кромному убежищу: маленькому каменному гроту с фонтаном в виде головы льва.
     И там, бросившись прямо на мокрую землю, Франческо Бельтрами оплакал утраченные иллюзии. Чужестранец потребовал всего одну ночь, и этой ночи ему хватило для того, чтобы превратить Фьору в совершенно незнакомую, "свою" женщину. В ней ничего не осталось от прежней горячо любимой девочки...

Глава 5

ИЕРОНИМА

     - Фьора, ты очень изменилась... Мы часто видимся, и с каждой новой встречей это все заметнее. Хотелось бы знать, что с тобой произошло.
     Фьора улыбнулась подруге. Миловидное личико Кьяры действительно приняло столь необычное для него озабоченное выражение.
     - В чем же ты видишь эти перемены?
     - Ты стала меньше смеяться; в разговоре я часто замечаю, что мысли твои где-то далеко. Ты или пропускаешь мои вопросы мимо ушей, или отвечаешь на них невпопад... Но кое-что настораживает меня еще больше...
     - Еще больше? Господи, ты о чем?
     - Позавчера, у баптистерия, когда мы слушали исполнителя баллад, Джулиано де Медичи подошел нас поприветствовать. Раньше при его появлении ты краснела, как мак. На этот же раз ты на него едва взглянула. Я думаю, он обиделся...
     - Ничего страшного, переживет. Зачем ему всеобщее внимание и восхищение, когда он занят одной Симонеттой?
     - Так вот как ты заговорила! Ты его больше не любишь?
     - А разве я его любила? - искренне удивилась Фьора. - Не спорю.., он мне нравился. Но теперь он стал мне нравиться меньше.., значительно меньше...
     И, оставив ошеломленную таким признанием Кьяру, Фьора сделала несколько шагов по направлению к невысокой каменной стене, за которой открывалась вся панорама города и его окрестностей. В сопровождении Хатун и обеих воспитательниц подруги отправились верхом к церкви Сан-Миньято. Обычно они совершали такую прогулку ранней весной, чтобы набрать цветущих веток боярышника и фиалок, в изобилии растущих здесь. Девушки утверждали, что в этом святом месте растения цветут особенно пышно. К тому же с холма открывается прекрасный вид на город, который сам, казалось, распустился, как волшебный цветок.
     Как хотелось бы Фьоре совершить традиционную весеннюю прогулку вместе с Филиппом, полюбоваться серебристой лентой Арно, перетянутой многочисленными мостами, готовыми вот-вот рухнуть под тяжестью облепивших их лавчонок, нагромождением красных черепичных крыш и белых стен. На фоне этого пестрого ковра подлинными драгоценностями казались коралловая бусина купола Дуомо, неувядающая серебряная лилия над дворцом Сеньории, сердоликовые сторожевые башни со стрельчатыми бойницами, украшенные цветным мрамором колокольни, похожие издали на нарядные пасхальные свечи. И везде, насколько хватает глаз, - свежая зелень садов, в которых уже буйно цветут сирень и глициния, лавр и камелия. Нигде в мире весна не бывает такой нарядной, как во Флоренции... Как сладко любоваться весной, чувствуя, что твою ладонь сжимает сильная рука мужа... А вечером, когда догорает закат, предвещая наступление ночи любви, как тогда, во Фьезоле, они возвратились бы домой... Но Филипп далеко, в сотнях лье от ее " объятий. Ей даже неизвестно, где его искать...
     Вот уже два месяца, как Филипп покинул виллу Бельтрами, два месяца, которые показались Фьоре двумя веками. Никогда еще время не тянулось для нее так медленно. После отъезда мужа Фьора провела три дня, закрывшись в своей спальне. Она не желала спускаться вниз, не желала ни с кем разговаривать, кроме Хатун, которая приносила ей еду. Она даже не давала сменить простыни, на которых ее любил Филипп.
     Фьора согласилась выйти из комнаты лишь после того, как Леонарда сообщила ей, что отец собирается ехать в Венецию.
     Фьора не могла не поцеловать его на прощание.
     Когда Бельтрами повернулся к дочери, ее поразило его бледное лицо и грустные глаза. Она в первый раз видела отца таким встревоженным и устыдилась своего эгоизма. Вправе ли она наказывать отца за то, что потеряла свое счастье? Тогда, уступив порыву дочерней нежности, Фьора бросилась к нему на шею, и они долго стояли, обнявшись и обливаясь слезами. Горе, хотя у каждого оно было свое, все же сблизило их...
