это время?
     - Но иначе я не достигла бы своей цели! А мне хотелось узнать вас поближе и вдобавок проникнуть во дворец Морозини, самый роскошный и прекрасный в Венеции, который так меня соблазнял. Я хотела попасть в него, хотела пожить в нем.., и познакомиться поближе с человеком, который, даже разорившись, предпочел работу выгодному браку. Такие люди не часто встречаются!
     - Хорошо. Это я могу понять. Но весь ваш маскарад?
     Почему не обойтись просто чужим именем? В вас есть все, чем можно привлечь и соблазнить меня, - прибавил он с глубокой нежностью, которая, впрочем, не получила отклика у его собеседницы.
     - Ради чего? Чтобы стать одной из ваших любовниц?
     - И много вы у меня видели любовниц?
     - Нет, но слышала об одном или двух любовных приключениях - одно здесь, в Париже, второе в Милане. Оба были достаточно быстротечны, и ни одна из ваших дам не поселилась в вашем дворце. А я хотела именно этого: проникнуть за его древние стены, пропитаться их атмосферой, дышащей историей, услышать, о чем они рассказывают... Это было возможно лишь в той роли, какую я для себя выбрала: невзрачной секретарши, но зато умной и исполнительной. С такими расстаются с трудом. И за те мелкие неудобства, которые я испытала, пока играла эту роль, я была вознаграждена с лихвой. Во-первых, Чечиной. Сердечная, щедрая, она и вулкан и рог изобилия одновременно. А величественный Дзаккария! А гондольер Дзиан! А близняшки-горничные! И, конечно, ваша обаятельная кузина с ее страстью к музыке и прекрасным вещам... В общем, я должна поблагодарить вас от души.
     У вас я была счастлива!
     - Ну так возвращайтесь! Зачем же все разрушать? Ваше место еще не занято... Конечно, все будет по-другому, но...
     Морозини торопливо взял в плен нежную ручку собеседницы, но она убрала ее и твердо ответила:
     - Нет Теперь это невозможно. Все будут чесать языки, зубоскалить, а я этого не выношу. И потом.., я, наверное, и так вскоре бы ушла от вас...
     - Почему? Вам надоело притворяться?
     - Нет, но одно дело работать с холостым человеком и совсем другое - с человеком женатым.
     - С чего вы взяли, что я собираюсь вступить в брак?
     - А разве вы не думали о браке, когда этой весной я приехала за вами в Париж к мадам де Соммьер? Вы были страстно влюблены в одну польскую графиню.
     - Но разве потом я не был гостем на ее свадьбе?
     - Были, но с какими мыслями? К тому же на сегодняшний день от этого брака мало что осталось.
     - Вообще ничего не осталось. Леди Фэррэлс в тюрьме, и ей грозит...
     - Смертный приговор. Я знаю. После того как вы уехали, я стала читать английские газеты. Вы, должно быть, очень несчастны. Этим и объясняется ваше стремление вернуть меня.
     Мой отъезд вынуждает вас покинуть Англию, а вы этого не хотите. Согласитесь, что это так.
     - Да, это правда. Ничего не могу возразить. Кроме печального положения леди Фэррэлс, меня там удерживают и другие дела.
     Наконец-то Лиза улыбнулась ему, но сколько иронии было в ее улыбке!
     - Знаменитый алмаз Карла Смелого, который был украден у вас под носом и, к несчастью, ценой человеческой жизни? Только не уверяйте меня, что вы ждете, когда его найдут.
     - А почему бы и нет? Парни из Скотленд-Ярда внушают доверие. Они уже напали на след. Так что мешает мне надеяться? В любом случае мой друг Видаль-Пеликорн остался в Лондоне и будет держать меня в курсе событий.
     - Ну, значит, все к лучшему в этом лучшем из миров!..
     А теперь, мне кажется, нам пора расстаться. Я полагаю, вы ждете господина Вокбрена?
     - Именно его. А вы?
     - Своего кузена Гаспара Гринделя. Он управляет французским отделением банка Кледермана, и мы очень дружны.
     Лиза повернулась, давая понять, что разговор их подошел к концу. Но Морозини почему-то было трудно с ней расстаться. Нелегко в один миг перечеркнуть два года жизни, тесного сотрудничества. Князь хотел задержать Лизу еще на несколько минут.
