Николь сделала Флорану знак раздвинуть тяжелые шторы. В комнату проник серый печальный свет с улицы, и он нисколько не развеял царящую тоску. Но все же стала видна кровать и распростертая на ней Фьора. Казалось, что жизнь едва теплится в ней., С обострившимися от бесконечных слез чертами лица она выглядела настолько постаревшей, что у обоих молодых людей защемило сердце.
     - Я бы собственными руками задушил этого палача! - проворчал Флоран. - Подумать только, за четыре дня она согласилась выпить лишь несколько глотков воды! Хоть бейся головой о стену!
     - Это не поможет. Так же, как и убить мессира Филиппа, - заметил Баттиста. - Счастливей от этого она не станет.
     В это время Николь старалась приподнять Фьору на подушках.
     - Вы уже достаточно плакали! - заявила она. - Вам надо поесть, даже если мне придется для этого кормить вас из рожка, как ребенка.
     Раздался голос Фьоры. Он был слабым, но, однако, в нем чувствовалось упрямство:
     - Оставьте меня, Николь. Я не хочу есть! Я.., больше никогда не буду есть!
     - На самом деле? Тогда послушайте, что я вам скажу! Вы хотите умереть, не так ли? А вот я не хочу иметь здесь завтра ваш труп! Идите и умирайте где хотите, но не в моем доме!
     Несмотря на слабость, Фьора широко открыла глаза, в которых отражались боль и удивление:
     - Что вы имеете в виду?
     - По-моему, это ясно! Несколько дней назад я приютила у себя любимую подругу и была этим счастлива. Теперь же эта подруга желает умереть под моей крышей, а я не могу с этим согласиться! Хотя я и горжусь до какой-то степени своим гостеприимством, но оно тоже имеет свои пределы. Существует множество способов покончить с жизнью, но дом господина Марке за не подходит ни для одного из них! Раз уж вам так хочется умереть из-за мужского упрямства, претворяйте ваше решение где-нибудь в другом месте!
     - Вы хотите, чтобы я уехала? О, Николь...
     - Послушайте, Фьора, все очень просто: или вы соглашаетесь принимать пищу, и я даю вам время, необходимое для того, чтобы вы могли собраться с силами, или я вместе с этими молодыми людьми кормлю вас силой, чтобы вы смогли перенести дорогу в несколько лье!
     - Как вы можете быть такой жестокой! - прошептала Фьора.
     - Это я-то жестокая! Посмотрите на себя!
     Мадам Николь стремительно поднесла к лицу молодой женщины маленькое зеркало:
     - Посмотрите, на что вы стали похожи после этих четырех дней беспрерывных слез! Кто из мужчин заслуживает такой жертвы? Одна из самых красивых женщин, которых я знаю, вы превратились в настоящую развалину! Подумайте о вашем сыне.
     У него теперь нет отца, а вы хотите лишить его и матери?
     - Отец ему намного нужнее, чем я!
     - Вы можете думать как вам угодно, - продолжала мадам Николь. - Лично я считаю, что вы уже достаточно оплакали мессира де Селонже. Если ему нравится нести почетный караул у могилы Карла, смерть которого многие считают для себя избавлением, - это его дело. Но вы-то молоды, красивы.., если, конечно, прекратите делать глупости, и перед вами - вся жизнь!
     Послушайте, что скажет вам Баттиста.
     - Вы разговаривали с ним, Баттиста? - встрепенулась Фьора. - Вы его видели?
     - Видел. И разговаривал.., но вам я ничего не скажу до тех пор, пока вы не съедите чего-нибудь существенного! - заявил паж, который твердо решил следовать по пути, намеченному мадам Николь.
     - Вы действительно хотите заставить меня жить?
     - Вот именно! Ешьте! Говорить будем потом.
     Поддерживаемая переполненным жалостью Флораном, Фьора съела несколько ложек сбитых с медом желтков, выпила глоток вина, пожевала две дольки сушеных абрикосов и без сил откинулась на подушки. Ее щеки слегка порозовели.
     - Я сделала то, что вы хотели. А теперь говорите, Баттиста!