     - Ты так сильно его любишь? - спросил Бельтрами тихим, бесцветным голосом. - Ты любишь его до такой степени.., что больше не в силах любить меня?
     - Не любить тебя? Ах, отец, как ты мог поверить в такое?
     Никто и никогда не сможет занять в моем сердце место, которое принадлежит тебе. С ним все по-другому.., он же мой муж.
     Это - две разные вещи. Я прошу у тебя прощения за эти три дня, но я просто не хотела, чтобы ты видел, как я плачу...
     - Но, Фьора, ты и сейчас плачешь.., и я тоже. Поверь, что горе покажется не таким тяжелым, если разделить его с близким человеком.
     - Именно поэтому ты и уезжаешь? Чтобы лучше его разделить? Или тебе просто хочется меня наказать?
     - Нет. Все дело в том, что Лоренцо Медичи, узнав о нашей дружбе с Бернардо Бембо, попросил меня съездить на несколько дней в Венецию. Только не спрашивай меня зачем...
     Он действительно не смог бы ей этого сказать. Ведь и поездка служила лишь предлогом для того, чтобы немного побыть вдали от Фьоры, чтобы снова стать самим собой, чтобы ее проницательный взгляд не смог бы ни о чем догадаться. Франческо было необходимо время, чтобы привыкнуть к этой новой Фьоре, которую он впервые увидел в окне в то ужасное утро: горячая, страстная женщина, душой и телом преданная другому...
     Со своей стороны молодая женщина про себя не могла не радоваться предстоящей разлуке. Она догадывалась, что отец был недоволен ее браком. Ему не понравится целыми днями слушать, как Фьора поет дифирамбы своему слишком безукоризненному супругу.
     Бельтрами уехал, и Фьора, как он того хотел, возвратилась во дворец на берегу Арно. Обретя в лице Хатун и Леонарды благодарных слушательниц, она могла вволю наговориться о своей любви к Филиппу. Затем пришло успокоение. После мучительных воспоминаний и горьких сожалений о промелькнувшем счастье Фьоре ничего не оставалось, как жить ожиданием Филиппа или хотя бы весточки от него.
     Она проводила томительные часы у себя в комнате или в саду, слушая негромкое пение Хатун и любуясь массивным золотым перстнем, на котором был выгравирован герб Селонже.
     В час свадьбы Филипп надел ей его, но кольцо оказалось слишком широким для тонкого пальчика Фьоры. Было бы слишком неосмотрительным отдать его в переделку к ювелиру и тем более надевать на людях. Поэтому молодая женщина повесила кольцо на изящную золотую цепочку, чтобы носить его под платьем. Фьора любила, прижимая руку к груди, ощущать его неизменное присутствие.
     Когда Франческо вернулся из поездки, дочь с безмятежным видом подставила ему лоб для поцелуя, и жизнь в доме Бельтрами потекла по-прежнему. Только Леонарда облегченно вздохнула, когда месяц спустя стало ясно, что ее воспитанница, к счастью, не собирается стать матерью...

***

     Кьяра внимательно посмотрела на свою задумчивую подругу. Ей самой также было необходимо собраться с мыслями. Она воспользовалась паузой, чтобы сорвать несколько фиалок, затем, видя, что молчание затянулось, девушка бросила взгляд на Леонарду и Коломбу, которые, устроившись под пинией, безостановочно болтали, в то время как их пальцы были заняты вышиванием. Кьяра повернулась и взяла подругу под руку.
     - Может быть, хватит мечтать? - весело спросила она. - Ты так залюбовалась нашим городом, как будто видишь его в последний раз.
     - Тебе следовало бы сказать в первый раз. Мы часто и раньше приезжали сюда весной, но сегодня Флоренция просто очаровала меня. Даже крепостные стены и сторожевые башни не нарушают картины общего цветения. Мне бы хотелось...
     - Прийти сюда с кем-нибудь другим, а не со старой подругой? Я подумала вот о чем: ты больше не влюблена в Джулиано потому, что влюбилась в другого.., в того, кто сейчас далеко! Спорю, что это Филипп де Селонже!
     Не ожидая услышать это имя, хотя отныне оно и принадлежало ей самой, Фьора вздрогнула и покраснела.
