью того, кто меня туда доставил... и благодаря подложному письму королевы.
     - Принесенному, несомненно, мнимой графиней де Полиньяк? - продолжил за нее Жиль, недоверчиво улыбаясь.
     - Твоя ирония здесь неуместна. Ты сказал совершенно правильно: письмо привезла мнимая графиня де Полиньяк. Это было нетрудно. Нашли женщину, отдаленно похожую на графиню, на самом деле даже это сходство было лишним: мадам Луиза покинула двор задолго до того, как там появились Полиньяки. Она никогда прежде не видела графиню, их семья только в новое царствование появилась в Версале. Так что все вышло удачно. Ты не находишь?
     - Что я могу сказать? Ничего! Самое удивительное, что автор всех инсинуаций, подлогов, фальшивок, злодейств и убийств стоит у самого трона, что это принц крови, родной брат короля!
     Я не знаю, чему следует больше удивляться: его подлости или тому раболепству, с каким ты повинуешься ему. Я знал, что мосье подлый принц, но я не знал, что ты, последняя из рода Сен-Мелэнов, ты, в чьих жилах течет чистая бретонская кровь, можешь опуститься так низко, участвовать в преступлениях и пресмыкаться перед убийцей!
     Его слова ударили Жюдит, словно пощечина.
     Она побледнела, но быстро взяла себя в руки.
     - До чего я опустилась? Какие преступления?
     В чем? В том, что начала жить в союзе со своим настоящим супругом?
     - С настоящим супругом? Но где же он? Как это получилось, что я до сих пор не видел его?
     - Его нет в Париже, но он не задержится.
     Возможно, вернется этой ночью. Он никогда не оставляет меня надолго одну.
     - Правда? Тогда мы подождем его вместе. А ты пока что расскажешь мне продолжение своего романа. Если хочешь знать, он мне кажется довольно не правдоподобным.
     - Ждать Джоба? Что ты хочешь сказать?
     - Только то, что сказал...
     Заметив удобный шезлонг, стоявший у окна, Жиль устроился в нем, словно человек, располагающий временем, но при этом не забывающий об осторожности - шпагу Жиль держал под рукой.
     - Вот, - сказал он, вытягивая ноги, - теперь я тебя слушаю. Расскажи-ка мне, какая добрая фея земли бретонской, какой злой дух, какой волшебник Мерлин оживил нашего достойного покойника и привел.., действительно, куда же он его привел? Не в монастырь же?
     - Нет, - ответила Жюдит мрачно, - это было в замке Брюнуа. И перестань насмехаться, потому что чудо именно в том, что он жив и граф Прованский его знает. Джоб, когда выздоровел, повсюду искал меня, он объехал всю Бретань и наконец оказался в Париже. Я рассказывала ему когда-то о своей тетушке де Сен-Круа. Остальное было дело случая.
     - Случай! Приятно слышать... Действительно, у тебя была тетка в Париже, тоже ярая поклонница Калиостро. Но почему ты не у нее искала убежища после моей смерти?
     - Мне нужна была сильная поддержка влиятельного человека, чтобы отомстить Марии-Антуанетте. А вот после монастыря я действительно отправилась к тете и прибыла как раз вовремя, чтобы принять ее последний вздох. Она умирала.., и возле нее я нашла моего дорогого Джоба.
     Теперь ты знаешь все, и я прошу тебя уйти.
     - Я должен уйти? Почему? Я ведь сказал, что жажду увидеть доброго доктора Керноа. Он ведь врач, не правда ли?
     Жюдит кивнула и стала метаться по комнате, сжимая руки и ломая пальцы. Она, казалось, полностью забыла о Турнемине, не удостаивала даже взглядом, лишь сквозь сжатые зубы бормотала неразборчивые слова. Она как будто боролась с невидимым врагом. Глубокая тишина, окружавшая дом, придавала этой сцене завораживающую таинственность.
     Жиль уже было собрался обратиться к Жюдит с каким-нибудь вопросом, как вдруг она сама остановилась перед ним, и огонь свечи заблестел на ее заплаканных щеках.
     - Послушай, - сказала она с мукой в голосе, - тебе надо уйти. Пора понять, что между нами не только все кончилось, но и никогда не начиналось. Мы обманулись...
     - Говори только за себя! Я знаю, что не ошибся. Я всегда хотел только тебя, мечтал только о тебе. Ты забыла наши ночи любви и тот великолепный вечер, когда ты пришла ко мне и сказала, что любишь?.. И ты меня действительно любила, раз возненавидела королеву, считая ее своей соперницей! Приди же в себя, Жюдит! Тебя околдовали! Как смогла ты, такая гордая и непримиримая, согласиться стать Королевой Ночи?! Содержательницей картежного притона! Падшая женщина! И это Жюдит!
