все же оцарапало ему щеку. Его реакция была мгновенной: выстрел из пистолета - и человек с волынкой согнулся пополам; поток крови хлынул из его рта...
     - Первый! - невозмутимо ответил Жиль.
     Тюдаль хмуро смотрел, как умирает его верный слуга, глаза его были мутными от выпитого.
     Вдруг, обезумев от ярости, он рванулся к столу, чтобы схватить лежавший на нем пистолет. Но Корентина опередила его. Проскользнув, словно змея, между столом и крестом, она схватила оружие и исчезла под толстой дубовой столешницей.
     Тюдаль с остервенением выругался. Оставшись безоружным, он был похож на загнанного кабана.
     - Шлюха! Мерзавка! Ты мне за это заплатишь, тварь! Твоя мать сдохнет!
     - Не успеешь, - холодно произнес Жиль. - Корентина, закрой двери и хорошенько забаррикадируй их, чтобы верные подданные этого жирного борова не пришли ему на помощь. А ты, танцовщица в сабо, можешь одеться! Ты слишком молода для такого представления. Да перестань же реветь!
     - Мне.., мне холодно! И я голодна... Он не давал мне есть со вчерашнего дня.
     - Так одевайся и поешь! Здесь наверняка что-нибудь осталось...
     Пока Корентина с неожиданной силой тащила сундук к одной из дверей и задвигала большие засовы на другой, выходившей во двор, Тюдаль злобно смотрел на нее. Происходящее, казалось, отрезвило его, и он ухмыльнулся.
     - Баррикадируйте двери, сколько вашей душе угодно. Но вам очень скоро придется выйти отсюда! У меня еще трое людей во дворе, и собаки, и мой брат вот-вот вернется с остальными охранниками!
     - Я с ним еще потолкую. А теперь давай о наших с тобой делах! Я сказал, что мне надо задать тебе несколько вопросов...
     - Я тебя знать не знаю! Кто ты, черт возьми?
     - Мое имя Жиль де Турнемин, сеньор де Лаюнондэ. А пришел я вот почему: я любил Жюдит.., а она любила меня!
     Сильные удары в дверь прервали его. Слуги Сен-Мелэнов пришли на помощь своему хозяину.
     Должно быть, их привлек пистолетный выстрел.
     - Потише, вы там! - закричал Жиль на бретонском наречии. - Мой пистолет нацелен на вашего хозяина. Если вы не успокоитесь, я его прикончу!
     Шум мгновенно утих. Было слышно только потрескивание огня и чавканье девчонки, жадно евшей прямо из блюда.
     - Никогда не слыхал о тебе! - проворчал Тюдаль. - Откуда ты?
     - Из Америки, где видел, какими делами занимался твой брат! Но, в конце концов, это тебя не касается. Вопросы задаю я.
     - Ладно! Задавай сколько влезет, но не думаю, что отвечу на них...
     - Посмотрим! Ты заставил госпожу де ла Бурдоннэ отдать тебе Жюдит, чтобы выдать ее замуж за очень богатого старика. Тогда объясни мне, почему в вечер свадьбы ты решил ее убить?..
     Убить?! Этого слова недостаточно, чтобы описать весь ужас твоего злодеяния: ведь ты закопал ее живой, не правда ли, живой в черную землю в подвенечном платье вместо савана? Я хочу знать, почему? Почему?
     Рыжий негодяй расхохотался, показывая зубы, которые были бы красивыми, если бы не многочисленные дырки. Под рыжими бровями его красно-коричневые глаза светились злорадством.
     - Значит, ты думаешь, что можно вот так приходить к людям с пистолетом в руке, пострелять а разные стороны, а потом изображать из себя благородного мстителя, судью...
     - И даже палача! Ты будешь отвечать?
     - Иди ты...
     - Что ж, ты сам этого хотел!
     Спокойно засунув за пояс пистолет, который еще не был пущен в ход. Жиль протянул Корентине другой вместе с мешочком пуль и пороховницей.
     - Заряжать умеешь?
     - Конечно! Дай...
     Освободив руки, юноша подошел в камину, снял с каминного колпака длинный кучерский кнут, который он заметил, входя в комнату, взвесил его на руке, крепко взялся за рукоятку и быстро, как молния, ударил... Свист узкого ремня на полсекунды опередил отчаянный вопль. С дьявольской точностью кончик кнута обвился вокруг больной ноги Тюдаля. Жиль сильно дернул.
