тот самый миг, когда я уже собирался всадить тебе пулю в голову, несмотря на расстояние... Я видел, как приплыл Корнплэнтер с его разрисованными дьяволами и как они все дружно уплыли сегодня утром.., но я не видел, как ты сбежал. Я уже собирался сделать вылазку в деревню, где тебе, похоже, так нравилось...
     - Я знаю, что был идиотом, - признал Жиль, - но я не мог удержаться. Я ничего не мог с собой поделать, мне нужно было поговорить с этой женщиной. Но ты можешь убедиться в том, что моя вина не так велика, как кажется: задержавшись в деревне, я узнал кое-что интересное...
     Юноша как мог подробно рассказал другу про странные новости, которые Корнплэнтер принес в лагерь Сагоеваты. Он ожидал, что Тим взорвется, вознегодует, услышав имя командующего Уэст-Пойнтом. Но нет, ничего подобного... Лицо Тима только приняло какой-то зеленоватый оттенок и застыло. Секунду он являл собой картину смертельно раненного человека, и Жиль с тревогой подумал, что сейчас Тим рухнет наземь, как мешок. Но это продолжалось недолго. Тим отвернулся от своего друга, с его губ сорвался вздох, сила которого выдавала всю глубину его волнения.
     - Оказывается, - сказал он, - стоило остаться еще немного, чтобы узнать обо всем этом.
     Однако мы потеряли много времени, нужно убираться отсюда и быстро! Мы должны предупредить Вашингтона. Но пока не доберемся до цивилизованных мест, тебе придется довольствоваться вместо одежды твоей краской и обрывком одеяла. Я только попробую...
     Он умолк. Гунилла, которая вышла, когда Жиль начал говорить, вбежала в пещеру и принялась старательно и быстро затаптывать костер.
     - Ты что? - пробурчал Тим. - Что это с тобой? Нам же ничего не видно!
     - Вы что, хотите, чтобы нас поймали? По реке плывет пирога с четырьмя ирокезами, она направляется к лагерю сенека. Они плывут совершенно бесшумно и, кажется, прячутся, потому что ночь довольно светлая. Я не понимаю, что они собираются делать.
     - А я понимаю, - Жиль уже был на ногах и искал выход на ощупь: его глаза еще не привыкли к темноте. - Они собираются похитить Ситапаноки для Корнплэнтера, а Хиакин, несомненно, поможет им. Мерзавцы!
     Свет бесчисленных звезд позволял им ясно видеть реку, но нужно было иметь уж очень острое зрение, чтобы на фоне противоположного берега различить силуэт пироги, скользившей без помощи гребцов по течению. Через несколько секунд она исчезла за частоколом.
     - Они похитят ее, - неистовствовал Жиль. - Мы не можем позволить им сделать это...
     - А почему? - ответил Тим. - Пусть похищают, если им хочется. Нам-то что до этого? Сагоевата не поверил твоим предупреждениям, вот и получит то, что заслужил. К тому же Корнплэнтер играет нам на руку, подтверждая наши слова своими действиями. Благодаря ему мы выполнили поручение.., и даже сверх наших ожиданий. Нужно воспользоваться моментом и удирать! Теперь ирокезы сцепятся между собой и начнется новая Троянская война!
     - Почему ты так уверен в том, что Сагоевата обвинит своего собрата по оружию? Хиакин хитер, и я думаю, не слишком ли легко мне удалось бежать. Кто тебе сказал, что меня не обвинят в похищении, а вместе со мной и Вашингтона? Отправляйся-ка ты к генералу и предупреди обо всем, что ждет его в Уэст-Пойнте! Для этого не нужно идти двоим. Я остаюсь!
     - И что ты будешь делать, ты, идиот? В одиночку, с одним только ножом, нападешь на целую шайку ирокезов? Дашь себя глупо убить из-за бабы?
     - Это мое дело, и это моя жизнь! Я не дам этим дикарям похитить Ситапаноки.
     - А она разве не такая же дикарка?
     Произносимые шепотом реплики летали, словно пули. Тим и Жиль стояли, забыв о дружбе и общих целях, обозленные, готовые броситься друг на друга. Гунилла поспешно стала между ними.
     - Вы что, с ума сошли! Вы бы еще закричали! Ночью слышно далеко, а у ирокезов волчий слух! Хоть вы их и не видите, это не значит, что они не могут вас услышать.
     Опомнившись, Жиль и Тим затаили дыхание.
