возвратился в Версаль.
     Как же он мог надеяться на помощь этих двух глупышек с их единственным желанием достойно войти в высший свет Парижа?! Самые высокие их мысли не превышали контрданса и размеров причесок. Одно было абсолютно ясно: бал или не бал, но он ни за что больше не придет в этот дом.
     Уготованная ему роль диковинки на этом балу раздражала его, да еще в придачу к этому роль эдакого ирокезского донжуана, чтобы заставить млеть пресыщенных красавиц с их постоянными поисками новых ощущений. С этим покончено!
     Хватит с него салонной жизни.
     Кстати, к счастью, светская жизнь скоро замедлится из-за усиливающейся жары. Уровень воды в Сене понижался; начинало чувствоваться зловоние. Из знатных кварталов Сен-Жермена и кварталов, прилегавших к Королевской площади, многие обитатели уехали в свои замки в провинции на свежий воздух. И королева, закрывшись в милом ее сердцу Трианоне с горсткой неизменных друзей, играла в хозяйку в тени своей игрушечной фермы среди украшенных ленточками барашков.
     Увы, такой летний отъезд ничего не изменил в жизни королевских гвардейцев, поскольку король никогда не выезжал из Версаля. Поэтому попытка Турнемина получить разрешение на отпуск, чтобы тщательно обследовать район Бордо, окончилась неудачей. Его непосредственный начальник граф де Васси ясно дал ему понять, что просьба об отпуске будет плохо встречена после такого краткого периода службы в рядах королевских гвардейцев. Ничего не оставалось, кроме как покорно нести службу, что отнюдь не способствовало хорошему настроению в последующие дни.
     На всякий случай, чтобы получить хоть какие-то сведения, он возвратился на улицу Сен-Жиль, твердо решив на этот раз проникнуть в дом, куда приходила Жюдит, и встретиться там с женщиной, укравшей королевские письма. Но дом со слепыми от закрытых ставень окнами был совершенно молчаливым. Графини в нем не было, и как ему сообщил сосед-сапожник, "она уехала со всеми в деревню".
     Из всех своих товарищей по шотландской роте шевалье сдружился с молодым знаменосцем Полем де Нейраком, уроженцем Гийанны. Он-то и получил вожделенное разрешение на отпуск к своим родителям в Бордо. Отзывчивый товарищ, немного сентиментальный, большой любитель рыцарских романов, Нейрак от всего сердца сочувствовал горестям Турнемина, который, впрочем, рассказал ему только то, что считал нужным рассказать. Нейрак поклялся помочь своему товарищу в поисках его невесты, по крайней мере, сделать все, что в его силах.
     Однажды вечером в первых числах августа молодые люди ужинали в отеле "Справедливый", куда Жиль пригласил своего друга. Тот назавтра должен был в почтовом дилижансе отправиться в Бордо.
     Весь день стояла невыносимая жара, к ночи же поднялся легкий ветерок и принес некоторую облегчающую свежесть. Этим не преминул воспользоваться шевалье. Он решил вернуться домой пешком. Мрачное настроение было его постоянным спутником во время медленных прогулок по пустынным улицам. Он вдыхал ночную свежесть политых садов, вслушивался с наслаждением в звуки поющих фонтанов.
     В данную минуту то, что принесло бы ему наибольшее облегчение, - это хорошая драка. У него, кстати, было постоянное ощущение, что за ним кто-то следит, но ни разу он не смог в этом убедиться. Впрочем, это могло быть просто плодом его воображения. Кого могло заинтересовать его грустное существование?
     Итак, едва он отошел от подъезда отеля на несколько шагов, как перед ним внезапно возникли смутные очертания двух женщин, плотно закутанных в покрывала, несмотря на продолжающуюся жару. Он отодвинулся, чтобы пропустить их, но одна тотчас растворилась в темноте, а другая задержала шевалье своей затянутой в перчатку рукой и неуверенным голосом попросила проводить ее.
     Чувство женоненавистничества было ново даже для Жиля. Он пробормотал не слишком любезно:
     - Сожалею, сударыня, но я очень спешу, и у меня совсем нет времени.
     - Мужчина вашего вида и вашего возраста всегда найдет время для женщины, про которую говорят, что она красива, - сказала незнакомка.
     - Это как сказать!
