ытывали ревность. Ревновали ли вы к тому влиянию, которое леди Фэррэлс имела на своего супруга, или ваша ревность была вызвана более волнующим чувством?
     - Если кого-то ненавидишь, трудно отделить, что волнует тебя, а что нет...
     - Не будем придираться к словам. Я хочу сказать следующее: леди Фэррэлс очень молода. Если не ошибаюсь, она на три года моложе вас. К тому же она, бесспорно, красива - даже здесь, в зале суда, красота ее очевидна для всех. Вы уверены, что не были влюблены в нее? Потому что в этом случае ваша ревность приобретает совершенно иной характер.
     - Нет, я никогда не любил ее, хотя охотно признаю, что она вызывала у меня желание...
     - До такой степени, что вы вели себя с ней так же, как солдафон ведет себя с уличной девкой, затаскивая в темный угол и пытаясь изнасиловать?..
     - Ваше утверждение не выдерживает ни малейшей критики, сударь! Если в доме сэра Эрика и есть темные углы, то они слишком на виду, чтобы там можно было кого-то насиловать. Думаю, это было бы весьма трудным.., и уж, во всяком случае, шумным делом, если только не завязать рот своей жертве...
     - Признаю, я выразился слишком сильно, и вы, безусловно, не доходили до таких крайностей. Но леди Фэррэлс жаловалась, что вы неоднократно пытались обнять ее и поцеловать.
     - Да, так оно и было. Но чего мне, собственно, было стесняться, - спросил вдруг молодой человек, - если она позволяла и не такие вольности лакею?
     - Это ваша точка зрения, но ни в коем случае не моя.
     Мне очевидно только одно: в продолжение последнего месяца вы постоянно следили за леди Фэррэлс и не давали ей прохода своими ухаживаниями. Ваша работа, которой был так доволен сэр Эрик, не пострадала от этого?
     - Ни в коей мере. Я наблюдал за леди Фэррэлс и ее лакеем, но вовсе не ходил за ними по пятам. Я уже сказал: мне хотелось, чтобы сэру Эрику представился случай понять, что за женщину он сделал свой женой. Но в последнее время и она, и ее любовник стали предельно осторожными.
     - Допустим. Теперь, господин Сэттон, рассмотрим еще одну сторону ваших отношений с сэром Эриком. Вы добросовестно работаете, вам доверяют, и вы, со своей стороны, создаете что-то вроде культа своего патрона. Вы испытываете к нему чувства, не характерные для служащего по отношению к своему хозяину.
     - Это так. Я глубоко любил сэра Эрика. Закон это запрещает?
     - Ни в коей мере! Больше того, ваша привязанность, кажется, была взаимной. В последнем варианте завещания сэр Эрик, сделав главной наследницей свою жену, выделяет вам сумму в сто тысяч фунтов. Немалую сумму, судя по реакции зала!..
     Зал и в самом деле выдохнул недоуменное и восхищенное "ах!".
     - Я уже говорил, что сэр Эрик ценил меня, - спокойно ответил молодой человек, - и мне даже казалось, что он был ко мне как-то привязан.
     - Как-то привязан? Да он просто обожал вас, если сделал такой подарок! Думаю, со мной согласится каждый. И я задаю себе такой вопрос: конечно, ваше положение в доме было более чем завидным, но, зная, каким состоянием вы будете обладать после смерти вашего патрона, не хотелось ли вам приблизить час его кончины? В конце концов, вы чаще других бывали вместе с ним в его кабинете. Похитить маленький ключик и сделать с него слепок для вас ничего не стоило и...
     Тут настал черед сэра Джона вмешаться.
     - Я протестую, милорд! Мой уважаемый коллега сочиняет на наших глазах роман и пытается повлиять на свидетеля!
     Но судья не успел даже рта открыть.
     - С вашего позволения, милорд, я сам отвечу сэру Десмонду. Я поклялся говорить всю правду и скажу ее до конца.
     Да, я любил сэра Эрика, и он тоже меня любил. И это было более чем естественно, потому что он был моим отцом.
     Новое изумленное "ах" пронеслось по залу, а адвокат на мгновение почувствовал себя в тупике. Глаза его сощурились, превратившись в узкие серые щелочки. Но больше остальных взволновалась пресса.
     - Ваш отец? Откуда это вам известно?