     - Было бы очень нескромно спросить вас, чем вы собираетесь заняться?
     - Понятия не имею.
     - А вы сможете.., забыть Венецию?
     Лиза издала легкий смешок, необыкновенно веселый и необыкновенно ироничный.
     - Маскарад продолжается, и вы в замаскированной форме спрашиваете, смогу ли я забыть вас? Думаю, да! Что касается Венеции, то это будет куда труднее. А пока что я собираюсь поразмышлять об этом в Вене, у моей бабушки. А вот и кузен Гаспар!
     Дверь открылась, и на пороге появился огромного роста сероглазый блондин с широкой улыбкой, похожий на божество какой-нибудь скандинавской саги. Альдо он страшно не понравился. Увидев, что кузина занята разговором с незнакомцем, он нахмурился и замедлил шаг, но Лиза подозвала его изящным взмахом руки. Она познакомила их, представив Морозини как "друга, с которым она познакомилась во время своего последнего пребывания в Венеции", а потом на прощание протянула руку Альдо. Князь поклонился ей и был вынужден вновь вернуться за свой столик.
     И почти тотчас же появился Жиль Вокбрен - Наполеон, одетый на английский лад. Он направился к Морозини, пожав на ходу руку Альберу Блазе. Пока он шел по залу, взгляд его не отрывался от Лизы, которая сидела за столиком, отделенным от столика Морозини цветущим кустом.
     - Парижанка, с которой я еще не знаком? - прошептал Наполеон-Вокбрен с улыбкой гурмана. - Она очаровательна, и ты должен меня представить.
     - Во-первых, она швейцарка, а во-вторых, ты ее знаешь.
     - Я? Что-то не припоминаю.
     - Я имею в виду, что ты раньше знал ее, и неплохо, - пробурчал Морозини. - Только ее звали Мина ван Зельден, и она работала у меня секретаршей...
     - Что? Что ты сказал?!
     - Ты прекрасно все расслышал. Да, да! Это та самая Мина, которая теперь одета либо от Мадлен Вионе, либо от Жана Пату, позволяет сейчас себя поцеловать этому блондинистому медведю. Нужно сказать, что настоящее ее имя Лиза Кледерман и она дочь...
     - Банкира-коллекционера?
     - Ты все понял правильно. А теперь, если хочешь, чтобы я рассказал тебе эту историю, давай сначала чего-нибудь выпьем. Мне это просто необходимо.
     Пока Альдо рассказывал своему приятелю, что произошло за последние двое суток, зал наполнился народом. Зал шумно приветствовал Раймона Пуанкаре, который сидел за столиком с двумя государственными секретарями. Прибыли и Другие знаменитости - певица Марта Шеналь и поэтесса Анна де Ноай, окруженные свитой поклонников. Были здесь посетители не отличались особой известностью, но на всех лицах было разлито благостное выражение, присущее людям, предвкушающим отменную трапезу. Шум разговоров очень скоро заполнил зал, и Альдо уже не мог расслышать, что говорила Мина своему кузену.
     Впрочем, сидели они недолго и ушли первыми. Альбер простился с ними, а Альдо проводил глазами. Помимо его воли сердце князя сжалось, когда вертящаяся стеклянная дверь увлекла за собой прелестную девушку в зеленом бархате, которую, возможно, он больше никогда не увидит. Почти ничего не съев, Альдо положил нож и вилку на тарелку и закурил сигару, все продолжая смотреть на дверь, в которую больше никто не входил и не выходил. Вокбрен к этому времени справился со своей куропаткой и цветной капустой.
     - Ты по-прежнему влюблен в свою польку? - спросил он.
     - Думаю.., да, - ответил Морозини рассеянно.
     Антиквар сделал знак официанту, чтобы им наполнили бокалы.
     - В общем, это твое дело, - заключил Вокбрен и заговорил совсем о другом.
     Поздним вечером того же дня Альдо с перрона седьмого пути садился в "Восточный экспресс", который должен был доставить его домой, в Венецию. Князем овладела какая-то грусть, причину которой он и сам не мог объяснить, пока не поймал себя на мысли, что ему никак не удается перестать думать о той, которая никогда больше не превратится в Мину.