     С гневом она отвернулась от него, топнула ногой.
     - Я не падшая женщина! Если я и согласилась играть эту роль, то.., но зачем я буду тебе все объяснять, ведь ты больше не муж мне. И тебе пора уходить, не мучай меня. Если ты любишь меня, уходи!
     Он снова схватил ее, прижал к себе. Она застонала и стала вырываться.
     - Почему ты хочешь, чтобы я ушел? Я только посмотрю на твоего Керноа.
     - Нет... Нет! Оставь нас в покое! Ты не имеешь никакого права!
     - Да, теперь конечно. Но, насколько я помню, Керноа был хорошим человеком, добрым малым. Почему ты боишься нашей встречи? Ведь ты боишься, не так ли? Он что, такой ревнивый?
     После вчерашнего представления в его ревность поверить трудно.
     Она извивалась в его руках.
     - Ты мне делаешь больно!
     - Не важно! Скажи! Ты боишься?
     - Да, да, верно, я боюсь.
     - Чего ты боишься? Кого?
     Внезапно она перестала сопротивляться, он нагнулся к ее лицу и увидел глаза Жюдит, горящие ненавистью и страхом.
     - Кого ты хочешь, чтобы я боялась? Тебя, конечно! Да, я боюсь тебя. Я боюсь, что ты убьешь Джоба, потому что я люблю его. Чтобы до этого додуматься, никакого колдовства не нужно. Ну, ты доволен?..
     - Не правда! Ты любишь меня...
     - Возможно, любила.., одно время. Ты красивый, сильный, страстный... Ты меня обожал, а я была одинока. Но он, он совершенно другое! Если бы мои братья не нашли, нас тогда, мы бы могли жить счастливо...
     Жиль отпустил ее так неожиданно, что она чуть было не упала. Ледяная рука тоски сжала сердце Турнемина, и ему вдруг показалось, что из жил его вытекла вся кровь. Это через невидимую рану вытекала его жизнь...
     - Ты его любишь? - выдавил он с трудом.
     - Да, прости меня.
     Если бы она не добавила эти жалкие слова, он, возможно, еще надеялся... Чтобы не показать свое страдание. Жиль отвернулся, и в высоком зеркале камина отобразилось его перекошенное лицо.
     Он вспомнил, как Тюдаль де Сен-Мелэн перед смертью говорил: "Ей будет неплохо без тебя..."
     Что ж, и Тюдаль и Жюдит не обманули его. Она действительно любила только одного человека, того, кто подобрал ее полумертвую и назвал своей женой.
     Жиль зажмурил глаза и сжал кулаки, чтобы остановить слезы, они душили его. Несчастный!
     Всего несколько слов, и вся жизнь разбита! Он пришел к ней, готовый простить и увезти ее на край света, но счастье Жюдит зависело не от него, а от другого человека...
     Он перехватил в зеркале ее обеспокоенный взгляд. Тогда, стараясь не глядеть на Жюдит, Жиль взял свою шляпу и твердым шагом направился к выходу.
     - Прощай! - сказал он тихо. - Пусть Бог тебя простит. Я не могу...
     Он вышел в темный коридор и остановился, пытаясь собраться с мыслями. Несколько минут он стоял, слушая пустоту в своем сердце, потом медленно пошел к открытому окну. Он не помнил, ни как он дошел до окна, ни как открыл ставни, он двигался автоматически, стараясь не бередить кровоточащую рану. Он думал только об одном: уйти, залечь в какой-нибудь норе и спать, спать, спать... Дать утихнуть боли.
     Жиль встал на подоконник и уже был готов ухватиться за знакомую ветку, как вдруг его слуха коснулся шум подъезжающего экипажа.
     Потом послышались неторопливые, спокойные шаги человека, явно возвращавшегося к себе домой.
     Жиль очнулся, он понял, что в дом кто-то - прибыл, и сердце подсказало ему, что этот кто-то Джоб Керноа. Жиля охватило непоборимое желание взглянуть на привидение, отнявшее у него любовь Жюдит. И вместо того, чтобы перелезть на дерево, Турнемин вернулся в коридор.
     Его глаза привыкли к темноте, теперь он отчетливо видел и изгибы коридора, и очертания предметов. Бесшумно ступая по толстому ковру, Жиль медленно приближался к парадной лестнице. Вот он услышал скрип двери и едва успел спрятаться в нише: Жюдит вышла из своей комнаты и поспешила навстречу Керноа.
     - Джоб, дорогой! Ну наконец-то!