     - Он мне сам сказал об этом. Больше того, он мне об этом написал. Так что я могу это документально подтвердить.
     - А как случилось, что он не признал вас официально?
     - Из уважения к репутации моей матери и чести того, кто в глазах всех считался моим отцом. Оба они теперь уже умерли.., но я поклялся говорить правду. Теперь понятно, почему я любил его? Он не дал мне своего имени, но никогда не оставлял своей заботой. Он наблюдал за мной издалека.
     Я учился в лучших учебных заведениях: Итоне, Оксфорде.
     После того как я получил диплом, он взял меня к себе...
     Сэр Десмонд вытащил из кармана большой белый платок и вытер капли пота, стекавшие из-под его парика. Он не ожидал такого поворота событий, который вдобавок ко всему расположил публику к Сэттону. Теперь ему надо было парировать этот внезапный удар. Явно стараясь выиграть время, адвокат попросил:
     - А не могли бы вы рассказать нам свою историю поподробнее?
     - Сэр Десмонд, - сурово обратился к нему судья, - вы не имеете права задавать вопросы, которые уводят свидетеля в сторону от интересующей суд темы. Основания, по которым рождение этого молодого человека держится в секрете, никого не касаются. Я думаю, что, пытаясь их выяснить, мы нарушили бы волю покойного сэра Эрика Фэррэлса. А теперь можете продолжать задавать ваши вопросы.
     - У меня больше нет вопросов, милорд.
     Джон Сэттон поклонился присяжным, судье и удалился.
     Ни разу его взгляд не обратился к белокурой головке, что виднелась на скамье подсудимых.
     - Ну и ну, - прошептал Адальбер. - Ну и новость!
     Любопытное, однако, семейство, эти Фэррэлсы!
     - Боюсь, что его признание обернется против Анельки! - вздохнул Альдо. - Обиженный завистливый секретарь может интриговать, но сын... Представляю, какое впечатление он произвел на присяжных...
     - Поживем - увидим! Подождем, что скажут следующие свидетели.
     Следующими были дворецкий и Ванда. Первый - Саймс, показал себя образцом сдержанности: правая рука хозяина дома, он считал ниже своего достоинства вникать в кухонные сплетни.
     Саймс решительно заявил о своем неведении относительно взаимоотношений леди Фэррэлс и лакея-поляка.
     - Этот человек хорошо справлялся со своими обязанностями. Я ни в чем не могу на него пожаловаться. А поскольку я не знаю польского языка, то не могу судить, что миледи говорила ему, обращаясь к нему на родном языке.
     Когда ему задали вопрос об отношениях между супругами Фэррэлс, он ответил, что между ними, безусловно, бывали трения и моменты взаимного напряжения, но это не удивительно, если учесть, какими разными людьми они были. Что же касается бурной ссоры в последний день перед смертью сэра Эрика, то он о ней ничего не знал.
     - Все, что происходит в спальнях, находится в ведении горничных. К этому я не имею ни малейшего отношения.
     - Вот образцовый слуга! - прошептал Морозини. - Он ничего не видит, ничего не слышит и ничего не говорит.
     На допросе могли бы обойтись и без него.
     - Ванда будет поинтереснее.
     Однако свидетельские показания Ванды перенесли на вторую половину дня. Сэр Эдвард Коллинз извлек из складок своего струящегося пурпура с горностаем часы, сообщил, что настал час ленча, и объявил перерыв. Продолжение судебного заседания назначили на половину третьего.
     Обрадовавшись возможности вырваться из душной атмосферы суда, друзья решили пойти позавтракать в бар "Савоя". Неизменно галантный Альдо предложил пригласить и леди Дэнверс, но после своего неудачного выступления в суде герцогиня нуждалась в отдыхе и потому поспешила удалиться.
     Друзья ее не нашли.
     Однако, когда они вышли из зала вместе с остальной публикой, их ожидал сюрприз, которого они предпочли бы избежать. В просторном холле Олд-Бэйли их догнала леди Риббсдейл и тут же повисла на руке у Альдо.
     Салли Пенковскую, подругу детства Бертрама Кутса. Альдо понял, что новые обвинения, выдвинутые против леди Фэррэлс, исходили от нее.