     Стараясь по возможности смягчить слова Филиппа, молодой человек рассказал в общих деталях о своей последней встрече с Селонже и закончил так:
     - Надо подчиниться ему, донна Фьора, но особенно следует подумать о вас и о ребенке! Бог мне свидетель в том, что я сохраняю к вашему супругу все мое уважение и полное восхищение, но этот человек остался в прошлом, а вы молоды, вам надо жить дальше. Вы можете принести в мир еще столько радости!
     Некоторое время Фьора хранила молчание, оценивая мудрые слова бывшего пажа. Затем она решилась:
     - Скажите, что вы мне посоветуете?
     - Прежде всего вернитесь домой. Здесь вы не поправитесь окончательно. Вы здесь слишком близко к.., нему. Уезжайте.
     Дома вы постепенно обретете самое себя, а нам надо только это, нам, вашим верным и искренним друзьям.
     В первый раз слабая улыбка тронула побелевшие губы:
     - А вы, Баттиста, должны быть уже далеко! Ведь не для того, чтобы вы занимались мною, я уговорила вас покинуть ваш монастырь!
     - Я знаю, но не могу вас оставить до тех пор, пока не увижу, как вы едете по дороге в сторону Турени.
     Молодая женщина взглядом поблагодарила всех, кто стоял вокруг ее постели, а затем нашла руку мадам Николь и сжала ее.
     - Вы все прекрасные друзья! - прошептала она. - И я никогда не смогу отблагодарить небо за то, что оно мне вас послало.

***

     Через два дня, горячо поблагодарив чету Маркез за гостеприимство и дружеские чувства, Фьора и оба ее попутчика покинули Нанси. Молодые люди решительно воспротивились тому, чтобы их дама в последний раз посетила церковь Святого Георгия. Фьора изо всех сил сдерживалась, чтобы не повернуть голову в сторону стен монастыря Пресвятой Богородицы, когда они проезжали по мосту Фоссе-о-Шво. Ей надо было забыть Филиппа, даже если она знала, что это невозможно, но Фьора надеялась, что со временем его образ постепенно отступит в прошлое.
     Жорж Маркез, который много путешествовал и хорошо знал дороги, объяснил им, что они могут проехать все вместе до Жуанвилля, где их пути разойдутся. Баттиста, уже хорошо одетый и с достаточной для долгого путешествия в Рим суммой денег, должен повернуть на юг и направиться в Марсель, где ему предстояло сесть на судно, а Фьора и Флоран собирались отправиться на запад, чтобы оказаться на большой дороге, ведущей к Луаре, которую они оба хорошо знали.
     Поначалу они не хотели слишком утомлять Фьору, которая еще не вполне оправилась от своего добровольного поста, и поэтому потратили целых два дня на то, чтобы проделать расстояние от столицы Лотарингии до пригородов Жуанвилля. Сильные дожди кончились, и погода была если и не замечательной, то достаточно сносной.
     - Вы скоро увидите синее море и солнце над Римом, - вздохнула Фьора, когда они прощались у стен замка Водемон в надежде, что их расставание не будет слишком продолжительным.
     - Я так давно не видел родину, - ответил молодой человек, - что и не представляю, как она прекрасна.
     - Не забудьте, что у вас во Франции есть друзья, и если после свадьбы с Антонией вы захотите отправиться туда, где немного прохладней, или вам понадобится скрыться от папских напастей, приезжайте прямо к нам!
     - Будьте уверены, что я этого никогда не забуду. Разрешите мне обнять вас за Антонию и за себя. Благослови вас бог, донна Фьора, и пусть он даст вам наконец такое счастье, которого вы заслуживаете!
     - Ему для этого придется сильно потрудиться! - грустно улыбнулась Фьора. - Понимаете, мне кажется, что я для этого не создана. Но все же постараюсь как-нибудь устроиться...
     Она стояла на перекрестке дорог и смотрела, как Баттиста галопом мчится в сторону Марны, в спокойной воде которой отражалось небо, покрытое мелкими облачками. Она думала о том, что пути господа и вправду неисповедимы, потому что Баттисте удалось снова почувствовать вкус к жизни, а ее собственная жизнь оказалась непоправимо сломанной.
     - Ну как? - спросил Флоран, который отошел в сторону, чтобы не мешать их прощанию. - Что мы теперь будем делать?
     - Но.., мы ведь возвращаемся домой?
     - Это я понимаю, а что потом?