     Тюдаль вылетел из кресла и грохнулся оземь.
     Толстяк распластался на полу, обливаясь потом, и ревел, словно раненый бык. Он попытался подняться, но взвыл от боли. К тому же Жиль уже вскочил на него, перевернул, как блин на сковороде, отчего тот заорал еще громче, и прижал к полу коленом.
     - Найди мне веревку, - приказал он Корентине, чей здоровый глаз с восхищением следил за происходящим.
     Она побежала к сундуку и вытащила из него целую кучу разных веревок. В мгновение ока руки Тюдаля были связаны за спиной. Уткнувшись в пол носом, он брызгал слюной, ругался на чем свет стоит, почти обезумев от бешенства и боли.
     - Ты не выйдешь отсюда живым, ублюдок! - орал он. - Мой брат прикончит тебя!..
     - Я не боюсь твоего брата. Я уже вздул его однажды, дойдет очередь и теперь до него. Говори, не то поджарю твою ногу!..
     Так как Тюдаль продолжал изрыгать потоки грязных ругательств. Жиль подтащил его грузное тело довольно близко к камину, чтобы тот мог почувствовать его жар. Снаружи, однако, слышались приглушенные удары.
     - Осторожно, - прошептала Корентина. - Пока он орет, они стараются выбить ставни.
     - Если пистолет, который ты у него забрала, заряжен, стреляй в первого, кто покажется. А ты, Тюдаль, говори быстрей, не то я зажарю тебя целиком, как кабана!
     - Хватит, хватит! Довольно!.. Я расскажу тебе, что произошло. В конце концов, зачем мне это скрывать? У меня были все права на эту потаскуху, которая нас надула. Я наказал ее по заслугам.
     Мы нашли ей прекрасную партию, очень богатого человека, который однажды увидел ее в приемной монастыря, где навещал свою кузину.
     - Воферье? Я знаю! Дальше!
     - Старик влюбился в нее до безумия и хотел получить любой ценой, предлагал целое состояние, чтобы жениться на ней. Тогда мы поехали за ней, чтобы привезти к нему, в его большой замок, что недалеко от Малеструа. Там должна была состояться свадьба, и мы, конечно, отвезли туда невесту. Воферье принял ее, как королеву.
     Он заказал для нее платья, драгоценности.., бросил к ее ногам целое состояние, а она едва взглянула на него с презрением. Говорила, что не хочет выходить за него замуж, что никто и ничто не заставят ее сделать это... Идиотка...
     - Если ты еще раз оскорбишь ее, я займусь твоей ногой, - прогремел Жиль.
     - Иди к черту!.. Я хотел сразу же потащить ее к алтарю, но этот дурак Воферье на старости лет вообразил себя Адонисом. Он надеялся завоевать ее лаской, говорил, что она в конце концов смягчится, что он усмирял и не таких недотрог, и надо ей дать немного времени... Ну, ей отвели самые красивые комнаты замка и оставили под присмотром приставленной к ней женщины и целой армии слуг. Но она была хитра, как лисица, прикинулась, будто стала более благосклонна к Воферье, чтобы за ней так строго не смотрели, и однажды утром пошла на мессу в маленькую уединенную церковь в глубине парка, а там оглушила ту женщину, ударив суком по голове, и сбежала...
     И долго же мы ее искали! Но все впустую! Как будто она растворилась в полях вместе с утренним туманом. Воферье в конце концов обозлился и прогнал нас с Морваном. Вернувшись сюда, мы по счастливой случайности узнали, что с ней стало.
     Ее приютил врач из Ванна, некий Жоб Керноа; он нашел ее под колесами своей кареты, полумертвую от голода. Она рассказала свою историю, и он спрятал ее в своем доме в Ланво, в Ландах.
     Тоже втюрился в ее рыжие волосы. Парень он был состоятельный, молодой.., не урод и убедил ее, что она может спастись, только выйдя за него замуж. Он говорил, что у него есть связи в парламенте, что он знаком с высокопоставленными людьми. Короче, она согласилась... Да, согласилась! Тебе это не по вкусу, а? Ты заявился сюда незваный и хвастаешь направо и налево, что вы любите друг друга и что ты имеешь на нее права.
     Незачем изображать из себя благородного борца за справедливость, Турнемин. Плевать ей было на тебя...
     - Продолжай! - холодно приказал Жиль.