     Послышался звук поцелуя. Жиль яростно сжал эфес шпаги. Огромные тени, очерченные пламенем свечи, обнялись, но быстро разъединились.
     - Какое у вас лицо, мой дорогой! Все произошло не так, как вы надеялись?
     - Лучше скажите, что все провалилось! Эти идиоты сицилийцы вели себя как олухи. Американец их почти всех перебил, до своих добрался только один, но и ему скоро придет конец - сицилийцы не любят трусов... А ваш оскорбитель, моя красавица, спокойно направляется в Америку.
     - Какая важность! Ну выпил человек лишнего... Я вам уже говорила, что не стоит особенно волноваться. Я думаю, вам пора повидать мосье и сказать ему, что я устала от той роли, которую он поручил мне. Я хочу домой, Джоб! Мы хорошо заработали и теперь можем жить счастливо и богато.
     - Нет, еще не время, и вы сами это прекрасно знаете. Ведь вы не отомстили королеве, насколько я знаю? Тогда зачем говорить об отъезде?! И что мы будем делать в Ванне, в этой дыре?
     Перед нами открываются блестящие перспективы, а вы полагаете, что я соглашусь влачить существование провинциального врача: давать ветрогонное трактирщикам и принимать роды у коров?
     - Я знаю! Но бывают моменты, когда меня все это страшно утомляет, особенно мужчины. Они ужасны...
     - Важно, что они этого не замечают. Послушайте, Жюдит, ну будьте благоразумны! Когда-нибудь все кончится...
     Влюбленные, обнявшись, поднимались по лестнице. Через какое-то время желтый свет их свечи почти достиг Жиля. Он нащупал за своей спиной ручку двери, осторожно нажал ее и проскочил в комнату, но дверь не стал захлопывать, чтобы не упустить ни слова из интересного разговора. Все услышанное отодвинуло на задний план любовь и связанные с ней переживания. Он понял, что в старом особняке Ришелье готовится новая гнусная ловушка для королевы. Волна отвращения смыла сердечную боль.
     Первые же слова Керноа показали ему со всей очевидностью, что Жюдит не знала о планах сицилийцев. Она не выдала его, не назвала настоящее имя своего оскорбителя и сегодня не старалась удержать его, чтобы передать в руки стражи. Странная вещь женская логика...
     Мысли Жиля вернулись теперь к неожиданному повороту событий, в результате которого мертвые оживали, а живые меняли обличье. Жилю показалось, что он вписан в картину сумасшедшего художника или играет с открытым лицом в пьесе, где все остальные персонажи носят маски. Все было фальшивым в этом доме: и Жюдит, и "добрый доктор Керноа", совершенно не похожий на врача-бретонца.
     Спрятавшись за дверью, шевалье затаил дыхание: пара, обмениваясь поцелуями, приближалась к комнате Жюдит, и Жиль наконец мог разглядеть человека, на плечо которого молодая женщина влюбленно опустила свою рыжую головку. Он был достаточно высок и явно очень силен, его волосы, тоже рыжие, немного темнее, чем у Жюдит, обрамляли белое холеное лицо. Вряд ли этот человек привык в любую погоду спешить на помощь к больным. Тонкие черты удлиненного лица производили приятное впечатление, если бы не рот - плотно сжатые губы придавали всему облику доктора Керноа выражение упрямого недовольства. Зато глаза были необычайные: золотистые, неровный огонь свечи заставлял их вспыхивать диким светом. Если глаза - это окна души, то в ней Жиль с отвращением обнаружил два смертных греха - жадность и сластолюбие, но мог лишь в бешенстве сжимать кулаки, видя, какое блаженство излучает запрокинутое лицо Жюдит.
     Супруги прошли в спальню, теперь Жиль слышал их разговор даже лучше, чем прежде, - оказалось, что он попал в туалетную комнатку, в ту самую, где Жюдит освежала залитое слезами лицо. Он замер, боясь пошевелиться и выдать свое присутствие легким шорохом или скрипом половицы.
     Жюдит тихо вздохнула.
     - Крепче обнимите меня, - сказала она. - Вы сегодня рассеянны и печальны. Мы целые сутки не виделись, а вы мне совсем не рады...
     - Не говорите глупости, вы же отлично знаете, как я вас люблю. Но у меня много забот, и вам придется разделить их со мной.
     - Боже мой, что еще случилось?
     - А то, что графу явно не понравится история со вчерашним скандалом, а американец теперь вряд ли живым доберется до своей родины.
     - Не понимаю, почему пьяная выходка какого-то иностранца может обеспокоить мосье? Когда открываешь игорный дом, надо быть готовым ко всему.