     На протяжении всего пути князя не покидало крайне неприятное ощущение: ему казалось, будто у него украли что-то очень ценное...

Часть вторая

КРОВЬ "РОЗЫ"

Осень 1922-го

Глава 8

ПРИЗЫВ НА ПОМОЩЬ

     Альдо и его кузина Адриана заканчивали завтрак в лаковой гостиной, благоухавшей ароматами кофе, который так дивно умела сварить только Чечина. Завтрак, как всегда, удался на славу: Чечина, кухарка, с незапамятных лет служившая в доме Морозини, была так счастлива, что наконец вернулся ее хозяин, "ее мальчик", как она его называла, что дала полную волю своей фантазии и вдохновению, и потому все блюда оказались верхом истинного совершенства. И все-таки Морозини вопреки обыкновению не получил удовольствия даже от этого прекрасного стола. Перемешивая густой напиток в крошечной чашечке французского фарфора, он не сводил с кузины глаз, ставших от гнева из серо-голубых зелеными: первый раз в жизни Адриана отказывалась выполнить его просьбу.
     Накануне он ездил в больницу Сан-Дзаниполо, надеясь забрать оттуда Ги Бюто, ведь со дня операции прошло уже десять дней. Но врач пожелал задержать больного еще на двое суток для дополнительного обследования и объяснил, что послеоперационное лечение будет успешным лишь в том случае, если больной поведет себя разумно и отдохнет не меньше трех недель, прежде чем включится в нормальный рабочий ритм.
     Это было очень некстати. Морозини вынужден будет закрыть магазин, чтобы уехать на две большие распродажи, одна из них готовилась в Милане, а другая буквально через несколько дней - во Флоренции. Конечно же, Альдо постарался скрыть свою озабоченность от друга. Но Ги и без того был достаточно удручен: его потрясло превращение Мины в светскую барышню, а кроме того, он знал по опыту, какой напряженной работы требует один из самых известных в Европе антикварных магазинов.
     - Как вы один со всем справитесь, Альдо? Я надолго выбываю из строя, а к нам вдобавок вот-вот нагрянет синьор Монтальдо из Карфагена за монгольским ожерельем, которое мы приобрели три месяца назад...
     - Не беспокойтесь! Я попрошу мою кузину Адриану. Ей не привыкать следить за магазином, и она великолепно справится с синьором Монтальдо. Она его очарует и, может быть, даже сумеет продать ему еще что-нибудь.
     Но вот они с Адрианой сели завтракать, и от оптимизма князя не осталось и следа. Только Альдо начал говорить, как она его перебила:
     - Мне очень жаль, дорогой кузен, но послезавтра я уезжаю в Рим!
     - В Рим? Уж не хочешь ли ты сказать, что собираешься войти в свиту обожателей синьора Муссолини?
     В последние дни 1922 года в Италии происходили мощные политические и социальные катаклизмы, вызванные анархией, которая царила в стране еще с войны и с которой король Виктор Эммануил так и не сумел справиться. Ветераны, доведенные до отчаяния нищетой и растущей безработицей, мелкие буржуа, разоренные инфляцией, рабочие, все громче заявлявшие о своем недовольстве, - все это способствовало тому, что на горизонте замаячило красное знамя большевизма. И когда на этом фоне появился человек, олицетворявший идею силы и национальной сплоченности, он был радостно встречен обществом. Итак, 23 марта 1919 года Бенито Муссолини, выходец из Романьи, из крестьянской семьи, прошедший войну, работавший учителем, потом журналистом, сформировал в Милане первые боевые отряды - фашии , куда вошли ветераны, движимые не совсем последовательным стремлением слить воедино грубый откровенный национализм и не имеющий четких очертаний республиканский социализм. Одетым в черные гимнастерки и пилотки фашистам, все чаще прибегающим к жестокости, толпа тем не менее рукоплескала - так истосковались все по давно утраченному порядку, так воодушевляла всех пламенная надежда увидеть Италию, так давно пребывавшую в упадке, вновь обретающую былое могущество и величие Древнего Рима.
     На съезде в Неаполе тот, кто велел называть себя "дуче", вошел в такую силу, что решился распустить парламент и взять бразды правления в свои руки. Затем, 27 - 29 октября 1922 года, он организовал поход на Рим. Быть может, королю и удалось бы сдержать продвижение этих получивших слишком большую поддержку в народе беснующихся орд, но для этого следовало ввести войска, объявить осадное положение, - а к таким мерам Виктор Эммануил прибегать не стал.