     Насмешливые глаза Тюдаля ничего не смогли прочесть ни на его затвердевшем, как камень, лице, ни в ледяном взгляде, но сердце Жиля пронзила невыносимая боль, соединенная со жгучей ревностью. Жиль, сделав над собой усилие, приказал себе успокоиться: у него было такое чувство, будто он совершил святотатство...
     Рыжий разочарованно пожал плечами.
     - Мы напали на ее след как раз вовремя. В день свадьбы мы были в Ландах - Морван, Йан и я.
     Мы дали им провести церемонию. Народу было мало: священник и двое свидетелей. Скромная свадьба... А потом, уверившись, что никого нет поблизости.., что голубки одни или почти одни, мы перешли в наступление. Это было нетрудно и недолго. Новобрачная была еще в белом платье, они с супругом пили шампанское. Бедняга, он даже не успел осушить свой бокал: моя шпага проткнула его насквозь, как иголка протыкает шелк.
     Он упал, даже не поняв, что происходит... В сарае стояла карета; мы посадили туда новоиспеченную госпожу Керноа, которая рыдала в три ручья.., а следующей ночью, ты и сам знаешь, что с ней произошло...
     - Но почему следующей ночью? Почему в лесу Тресессона?
     Смех Тюдаля скребком прошелся по обнаженным нервам молодого человека.
     - Чтобы убить сразу двух зайцев. Во-первых, потому что никому в голову не пришло бы искать ее там, и, во-вторых, потому что мы были рады сделать такой подарок господину де Шатожирону, с которым не поладили в прошлом году. Надеюсь, ты теперь достаточно знаешь?.. И что-то мне подсказывает, что у тебя начинаются неприятности.
     И действительно, один из ставней с треском отлетел. Раздался выстрел, и пуля просвистела на волосок от Корентины. Она вскрикнула, и, как эхо, раздался безумный смех Тюдаля. Но Жиль был уже возле наружной двери, отодвинув засовы, открыл ее и спрятался за одной из створок.
     Прямо перед собой он увидел мужчину и выстрелил. Тот рухнул наземь. Тем временем Корентина смело пробралась ко взломанному окну и, держа двумя руками тяжелый пистолет Тюдаля, резко выпрямилась и выстрелила наугад... Наградой был ей стон, перешедший в хрип.
     - Попала! - воскликнул Жиль. - Молодец, малышка!
     Впервые он увидел, как она улыбнулась. Это была странная, робкая улыбка, казавшаяся гримасой на ее покалеченном лице.
     - Рядом с таким парнем, как ты, шевалье, нетрудно самой стать храброй! - воскликнула она. - Если тебе еще когда-нибудь понадобится устроить что-нибудь подобное в Бретани, вспомни о Корентине! Мой отец служил в Корабельном полку: это он научил меня стрелять.., но зевать нельзя: остался еще один, и Морван недалеко.
     - Собаки! - проревел Тюдаль. - Почему эти олухи не спускают собак?
     Жиль был уже во дворе. Он увидел человека, бегущего к сараю, из которого доносился неистовый лай.
     - Стоять! - крикнул он. - Бросай ружье и ни с места или тебе конец...
     Крестьянин, одетый в куртку из козьих шкур и широкие в складку штаны, с волосами, торчавшими словно солома из-под круглой шляпы, остановился как вкопанный, но ружья не выпустил, резко повернулся и выстрелил. Пуля попала в дверной косяк, но второй пистолет Жиля уже произвел свою смертоносную работу. Последний охранник Тюдаля пошатнулся, ноги его подкосились, и он упал лицом в грязь.
     Жиль спокойно вернулся в дом, тщательно закрыл дверь и прислонился к ней. Его холодный взгляд окинул всю комнату, остановился на недавно танцевавшей девочке, которая теперь, зажав в руке кость, с отсутствующим взглядом притаилась под столом, затем повернулся к своей союзнице, смотревшей на него так, как будто он был самим Архангелом Михаилом.
     - Возьми эту малышку с собой, Корентина, и ступай домой. То, что я сейчас буду делать, - не для женских глаз.
     Девушка рассмеялась.
     - А то, что ты делал до этого, - для женских глаз? Знаешь, шевалье, мой покойный отец сказал мне однажды: хороший солдат не идет спать в разгар сражения.
     - Он был прав, и ты хороший маленький солдатик! Но бой закончен. Настал час правосудия, и я не хочу, чтобы ты стала помощником палача...
     Она встала перед ним с вызывающим видом и улыбнулась во весь свой большой красивый рот.
