Ах! Вот страна для свободных людей! Я слышал, там можно жить как хочется, делать все что угодно... Ведь там нет короля...
     Жиль рассмеялся.
     - В дикой, необжитой стране действительно каждый живет как хочет. Короля там нет, но зато есть Конгресс, генерал Вашингтон, губернаторы штатов и другие шишки помельче. Однако они не мешают стране быть свободной и прекрасной.
     - Не сомневаюсь, - важно согласился капрал. - И вы, конечно, направляетесь на родину?
     - Естественно. Корабль ждет меня в Гавре.
     - Тогда счастливого пути, сударь, и не беспокойтесь обо всем этом, - добавил капрал с великолепным апломбом. - Уничтожение бродяг - наша прямая обязанность. Пошли, ребята! Отнесем этих господ. Бушю, найди мне тележку.
     Все устроилось очень быстро. В считанные минуты трупы сицилийцев были вынесены из дома и свалены на телегу, предназначенную для вывоза отходов квартала. Капрал и его люди с благодарностью приняли от Понго по стакану вина, выпили за дружбу со свободной Америкой и продолжили обход. Когда на соседней колокольне пробило полночь, улица приняла свой обычный вид.
     Пока Понго собирал багаж. Жиль уединился в ванной комнате и при помощи горшка горячей воды и бритвы освободил свое лицо от бороды, так долго и надежно скрывавшей его. Он удалил ложный шрам и густые, нависающие над глазами брови.
     От облика Джона Вогана остались только волосы - очень темные, коротко стриженные по моде Новой Англии. Какой-то миг Жиль колебался, не обрить ли их тоже, но потом передумал и ограничился тем, что подстриг как можно короче, чтобы получилось что-то вроде щетки.
     В шкафу Жиль нашел свой старый гвардейский парик, надел его и окончательно превратился в шевалье де Турнемина. Капитан Джон Воган бесследно исчез.
     Учитывая, однако, что маска, придуманная для него великим Превием, еще может оказаться полезной. Жиль аккуратно разложил в сумке все необходимые предметы.
     Свое лицо доставило молодому человеку несказанную радость, словно после долгого пути сменил он тяжелые, жмущие сапоги на старые, удобные тапочки.
     Потом наш герой переоделся, то есть надел белую рубашку, черные плотно облегающие штаны, застегнул жилет, взял свою лучшую шпагу, подаренную некогда Акселем де Ферсеном и накинул пиджак тонкого темно-серого сукна.
     Надвинув на лоб треуголку без кокарды, он сложил в сумку оставшиеся личные вещи, взял попону для Мерлина и спустился к Понго.
     Индеец тоже освободился от своих восточных одежд и предстал перед хозяином в европейском костюме.
     - Ты снова стать сеньор Кречет! - сказал Понго с улыбкой. - Мой доволен.
     С удивлением смотрел Жиль на гору сумок и чемоданов, загородившую прихожую. На вершине пирамиды стояла корзина, из которой слышалось жалобное мяуканье.
     - Что это такое?
     - Личные вещи. Белье, одежда, красивые серебряные вещи... Мы очень богаты, - отметил Понго удовлетворенно.
     - И как ты собираешься все это увезти?
     - Понго брать повозку садовника, запрягать в нее свою лошадь и ехать в Версаль...
     Жиль покатился со смеху.
     - У тебя на все есть ответ. Но в Версаль ты поедешь один.
     В глазах Понго явно читался вопрос, он нахмурил брови.
     - А твой куда ехать? - спросил он подозрительно. - Еще глупости делать?
     - Надеюсь, что нет, - бросил молодой человек. - Я последую твоему совету и поеду узнать, что осталось от моей жены в той шлюхе, что называется госпожой де Керноа... Давай я помогу тебе погрузить все добро на телегу, а потом запру дом...
     Через четверть часа все было закончено, и один на телеге, другой верхом, оба друга - Жиль и Понго, поехали в сторону Сены. Погода была та же, что и во время возвращения Жиля. Гроза, казалось, кружила вокруг Парижа, не решаясь залить его улицы и площади дождем. Но, видимо, она все-таки удалялась, потому что раскаты грома звучали все глуше и глуше, а ветер понемногу стихал. Фонари, благодаря заботам патруля, освещали улицу.