     30 октября он попросил Муссолини сформировать новое правительство, и дуче сменил черную рубашку на цивильный пиджак, брюки в полоску и форменную фуражку.
     Само собой разумеется, что интеллигенция, люди свободомыслящие, придерживающиеся либеральных взглядов, а также церковь и аристократия с некоторым беспокойством наблюдали за тем, как к власти прорываются люди, стремящиеся, что, впрочем, не особенно и скрывалось, установить диктатуру не менее жесткую, чем в Советском Союзе. И все же ряды тех, кто под влиянием патриотического чувства и ностальгии по минувшей славе присоединился к восхвалению Муссолини, желавшего, казалось, провозгласить себя новым Цезарем, неуклонно пополнялись. Тем временем Муссолини без устали заигрывал с законными властями. То и дело его отряды торжественно маршировали перед Квиринальским дворцом, чтобы приветствовать короля, или возлагали венки на могилу Неизвестного солдата. Они даже приняли участие вместе с новым правительством в церемонии поминовения усопших, возглавляемой королем и королевой в церкви Санта-Мария дель Анжели. Да, все честь по чести, чинно, строго, благородно, но не без некоторой напыщенности, а князь Морозини напыщенности терпеть не мог. Как не выносил он и резкого, грубого, надменного лица нового правителя. Уже поговаривали о восстаниях, потопленных в крови, о притеснениях и арестах студентов, о формировании параллельной полиции, которая, будучи твердо уверенной в своей безнаказанности, расклеивала листовки, развешивала плакаты и следила за малейшим проявлением инакомыслия.
     К тому же в ушах Альдо до сих пор звучали слова Симона Аронова, сказанные им очень серьезно во время их встречи в варшавском подземелье: "Знайте, что очень скоро над Европой взметнется черный стяг, воцарится зло и бесчеловечность, насильственно будет уничтожаться все лучшее, что есть в человеческой природе. Тот, кто придет, станет, нет, уже стал заклятым врагом моего народа, у которого есть все основания опасаться за свою судьбу.., если только Израиль не сумеет до времени возродиться, чтобы противостоять удару..." Как не поверить, когда странное предсказание хранителя святыни так наглядно начало сбываться. Так что, даже не будучи знаком с новоявленным спасителем отечества, Альдо испытывал глубокую неприязнь к Муссолини, ибо инстинкт подсказывал ему, что этому человеку доверять нельзя.
     Почувствовав ядовитую иронию в словах кузена, графиня Орсеоло была искренне удивлена.
     - Ты хочешь продемонстрировать мне свою неприязнь, даже враждебность к этому человеку? Именно сейчас, когда он сумел объединить Италию! Конечно, между вами не может быть ничего общего, но нужно смотреть на вещи шире. У этого человека возвышенная цель: он заботится лишь о величии государства. Он такой же патриот, как и ты! Он так же, как и ты, прошел войну.
     - Я вполне допускаю, что Италия была в состоянии распада, ее разъедала коррупция, над ней нависла коммунистическая угроза, - пора было появиться твердой руке и навести хоть какой-то порядок! Но мне кажется, что нынешняя рука - рука недостойного. Его действия не внушают мне доверия.
     - Поверь мне, ты глубоко ошибаешься. У меня есть знакомые, которые близко знают его и утверждают, что он гений!
     Но так или иначе, я еду в Рим вовсе не для того, чтобы увидеть Муссолини или войти в его свиту, я еду из-за Спиридиона.
     - Твоего лакея?
     - Скорее управляющего. Не помню, говорила ли я тебе, но у него дивный голос, который, правда, нуждается в шлифовке для того, чтобы он зазвучал в полную силу. Юноша подает большие надежды, и я обязана помочь ему, вывести в люди. Я договорилась, чтобы маэстро Скарпини прослушал его, и теперь мы отправляемся к нему. Если маэстро заинтересуется и согласится заниматься с ним, Спиридион сможет выступать в лучших оперных театрах, а я - гордиться тем, что открыла новый талант.
     Экзальтированный восторг Адрианы вызвал у князя раздражение, и он не смог отказать себе в удовольствии несколько охладить чрезмерный пыл кузины.