     - Говори, пожалуйста, потише! Или еще лучше - помолчи!
     - Неужели это так серьезно? - сочувственно спросила Кьяра. - Извини меня! Я думала, что речь идет о мимолетном увлечении, как уже было с Джулиано. Ты надеешься, что вы когда-нибудь еще встретитесь?
     - Я верю в это, - ответила Фьора с улыбкой, адресуясь скорее к своим собственным мыслям, чем к подруге. - А теперь поговорим о чем-нибудь другом!.. Кстати, не пора ли нам возвращаться? Мы набрали столько цветов, что ими можно украсить две, а то и три церкви!
     По обыкновению подруги каждый год относили свой душистый дар в церковь Санта-Мария-дель-Фьоре, присовокупляя к нему щедрые пожертвования на детей из неимущих семей, о которых заботились священники. Они уже собирались присоединиться к Леонарде и Коломбе, которые собирали вещи, когда Фьора внезапно удержала подругу.
     - Подожди! - произнесла она каким-то сдавленным голосом.
     - Что случилось? Тебе плохо?
     - Нет.., нет, но у меня такое странное чувство... Недавно ты сказала, что я смотрю на город так, будто вижу его в последний раз...
     - Действительно, но это лишь шутка... Я так сказала потому, что ты смотрела с такой жадностью, как будто хотела глазами впитать всю Флоренцию. Но ты же ответила мне...
     - Я помню.., но теперь я задаю себе вопрос, а не была ли ты права? Какое-то чувство мне подсказывает, что.., что я больше никогда сюда не вернусь!
     - Какие глупости! Ты все не можешь забыть предсказания греческого лекаря?
     - Нет. Клянусь, что нет.., я вовсе не думала о нем.., меня охватило предчувствие.., вдруг показалось, что Флоренция стала мне враждебной.., отталкивает меня, меня, которая так ее любит!
     - Ты полагаешь, что Флоренция обиделась на то, что ты посмела влюбиться в чужестранца, отвергнув поклонников из числа ее сыновей? Выбрось из головы подобные мысли! Последнее время ты живешь затворницей. Пойди на какой-нибудь бал, блистай там, веселись, пусть тебя пригласит на танец сам великий Лоренцо! Взгляни-ка! Вот то, что тебе нужно!
     И действительно, у церковной паперти показалась веселая кавалькада молодых людей во главе с Лукой Торнабуони.
     - Я был уверен, что найду вас здесь! - воскликнул он, слезая с коня и снимая с головы капюшон. - Ведь именно в этот день вы приходите сюда, чтобы собрать цветы для Мадонны.
     - И вы решили нам помочь? - смеясь, спросила Кьяра.
     - Отвезти все это? Разумеется. Мы также проводим вас До Дуомо, чтобы присоединить свои молитвы к вашим!
     - Какой вы набожный, мессир Лука! - заметила подошедшая Леонарда. - Я всегда считала вас верным учеником Платона, а вы вдруг заговорили о Мадонне. Можно подумать, что вы собираетесь уйти в монастырь!
     - У меня и в мыслях не было ничего подобного. Можно изучать Платона и не забывать о молитвах. Мне кажется, - добавил он, нежно глядя на Фьору, - что мои мольбы быстрее дойдут до Мадонны, если я буду молиться рядом с одной молодой особой...
     Лука ожидал, что Фьора хотя бы улыбнется, но она поспешно отвела глаза, смущенная образами, которые воскресили в ее памяти слова молодого человека. Тогда, решив, что он был слишком дерзок. Лука взял под уздцы лошадь Фьоры и помог девушке подняться в седло.
     - Фьора, сегодня я все говорю невпопад, - тихо произнес он, стараясь встретиться с ней взглядом, - но, умоляю, разрешите прислать моего отца для переговоров с вашим. Я знаю, что мессир Бельтрами считает, что вы еще слишком молоды, но, по крайней мере, мы были бы помолвлены... Я готов ждать столько, сколько вы скажете! Это совсем нетрудно, когда знаешь, что можно надеяться!..
     Фьора в первый раз взглянула на юношу почти с нежностью. Она, которая жила лишь надеждой.., как никто другой могла понять, какие чувства испытывает Лука. Но Фьора не имела права оставить ему хоть малейшую надежду.
     - Не говорите мне больше об этом. Лука. Со мной вы только понапрасну теряете свое время и растрачиваете свои чувства. Я не покину отца, и я...