     Сказанное Салли можно передать всего в нескольких словах: примерно за неделю до смерти сэра Эрика Салли застала свою хозяйку в рабочем кабинете хозяина. Леди Фэррэлс отодвинула панель с фальшивыми корешками книг и наклонилась к дверце холодильного шкафа.
     - Она уже открыла его или только пыталась открыть? - уточнил сэр Джон Диксон.
     - Мне показалось, что открыла, но, заметив мое присутствие, она поднялась, задвинула створку и, пожав плечами, вышла.
     - Она показалась вам смущенной?
     - В общем, нет. На ее лице играло даже что-то вроде улыбки.
     - О, господь милосердный! - простонал Альдо. - Она-то что там делала?
     Сэр Десмонд, приступивший к допросу свидетельницы, ответил на вопрос Морозини.
     - Я не понимаю, почему обвинение придает такое значение показаниям этой свидетельницы. Леди Фэррэлс - хозяйка в собственном доме и могла находиться где ей угодно.
     Что особенного в том, что ей было любопытно самой посмотреть на любимую игрушку ее мужа? Ее присутствие в кабинете не вызывает никакого удивления. Зато ваше появление там, свидетельница Пенковская, кажется мне более чем странным.
     Вы одна из горничных особняка на Гросвенор-сквер. Из этого следует, что вы занимаетесь жилыми комнатами и в первую очередь находитесь в услужении у хозяйки. Мне бы хотелось знать, что вам понадобилось в кабинете сэра Эрика. Эти покои находятся в ведении мужской прислуги.
     Под каштаново-коричневой фетровой шляпкой, надвинутой почти до бровей, Салли, достаточно миловидная девушка, залилась румянцем. Она нервно теребила в руках перчатки, не решаясь заговорить.
     - Отвечайте же, - настаивал адвокат. - Или я должен заключить, что вы следили за вашей хозяйкой, а в этом случае вы должны нам объяснить почему. Если я правильно запомнил, то вначале вы говорили о том, что она всегда была расположена к вам.
     - Да, это правда. И вовсе я за ней не следила, клянусь вам!
     - Вы уже дали клятву. Так что же вы делали?
     - Я.., я искала Станислава.
     - То есть того, кого вы знали под этим именем. Почему вы его искали?
     И опять Салли заколебалась, прежде чем ответить.
     - Ну-у.., я должна признаться, что симпатизировала ему.., и даже испытывала дружеские чувства.
     - А может быть, и нечто большее?
     - Я.., не знаю, но поймите меня правильно, ведь он был поляк, так же, как и я.
     - Но вы же не полька. Ваша мать была уроженкой Уэльса.
     - У нас это не считается. Важно, кто твой отец, а мой отец научил меня любить Польшу и говорить на польском языке. Увидев своего соотечественника, я была счастлива, что могу поговорить с ним по-польски. Вообще-то он и не обращал на меня особого внимания. Но я сразу поняла, что хотя он работает в доме лакеем, на самом деле занимает куда более высокое положение. И я всегда искала возможности встретиться с ним и поговорить...
     - Но если вы так стремились говорить по-польски, то почему бы вам не обратиться к Ванде, личной горничной леди Фэррэлс?
     - С Вандой не так-то легко было говорить. Она редко вступает в разговоры и держит себя очень сурово. Станислав - дело другое....
     - В этом нет сомнения: он мужчина и к тому же молодой. Должны ли мы понимать ваши слова в том смысле, что в этот день, войдя в кабинет сэра Эрика, вы надеялись встретить там Станислава? Хотя и это тоже по меньшей мере странно.
     - Вовсе нет! - внезапно обиженно запротестовала Салли. - Я шла из кухни, откуда несла поднос для миледи, и собиралась выпить чашку чая, когда вдруг увидела открытую дверь кабинета и услышала шум...
     - Разглядывание дверцы шкафа, я полагаю, занятие бесшумное.
     - Ну да, конечно, но мне показалось, что там Станислав... Тогда я решилась и вошла. Больше мне сказать нечего.
     - Придется удовольствоваться тем, что вы уже сказали.
     Благодарю вас.
     Молодая полька повернулась, чтобы уйти, но тут раздался спокойный голос Анельки:
     - Эта девушка лжет. Я не знаю, с какой целью. Она никогда не встречалась со мной в кабинете моего мужа.