     - Вы совсем не галантны, господин де Турнемин, я боюсь, что мне сказали не правду на ваш счет.
     - Кто это сказал? Откуда вы меня знаете?
     На этот раз незнакомка в покрывале засмеялась.
     - Мало того, что вы не галантны, вы еще и любопытны. Так не угодно ли вам проводить меня? Это недалеко. Мне страшно одной ночью.
     - Вы же были вдвоем. Где же ваша спутница?
     - Она ушла, куда ей было нужно, а я живу дальше.
     Невозможно было отказать, чтобы не прослыть грубым невежей. Да и любопытство начинало просыпаться. Кто же эта женщина? Она его знала, но ничего в ней не было знакомо шевалье. Одно было ясно: это вовсе не была одна из многочисленных ночных красавиц, постоянно бродивших вокруг постоялых дворов и казарм Версаля. Слишком элегантна была ее одежда и благородна осанка. Лицо, впрочем, было скрыто под густой вуалью.
     Вежливо поклонившись, Турнемин предложил ей свою руку, она положила на нее свою, и они пошли в обход замка. Они сделали несколько шагов под усеянным звездами ночным небом. От незнакомки исходил приятный запах свежих роз.
     - Я дал согласие провожать вас. Почему бы вам не откинуть покрывало. Можно же умереть от жары.
     - Для этого время еще не пришло. А кроме того, жара мне никогда не помеха.
     И чтобы убедить его в этом, она вплотную и многообещающе прижалась к нему плечом.
     - К чему эта комедия? - спросил с раздражением Жиль. - Что вы в конце концов от меня хотите?
     - Воспользоваться вместе с вами этой прекрасной ночью, и если смогу, то понравиться вам.
     - Вот уж чего совсем не стою. А потом, это довольно трудно. Никто мне больше не нравится.
     - Вы так молоды и до такой степени пресыщены! Вы не любите больше женщин?
     - Я люблю одну женщину, и она стоит всех остальных. Я желаю только ее.
     - Ей очень повезло. Но нельзя говорить: источник, я не буду пить твою воду. Я еще не отказалась от мысли понравиться вам. Вот мы и пришли.
     Она остановилась перед домиком, скромный вид которого вовсе не соответствовал элегантности одеяния его спутницы.
     - В таком случае моя миссия окончена. Мне остается лишь попрощаться с вами, сударыня.
     - Это не мой дом, и вы не покинете меня так быстро. Вы вовсе не хотите увидеть мое лицо?
     - Я узнаю, кто вы?
     - Может быть, но при условии, если вы мне дадите самое честное слово, что никому не расскажете о нашем приключении, когда увидите мое лицо.
     - Разве это приключение?
     - А почему бы и нет? Вы мне нравитесь, я вам тоже нравлюсь. Вы против минутной любви?
     Тогда вы единственный во всей армии.
     - Я этого не говорил. Но вы вовсе не похожи на тех женщин, которые занимаются минутной любовью.
     - А кто сказал, что я этим занимаюсь? Ну скажем, что речь идет о времяпрепровождении.
     Так вы войдете?
     Она быстро и нервно постучала в дверь. Дверь открыла служанка с подсвечником, молча проводила их по скрипучей деревянной лестнице. Стены были покрыты обычными гравюрами, изображавшими короля и королеву.
     Молчаливая служанка ввела их в комнату, где единственной мебелью была широкая постель, скрытая за ситцевым пологом. На столике у изголовья стоял подсвечник, рядом был поднос с двумя бокалами и бутылкой в ведерочке со льдом.
     Посетителей, казалось, ждали.
     Шевалье обвел комнату холодным взглядом, замечая на ходу все эти подробности. Он перевел взгляд на свою спутницу. Казалось, что вместе с ней в комнату вошла часть ночи. Цвет ее платья и покрывала в точности соответствовал цвету неба в этот час. А звездами были ее глаза, сиявшие из глубин закрывающих лицо тканей. Не пытаясь открыть ее лицо. Жиль прошел к окну, открыл занавес, взглянул на пустынную улицу.
     - Вы сюда приходите часто? - спросил он безразличным тоном.
     - Не слишком часто. Ну же, шевалье, повернитесь ко мне. Вы, надеюсь, не боитесь взглянуть на меня.
     - Отнюдь.
