сделать это за нее!
     - Она не уступит, так как полна жаждой мести. Я составил ее гороскоп: в этой молодой и красивой женщине, созданной для любви и тихого счастья, дремлет безжалостная Немезида. Подумай, чуть больше чем за неделю она лишилась из-за жадности женщины, которая ее ненавидела, всего, что ей было дорого, начиная со своего отца, состояния.., и кончая женской гордостью и честью. Я нашел ее у Пиппы, содержательницы дома терпимости из Сан-Спирито, в тот момент, когда горбун Пьетро Пацци, изнасиловав, душил ее. Я убил этого подонка...
     Кстати, что касается Пиппы, оседлай свою лошадь и поезжай выкупить рабыню-татарку по имени Хатун, она принадлежит донне Фьоре и попалась, когда пыталась ее освободить. Возьми с собой золото!
     - Для чего? - усмехнулся Эстебан. - У меня есть шпага и кинжал. Этого достаточно для торговли...
     - Я предпочитаю золото. Вираго может быть сильнее тебя. Она опасна, у нее могущественные покровители. К тому же она умирает от страха с тех пор, как один из Пацци был убит у нее. Она поднимет своих людей и своих клиентов против тебя, и ты, может быть, не сможешь одержать верх. Перед тем как уехать, оседлай мне мою ослицу. Лоренцо Великолепный меня уже заждался... Кстати, ты знаешь, где он?
     - Он был в Бадиа, но потом должен был вернуться во дворец, чтобы принять посланника короля Англии Эдуарда.
     Каждый раз, когда ему позволяло время, Лоренцо Медичи посещал свой сад. В равной степени поэт и государственный деятель, он любил давать отдых своему мозгу и своим глазам, созерцая пышную зелень, слушая пение птиц, чувствуя над своей головой лишь бесконечное голубое небо. Будучи ограниченными в пространстве, так как это был сад вокруг дворца, расположенного в городе, садовники обычно использовали мирт, предпочитая его прочим растениям, придавая ей форму разных животных и других фигур. Была даже галера с развернутыми парусами, все это - вокруг шедевра, возвышавшегося на гранитном постаменте, статуи Юдифи работы Донателло.
     Под колоннадой, которая вела в сад, находились три римских саркофага, античная статуя сатира Марсия, искусно восстановленная, и прекрасный Давид Донателло.
     Когда Деметриос приехал ко дворцу, он остановился под этой колоннадой и пристроился в тени Марсия. Лоренцо Великолепный, правда, был не один, он стоял, опершись на статую Юдифи. Его собеседником был фра Игнасио. Беседа их не была тайной, так как голос монаха звучал, как труба в день Страшного суда, очевидно, чтобы слышало его как можно больше людей.
     - Знаешь ли ты о слухе, который появился сегодня утром невесть откуда? - вопрошал испанец. - Девица, которая убежала из монастыря Санта-Лючия, что меня, не скрываю, несколько удивило, была на самом деле похищена.
     - Я знаю. Донна Лукреция, моя мать, возвратясь сегодня утром после мессы, рассказала мне об этом слухе. Но ты сам говоришь, никто не знает, откуда он появился. Значит, верить ему не стоит.
     - У нас говорят, дыма без огня не бывает...
     - У нас тоже так говорят, но ты нездешний и не знаешь, что у жителей Флоренции очень богатая фантазия. Они любят все волшебное, фантастическое и умеют пересказывать старые истории и сочинять новые...
     Худое тело монаха напряглось под белой сутаной.
     - Мне кажется, что ты несерьезно относишься к этому делу. Не думаешь ли ты, что надо организовать поиски?
     - Я уже отдавал приказ разыскать Фьору Бельтрами, но безуспешно. Бедное дитя, должно быть, покинула город...
     - Ты называешь ее бедное дитя, а я - колдуньей! Это дьявольское создание пользуется в твоем городе и, может быть, даже в твоем дворце поддержкой, которая позволила ей избежать божьего суда, а также и людского.
     Молния сверкнула в глазах Лоренцо Великолепного.
     - В моем дворце? Ты хочешь сказать, что я ее похитил и прячу здесь?
     Гнев, прозвучавший в голосе Лоренцо, заставил фра Игнасио отступить:
     - Прости меня, если я не так выразился, мною движет лишь усердное желание служить господу. Я не о тебе говорю.