     - ..и вы меня не любите! Видите, я закончил фразу за вас.
     Я произнес то, что не осмелились произнести вы сами. Вы не любите меня сейчас, но со временем обязательно полюбите.
     Ладно! Ни слова больше! Весною так хорошо! Не лишайте меня возможности хоть немного помечтать!
     Лука вскочил в седло, и всадники, нагруженные букетами фиалок и душистыми ветками боярышника, стали спускаться к городу. Один из юношей запел романс, посвященный весне.
     Остальные дружно подхватили припев. Послышались шутки и смех. Но Фьора так и не смогла принять участия в общем веселье.
     По мере приближения к городу тоска, охватившая ее в Сан-Миньято, все росла. К ней прибавилось предчувствие неминуемой беды. Суеверная, как и все флорентийки, она сразу же подумала о Филиппе, который, находясь на войне, постоянно подвергался риску. Может быть, сердце предупреждает ее, что над мужем нависла смертельная опасность?..
     Веселье окружающих стало ей непереносимо, поэтому, как только всадники миновали мост Понто Веккьо, на котором в этот час мясники уже закрывали свои лавки, Фьора, сославшись на недомогание, вместе с Хатун и Леонардой повернула домой, не дав Кьяре последовать за ними - пусть хоть одна из них отвезет цветы в церковь! Фьора не смогла бы объяснить и самой себе, почему она так торопится домой. В спешке она едва ответила на веселое приветствие лодочника Джан Баттиста ди Ринальди, некогда спасенного Бельтрами от разорения. Сама Фьора являлась крестной одного из его ребятишек.
     - Не обижайтесь на нее, - крикнула Леонарда, стараясь сгладить неприятное впечатление от невежливости Фьоры, которая могла бы быть расценена как оскорбление. - Донна Фьора плохо себя чувствует, и я везу ее домой.
     - Пусть господь благословит ее и вернет ей здоровье. Сегодня вечером мы всей семьей помолимся за нее!
     - Как бы там ни было, а несколько молитв нам бы не помешали, - пробормотала Леонарда, бросая на Фьору встревоженный взгляд. - Что с вами, дитя мое? Вы действительно плохо себя чувствуете? Вы очень бледны...
     - Да.., нет.., я сама не знаю. Но мне непременно надо вернуться. Я хочу видеть отца!
     - Вы беспокоитесь только потому, что утром он сказал, что чувствует себя усталым? Думаю, что вы зря волнуетесь...
     Фьора ничего не ответила. Да и зачем? Если рассказать об ужасном предчувствии, то Леонарда с ее здравым смыслом постарается во что бы то ни стало ее переубедить. Впрочем, они уже у дома...
     - Кажется, ваш отец принимает посетителей! - заметила Леонарда, указывая на мула в изящной красной сбруе, который вместе с двумя более скромными собратьями покорно стоял у коновязи. - Господи! Да это же выезд вашей кузины Иеронимы! Что ей, интересно, понадобилось? Ее визит не сулит ничего хорошего, - добавила воспитательница, вспомнив, как Иеронима угрожала Фьоре во время сцены, разыгравшейся в лавке аптекаря Ландуччи.
     - Вы правы, - ответила Фьора, - но мы сейчас все узнаем сами.
     Спешившись, Фьора бросила повод подбежавшему слуге и быстрыми шагами пересекла внутренний дворик, где действительно в ожидании хозяйки находились камеристка и лакей Иеронимы. Фьора бегом поднялась по лестнице и почти столкнулась со старым Ринальдо, доверенным человеком Бельтрами, служившим еще старому хозяину.
     - Где отец? - спросила она.
     - В органном зале, донна Фьора, но он не один.
     - Мне известно, кто у него. Спасибо, Ринальдо!.. - с удивлением сказала молодая женщина, так как хорошо знала, что Бельтрами чаще всего выбирал именно этот зал для уединения.
     Еще ребенком он выучился играть на органе и теперь время от времени закрывался в этом просторном зале с расписанными фресками стенами и высоким потолком, чья акустика не уступала церковной. Странно, что хозяин принимал в нем малосимпатичную ему посетительницу, но, может быть, ее неожиданный визит просто застал его врасплох?