     - А кто станет оплачивать уроки? Или твой Скарпини согласен давать их даром?
     - Нет, конечно! Оплату я беру на себя.
     - Ты так богата?
     - Обо мне не беспокойся. Благодаря тебе и.., некоторым мерам, мной предпринятым, в деньгах нет нужды. Я смогу обеспечить будущее Спиридиона, ни в чем себя не ущемляя.
     И он воздаст мне сторицей!
     - В том случае, если будет иметь успех. Великие певцы даже у нас встречаются не часто. Так что твой бюджет может заметно пошатнуться, и ты напрасно отказываешься от моего предложения. Поездка в Рим - отговорка, мягко говоря, недостаточно основательная. Ты отвезешь своего грека, представишь его маэстро и, если он понравится, оставишь там, если не понравится - увезешь назад и подождешь другого случая, и все! Учти, я заплачу тебе.
     Адриана поправила вуалетку на крошечной шляпке, погладила лежавшие рядом перчатки, скрестила свои по-прежнему очаровательные ножки, помялась и наконец проговорила с улыбкой смущения:
     - Я не сомневаюсь в твоей щедрости и всей душой рада бы тебе помочь, но, поверь, сейчас это невозможно. Я не могу бросить Спиридиона в Риме одного, он растеряется, ведь он никого там не знает...
     - Он уже не мальчик и, кажется, застенчивостью не отличается, - проворчал Морозини, живо представив себе античный профиль, превосходное сложение и самоуверенный вид уроженца Корфу . - Тебе не кажется, что ты чересчур его опекаешь?
     - Ах, нет! Хотя ты с ним совсем не знаком, у тебя о нем всегда было предвзятое мнение. На самом деле, стоит его хоть на минуту оставить без присмотра, он тотчас же наделает каких-нибудь глупостей! Он как дитя! А коль скоро я не сомневаюсь в той оценке, которую даст его певческому дару Скарпини, то рассчитываю пробыть там месяц, а то и два.
     Приступ внезапного гнева овладел князем.
     - Ты что, жить с ним собираешься? Ты, верно, с ума сошла! - грубо крикнул он. - Ты - моя кузина! При твоем происхождении, при твоем положении в обществе будешь путаться с прислугой? Не надейся, что я это так оставлю!
     Выстрел, однако, не попал в цель. Адриана ничуть не смутилась и ответила ему беззаботным смехом, правда, весьма деланным.
     - Ну, Альдо, не говори глупостей! Мы не будем жить с ним в одном доме, хотя я и в этом не вижу ничего дурного, он уже много лет живет со мной под одной крышей, и пока никто еще не имел случая заподозрить что-либо недостойное. Что же это за жизнь, если придется отселять от себя всех слуг за два километра? Но я готова согласиться с тем, что с тех пор, как он перестанет служить у меня, между нами необходимо проложить некоторую дистанцию... Так что, если Скарпини не сможет поселить его у себя, я подыщу ему какой-нибудь пансион, а сама надеюсь воспользоваться гостеприимством наших кузенов Торлонья. Они обожают музыку, особенно бельканто!
     Она продолжала говорить, словно повторяя заученный урок, приводила какие-то доводы, которые Альдо слушал вполуха, не вникая в смысл отдельных слов и фраз, и из всего этого потока красноречия делал один непреклонный вывод: восторженность тона не оставляет сомнений в пламенном желании милейшей графини поскорее отправиться в Рим и счастливо зажить там в обществе этого юного красавца, к которому - Морозини мог бы поручиться за это - ее привязывала не одна лишь любовь к музыке.
     В невольном раздражении князь поспешил окончить разговор, сославшись на необходимость увидеться со своим нотариусом. Встав из-за стола, Альдо проводил Адриану до самой гондолы, давно ее дожидавшейся, поцеловал кузину на прощание и пожелал ей счастливого пути.
     - Время от времени пиши мне! - крикнул он.
     Морозини возвратился в дом, не в силах признаться себе, насколько все это его расстроило. Боже мой, какой из женщин можно верить после того, как Адриана, самая почтенная вдова в Венеции, строгой красотой напоминающая задумчивую мадонну, на пятом десятке вдруг пустилась во все тяжкие к