     В твоем дворце много народу, и ты не можешь знать, что делают твои многочисленные друзья, среди них, может быть, есть такие, которых не следовало бы иметь великому князю...
     - Я не князь, а лишь первый из жителей этого города.
     У нас республика, фра Игнасио! Значит, я имею право выбирать себе друзей.
     - Не играй словами. Если ты - не князь, то твоя супруга - княгиня, а твои сыновья станут князьями, и не подобает, чтобы высокорожденные дети, которых ожидает великая судьба, воспитывались бы вне христианской религии. Ты же им дал в учителя безродного бродягу, который говорит по-гречески и воспитывает их на образах демонов, которых древние называли богами...
     - Не могли бы мы придерживаться темы разговора? - произнес Лоренцо резким тоном. - О чем ты хотел со мной поговорить, монах? О возможном похищении несчастной, которую ты преследуешь с непонятной мне яростью.., или о воспитании моих детей?
     - Я пришел поговорить с тобой о твоем городе, - произнес фра Игнасио с пафосом, - о твоем городе, который забыл Христа и готов скорее слушать песни, чем праведное слово, о твоем городе, который ты подталкиваешь к погибели. Вот основное, что беспокоит его святейшество...
     - Прерву тебя сразу, монах. Его святейшество особенно печется о том, чтобы подчинить Флоренцию и прилегающую к ней область своему племяннику Риарио. Отсюда его большой интерес к городу.
     - Пусть падут на тебя позор и несчастье, если ты не услышишь призыв господа, который я принес тебе! Папа Сикст IV послал меня...
     - У папы сорок кардиналов, армия епископов и аббатов, почему же он делает тебя, испанца, своим посланником?
     - Чтобы оценить мое мужество и стремление служить господу перед тем, как послать меня в мою страну, где меня ожидает выполнение задачи еще большей важности. По крайней мере я так думаю. Королева Изабелла Кастильская обеспокоена беспорядками, которые творят в ее стране иудеи, а также обращенные, и через меня она просила о помощи его святейшество, который желает ей добра.
     Саркастическая улыбка скривила большой рот Лоренцо и приблизила его длинный нос к подбородку.
     - Мне кажется, у королевы Изабеллы есть более важные поводы для беспокойства, чем состояние церкви? Получив корону в декабре прошлого года против воли половины своих грандов, она не сочла нужным поделить власть со своим супругом, принцем Фердинандом Арагонским. Теперь она находится в состоянии войны с королем Португалии Альфонсом V, который женился на дочери - говорят, внебрачной - покойного короля Кастилии Генриха IV, которому Изабелла приходится лишь сестрой. Ты видишь, я в курсе этих событий, а также всего, что происходит в Европе.
     - Я предполагаю, что у тебя есть соглядатаи повсюду, но они тебя плохо информируют. Королева Изабелла ставит господа превыше всего. Во имя господа она хочет отвоевать вновь все, что находится под черными когтями мавра, и намеревается установить в своих королевствах святую инквизицию...
     - А ты бы хотел встать во главе ее! Я согласен, что ты создан для этого... Но Флоренции не нужен великий инквизитор.
     Поэтому, фра Игнасио, прошу тебя не вмешиваться в наши дела.., а еще лучше - вернуться в Рим. Я дам тебе для папы письмо, подтверждающее твое усердие и твои выдающиеся способности.
     - Я уеду, когда дочь неблагочестия предстанет перед божьим судом, на что она дала свое согласие. Прикажи обыскать весь город - улицу за улицей, дом за домом.., не пропуская дома твоих друзей.., и твое собственное жилище! Найди ее, и я буду удовлетворен.., на время. Только церковь знает, как надо обходиться с подобными существами.
     - С существами или с их состояниями? - с иронией уточнил Лоренцо.
     - Мое одеяние должно бы избавить меня от подобных намеков. Что для меня ее богатство?
     - Что касается тебя, я хотел бы тебе верить, но зато оно очень интересует близкого друга нашего святого отца, некоего Франческо Пацци.
     - Я не знаю этого человека.
     - Тем лучше для тебя. Как бы то ни было.., в случае, если ты его когда-нибудь встретишь, передай ему, что наследство Бельтрами никогда не обогатит семью Пацци. Найдут ли Фьору или нет!