     Действительно, пирога исчезла из виду. Вокруг них царила полная тишина, плотная, как это бывает в преддверии опасности, когда кажется, что даже природа старается вести себя как можно тише.
     - Пошли отсюда, - проворчал Тим. - Все это нас не касается.
     На удивление сильная рука бывшей рабыни удержала его.
     - Ситапаноки добрая, - произнесла Гунилла, - а Корнплэнтер - грубая скотина.
     Пораженный Жиль повернул голову и впервые посмотрел на девушку, которая сейчас так неожиданно встала на его сторону. Луна, на мгновение выглянувшая из-за вершины горы прежде, чем снова нырнуть в белое облако, дала рассмотреть ее светлые глаза - они застенчиво улыбались ему.
     - Я помогу тебе, если ты захочешь! - сказала Гунилла просто.
     Вздох Тима смог бы надуть паруса линейного корабля, но, не колеблясь больше, он принялся раздеваться.
     - Ну, а я, конечно, позволю вам одним вляпаться в такую историю! - пробурчал он. - Я всегда говорил, что нужно уметь выбирать друзей и сторониться сумасшедших. Это послужит мне уроком! Ну же! Прыгайте в воду! Я думаю, что они скоро появятся. А тебе все равно нужно как следует помыться...
     Секунду спустя друзья бесшумно плыли в холодной воде Саскуэханны, стараясь держаться в тени берега, потому что луна теперь светила во всю мочь. Оттуда, где они находились, можно было видеть пирогу, причаленную рядом с входом в индейскую деревню. В ней сидел человек, наблюдавший за окрестностями, но, конечно, для видимости, потому что лагерь Сагоеваты был странно тихим, даже часовые не стояли на их обычных местах.
     - Что я говорил! - пробормотал Жиль. - Мерзавец Хиакин в сговоре с ирокезами! Готов держать пари, что эта несчастная женщина уже лежит связанная или опоенная какой-нибудь Дрянью, чтобы ее крики не подняли тревогу. Вот и они, смотри!
     Действительно, снова появились ирокезы: один из них нес на спине белеющий во тьме сверток - совершенно неподвижное человеческое тело. Погрузив тело в пирогу, индейцы взялись за весла.
     - Теперь наш черед, - шепнул Тим. - Ты умеешь плавать под водой?
     - Я - бретонец! - ответил ему также шепотом Жиль. - А значит - наполовину рыба!
     Они обменялись несколькими краткими словами, обсудив план действий, затем набрали побольше воздуха в легкие и одновременно исчезли в водах реки. Каждый держал в зубах нож. Гунилла осталась ждать на берегу, спрятавшись в густой траве.
     Хотя пироге приходилось плыть против течения, она быстро продвигалась, благодаря могучим гребцам. Ирокезы торопились. Очень скоро пирога очутилась напротив наблюдательного пункта Гуниллы. Все произошло мгновенно... Внезапно легкое суденышко покачнулось, схваченное невидимыми руками, и перевернулось. Гребцы, не ожидавшие нападения, оказались в воде.
     Один из индейцев попал прямо в руки Жиля, тот ударил его ножом и вытащил нож из раны как раз вовремя, чтобы очутиться лицом к лицу с новым противником. На этот раз драться пришлось по-настоящему. Ирокез оказался очень силен, и было совершенно очевидно, что ему не в новинку драться под водой. Но Жиль находился в своей родной стихии, и его преимуществом были быстрота и ловкость. Он выскользнул из цепких рук индейца, старавшегося задушить его, обернулся и ударил изо всех сил. Клинок по рукоять погрузился в живот ирокеза, чей предсмертный стон был сразу же заглушен водой. Вынырнув на поверхность. Жиль огляделся. Нападение удалось: четыре трупа, покачиваясь, плыли вниз по течению, а Тим уже выносил на берег закутанное в белую ткань тело...
     Жиль подцепил труп одного из индейцев и потащил его на берег: одежда, как бы мало ее ни было, а особенно мокасины, не говоря уж об оружии, были ему крайне необходимы.
     Когда Тим вышел на берег, Гунилла помогала вынести из воды недвижное тело Ситапаноки. Они уложили его на траве, но индианка не пошевелилась.
     - Ты был прав, - шепнул Тим своему другу. - Их нападение спланировано заранее: очевидно, ее чем-то одурманили.
     - Ты уверен в этом? А она не...