     Подходя к двери, Фьора услышала громкие голоса и замедлила шаг. Бельтрами, вероятно, будет недоволен, если дочь появится в разгар его спора с Иеронимой... Тогда очень осторожно молодая женщина приоткрыла дверь и сразу же услышала звенящий от ярости голос отца:
     - Никогда, слышишь ты, никогда я не отдам дочь в жены твоему сыну! Я от всего сердца жалею этого юношу, ведь он не виноват в своем физическом уродстве. Но нельзя же требовать от молодой и красивой женщины, чтобы она всю жизнь провела подле такого мужа, как он...
     - Из-за того, что он хром и уродлив? Но, по крайней мере, мой Пьетро сын честных родителей, он не незаконнорожденный, как некоторые!
     - Никому еще не приходило в голову ставить в вину Фьоре ее внебрачное рождение, хотя все о нем знают!
     - Ну конечно.., но знают далеко не все...
     В наступившей тишине Фьора, казалось, различала ставшее вдруг неровным дыхание отца. Она порывалась войти, но была не в состоянии сдвинуться с места, скованная любопытством, смешанным с изрядной долей страха...
     Наконец Бельтрами перевел дыхание и с вызовом спросил:
     - Что все это значит?
     - Тебе действительно нужны мои объяснения? Франческо, ты побледнел, следовательно, прекрасно понял, на что я намекаю! Ты мне не веришь? Пожимаешь плечами?.. Ну что ж: я могу выразиться и яснее. Наша дорогая Фьора, которую ты воспитал как принцессу, вовсе не твоя дочь. У тебя ведь никогда не было романа с чужестранкой. Она плод кровосмесительной и прелюбодейственной связи, дочь родителей, которых бургундское правосудие за их преступления приговорило к смерти.
     А ты подобрал ее в грязи...
     Фьоре почудилось, что на нее обрушились стены. Она покачнулась и, стараясь удержаться на ногах, инстинктивно ухватилась за драпировки, а затем оперлась на спинку стула. Полный ненависти голос Иеронимы еще стоял в ее ушах. Однако Бельтрами сохранял спокойствие:
     - И у тебя, разумеется, имеются доказательства?
     - У меня есть даже.., свидетель. Этот человек подтвердит мои слова.
     Теперь Бельтрами начинал понимать... Обладая острым умом, он быстро произвел необходимые сопоставления и пришел к определенным выводам. Большую часть времени Иеронима проводила в Монтуги, имении своего свекра. По соседству с ним находились и земли Бельтрами, управлять которыми было поручено Марино. Управляющий пользовался полным доверием своего хозяина, но никогда не одобрял удочерения Фьоры. Бельтрами надеялся, что клятва, произнесенная перед алтарем, и многочисленные благодеяния заставят Марино держать язык за зубами.
     В то же время до него доходили смутные слухи, которым он, кстати, отказывался верить, о несколько вольном поведении этой пышной вдовушки, вынужденной искать утешения на стороне. Она была еще хороша собой и вполне могла соблазнить такого мужчину, как бывший погонщик мулов...
     Иеронима восприняла молчание собеседника как признание капитуляции и насмешливо произнесла:
     - Дорогой кузен, видать, ты меня прекрасно понял. Теперь тебе ясно, что я еще слишком великодушна, предлагая своего сына в мужья этой недостойной девчонке. Таким образом несчастная до конца дней сможет пользоваться состоянием, которое ты ей оставишь. Ей повезло, что мой Пьетро влюблен и хочет на ней жениться, а я не желаю мешать его счастью. В объятиях твоей хорошенькой колдуньи он забудет о своем уродстве... А она будет рожать ему красивых детишек...
     - А если я откажусь?
     - Ты не откажешься! Ты прекрасно понимаешь, что я хоть завтра могу подать на тебя жалобу. Ты обманул Сеньорию, ты посмел назвать флорентийкой ублюдка, которого следовало бы уничтожить еще при рождении.
     Не в силах больше сдерживать гнев, Франческо взорвался:
     - И ты посмеешь выставить своего свидетеля? Иеронима, не забывай, что про тебя многое болтают. Ходят слухи, что ты ведешь себя отнюдь не так благопристойно, как подобает вдове.
     Достаточно лишь заставить Марино Бетти признать, что он твой любовник, и ты поймешь, как короток на расправу старый Джакопо. Коль скоро речь идет о чести семьи, он не шутит...
     - А может быть, он только порадуется, что на Пацци вдруг свалится такое огромное сост