     На углу, у красивого здания прошлого века остановился экипаж, из него вышли мужчина и женщина. Турнемин, медленно проезжавший мимо, узнал их. Женщина была самой знаменитой певицей Оперы Сен-Уберти; она выпорхнула из кареты в ореоле светлых кружев и в облаке пудры, слетевшей с ее высокой прически. Она уже потянула шнурок звонка у двери, но, заметив, что ее спутник замешкался, недовольно сказала:
     - Так вы идете? Или вам сегодня не до меня?
     Но мужчина не отвечал, он оторопело смотрел на Турнемина. Выпученные глаза и открытый от изумления рот говорили о том, что и он узнал ожившего покойника. Оказалось, что вот уже больше полугода два смертельных врага: Жиль де Турнемин и граф д'Антраг жили почти по соседству. Наш читатель, конечно, помнит, что Кречету уже не раз приходилось скрещивать шпагу с графом д'Антрагом, почти всегда в ущерб последнему.
     "Уже завтра, - подумал Турнемин, - в Люксембургском дворце будут знать, что я жив. Граф Прованский и люди Караманико - не слишком ли много врагов? Надо быть осторожней, но, если сегодня ночью все произойдет так, как я задумал, мне не придется их опасаться."
     Спустя полчаса Жиль расстался с Понго и направил коня в сторону улицы Клиши.
     Особняк Ришелье встретил его темными окнами, видимо, в эту ночь госпожа де Керноа не принимала. Ни один луч света не проникал сквозь ставни, дом казался покинутым. Беспокойство сжало сердце Жиля. Неужели вчерашний скандал заставил покровителя Жюдит спешно спрятать ее в надежное убежище? Большинство игорных домов довольно часто становились аренами кровавых стычек, что не только не умаляло, а, наоборот, увеличивало их популярность. Да и слава куртизанки росла с каждой пролитой за нее каплей крови.
     Но если в особняке явно никого не было, то в сторожке у ворот светился огонь. Жиль без колебаний постучал. Прошла, как показалось нетерпеливому юноше, целая вечность, прежде чем дверь отворилась и появился человек в ночном колпаке и со свечой в руке. Он зевал и недовольно щурился.
     - Что вам угодно, сударь? - спросил консьерж у позднего посетителя.
     - Что мне угодно, любезный? - переспросил Жиль, притворяясь пьяным. - Я хочу войти, черт возьми! Я приехал из провинции, мне назвали именно этот дом в Париже, сказали, что здесь здорово развлекаются. А я хочу развлекаться...
     Открывай!
     - Езжайте своей дорогой, сударь! Сегодня здесь не развлекаются.
     - Нет? Так мне не повезло? А почему?
     - Потому что. Идите, сударь, идите. Вам пора спать, вы пьяны.
     - К черту спать... Но послушайте, консьерж, возьмите вот это, - добавил Турнемин, поспешно опуская руку в жилетный карман.
     Консьерж, уже собиравшийся уходить, заметил жест настойчивого посетителя и решил задержаться.
     - Что вам еще надо? - спросил он, не сводя глаз с золотой монетки, блестевшей в руке молодого человека.
     - Я хочу, чтобы ты мне сказал, развлекаются ли здесь в другие вечера, что-то мне не верится. Здесь так невесело, дом темный, сад темный, хмуро и уныло...
     Консьерж рассмеялся.
     - А вы, сударь, кажется, слишком веселы сегодня. Вам сказали правду, обычно здесь очень весело, но сегодня господа не принимают.
     - А почему?
     - Потому что нет мадам. Она уехала в деревню.
     - Ах, в деревню, какая жалость! - воскликнул Жиль, маскируя пьяной улыбкой свое разочарование. - Я так хочу увидеть эту мадам. Мне сказали, что она.., как это.., волшебная женщина! Я хочу увидеть волшебную женщину! Я приду завтра!
     - Будьте благоразумны, сударь, я не знаю, как далеко она уехала. Мне только сказали, что мадам нет в городе. Возвращайтесь домой и забудьте о госпоже де Керноа. В доме, кроме меня, никого нет.
     Возможно, Жиль попытался бы пожертвовать еще одной монетой, так как понял, что консьерж знает больше, чем говорит, но тут его внимание привлек слабый луч света в окне второго этажа.
     Жиль понял, что консьерж солгал ему, конечно, по приказанию хозяев, и дом совсем не так пуст, как казалось вначале.
     Жиль решил не уходить, не разузнав все точно.