     - Да что ты! Она дышит, но жаль, она без сознания. Я-то думал уговорить ее вернуться обратно в лагерь, сделав вид, что ничего особенного не произошло...
     - Вернуться?.. Да ты с ума сошел! Чтобы Хиакин завтра сделал то, что не удалось ему сегодня? Единственный наш шанс вырвать Ситапаноки из лап Корнплэнтера - это увести ее с собой...
     - Увести? Ты хочешь сказать "унести": один Бог знает, сколько еще она проспит.
     - Хорошо, я понесу ее...
     Жиль совершенно позабыл об усталости, об израненном теле, о мучившем его голоде. Тонкая белая фигура индианки, посеребренная светом луны, нежное лицо с закрытыми глазами, предвкушение долгих дней пути вместе с этой женщиной - все действовало на него, как удар хлыста на чистокровного коня. Он почувствовал, что в нем удесятерились силы, а в сердце достанет храбрости в одиночку сразиться с целой армией врагов, как это делали венеты - его предки, для которых сражаться один на один было почти бесчестием.
     В один миг он стащил со своей жертвы штаны из оленьей кожи, мокасины и пояс, на котором еще висели длинный нож и тяжелый томагавк, надел все это на себя, затем наклонился, подставляя спину.
     - Положи ее мне на спину, - сказал он. - И вперед! Нужно, чтобы восход солнца застал нас далеко отсюда...
     Молодая индианка была тяжелой, но зато на сердце у Жиля было легко и радостно, когда он взбирался вверх по длинному склону, ведшему к перевалу...

ДОМ МЕННОНИТА

     Буря разразилась с неожиданной яростью. Потоки дождя хлестали почти горизонтально, бичуя четырех беглецов, валившихся с ног после двух суток ходьбы. Желая увеличить расстояние между собой и возможными преследователями и как можно скорее добраться до берегов Гудзона, Тим и Жиль подгоняли своих спутниц, почти не давая им отдыхать, причем ни одна из них ни разу не запротестовала.
     Гунилла шла, опустив голову, уставившись в землю, словно не могла сменить ставшую ей привычной позу вьючного животного, позу, мучительно напоминавшую о тяжелом рабстве, в котором юная девушка (она сказала им, что ей всего шестнадцать лет) провела четыре долгих года с той поры, как маленькая ферма, расположенная на берегах реки Аллегейни, была разграблена и сожжена воинами племени сенека. Она принадлежала к одной из тех шведских семей, что некогда основали Форт-Кристину  на берегах реки Делавэр и, чтобы избежать власти квакеров Уильяма Пенна, оставлявших их на милость пиратов Океана, предпочли углубиться в эти земли и жить там в уединении, но зато мирно.
     Когда Тим спросил у Гуниллы, не хочет ли она вернуться к себе домой, девушка поглядела на него почти с ужасом.
     - Там остались лишь угли и пепел.., я не хотела бы снова увидеть это. Мне говорили, что у меня в Нью-Йорке есть тетка и я могла бы поехать к ней...
     Больше к этой теме не возвращались, и девушка вела себя так, словно ее путешествие бок о бок с двумя молодыми людьми было делом совершенно обычным. Она была храброй, выносливой и никогда не жаловалась. Во всяком случае, для Жиля она стала чем-то вроде тени; может быть, ее присутствие и не было совершенно необходимым, но все же приятно было знать, что она находится рядом.
     Совсем иначе вела себя Ситапаноки. Когда рассеялся дурман окутывавшего мозг зелья, который Хиакин подмешал ей в пищу, прекрасная индианка, ничего не поняв в происходящем и решив, что друзья заранее замыслили ее похищение, пришла в ярость и разразилась потоком горьких упреков. Ситапаноки обвиняла Тима и Жиля в том, что они опозорили ее и подвергли наихудшей из опасностей.
     - Сагоевата велик и могуч, - кричала она. - Он никогда не снесет такого оскорбления и не прекратит погони, пока не найдет меня. Тогда ничто и никто, а в особенности ты, юный безумец, которого он умертвит под пытками, не спасет меня от наказания, которое полагается неверным женам. Мне вырвут ноздри, изуродуют лицо... Кем я стану тогда для мужчин? Скотиной, пригодной разве что для самой черной работы?