     - У нас не простой игорный дом, и игроки должны строго подбираться. Действительно, Жюдит, вы меня поражаете! Неужели я должен вам говорить о хорошем тоне, элегантности и респектабельности? Мы поддерживаем реноме нашего дома, как это принято в парижском свете: вы слывете за любовницу банкира, и прекрасно, такая слава ничуть не пятнает вашей чести, ибо какая женщина не имеет любовника? Все было хорошо, мы быстро приближались к цели; игра шла с размахом, вас называли самой красивой женщиной Парижа, мосье был доволен, и вдруг этот скандал... А между тем граф де Водрей и граф Эстергази зачастили к нам... Они друзья королевы...
     - Я знаю, но от их прихода к нам до появления здесь королевы еще очень далеко. Я, признаюсь, никогда не верила в эту возможность.
     - Вы просто не знаете всех обстоятельств так хорошо, как их знает мосье. Вы не представляете, до какой степени королева любит игру. Несмотря на запреты короля, она устраивает игры в Трианоне. Из достоверного источника известно, что однажды вечером она, в маске конечно, ездила к герцогу Дорсету, английскому полномочному министру, в его особняке играют по-крупному. Королева обычно больше проигрывает, чем выигрывает. Водрей и Эстергази у нас выиграли и выиграют еще. Не сомневаюсь, королева не откажется от удовольствия посетить самый элегантный игорный дом Парижа. В маске, окруженная двумя-тремя друзьями, но она обязательно придет. Мосье в этом уверен. Ее приведет Водрей, ему заплатили.
     - И что тогда произойдет?
     - Я этого не знаю, мосье мне не рассказывал, но, думаю, вы останетесь довольны...
     - Это было бы слишком прекрасно! Но нет, она не придет!
     - Нет, придет. Нужно только подождать, чтобы ее белокурый рыцарь, швед Ферсен, уехал в свои северные края, а он уезжает уже скоро - король Швеции призывает его к себе. И как обидно, сейчас, когда наше предприятие должно было так скоро и так удачно завершиться, вдруг появляется этот чертов американец и встает нам поперек дороги!
     Тыльной стороной ладони Жиль вытер пот, струившийся по его лбу. Этот Керноа, казалось, отлично знал и двор, и окружение королевы, и графа Прованского.
     Новый скандал, связанный с королевой, довершил бы дело госпожи де Ла Мотт и утопил в грязи королевский трон. Жиль, забыв о своем горе, благословлял судьбу, позволившую ему раскрыть коварный заговор.
     - Не драматизируйте, - сказала ему Жюдит, - дуэли в Париже случаются ежедневно, о них говорят положенное время и забывают.
     - Здесь другой случай. Вашу честь защищал иностранный посланник.
     - Ну и что? Если он сражался за меня, значит, считал меня достойной...
     Керноа иронически заметил:
     - Достойной? Какое красивое слово! Нет, моя дорогая, он вас просто хотел. Он влюбленный сумасшедший. Я полагаю, что вы сами это отлично знаете.
     - Конечно. Но важно не то, что знаю я, а то, что подумают в городе. Кстати, как самочувствие принца?
     - Кажется, он поправляется, и это большое счастье, иначе я и гроша ломаного не дал бы за наше предприятие. Теперь слушайте меня внимательно. Дом мы будем держать закрытым еще дня два или три, объясняя всем, что вы уехали подлечиться. На следующей неделе вы вернетесь, и мы откроем дом снова. Вы нанесете визит принцу, чтобы поблагодарить за заступничество, и все, как мы надеемся, войдет в нормальное русло. Пока ваш американец не возвратится и не начнет нам докучать. К счастью, это вряд ли произойдет.
     - Почему?
     - Не думаю, чтобы ему удалось живым выбраться из Франции, вчерашняя удача могла изменить американцу. Его ждут и в Бресте, и в Гавре, но особенно в Бресте. Он скорей всего собирается присоединиться к адмиралу Поль-Джонсу и на его корабле уплыть на родину, но не всегда удается то, что задумано...
     - Как вы узнали, что он направляется в Америку?
     - Я был у него. Он уехал со всеми вещами. Не надо быть колдуном, чтобы догадаться, куда он направляется. Теперь, дорогая моя, я вам желаю спокойной ночи и иду спать, если вы позволите.
     Я ужасно измотан...
     - О нет! Еще немного! Вы только что пришли!
     Не могли бы вы остаться сегодня со мной?!
     - Я очень бы хотел, дорогая, но это невозможно. Мне нужен отдых, вы знаете, длительный отдых, я ведь веду сейчас изнуряющий образ жизни. Скоро рассвет