     - Хорошо, - проговорил продолжавший изображать пьяного Турнемин, сопровождая свои слова вполне убедительной икотой, - я ухожу.
     Но твоя госпожа многое теряет. Скажи ей, что барон Шевротин-Роблошон никогда не утешится.., не полюбовавшись ею... Не забудь, Шевротин-Роблошон ..
     - Ладно, ладно, господин барон... Спокойной ночи.
     И, зевая шире, чем раньше, консьерж зажал в руке так легко заработанный золотой. Он закрыл за собой дверь и, по всей вероятности, поспешил в постель.
     Оставшись один, Турнемин взял под уздцы Мерлина и, распевая во все горло, направился к повороту дороги, туда, где стена старого особняка Ришелье почти примыкала к стене ограды.
     Уверенный, что консьерж за ним не следит, шевалье привязал коня к дереву, встал на седло и легко вскарабкался на ограду. Там он осмотрелся: дом, как он и предполагал, был довольно близко, его окружали высокие деревья, их густые кроны почти полностью заслоняли окна второго этажа.
     Стояла мертвая тишина, в, этот поздний час умолкли даже птицы. Боясь выдать свое присутствие каким-нибудь неосторожным движением и вызвать появление двух сторожевых псов в человеческом облике, с которыми он уже вчера познакомился, Жиль осторожно спустился, цепляясь за толстые ветки плюща. Он не без удовольствия отметил, что плющ поднимается почти до самого верха стены, и, значит, выйти из сада будет так же легко, как и войти.
     В три прыжка Жиль достиг дома. Все ставни первого этажа оказались закрытыми, но на втором этаже Турнемин разглядел окно с неплотно закрытым ставнем. Оставалось лишь добраться до второго этажа. Возле дома росло высокое дерево, одна из подрезанных веток упиралась в стену рядом с окном. Решив, что жребий брошен. Жиль ухватился за нижнюю ветку, подтянулся и забрался на дерево. Это упражнение напомнило ему юность, он с удовольствием отметил, что сила и ловкость не изменили ему.
     На развилке он остановился и прислушался - все тихо. Тогда Жиль полез дальше. Наконец он достиг ветки, тянувшейся к дому. Держась рукой за верхнюю ветку и осторожно переступая по нижней, Жиль приблизился к окну. Ветка пригибалась под его тяжестью, но не ломалась.
     Продолжая продвигаться вперед, он правой рукой дотянулся до ставня, осторожно распахнул его и открыл узкий подоконник. Тогда, отпустив ветку, Жиль прыгнул и оказался на подоконнике, его рука нащупала стекло окна, под его нажимом рама распахнулась тоже. Окно не было заперто.
     Не задумываясь, чем была вызвана такая небрежность в охране дома. Жиль спрыгнул в комнату, его ноги утонули в толстом ворсе ковра.
     Было так темно, что молодому человеку пришлось вынуть огниво, высечь искру и только в ее неверном свете он смог разглядеть то помещение, куда привел его случай. Он увидел, что находится в коридоре, который, видимо, шел вдоль всего этажа. В него выходили двери комнат, возле каждой стояла ваза с душистым букетом прекрасных цветов.
     Жиль осторожно пошел по коридору, стараясь представить расположение комнат. Он помнил, как перед дуэлью с Караманико смотрел на окно спальни Жюдит. Сегодня именно в нем мелькал слабый свет. Но, подойдя к двери, за которой, как он рассчитал, должна находиться комната Жюдит, Жиль засомневался и положил руку на эфес шпаги. Может быть, прежде чем входить туда, стоит осмотреть первый этаж, не прячутся ли там неприятные сюрпризы.
     Он уже было решился на это, как вдруг под дверью мелькнул слабый свет. Дверь бесшумно раскрылась. Перед ним в белом пеньюаре, с рассыпавшимися по плечам волосами стояла Жюдит. Тонкая свеча озаряла ее бледное лицо.
     Их глаза встретились.
     - Входи, - спокойно сказала молодая женщина, - я не ошиблась, я ждала тебя.

НОЧЬ ПРИВИДЕНИЙ

     Турнемин вошел, дверь за ним бесшумно закрылась. Жюдит поставила свой подсвечник на край маленького туалетного столика, огонь свечи отразился в зеркале и осветил комнату, убранство которой удивило молодого человека. В спальне опрятной и чистой, стояла широкая кровать, убранная по-польски, то есть с балдахином над изголовьем. Казалось, она была приготовлена для невинной девушки, а не для прожженной куртизанки.