     - Донна Иеронима имеет все права! - со злобой воскликнул монах, позабыв о своем благочестии.
     - Донна Фьора была удочерена официально. Может быть, по подложному документу, там есть один спорный момент, который придется долго обсуждать и который, может быть, никогда не будет решен. А пока банк Медичи будет заботиться о сохранении и приумножении этого состояния. Под контролем Сеньории, разумеется, - добавил Лоренцо с улыбкой, которую непредубежденный наблюдатель, может быть, назвал бы дьявольской.
     Но смотреть на лицо фра Игнасио было еще неприятнее.
     Лицо его пожелтело, как если бы желчь, покинув свои естественные пути, попала в кровь. Его глаза пылали злобой, и, подняв к небу свою худую руку, которую обнажил широкий рукав, он произнес:
     - Остерегайся злоупотребить терпением господа, Медичи!
     Однажды...
     Появление на сцене Деметриоса остановило его на полуслове. Грек подумал, что его прибытие, может быть, избавит Лоренцо от испанского монаха, и он решился покинуть свое укрытие под статуей Марсия. По улыбке Лоренцо он понял, что рассчитал правильно.
     - Мне сказали, сеньор, что ты меня искал? Ты заболел? - Затем с церемонным поклоном обратился к монаху:
     - Прости меня, что я тебя прервал, святой человек. В этом надо усмотреть только мое желание скорее помочь страждущему.
     Так ты говорил?..
     Фра Игнасио опустил грозящий перст и спрятал руки в широкие рукава. Обернувшись на выскочку, взгляд его принял твердость гранита, и он бросил с презрительной гримасой:
     - Когда-нибудь гром поразит это гнездо еретиков! Как ты, колдун, опора сатаны, осмеливаешься заговаривать со служителем господа? Назад! Одно твое дыхание уже отравляет воздух...
     - Кто себя здесь неловко чувствует, тому и удаляться, - Произнес спокойно Лоренцо. - Я прощаюсь с тобой, фра Игнасио!
     Доминиканец удалился, не простившись, посылая проклятия сквозь сжатые зубы. Двое оставшихся мужчин смотрели, как он прошел сначала через колоннаду, а затем и через въездные ворота дворца.
     - Мерзкий ворон! Что ему здесь понадобилось? - пробормотал Деметриос.
     Лоренцо рассмеялся молодым, веселым и очень звучным смехом, от которого вспорхнули два сизых голубка, сидевших на плече Юдифи.
     - Ну Деметриос! Ты это знаешь не хуже меня. Думаешь, я не заметил тебя, когда ты спрятался за статуей Марсия?
     Впрочем, ты правильно поступил.
     Оторвавшись наконец от постамента, он поправил кожаный пояс, поддерживавший тяжелые складки его платья из коричневого бархата, украшенного полосой куньего меха, и взял врача под руку:
     - Вернемся во дворец, мой друг. Этот монах испортил очарование сада. Пройдем в мой кабинет...
     Они поднялись по крутой лестнице, которая вела на второй этаж. Лоренцо шел, не говоря ни слова, глядя себе под ноги.
     Врач, уважая его молчание, догадывался отчасти, какие мысли зарождались под этим широким умным лбом.
     Они прошли через приемные покои, наполненные произведениями искусства, украшенные драгоценными гобеленами и красочными коврами, привезенными из далеких восточных стран, и вошли наконец в большую комнату, вдоль стен которой стояли дубовые шкафы. Некоторые из них были открыты, что позволяло видеть на их полках многочисленные книги в переплетах из бархата или испанской кожи и все богато украшенные.
     Небольшого роста человек, средних лет, в очках, сползших на кончик носа, работал перед одним из шкафов, сидя за инкрустированным столом. Он поднял глаза на вошедших, улыбнулся и хотел встать, но Лоренцо придержал его за плечо и не дал ему подняться.
     - Останься, Марсилио! Я принимаю скорее друга, чем врача, и твои знания нам могут пригодиться.
     - Я весь к вашим услугам, - произнес человечек и сел.