     - Думаю, что ради тебя я и не на то бы пошла, шевалье. Ты от меня так просто не избавишься! Я остаюсь! Я хочу видеть все до конца. А эта...
     Она вытащила девчонку из-под стола и заставила ее встать на ноги, но тотчас отпустила, а девчонка, икая, снова рухнула на пол.
     - Фу! - сморщилась Корентина. - Она пьяна в стельку! Пока мы на нее не смотрели, она, видно, вылакала все, что осталось в бутылках.
     Надо положить ее на скамью, она на ногах не стоит: засыпает.
     Пожав плечами. Жиль подошел к Тюдалю, который все еще лежал около камина. Он теперь молчал, но посеревшее лицо, пот, стекавший широкими струйками по щекам, выдавали его страх.
     Гибель его людей поубавила у него гонору, и он с ненавистью и ужасом смотрел на стоявшую перед ним высокую мрачную фигуру.
     - Если ты знаешь какую-нибудь молитву, Тюдаль де Сен-Мелэн, сейчас самое время ее прочесть, - сурово произнес Жиль.
     - Ты и вправду хочешь убить меня? Дай мне хотя бы возможность защищаться! - взмолился тот.
     - А ты дал Жюдит возможность защищаться?
     - Я имел право делать то, что я сделал! - проревел Тюдаль. - Она не подчинилась мне, старшему брату... Она опозорила имя Сен-Мелэнов, связавшись с этим отродьем. Я вынес ей приговор!
     Девушка из нашего рода не может стать госпожой Керноа!
     Волна отвращения захлестнула Жиля. У этого ничтожества Тюдаля было еще достаточно дворянской спеси, и он воображал себя поборником справедливости!
     - Я тоже свершу правосудие... - только и сказал он. - Вот твой приговор!
     Взяв вытащенные Корентиной веревки, он выбрал самую длинную, затем, измерив на глаз высоту потолка, вскочил на стол, расшвырял ногами блюда и тарелки с остатками еды, и перекинул веревку через главную балку под потолком, Тюдаль с тревогой следил за его приготовлениями.
     - Что ты хочешь делать? - заикаясь выговорил он. - Ты же не...
     - Повешу тебя? Да! Я сказал тебе, что я твой палач! А ты не заслуживаешь смерти дворянина... Не осквернять же шпагу твоей кровью...
     - Трус... Ты просто трус!.. По крайней мере, дерись... О, ты пользуешься моей беспомощностью...
     - Я окажу честь твоему брату и скрещу с ним шпагу, когда он вернется. Большего вся ваша семья не заслуживает. Молись...
     Жиль спрыгнул на пол и хладнокровно начал делать скользящий узел, Корентина почти вырвала веревку у него из рук.
     - Дай! - жестко сказала она, глядя ему в глаза. - Это я должна надеть ему петлю на шею! Я люблю платить долги! Ты освободил меня. Я не хочу, чтобы ты испачкал руки, прикоснувшись к нему! Ты лишь потянешь за веревку...
     Через несколько минут Тюдаль де Сен-Мелэн раскачивался в петле, словно большое гнилое яблоко, повешенный на главной балке своего дома. Жиль и Корентина, бледные, тяжело дыша, смотрели друг на друга. Рыжий негодяй умер как жил - отвратительной и презренной смертью. Он то изрыгал ругательства, то рыдал и молил о пощаде, но последний из Турнеминов ни на секунду не почувствовал даже тени жалости в своем сердце. Образ Жюдит, живьем брошенной в могилу, больше не покидал его. С виду очень спокойный, Жиль подошел к столу, взял бутылку рома, еще наполовину полную, и сделал большой глоток.
     - Второй! - выдохнул он, ставя бутылку на стол. - Осталось только дождаться Морвана.
     И он неспешно начал заряжать пистолеты...
     Руки его не дрожали. Затем отпер дверь, приоткрыл ее и, держа в каждой руке по пистолету, расположился в кресле напротив, которое еще недавно занимала его жертва. Корентина закуталась в свой плащ и присела у камина, словно домовой... Жилю оставалось лишь ждать последнего из Сен-Мелэнов. А потом... Он точно не знал, что он будет делать потом, но чувствовал бесконечную усталость. За сутки он постарел на десять лет. А за последний час - еще больше...