     При этой мысли она зарыдала, как наказанный ребенок, заранее оплакивая свою погибшую красоту. Жиль вспомнил, что видел в индейском лагере двух или трех женщин, с которыми обошлись подобным образом. Он попытался утешить красавицу и возвратить ее доверие, утверждая, что собирается отдать ее под защиту генерала Вашингтона, но напрасно он тратил слова:
     Ситапаноки не хотела ничего слушать.
     Тут вдруг вмешалась до сих пор молчавшая Гунилла:
     - Дочь племени алгонкинов вопит, как недорезанная индюшка, и ведет себя недостойно своей крови, - презрительно сказала она. - Если ты предпочитаешь стать подстилкой Корнплэнтера, то без труда можешь это сделать, именно такая судьба ожидала тебя, не вмешайся мы вовремя. Отправляйся в Шохари! Там у дымящихся стен среди трупов фермеров ты найдешь человека, способного спасти твое лицо.
     Когда молодая женщина, уязвленная жесткостью тона Гуниллы, подняла к ней полный сомнения взгляд, бывшая невольница индейцев спокойно добавила:
     - Или ты думаешь, что это для того, чтобы ты бежала с этим человеком, которого Хиакин хотел убить, он подмешал в твою пищу траву, дающую сон? Хиакин выдал тебя ирокезам, а эти двое вырвали тебя из их лап.., но ты свободна и можешь возвратиться!
     - Я бы осмелился даже сказать, что это было бы нам весьма на руку, - прибавил Тим, - поскольку твой муж получит хороший повод потребовать ответа у Корнплэнтера и разорвать союз с ним. К тому же, сударыня, представляю, что скажет генерал Вашингтон, увидев вас в расположении своих войск. Я бы очень удивился, узнав, что это доставит ему удовольствие, ведь он поручил нам совсем другое. В конце концов, вы нас задерживаете, а мы очень спешим.
     Жиль не сказал ничего. Нападки Ситапаноки столь уязвили его, что он и не думал ни о каких объяснениях. С тех пор, как он впервые увидел красавицу индианку, он жил, как во сне. Он был Тристаном, только что осушившим кубок с приворотным зельем, поданным Изольдой, он был Мерлином, плененным чарами Вивианы, но и представить себе не мог, что на его внезапно вспыхнувшую страсть не ответят любовью. В своем безумии он думал, что богиня с золотыми глазами нуждается в нем, он думал, что она несчастлива.., совершенно так же, как думал когда-то, что Жюдит тонет.
     Внезапно пришедшая мысль о Жюдит соединилась с мыслью о Ситапаноки, и это было мучительно, как упрек, но не неприятно ему. Образ девушки прятался где-то в глубинах его сердца, и Жиль знал, что в тот день, когда ему захочется поискать там, он найдет нетронутой свою любовь к Жюдит, хотя она вовсе не походила на чувство, которое он испытывал к индианке. По Ситапаноки томилось скорее его тело, нежели душа. Он страстно вожделел ее и отдавал себе в этом отчет, но никак не мог решить для себя, что станется с его страстью, когда она будет удовлетворена.
     Рука Ситапаноки коснулась его руки, а ее голос робко прошептал:
     - Прости меня! Я.., не знала...
     Может быть, из-за того, что в этот момент он был поглощен мыслью о Жюдит, Жиль посмотрел на индианку ледяным взглядом. Он осторожно освободился от ее теплой руки, затем слегка поклонился и произнес учтиво, но холодно:
     - Мне нечего прощать тебе. Гунилла права.
     Ты свободна и можешь идти туда, куда тебе заблагорассудится, Ситапаноки. Мне жаль, если я обидел тебя. Ведь ты, возможно, знала, что в твою, пищу подмешано сонное зелье...
     Ее золотые глаза вспыхнули; индианка взвилась от гнева.
     - Что ты хочешь этим сказать?
     - Только то, что я уже сказал. Корнплэнтер тоже великий вождь.., и он очень привлекателен.
     Не успел Жиль договорить, как его щеку обожгла пощечина. Он ответил улыбкой и пожал плечами.
     - Как хочешь... - сказал он и повернулся, чтобы догнать Тима. - Этим ты ничего не докажешь...
     После этого Жиль и индианка более не разговаривали, делая вид, что не замечают друг друга.
     Она шла позади Гуниллы, следовавшей за Тимом, и ни разу не обернулась. Когда их застигла буря в лесистых холмах Пенсильвании, размолвка длилась уже больше двух суток... К тому же разговоры вообще были редкими, лишь иногда слышалось ворчание Тима, цедившего сквозь зубы:
     - Тащимся, тащимся!.. Если бы только мы могли идти быстрее...