     Он оглянулся и увидел, что она откинула покрывало. Женщина была ему совершенно незнакома. Какие-то ее черты напомнили ему Каэтану.
     Ей было лет двадцать пять, у нее тоже были черные глаза, та же странная красота, не оставляющая никого равнодушным, разве лишь слепого.
     Но у герцогини д'Альба не было такого маленького вызывающего носика, такого насмешливого разреза рта. К тому же густые волосы ее были пепельного оттенка.
     Эта дама в голубой вуали была тонка в талии, с пышной грудью, открытой до сосков глубоким декольте.
     Такое безмолвное изучение ее персоны привело ее в нетерпение.
     - Ну, так что? Что же вы думаете о вашей добыче? Она делает вам честь?
     - Вы чрезвычайно красивы, сударыня. Именно поэтому я и не могу поверить, что мне выпала такая удача. Вы для меня добыча чрезвычайно лестная.
     - Вы в это не верите?
     - Бог мой, конечно же, нет.
     - Ну так испытайте меня. Я привела вас сюда лишь с тем, чтобы отдаться вам. И я не из тех, кто мирится с отказом.
     - Ну что ж, отлично. В этом случае...
     Решив поймать ее на слове, он принялся раздевать ее с таким знанием дела, как бы это делала ее горничная. Время, проведенное им в нарядах испанской дуэньи, научило его многому в этом деле. Упало на пол платье, потом упала целая куча белоснежного тонкого белья настоящей дамы света или куртизанки высокого полета: нижние юбки, кружевные панталоны, корсет белого атласа. Незнакомка позволила это сделать, даже не моргнув глазом. Только лишь, когда он дошел до нижней рубашки и тронул руками нежную кожу плеч и затвердевшие соски, женщина испустила легкий стон, глаза ее закрылись, все тело задрожало.
     Рубашка упала, открыв такое прекрасное тело, что Жиль почувствовал, что его собственное тело взволновалось. Он играл с этой красотой, упавшей ему с неба или, может, из преисподней.
     Внезапно он почувствовал такое страстное желание, что не удовлетворить его он был уже не в силах. Она говорила, что это всего лишь времяпрепровождение. А какое времяпрепровождение может быть более приятным и освежающим, чем любовь? Особенно когда мутно на душе, когда все нервы сжаты в плотный комок, и к тому же изнуряет летняя жара. В конце концов это может быть таким же бодрящим средством, как и драка или дуэль. Он зарылся лицом в благовонной гуще волос, которые она распустила одним движением головы, и его губы заскользили вдоль затылка, а руками он захватил груди женщины. Она вздрогнула и стала извиваться, как уж.
     - Подожди! - промолвила она задыхаясь. - Подожди лишь мгновение!
     Она выскользнула из его рук и дрожащими руками принялась раздевать Жиля.
     - Я тоже хорошо это делаю, - лукаво засмеялась она, но в смехе чувствовалось смятение.
     В самом деле, она была довольно ловка. Когда на нем ничего не осталось, она снова пришла в его объятия с такой естественностью, как будто они были знакомы долгие месяцы. Затем их приняла на себя прохладная белизна простынь постели, но нисколько при этом не умерив пыла, который сжигал своим пламенем обоих.
     Они занимались любовью молча, не произнося ни единого слова. Только когда первое пламя было потушено на какое-то время, Жиль спросил:
     - Как тебя зовут?
     - Анна. Ты можешь меня называть Анной.
     - Я люблю это имя. Это имя моей родины. Но Анна, а дальше? Ты же принадлежишь к знати.
     Она засмеялась:
     - Ты решил это по тому, как я занимаюсь любовью?
     - Конечно же, нет. Ты этим занимаешься гораздо лучше, чем любая куртизанка. Это мне сказали твое тело, твой голос, слова, которые ты говорила.
     - Это я предпочитаю воспринимать, скорее, как комплимент. Для тебя я просто Анна. Чего тебе еще надо знать, кроме того, что я хочу тебя и ты хочешь меня?.. - прошептала она, ища его губы.
     Он хотел снова удовлетворить свое желание, но она его оттолкнула.
     - Нет, нет! Не сразу! Сначала выпьем. Я умираю от жажды. Вино должно быть охлаждено в самый раз.
     - Что это за вино?
     - Это вуврей. Тебе нравится?
     - Мне нравится все, что хорошо и красиво.