     Его юношеская любовь, такая нежная и чистая, зародившаяся сентябрьским вечером в сиянии заходящего солнца, умирала во мраке, в ужасе и крови. У него был терпкий вкус недозрелых плодов, но он знал: когда появится Морван, он снова ею насытится. Он принес пятерых в жертву на алтарь той, которую, сам того не сознавая, никогда не переставал любить. Надо было принести еще одну, но, будь жертв даже сто, его боль не утихла бы: ему не суждено было больше увидеть Жюдит... Даже ее прощальное письмо теперь не имело никакого значения, потому что она искала поддержки и спасения в объятиях другого... Жиль вытащил письмо из кармана и небрежно бросил в огонь. Его взгляд остановился на левой руке, которую он поднес к лицу. На ней тускло поблескивал золотой перстень с голубой эмалью, принадлежавший его отцу. Жиль провел пальцем по рисунку, по готической вязи девиза "Aultre n'auray". Вдруг он порывисто прижал перстень к губам и стиснул зубами, борясь с поднимавшимися из груди рыданиями, но не смог удержать слезу, которая выскользнула из-под его сухих век и скатилась по щеке.
     - Только ты, любовь моя, - тихо прошептал он, - никто, кроме тебя.., если бы ты этого действительно захотела.
     Он не вернется ни в Версаль, ни в Эннебон, ни в Понтиви... Завтра, когда все будет кончено, он доберется в Брест, взойдет вместе с Мерлином на корабль и вернется в Америку, где жизнь достойна настоящих мужчин, где война и опасность. Он снова станет Кречетом, отважным как никогда, пока смерть не увенчает легенду, которую будут передавать из поколения в поколение.
     Тихий шепот Корентины вернул его к действительности.
     - Послушай!.. Лошади скачут!.. Едет Морван.
     - Спрячься под стол, чтобы тебя совсем не было видно.
     Девушка беспрекословно повиновалась, но Жиль заметил, что она еще сжимала в руках пистолет Тюдаля. Поднявшись с кресла, он потянулся и встал против двери, расставив для упора ноги, готовый к бою. День клонился к вечеру, до ночи было недалеко. Зал с низким потолком был полон пляшущих теней, отбрасываемых огнем. Теперь Жиль услышал приближающийся конский топот, всадников было трое или четверо. Скоро копыта застучали во дворе. Лошади заржали, было слышно, как всадники спрыгнули на землю. У приоткрытой двери раздались шаги - шаги одного человека.
     - Входи, Морван! - крикнул Жиль. - Я уже давно жду тебя!
     Чья-то рука толкнула дверь, она медленно со скрипом открылась. На пороге появился человек.
     - Морван не придет, - сказал он любезным тоном. - Я видел его по дороге сюда: он бежал от этого дома, как будто за ним гнались черти. Я думаю, зрелище, что он увидел во дворе, привело его в ужас, к тому же он был один.
     Не опуская пистолетов. Жиль окинул незнакомца взглядом с головы до ног и нахмурил брови. По всей видимости, перед ним был дворянин.
     Это чувствовалось по изысканной вежливости его речи, по элегантному серому охотничьему костюму из бархата, по изящной манере держаться.
     Ему на вид было лет тридцать, открытое лицо его показалось Жилю симпатичным. Но какого дьявола ему здесь нужно?
     - Могу ли я узнать, сударь, кто вы?
     - Я вам охотно представлюсь. Меня зовут Рене Лепрестр де Шатожирон. Сегодня утром вы приходили ко мне в дом и, думаю, очень разволновались.., судя по тому, что я вижу. Ваш суд был грозным, шевалье.., и очень скорым!
     Не спеша, как ценитель произведений искусства, пришедший в музей, владелец Тресессона долго смотрел на труп Тюдаля, все еще покачивающийся на балке. Затем он взглянул на лысого музыканта, застывшего в луже запекшейся крови.
     - После той трагедии, что произошла на ваших землях, граф, вы ведь не считаете, что моя рука была слишком тяжела? - вскинулся Жиль.
     - Никоим образом, друг мой.., вы позволите вас так называть? Эти мерзавцы уже давно заслуживали самой страшной кары. Я даже думаю, что было бы жаль, если бы графине удалось догнать вас. К тому же я пришел сюда только за тем, чтобы предложить вам помощь, а не затем, чтобы нарушить ваши планы.
     - Однако, если я вас правильно понял, вы дали Морвану убежать от меня?
     - Бог мой, ну да! Мне не хотелось тратить драгоценное время, гоняясь за ним. Подумайте, я ведь не знал, что произошло в этом доме. А пот