     Марсилио Фичино - последователь философского учения Платона, врач и каноник церкви Сан-Лоренцо - сочетал эти три должности оригинальным способом: жил как сибарит, предоставив другим заниматься медициной, проповедовал Платона с кафедры церкви и был одним из самых близких людей, с которыми Лоренцо Великолепный делил трапезу.
     Лоренцо присел к столу, на котором сверкала необычная ваза, высеченная из огромного аметиста и украшенная жемчугом. Он по-прежнему молчал, и Деметриос отметил его усталый вид, когда он сел и оперся о стол.
     - Ты страдаешь, сеньор, - произнес он. - Может быть, на самом деле тебе, такому молодому и крепкому человеку, нужен врач? В таком случае прости мне мое опоздание!
     - У меня немного болело горло, но теперь уже лучше.
     К тому же мне сказали, что ты удалился к святым местам, чтобы изготовить лекарство для моей матери, - добавил он с насмешливой улыбкой. - Ты счел нужным приложить к святым мощам целительную мазь, ты, который не верит ни в бога, ни в черта? Надеюсь, что мой дядя Паоло, главный священник собора Прато, оказал тебе достойный прием?
     - Я приказал, чтобы так отвечали, если ты пришлешь кого-либо за мной. Я не знал, какому слуге ты поручишь это, а простой народ хорошо относится к тому, кто прибегает к чуду...
     - Разумно! Но если ты не был в Прато, где же ты был?
     - Я действовал за правосудие, в то время как мой слуга преследовал убийцу Франческо Бельтрами.
     Лоренцо вздрогнул, взгляд его загорелся.
     - Он нашел его?
     - Это Марино Бетти, управляющий Бельтрами, который предал его ради прекрасных глаз донны Иеронимы. Впрочем, я догадывался...
     - У тебя есть доказательства?
     - Нет. Только абсолютная уверенность...
     И Деметриос рассказал, что произошло в таверне на берегу реки.
     - Он его не убил, так как считал, что не он должен отомстить, - добавил он.
     - Без доказательств Сеньория никогда не согласится его арестовать. Они были довольны тем, что позволили своим прислужникам разграбить дворец Бельтрами, и, если бы не я, они уже наложили бы руку на сказочное наследство... Каждый хочет урвать себе кусок...
     - Эстебан думал не об этом, а о том, что дочь погибшего должна сама за все отомстить!
     - Фьора? - Лоренцо пожал плечами. - Неизвестно, что с ней стало. Сегодня с утра по городу ходят самые противоречивые слухи. Думали, что она сбежала, чему я ни минуты не верил. Теперь говорят о похищении, и только что ко мне с визитом приходила молодая Кьяра Альбицци. Она требовала справедливости в отношении своей подруги и кричала еще громче, чем испанский монах. Она даже сказала, что считает, что Фьору Бельтрами убили, так же, как и ее отца.
     - Верная подруга, - вздохнул Деметриос, - какой подарок богов! Это требует мужества, когда целый город превращается в стаю зверей, жаждущих крови и бросившихся по следам бедной лани.
     - До тех пор, пока городами не начнут править философы, - вставил Марсилио Фичино, - не прекратятся людские страдания...
     - Жажда крови и любовь к деньгам - вот два неизлечимых порока, которые в одинаковой мере присущи философам и не философам, - возразил Деметриос. - И Платон не всегда прав. Что касается слов молодой Альбицци, она была права, когда боялась худшего: донну Фьору едва не убили...
     - Когда? Кто? И откуда ты это знаешь?
     - Когда? Этой ночью. Кто? Пьетро Пацци. Где? Ты ведь забыл спросить, где?.. У Вираго!
     Лоренцо вскочил со своего стула. Все лицо его вспыхнуло.
     - У этой женщины?.. Но что...
     - Но что там делала любимая дочь Франческо Бельтрами? Вот прекрасный вопрос, на который я отвечу с удовольствием, так как это я убил кинжалом горбуна, помешав ему задушить донну Фьору! Сядь, сеньор, я раскрою перед тобой еще один круг ада, о котором забыл Данте...
     Придвинув к себе табурет и усевшись на него, Деметриос рассказал своим слушателям о страданиях, выпавших на долю Фьоры, начиная с того момента, как ее оторвали от горьких переживаний и вынудили защищать собственную жизнь. Рассказывал он без пафоса, короткими, точными фразами, зная, что воображение его слушателей восполнит детали. Задолго до окончания повествования Лоренцо отбросил свой стул, который упал прямо на драгоценные плитки пола, но даже не подумал его поднять, а начал расхаживать по комнате, опустив голову и сжав руки за спиной.