     Жюдит оперлась о столбик кровати. Жиль облокотился на угол камина. Таким образом их лица оказались почти на одном уровне.
     Недолгое молчание дало Жилю возможность внимательно рассмотреть лицо Жюдит, но напрасно искал он на нем следы гнева, раздражения или ужаса. Жюдит была спокойна, ее отстраненный взгляд не отражал никаких земных чувств.
     Тусклый свет тонул в массе рыжих волос и подчеркивал тонкие черты прекрасного лица. Бледность и белое кружево пеньюара делали ее похожей скорее на привидение, чем на существо из плоти и крови.
     Тщетно пытался Жиль поймать ее взгляд.
     Взбешенный неудачей, он постарался, чтобы голос не выдал бури, клокотавшей в его груди.
     - Скажи, - начал он, - почему ты решила, что я приду?
     Все так же безразлично Жюдит пожала плечами.
     - Ты не мог не прийти. Это на тебя не похоже...
     Как только я поняла, кто прячется под маской американского моряка, я начала тебя ждать. Прошло двадцать четыре часа, и вот ты пришел.
     - Довольно странный способ ожидания! Дом пуст, заперт, как сундук, кругом охрана...
     - Но разве не было открыто окно и ты не смог его найти? Я знала, что этого достаточно. Или у тебя больше нет крыльев Кречета?
     - Хорошо, пусть так, ты меня ждала! Но вчера, в толпе своих обожателей, ты меня не ждала, не так ли?
     Жюдит отошла от кровати, присела перед туалетным столиком, поглядела на себя в зеркало и ответила так безразлично, словно разговор шел о самых обычных вещах:
     - Мне сказали, что ты умер...
     - Разумеется! Мертвого не ждут. Его оплакивают или навсегда хоронят в прошлом.
     При словах "хоронят в прошлом" лицо Жюдит перекосилось от страха. Жиль догадался, что они напомнили ей ту ужасную ночь, когда она была заживо похоронена, и то безумие ночных кошмаров, спасение от которых она находила только в гипнотическом воздействии Калиостро.
     Но мука, написанная на лице Жюдит, лишь обрадовала Турнемина, наконец-то он разрушил ее показное спокойствие.
     Медленным шагом Жиль приблизился к молодой женщине. Теперь и его лицо отражалось в туманной глади зеркала.
     - Ты, кажется, меня совсем не оплакивала?
     До годовщины нашей счастливой свадьбы осталось еще три месяца. Ты знала о моей предполагаемой смерти, но однако...
     Внезапно она резко повернулась и посмотрела на Турнемина взглядом, полным ярости.
     - Почему я должна была тебя оплакивать?!
     Оплакивают лишь тех, кто этого достоин, а ты, ты не достоин даже моего взгляда! Разве ты забыл, что произошло в вечер той свадьбы, которую ты только что назвал счастливой? Разве ты забыл, что бросил меня одну, совсем одну, и побежал на свидание с любовницей! И какой любовницей! Грязная потаскуха, обесчестившая короля покрывшая грязью французский трон, укравшая колье в два миллиона и без зазрения совести отдавшая в руки суда кардинала, своего очередного любовника! Да, вы нашли друг друга, - ты и она! Неотесанный незаконнорожденный крестьянин и шлюха...
     Раздался звук пощечины, словно удар бича.
     Вторая пощечина, третья. Жиль почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Он схватил Жюдит и грубо бросил на кровать. Хрупкая фигурка молодой женщины утонула в ворохе шелка и кружев.
     Слабый стон и всхлипывание вернули ему хладнокровие. Еще несколько минут гнев бушевал в нем, но напоминал уже не всепожирающее пламя, а затухающий костер. Стараясь погасить последние искры пламени, Турнемин сжал зубы и закрыл глаза, на лбу его выступил пот...
     - Может, ты еще какую-нибудь другую шлюху знаешь? - проворчал он сквозь зубы. - Ведь ты теперь в этом хорошо разбираешься? Я, конечно, неотесанный крестьянин, чем и горжусь, но у нас, крестьян, жены знают, что такое вдовство, и для них черная одежда - это знак траура, а не западня для сластолюбцев! Твое же вчерашнее - даже не платье, а настоящая витрина!
     Ничего не скажешь, подходящая одежда для последней из Сен-Мелэнов!