     Слово взял судья:
     - Вы не подтверждаете ее свидетельства?
     - Ни в коей мере. Полагаю, что фальшь ее слов очевидна.
     - Что вы имеете в виду?
     - Очевидна по крайней мере для любой хозяйки дома.
     Предположим, я находилась в кабинете своего мужа, увидела, что входит эта девушка, и ограничилась тем, что вышла с улыбкой? Или как она там сказала - с чем-то вроде улыбки?
     Но это же смеху подобно! Выйти должна была бы она, предварительно ответив мне на вопрос, что она делает там, где не имеет права находиться! Так, и только так поступила бы любая хозяйка дома со своей горничной.
     Одобрительный шумок женских голосов пробежал по залу. Судья дождался, пока он стихнет, и спросил:
     - Что же тогда произошло на самом деле?
     - Ровно ничего, милорд, потому что увидела она вовсе не меня, а того, кого и желала увидеть.
     - И кого здесь нет, чтобы помочь нам разрешить этот вопрос, - подвел итог сэр Джон.
     - Его отсутствие - не моя вина, - просто сказала Анелька.
     - Вы в этом уверены? С первой минуты вашего ареста вы продолжали настаивать, что верите в невиновность вашего соотечественника даже после его весьма подозрительного бегства.
     - Этот человек жил по подложным документам и, вполне естественно, испугался расспросов полиции. В любом случае, сейчас речь не о его или моей вине, но о том, кого видела Салли Пенковская в кабинете. Я утверждаю, что видела она не меня.
     С разрешения судьи сэр Десмонд стал вновь допрашивать свидетельницу Пенковскую, но ему не удалось добиться от нее ничего, кроме того, что она уже сообщила.
     - Я поклялась на Священном Писании и не хочу попасть в ад. Я сказала чистую правду.
     Салли была последней свидетельницей, которую выслушали в этот день. После того как она ушла, сэр Десмонд обратил внимание на бледность своей подопечной и попросил отсрочить дальнейшие прения. Судья охотно удовлетворил его просьбу. Судебное заседание должно было возобновиться на следующий день в десять часов утра. Обвиняемая покинула свое место и вновь вернулась в тюремную камеру. Публика стала медленно расходиться.
     Не сомневаясь, что после тягостных впечатлений дня мирный покой их дома будет для Альдо всего полезнее, Адальбер хотел увести его, но Морозини воспротивился:
     - Минуточку! Мне хотелось бы перемолвиться несколькими словами с Бертрамом.
     - Что ты от него хочешь?
     - Хочу, чтобы он мне немного рассказал о своей приятельнице Салли. Она в самом деле его подруга детства?
     - Да. Но что ты хочешь еще из него вытянуть?
     - Посмотрим!
     Друзья настигли Кутса уже у самых дверей, и Морозини крепко схватил его за руку, однако удержать репортера, который мчался из зала суда на всех парусах, оказалось не так-то легко, и пришлось пустить в ход более веские аргументы.
     - Пойдемте пообедаем с нами, дорогой друг, - предложил князь, не выпуская руки Кутса, в которую вцепился мертвой хваткой. - И если я буду доволен вами, то и вам не придется жаловаться на меня. Полагаю, вы не останетесь равнодушны к перспективе появления в вашем кармане лишних двадцати фунтов?
     - Я с превеликим удовольствием.., но мне непременно нужно передать по телефону заметку в редакцию... Понимаете, Питер Ларк болен, и я его замещаю. Представляете, какая удача!
     - У нас имеется телефон.., и есть чем писать... А вдобавок великолепное виски...
     - Благодарю и немедленно следую за вами! "Предвкушение радости едва ли не сладостнее самой этой радости..."
     "Ричард II", акт... Впрочем, если по вашей вине я не напишу заметки, вы должны будете заплатить мне больше!
     - Если вы будете вести себя разумно, заметка выйдет превосходная.
     Пока они ехали в автомобиле, Альдо не открывал рта, но, как только все трое уселись в гостиной и Адальбер наполнил стаканы, он тут же взялся за Кутса:
     - А что, эта Салли Пенковская в самом деле ваша приятельница?
     - Мы знаем друг друга с детства, но...
     - Она любит деньги?
     - Думаю, неравнодушна к ним, как и все мы, грешные, но знаете: "золото для души человеческой..."