     Когда Деметриос замолчал, он взорвался:
     - Монахини Санта-Лючии, способные предать существо, которое им доверили! Пацци, плетущие нити заговоров в моем городе, у меня под носом! Фьора, такая чистая, такая красивая, отдана на поругание!
     Он внезапно остановился перед греком:
     - Разумеется, она у тебя?
     - Где ты хочешь, чтобы она была еще? Надеюсь только, - добавил, улыбнувшись, Деметриос, - что ты не расскажешь об этом твоему другу фра Игнасио. Он бросил бы нас обоих в один костер...
     По взгляду, которым одарил его Лоренцо, грек понял, что зашел слишком далеко, и извинился, объяснив свою неуместную фразу возмущением, которое он испытал, слушая испанского монаха. И добавил в завершение:
     - Тебе остается сказать мне, что я должен делать.
     Лоренцо не ответил. Он размышлял. Но заговорил каноник-философ:
     - Меня интересует один вопрос, Деметриос, и прошу извинить меня, если покажусь нескромным. Ты уже зрелый мужчина, человек науки, далекий от забав юности. Почему ты так интересуешься этой девушкой? Из-за ее красоты? Учитывая, что ты - грек, это вполне объяснимо...
     - Действительно, мне тяжело смотреть, когда гибнет произведение искусства. Но что касается донны Фьоры, здесь другое... Ты знаешь, что я советуюсь со звездами, и иногда мне бывают необъяснимые видения, касающиеся будущего. И вот такое видение было мне однажды вечером, во время турнира, когда я встретил эту девушку...
     - Что же это было за видение? - спросил Фичино с любопытством.
     - Предпочитаю не говорить об этом. Но благодаря ему я установил дату и место ее рождения и составил ее гороскоп, который во многом близок к моему. Я узнал наверняка, что скоро она потеряет своего приемного отца, что ей понадобится помощь, и решил связать себя со звездой, свет которой был неясен, но которая однажды, может быть, ярко загорится...
     Подошедший Лоренцо внимательно слушал слова грека. Он положил руку ему на плечо:
     - Раз ты знаешь ее судьбу, почему спрашиваешь меня, что ты должен делать?
     - Я знаю не все.., и ты господин. Теперь ты знаешь всю правду, что касается ее. Почему бы не поступить с несчастной женщиной по справедливости? Ее отец мог себя упрекнуть только в одной лжи, такой естественной, а она совершенно невиновна. Не достаточно ли она настрадалась?
     - Если, говоря о справедливости, ты думаешь вернуть ей дворец, ее состояние и все возвратить на прежнее место, как было когда-то, то это невозможно. Народ не допустит этого. В его глазах Фьора Бельтрами - дьявольское создание. Придется охранять ее днем и ночью. И потом... Я уже не так уверен в преданности покойного Бельтрами...
     - Как это возможно? - возмутился Марсилио Фичино. - Это был самый великодушный, самый честный и самый открытый человек, какого я знаю.., после тебя!
     - Тогда как объяснить вот это?
     Лоренцо подошел к одному из шкафов и достал оттуда малахитовую шкатулку, открыл ее и извлек пергаментный свиток, который развернул перед Марсилио.
     - Анджело Донати, которому я доверил, с согласия Сеньории, временное правление делами Бельтрами, получил от банка Фуггеров в Аугсбурге просьбу об оплате векселя, выданного Франческо Бельтрами мессиру Филиппу де Селонже, на сумму сто тысяч золотых флоринов...
     - Вот это да! - воскликнул Фичино. - Кругленькая сумма! Королевская подать!
     - Кому? Самое интересное - это то, что по просьбе Селонже эти деньги были переведены в казну герцога Карла Бургундского. Вот почему теперь я сомневаюсь в верности Бельтрами. Он знал о моем тесном союзе с королем Франции Людовиком и, однако, вложил деньги, и немалые, в военную казну его врага, а значит, и нашего врага. Если бы Карл Смелый осуществил свою мечту о создании империи, тотчас же разразилась бы война между