     Снедаемый тем же нетерпением. Жиль предпочитал помалкивать, но мысль о том, что могло в любую минуту произойти в Уэст-Пойнте, не покидала его.
     Дорога привела их в самую чащу леса. Ничто, казалось, не предвещало бури, но жара вдруг усилилась, сверкнула молния и раздались ужасающие раскаты грома. Обильными и мощными потоками хлынул дождь. Он вмиг пробился сквозь густые кроны деревьев и вымочил путников до мозга костей.
     - Нужно найти укрытие! - завопил Тим, стараясь перекричать вой ветра. - Это ветер с востока, а когда буря идет от Гудзона, с гор, то редко длится меньше двух дней.
     - Укрытие? - отозвался Жиль. - Но где же мы укроемся в этих пустынных местах?
     - Смотри, мы идем по утоптанной тропинке, а недавно, когда мы шли через перевал, мне показалось, что я заметил дымок, вьющийся в той стороне, куда мы направляемся. Пошли скорей, а то дорога превратится в непроходимое болото!
     Хочешь не хочешь, придется сделать привал: наступает ночь, а в такую погоду нам далеко не уйти.
     Тим первым подал пример. За ним, как хорошо смазанный механизм, зашагала Гунилла, но Ситапаноки, более чувствительная к усталости, чем ее бывшая рабыня, совсем обессилела. Она вся сжалась в комок, ноги ее подломились...
     Жиль тотчас оказался рядом с ней.
     - Ты больше не можешь идти! Я помогу тебе...
     Индианка подскочила, будто укушенная змеей, и пронзила Жиля взглядом, похожим на удар шпаги.
     - Нет! Я не нуждаюсь в твоей помощи!
     Она попыталась ускорить шаг, но из этого ничего не вышло. Губы на обветренном лице Жиля скривились в жестокой улыбке.
     - Не хватало еще, чтобы ты опять задержала нас.
     Подхватив женщину на руки, он пустился бежать по следам друга, даже не замечая веса своей ноши, так он был счастлив от своей маленькой победы. Она, однако, была сродни подвигу, поскольку Ситапаноки, приняв оскорбленный вид, не захотела обвить руками шею своего "коня", а с непримиримой яростью скрестила их на груди. К счастью, дымок, замеченный Тимом, был уже недалеко.
     На опушке леса прилепилась к скале маленькая ферма. Рядом с ней в скале виднелось отверстие: судя по подпоркам из сосновых бревен, это был вход в шахту. Дом был низкий, приземистый, серого цвета, с маленькой деревянной галереей под навесом. В потоках ливня строение казалось призрачным, но тоненькая струйка дыма ободряюще вилась из трубы. Когда путники подошли ближе, где-то залаяла собака, и тотчас же из отверстия шахты появился мужчина, прикрывающийся от дождя куском брезента, и побежал было к дому, но при виде беглецов резко остановился и повернулся к ним лицом.
     Импровизированный зонт-брезент мешал разглядеть черты его лица, но было видно, что он из той же породы людей, что и Тим. Его голос из-под брезента звучал глухо, будто доносился из колодца.
     - Мир вам! - провозгласил мужчина таким тоном, словно объявлял войну. - Что привело вас сюда?
     - Небо, которое стало водопадом, - ответил Тим. - Мы просим дать нам приют в этом доме, если он ваш: с нами женщины.
     - А также и индейцы, как я вижу! - сказал мужчина, не двинувшись с места, точно его ноги пустили в земле корни.
     - Вы когда-нибудь видели светловолосых индейцев? - спросил Жиль. - Бывает, приходится надевать то, что находишь. Я - француз.., из Бретани. А эта женщина.., ну, хватит! Довольно!
     Мы укроемся здесь, понравится вам это или нет!
     Одним прыжком он вскочил на маленькую веранду, положил там свою ношу и отряхнулся всем телом, как спаниель.
     - Меня зовут Тим Токер, - представился Тим, бросив на своего друга неодобрительный взгляд. - Я сын пастора из Стиллборо, что на Потакет-Ривер. Мы нуждаемся в помощи и просим оказать нам гостеприимство.
     Из-под брезента показался невыразительный глаз под седой челкой и седая же длинная борода.
     - Оказывать гостеприимство велит нам Господь! - пророкотал их обладатель. - Войди в мой дом без опа