     - Оставьте в покое Шекспира, иначе не получите ни пенни. По вашему мнению, сколько ей нужно предложить, чтобы она переменила свои показания?
     - Переменила показания?! - воскликнул Адальбер; - Но послушай, это же невозможно! Ты просто сошел с ума!
     - Почему же невозможно? Возможно! Я не знаю, какую цель она преследовала, но убежден, что эта девушка лжет, а леди Фэррэлс говорит правду. А что касается того, чтобы отказаться от своих слов, так это любой женщине проще простого!
     Приступ раскаяния, искренние сожаления и потом естественное объяснение: ей так хотелось отвести малейшее подозрение от того, кого она любит. Потому что ее любовь к Ладиславу очевидна. И я склонен думать, что истинная причина ее несуразных показаний именно в этом...
     - Может, ты и прав, - вздохнул Видаль-Пеликорн. - Но если она всерьез влюблена, ты не купишь ее ни за какие деньги.
     - Даже за тысячу фунтов?
     Значительность суммы заставила его собеседников едва ли не подпрыгнуть от удивления. Адальбер протестующе взмахнул рукой и воскликнул:
     - Я же говорил, что ты просто сошел с ума!
     - Вполне возможно, но ты должен понять, что я хочу ее спасти. Спасти любой ценой! Так что, дорогой друг Бертрам, отправляйтесь к своей приятельнице. Вот вам ваши деньги.
     Если вы сумеете ее убедить, вы получите еще...
     Журналист вернулся спустя час, вид у него был сконфуженный.
     - Все безрезультатно! - сказал он мрачно. - Салли ненавидит леди Фэррэлс, считает ее своей соперницей. Она будет счастлива, если той вынесут смертный приговор.
     - А ты, - Адальбер жестом обвинителя указал пальцем на Морозини, - рискуешь оказаться на соломенной подстилке в одиночной камере за попытку подкупить свидетеля!
     - Ни в коем случае, - отрезал Бертрам, - и на это есть две причины: Салли не знает, что я выполнял чье-то поручение, и.., я подарил ей двадцать фунтов.
     - -И правильно сделали. Я сейчас же их вам верну, - Благодарю вас и бегу строчить свой репортаж! До завтра!
     В эту ночь Альдо не уснул. Терзаемый страхом, который в ночной тишине становился все мучительней, он сидел в большом кресле в гостиной и курил сигарету за сигаретой, потом вскакивал и долго ходил из угла в угол. Биг-Бен давным-давно прозвонил два часа ночи, когда наконец князь все-таки лег в постель...
     В отличие от друга Адальбер проспал эту ночь спокойно и мирно. Поутру он заставил Альдо выпить чашку кофе, и они отправились во дворец правосудия: Альдо - поистине в висельном настроении, а Адальбер - храня осторожное и благоразумное молчание. Но в какой-то момент он не выдержал и заговорил:
     - Ты не заметил вчера кое-что очень странное?
     - Где? В Олд-Бэйли?
     - Да. Я не видел там вчера графа Солманского. Может ли такое быть, чтобы отец не присутствовал на суде, где на скамье подсудимых находится его дочь?
     - Должно быть, это слишком тяжкое испытание для столь чувствительного человека, - насмешливо сказал Морозини. - Он, вероятно, ставит свечи и молится... Если только не махнул рукой на свою преступную дочь и не отбыл в одиночестве, не дожидаясь приговора.
     - Может быть, и так. Посмотрим, придет ли он сегодня.
     Но напрасно друзья пристально оглядывали зал, они так и не увидели сурового бледного лица с моноклем - лица, которое так искали.
     Похоже, что и Анельке не удалось поспать в эту ночь.
     Лицо ее стало еще бледнее, под глазами появились темные круги. Она выглядела еще трогательнее, еще беззащитнее, и от одного взгляда на нее у Альдо защемило сердце.
     Первой вызвали Ванду, и вид этой свидетельницы не обещал ничего утешительного. Вся в черном, с огромным белым платком, похожим на знамя парламентеров во время военных действий, горничная была сама скорбь и отчаяние. Вся ее речь состояла из страстного восхваления ее "голубки" и столь же страстного очернения покойного сэра Эрика. При данных обстоятельствах ничего хуже просто нельзя было придумать.
     - Господи! -