     - Потом? - Фьора помолчала. - Не знаю. Правда, не знаю. Мне надо подумать, а больше всего отдохнуть и собраться с силами. Я еще никогда не ощущала такой усталости...
     - Это естественно. Тогда поедем не торопясь, с остановками, - рассудил Флоран.
     Фьора совершенно искренне говорила, что не знает, как будет дальше жить. Боль сейчас смешивалась с гневом на того, кто бросил ее безо всякой помощи, да еще и с условием: сделать из их ребенка человека, достойного его предков, что исключало всякое упоминание о Франческо Бельтрами, у которого никогда не было благородных титулов. Но после некоторых рассуждений Фьора вдруг поняла, что не имела представления о том, кем были предки Селонже, но она страстно полюбила одного представителя этого рода, который был далеко не образцом христианского милосердия, ни даже просто человечности и который понимал слишком буквально долг рыцаря. Ее же собственные предки, Бреваи, характерным представителем которых можно было считать ее деда, тоже не представляли из себя ничего достойного подражания.
     Кроме того, в планы Филиппа, безусловно, не входило, чтобы его сын служил королю Франции. Что же тогда делать? Как все решить? Что выбирать?
     Во время длинной дороги домой Фьора потихоньку начала строить планы своей будущей жизни. Ей было неважно, что думал Филипп о ее флорентийских родственниках, и ее не трогала его плохо скрытая неприязнь к тем людям, которые считали торговлю делом своей жизни. В ней снова просыпалась флорентийка, и ей пришла в голову мысль, что было бы неплохо, если Лоренцо Медичи выиграет войну с папой, и она сможет туда вернуться вместе с детьми и Леонардой. Возможность забрать маленькую Лоренцу наполняла ее радостью. Тайный голос шептал ей, что отнять сейчас у Нарди малышку будет величайшей жестокостью, но она заставила его замолчать, предположив, что Агноло сам захочет дожить последние дни в своем родном городе, а Агнелле там может понравиться. Надо будет всесторонне изучить эту возможность.
     Так думала Фьора, пока ее лошадь скользила копытами по мокрой дороге, но по мере того, как они приближались к окрестностям Луары, ее охватило сильнейшее желание поскорее увидеть свой дом, сад вокруг которого уже расцвел и был наполнен весенними ароматами, укрыться в своем маленьком раю и, самое главное, больше никуда оттуда не двигаться и пробыть так долго-долго...
     И вот, въехав в восточные ворота Тура, миновав дорогу, которая вела к королевскому замку Плесси-ле-Тур, Фьора, как будто скинув с плеч огромный груз, испустила громкий крик радости, который вспугнул всех окрестных ворон, и пустила лошадь в галоп. Сквозь молодую листву деревьев она увидела черепичную крышу своего дома. Не замедляя хода, она пронеслась по аллее, обсаженной дубами, и только тогда придержала лошадь.
     - Леонарда! Перонелла! Хатун! Этьен! Мы приехали!
     Ответа не было...
     Вдруг из кухни показалась Перонелла и вся в слезах бросилась к прибывшим с криком:
     - Спасайтесь! Ради всего святого, спасайтесь!
     Ни Фьора, ни Флоран не успели задать ей ни одного вопроса: сразу следом за ней появились стражники и пытались остановить старую служанку. Они подняли крик, и появились еще два стражника, которые вышли из-за дома. Все они бросились к лошадям и стали хватать их за уздечки, несмотря на сопротивление всадников.
     - Что все это значит? - возмущенно спросила Фьора. - Что вы от меня хотите?
     Солдатам удалось схватить Перонеллу, и они снова увели ее в дом.
     - Это значит, что вы арестованы, - произнес знакомый голос, в котором Фьоре послышались радость и торжество.
     Это был Оливье ле Дем, который в сопровождении сержанта появился на пороге дома и не спеша направился к Фьоре. Двое стражников, которые довольно бесцеремонно сняли ее с седла, стояли теперь по обе стороны от Фьоры.
     - Арестована? Я? На каком основании? - воскликнула молодая женщина.
     - Наш король вам это объяснит.., может быть. Я только могу вам сказать, что вы обвиняетесь в серьезном преступлении и что речь идет о предательстве.