     Он притянул ее к себе, но она выскользнула из его рук, соскочила с кровати, обогнула ее и подошла к столику у изголовья, чтобы налить золотистого вина.
     Она наполнила оба бокала из красного хрусталя, присела на кровать совсем рядом с Жилем и протянула ему бокал.
     - Пей все. Это вино превосходно для любви.
     - Мне еще этого не надо, но я тоже хочу пить.
     Действительно, вино превосходное! - промолвил он, выпив весь бокал до последней капли.
     - Хочешь еще?
     - А почему нет?
     Он пил второй бокал, когда она отошла от него к круглому зеркалу на стене.
     - Ну, иди же сюда!
     - Сейчас. Что-то больно на губе. Должно быть, слегка поранилась.
     - Не важно. Ты такая же красивая.
     Поставив свой пустой бокал, он заметил, что женщина так и не тронула свой.
     - Ты не выпила? Ты же говорила, что умираешь от жажды.
     Она потянулась, как кошка, в желтом свете свечей. Искривленная тень от нее двигалась по потолку.
     - Хотела, а потом расхотела.
     - Что это значит?
     - Что каприз - всегда мой повелитель. У меня часто так бывает, что желания меняются с минуты на минуту. Ты это узнаешь. Ты мне еще больше нравишься, еще больше, чем я это представляла себе, и я надеюсь, что ты еще долго будешь моим любовником.
     - Тогда иди сюда!
     - Сейчас. Не спеши же.
     - Ну, это мы сейчас увидим.
     Он хотел встать и подойти к ней, но вдруг стены поплыли вверх и вниз, к горлу подступила тошнота, в глазах потемнело, руки стали хватать воздух, и, не произнеся ни единого слова, он рухнул к ногам прекрасной Анны.
     Хотя он потерял сознание и упал на паркет комнаты совершенно нагим, тем не менее очнулся он одетым на расшитом покрывале постели.
     Кроме того, был уже день, мелкие блестевшие стрелочки просвечивались сквозь толстые ставни, закрывавшие высокие окна.
     Комната, в которой он находился, была пышной и в то же время ветхой. Большая кровать с колоннами времен Людовика XIII была обтянута фиолетовым бархатом, украшенным серебряными галунами, что создавало приятный контраст с серым узорчатым шелком, которым были обтянуты стены, там и здесь на них виднелись пятна влаги. Великолепный стол из массивного серебра держал на себе зеркало, хрустальные подсвечники с подвесками, на столе также расположилось неимоверное количество коробочек, баночек, пузырьков. Нарядное дезабилье было небрежно брошено на потертое кресло. В большую китайскую вазу были поставлены свежие цветы. Все указывало, что комнату занимает женщина, но бывает здесь совсем не часто. На предметах скопился изрядный слой пыли.
     С тяжелой головой Жиль спустился с кровати, но сразу же вынужден был опереться на колонну, чтобы не упасть. Подсыпанное ему зелье было необыкновенно сильным. Ему еще никак не удавалось избавиться от его последствий.
     Заметив открытую дверь в туалет, он направился туда неуверенными шагами. Большой таз с водой, кувшин, стопка полотенец придали ему мужества. Он наполнил кувшин, снял с себя мундир и вылил на голову всю воду. Вода была свежая. Он благословлял себя, что никогда не пудрил волосы, а довольствовался лишь париком, ношение которого было обязательно.
     Затем он энергично вытерся, почувствовал ясность в голове. То, что он вымочил рубашку, это был пустяк. В комнате она быстро высохнет.
     Чтобы окончательно прийти в себя, он залпом выпил три стакана воды, затем со вздохом облегчения принялся обследовать место своего заточения, ибо трудно было назвать его иначе. Дверь была закрыта на ключ. Для очистки совести он удостоверился в этом, затем принялся ощупывать ставни. Они были заперты снаружи на замок. Затем он попытался заглянуть в узкую щель в ставне. Присев на ступеньку у постели, он принялся обдумывать свое положение.
     Где же он находился? Что это было за жилище, в котором царила мертвенная гробовая тишина? Что это была за освещенная солнцем деревня, река, лес, которые он разглядел в щель ставня?
     Кто была эта прелестная женщина, которая отдалась ему с таким неподдельным чувством?