     Отбросив кружева, Жюдит высунула красное, залитое слезами лицо.
     - Не смей произносить это имя! Оно умерло вместе с моим отцом! Его больше не существует... я тоже больше не существую! Нет на свете Жюдит де Сен-Мелэн!
     - Я это слишком хорошо знаю! Сирены недолго живут на земле, моя покоится под дубом старой Броселианды...
     - Замолчи!
     - ..но я только вчера это понял. Слишком поздно.., слишком поздно!
     Тыльной стороной ладони он вытер влажный от пота лоб.
     - Оставим это, - вздохнул он. - Нам еще так много надо друг другу сказать! Поговорим о твоей ненависти к королеве. Ты напрасно тратишь свой пыл: я никогда не был ее любовником. Клянусь честью и памятью отца!
     - И ты воображаешь, что я тебе поверю!
     Честь незаконнорожденного, - с презрением сказала она. - О, ты хочешь снова меня ударить?! Но все равно тебе придется выслушать то, что я должна сказать, заставить меня замолчать не удастся. Ты забываешь, что мне в подробностях сообщили о ваших с королевой похождениях, что в письме, пришедшем на следующий день после нашей счастливой свадьбы, перечислялись все ее любовники, ты лишь продолжил их список!
     - Глупости! Я читал это письмо, мадемуазель Маржон сохранила его. Эту паутину лжи соткали в окружении графа Прованского, - выпалил Жиль, сам удивляясь, что не смог произнести имени графини де Бальби. Но Жюдит заметила его смущение.
     - Кто-то из окружения мосье? Кто же это мог быть? Уж не прекрасная ли графиня? Разве она не была тоже твоей любовницей?
     - Мы отвлеклись. Имя написавшего письмо в данный момент совершенно, не важно. Тебе достаточно знать, что принц - мой враг, вернее, наш враг. Если хочешь знать, в Бастилии он мне угрожал твоей смертью, он хотел заставить меня отдать некоторые предметы...
     - Какие предметы? Портрет королевы, что ли, который я нашла у тебя?
     - И портрет, и кое-что другое... Мне пришлось умереть, чтобы защитить и спасти тебя.
     Жюдит пожала плечами.
     - Как правдоподобно! Кто же помог тебе?
     Ведь тебе помогли? Не так просто покинуть Бастилию, оставив вместо себя ложный труп.
     - Да, мне помогли.
     - И конечно, это была она. Она, всегда она!
     Она, всемогущая...
     - ..которую ты хотела убить вместе с тремя невинными детьми, не говоря уже о нескольких десятках совершенно посторонних людей. Как ты могла взять на себя такой грех и стать убийцей?!
     Вскочив, она встала перед ним, словно змея, готовая ужалить.
     - Грех! Эта шлюха и ее ублюдки, принесенные на ступени французского трона, недостойны жить!
     Она обесчестила королевство, дворянство. Все склоняются перед ней, целуют ей руки, а я, я, кого она так жестоко оскорбила, разрушила жизнь и счастье, я сделалась мстительницей, я готова была уничтожить ее и умереть! Не забывай, меня зовут Юдифь!
     - Вернее, тебя так звали раньше, - поправил ее Жиль. - Разве мы только что не согласились, что Жюдит больше нет на свете. В любом случае, спасибо за тираду! Браво! У тебя талант, моя милая, почему бы тебе не попробовать выступать на подмостках? В "Комеди Франсез" примут с радостью, вот и будет чем заняться, когда твой игорный притон закроют...
     Пожав плечами, Жюдит направилась в туалетную комнату, и Турнемин услышал, как она наливала воду в таз.
     - Ни твои оскорбления, ни твое мнение меня не интересуют, - сказала Жюдит из-за двери, - но я хотела бы узнать, как ты смог все разнюхать? Покушение готовилось в глубокой тайне, соблюдались все меры предосторожности... Узнать ты мог только у своей драгоценной Марии-Антуанетты...
     - Как я узнал? Очень просто, ведь это именно я разрушил ваш план и помешал убийству, скрупулезно подготовленному твоим драгоценным Провансом.
     Наступило длительное молчание, потом Жюдит вошла в комнату, держа в руке влажную салфетку. Время от времени она прикладывала ее к своему озадаченному лицу.
     - Ты? - переспросила она. - Не понимаю, как ты мог узнать?
     - Не важно, главное, узнал. В резу