     - Где мой сын? Где госпожа Леонарда и Хатун? - спрашивала Фьора, все еще не веря в серьезность происходящего.
     - В надежном месте, не беспокойтесь. К ним хорошо относятся...
     - А я, - крикнул Флоран, который делал тщетные попытки освободиться, - что, я тоже арестован?
     - Ты? - презрительно произнес королевский цирюльник. - Ты всего-навсего слуга. Пусть тебя повесят в другом месте!
     - Никогда! Я никогда не расстанусь с донной Фьорой, и пусть меня арестуют вместе с ней!
     - Сержант! - приказал ле Дем с видом большого господина, которому надоедают. - Освободите нас от этого мальчишки! Уведите его в конюшню и свяжите там, а мы пока подумаем, что с ним делать.
     В то время как отчаянно сопротивляющегося молодого человека волокли в конюшню, Фьора со связанными руками оказалась в окружении стражников. Все происшедшее было так неожиданно, что она и не подумала о сопротивлении, но все же до" ставила себе маленькое удовольствие, смерив презрительным взглядом тщедушного человечка в черном, который бесстыдно и на глазах у всех в открытую ликовал.
     - Вы получили то, что хотели, не правда ли? Если я вас правильно поняла, вы теперь хозяин в моем доме?
     - В вашем доме? Король всегда имеет право отобрать свой дар у того, кто обманул его доверие!
     - Но вы сами его, конечно, не обманываете? - язвительно спросила она.
     - Нет! Если вас это может порадовать, то я здесь еще не устроился, о чем очень сожалею, потому что дом прекрасен. И с таким вкусом обставлен! Я зашел только его осмотреть, но не сомневайтесь, скоро я перееду сюда.
     - Не радуйтесь раньше времени! - посоветовала Фьора. - Плохой обычай делить шкуру неубитого медведя. Ну, куда же меня поведут? В Лош?
     - Увы, нет! Мне бы это больше понравилось, но король приказал, чтобы вас по прибытии отвели в его тюрьму в Плесси.
     Он хочет, чтобы вы были у него под рукой.
     Внезапная тоска сжала сердце Фьоры и несколько уменьшила ее гордыню:
     - Поскольку вы считаете, что победили, можете вы проявить, нет, не великодушие, а немного простой человечности и сказать мне, где мой сын? Вы должны понимать, что я сильно беспокоюсь.
     - Правда? - Оливье ле Дем насмешливо вскинул брови. - Не очень-то вы им занимались. Как, впрочем, и своей дочерью...
     Фьора попыталась сделать вид, что удар прошел мимо цели, но это было далеко не так. Откуда этот дьявол мог знать о Лоренце? Может быть, за нею следили с самого отъезда из Рабодьера и все остальное время? Это было почти невозможно, но она давно уже знала, что Людовик XI вычеркнул слово "невозможно" из своего словаря. Больше никаких вопросов этому негодяю она не стала задавать, чтобы не доставлять ему новую радость, а обратилась к сержанту:
     - Поскольку меня отправляют в тюрьму, не проводите ли вы меня туда? Здесь мне больше нечего делать.
     И они пустились в дорогу, сопровождаемые яростными криками Флорана, которого связали и заперли в конюшне.
     Через полчаса Фьора и ее эскорт оказались во внутреннем дворе замка. Молодая женщина думала, что ее заключат в изолированной башне первого двора, которую называли "Королевская милость", но ее провели дальше. Они пересекли сооружение, напоминающее эспланаду, вокруг которой помещались казармы для шотландских гвардейцев, которые в это время упражнялись в фехтовании, разбившись на пары. Фьора безрезультатно пыталась найти среди них высокую фигуру своего друга, но, ничего подобного не обнаружив, перестала обращать внимание на то, что происходило вокруг нее.
     Другая, гораздо меньшая по размерам тюрьма находилась в углу двора прямо в стене, которая окружала королевское жилище. Она предназначалась для более благородных пленников, и Фьора, которая ожидала увидеть перед собой обычный каземат, была приятно удивлена. В комнате, куда ее провели, не было ничего лишнего; но это все же была комната с настоящей постелью, с простынями и одеялами; туалетный столик, другой стол - для приема пищи, сундук для одежды и два кресла. Тюремщик, который встретил ее, был похож на человека, а не на сторожевого пса: когда он открыл перед нею дверь, то предложил руку и обратил ее внимание на "порожек". Фьора с улыбкой поблагодарила его, затем направилась к кровати и легла в надежде уснуть, как затравленное животное, сразу и глубоким сном. Это было для нее спасением в настоящую минуту, ибо все испытания, выпавшие на ее долю за последнее время, могли бы подвести ее к грани безумия.