     Звук открывающейся ключом двери заставил его поднять голову. Нахмурив брови, он смотрел на вошедшую даму в голубой вуали. Она вошла стремительно, как солнце, в своем ярко-желтом платье, экстравагантной шляпе, украшенной цветами мака и пучками золотистых колосьев. Шляпка каким-то чудом держалась на сложной конструкции из волос, густо напудренных серо-голубым цветом по последней моде.
     - А, ты уже проснулся! - воскликнула она, очаровательно улыбнувшись. - Я-то думала, что ты проспишь еще добрых два часа. Но ты молодой и сильный.
     Она осторожно поставила на табурет тяжелый поднос. Она несла его легко, как будто это был букет цветов. Затем она порхнула к молодому человеку.
     - Боже мой! Да ты весь мокрый! Что ты делал?
     - Умывался. А теперь хорошо бы вам объяснить все это.
     Она хотела его обнять, но он оттолкнул ее:
     - Хватит! Где мы? Почему я здесь? Зачем вы играли со мной эту гнусную комедию? Кто вы?
     Невинное огорчение, появившееся на ее лице, было настоящим произведением искусства, но Жиль уже знал цену этой театральной игре.
     - Ну же! Я слушаю! - сказал он нетерпеливо.
     - Как ты со мной разговариваешь! Почему ты стал таким суровым? Ночью ты произносил мое имя более ласково.
     - Ваше имя! Это ложь, как и все остальное.
     - Да нет же, меня действительно зовут Анна.
     - Этого недостаточно. А дальше?
     Часы на камине громко пробили два раза. Она вздрогнула.
     - Боже мой! Уже! Послушай, у меня нет времени, чтобы все объяснить тебе. Знай, что я вовсе не играла с тобой комедию. По крайней мере, не так, как ты себе это представляешь. Это правда, ты мне нравишься, а я вовсе не хочу разрушать то, что мне нравится, не насладившись этим.
     Если бы я не сделала то, что я сделала, то в этот час ты бы уже был мертв.
     - Глупости! Придумай что-нибудь другое!
     - Клянусь памятью своего отца, я говорю тебе правду. Ты находишься в опасности, в большой опасности. Ты серьезно оскорбил одну очень могущественную персону. Эта персона может все и никогда тебе не простит.
     - Кто этот человек? Скажите же мне, если вы хотите, чтобы я вам верил. Как его имя и что за оскорбление, в котором он меня обвиняет?
     Четко и раздельно она ответила:
     - Это тот, кому не нравится, что на него нападают ночью и берут у него письма.
     - Я ни слова не понимаю из того, что вы говорите.
     - Правда?
     - Чистейшая правда. Ради Всевышнего, скажите мне, на кого я нападал, когда и что я у него взял?
     Она раздраженно пожала плечами.
     - Сколько же мы потеряли времени. Ну, ладно. Я отвечу на эти три вопроса тремя словами:
     Трианон, двадцать первое июня, письмо. Достаточно?
     - Какая-то поэзия!
     - Это правда. Во время бала в честь графа Хага ты напал на графа Прованского и отобрал у него письмо в садах Трианона.
     - Просто-напросто. Занятная история, но даже если она верна, то как же она дошла до вас? Я не имел чести быть знакомым с ним.
     - Ну теперь-то я уверена, что он тебя знает хорошо. Ну уж если тебя так интересует, каким образом он это узнал, тогда я тебе скажу. Интрига между королевой и графом де Ферсеном очень интересует мосье. Вообрази только, что эта дурочка подарит Франции незаконнорожденного, бастарда. А? Это же хорошенький скандальчик!
     - Ну ладно! - бесстрастно ответил Жиль. - Ну и что из этого?
     - Заинтересовавшись этим шведом, мосье установил за ним наблюдение. Ты даже себе представить не можешь, как легко при помощи золота или угроз заполучить в помощники слуг, даже в таких высокопоставленных отелях, как "Йорк".
     Я думаю теперь, что ты мне веришь.
     Шевалье ничего не ответил. Он снова увидел себя в комнате Ферсена, возвращающим ему письмо королевы. Он снова увидел камеристку и слугу, вносивших поднос с завтраком. Который из них был на службе у мосье? Тот или другой? А может, оба?
     Анна, дав ему время поразмыслить, сказала:
     - А что касается тебя, то вчера вечером тебя ожидали