     Она проснулась только утром от шума отодвигаемого засова: это пришел тюремщик и принес ей еду.
     - Вы, должно быть, проголодались, - сказал он на приятном наречии, так свойственном жителям Турени. - Я и вчера приносил ужин, но вижу, вы к нему и не прикоснулись. Вы крепко спали...
     - Правда, я очень проголодалась, но если вы принесете мне воды, чтобы я смогла умыться, я буду вам весьма признательна.
     Покопавшись в сумочке, она достала серебряную монету и протянула ее тюремщику, но тот отказался:
     - Нет, благодарю вас, мадам! Король приказал, чтобы у вас было все, что нужно. Прислуживая вам, я только выполняю свой долг!
     - Все, что нужно? Боюсь, что вы не сможете дать мне то, в чем я больше всего нуждаюсь: моего сына.
     Тот лишь расстроенно развел руками:
     - К сожалению, нет. Я могу дать вам только то, что позволено. Поверьте, я очень сожалею... Сейчас я принесу горячую воду, мыло и полотенца. А пока советую вам поесть, иначе все остынет.
     Еда состояла из горячего молока, еще теплого хлеба, меда и кусочка масла, завернутого в виноградный лист.
     - Вы что, кормите так всех? Немного найдется хороших трактиров, где с постояльцами обращались бы подобным образом!
     - Дело в том, что, кроме вас, здесь никого нет, и моей жене разрешили брать для вас еду на королевской кухне. К тому же это не просто темница, она очень сильно отличается от тюрьмы в первом дворе. И могу повторить, мне было так приказано.
     - Можно ли мне принимать посетителей? - поинтересовалась Фьора. - Я бы хотела видеть сержанта Мортимера из шотландской гвардии.
     - Сержанта Шквала? - переспросил с улыбкой тюремщик. - Его здесь все хорошо знают. К сожалению, ничего сделать не могу. Прежде всего потому, что вы, мадам графиня, секретная узница. И потом, сержанта сейчас нет в Плесси. Я пойду за водой, а вы ешьте.
     - Еще только одно слово! Скажите мне, как вас зовут?
     - Грегуар, мадам. Грегуар Лебре, но с меня достаточно просто - Грегуар. И я весь к вашим услугам!
     С легким поклоном этот странный тюремщик оставил Фьору.
     Во время еды она пыталась навести порядок в мыслях. С нею обращались с уважением, но в то же время отняли ребенка, ее дорогую Леонарду и дом. Затем она вспомнила вчерашнюю грубость солдат в обращении с Перонеллой, то, что они всеми силами старались помешать их встрече, тон этого отвратительного ле Дема и поняла, что король дал точные указания, как с нею обращаться, и цирюльник не посмел эти указания нарушить. Она задала себе вопрос: почему? Какое преступление она совершила?
     Ле Дем произнес слово "предательство" и добавил, что ее преступление очень серьезное.
     Но как и в чем она могла предать короля и даже саму Францию? Этот негодяй упомянул Лоренцу, и тут Фьора внутренне содрогнулась. Но ведь рождение ребенка, которое она хотела сохранить в тайне, не могло до такой степени оскорбить короля, чтобы вынудить его на подобные суровые меры! Речь могла идти только о каком-то недоразумении, которым ловко воспользовался Оливер ле Дем или кто-то другой, кто желал Фьоре зла. Или, возможно, ее оговорили. Фьора знала, что король отличался чрезвычайной недоверчивостью и был способен, если полагал, что его обманывают, разорвать былые дружеские связи и проявить жестокость. Если это было так, следовало поговорить с ним как можно скорее.
     Когда Грегуар вернулся с обещанными предметами, Фьора попросила его сообщить королю, что она умоляет дать ей возможность объясниться немедленно. Но тюремщик не мог ей ни в чем помочь: короля не было в Плесси, он находился с ее величеством в Амбуазе, и оба были обеспокоены состоянием здо