торые текли по ее пальцам.
     - Не надо оставаться здесь, Катрин, - шептал он, раздраженный тем, что приказчики ходят взад-вперед и бросают на них полные любопытства взгляды. - Позвольте мне хотя бы отвести вас в зал... Госпожа Ригоберта! Госпожа Ригоберта, идите сюда!..
     Старая экономка выбежала из дома, вытирая руки передником. В то же самое время со стороны аббатства Сен-Мартен раздались фанфары, сопровождаемые криками радости, приветственными возгласами и грохотом сотен бегущих ног.
     Жак машинально поднял глаза на башни замка, на которых толпились вооруженные люди, чьи копья сверкали под лучами солнца. Огромное знамя медленно поднималось на Древке, прикрепленном к верхушке донжона. Поделенное на четыре части голубое, белое, красное и золотое знамя с четырьмя геральдическими символами развернулось на фоне лазурного неба...
     Жак Кер затрепетал.
     - Королева!.. Королева Иоланда! Взгляните, Катрин, она подъезжает! Ждут ее трубачей.
     - С зубцов послышались другие трубы, и теперь во всем городе звонили колокола, чтобы поздравить с прибытием королеву четырех королевств, сюзерена герцогства Турени. Раздался гром приветственных возгласов, и Тур взорвался неистовыми рукоплесканиями. Но Катрин подняла к замку взор, затуманенный слезами.
     - Уже слишком поздно... Она больше ничего не может сделать для меня...
     Жак схватил Катрин за руки и почти силой поставил на ноги.
     - Вы не можете об этом судить. Вы сидите, плачете, отчаиваетесь, в то время как никто не сказал вам, что вы вдова. Какого черта! Если сир де Монсальви не вернулся к себе, это еще не значит, что он мертв. И когда это еще случится! Вам нужна грамота о помиловании, вы меня слышите? Она вам нужна для ваших детей, особенно для вашего сына! Сегодня же вечером вы пойдете со мной в замок. Я знаю, как встретиться с королевой, не привлекая внимания...
     - Это бесполезно, Жак. Оставьте королеву в покое! Теперь спешить некуда, и мне незачем надоедать мадам Иоланде, когда дофин обещал свою помощь. Он был добр ко мне, и я не хочу его обижать, пренебрегая его покровительством. Вы, беспокоясь о моем сыне, - добавила она с бледной улыбкой, - подумайте о том, что этот Людовик станет однажды королем, и не делайте его сразу врагом нашего дома. И потом, вот уже месяц, как я жду здесь.., я могу подождать до послезавтра...
     - Нет, Катрин, вы не можете ждать. Завтра вы должны ехать.., в Бургундию.
     Он взял у Готье письмо Эрменгарды, выскользнувшее из рук Катрин и которое тот подобрал. Он вложил письмо в руку своей подруги.
     - Вы забыли о послании, Катрин. А оно, тем не менее, имеет особую важность, так как, чтобы доставить его вам, один человек чуть не поплатился жизнью.
     Продолжая говорить, он увлек ее к дому. Госпожа Ригоберта взяла Катрин за другую руку, словно она была тяжело больной. С тысячей предосторожностей они усадили ее у камина на скамейку, украшенную подушками.
     - О Боже, - проговорила Катрин. - Вы обращаетесь со мной так, словно я хрупкое существо. И тем не менее, вы говорите, что я должна ехать в Бургундию. Признаюсь, мне это кажется странным. Что, по-вашему, я должна делать в Бургундии?
     - Прочтите! Если мы так о вас заботимся, то только потому, что это письмо содержит плохую новость.
     - Плохую новость?.. Эрменгарда? Боже мой! Она не...
     - Нет, раз она вам пишет, речь идет не о ней.., но о вашей матери.
     Катрин быстро развернула тонкий свиток и с первого же взгляда узнала своеобразный почерк своей старой подруги и ее более чем невероятную орфографию. Как истинная высокопоставленная дама, Эрменгарда де Шатовилен презирала изысканный стиль. Но на плохом или хорошем французском графиня говорила о поразительных вещах. Катрин таким образом узнала, что ее мать поссорилась со своим братом Матье. Дижонский суконщик, почувствовав приближение старости, внезапно обнаружил в себе тоску по женской ласке, подталкиваемый, впрочем, к этому открытию некоей Амандиной Ля Верн, торговкой туалетными принадлежностями, имеющей в запасе больше привлекательности, чем экю. "Отменная шлюха и безбожница, - резко писала Эрменгарда, - которая стала его любовницей и которую он привел к себе в дом на улице Грифона". Совместное проживание с этой женщиной скоро стало невозможным для Жакетты Легуа, и мать Катрин покинула жилище, в котором чувствовала теперь себя чужой. Она подумала было удалиться в монастырь бенедиктинцев в Таре, где настоятельницей ее старшая дочь, но она не чувствовала в себе большой склонности к монастырской жизни.
     "Она бы очень хотела отправиться к вам, моя дорогая Катрин, так как в глубине души оставалась со своим братом только для того, чтобы помогать ему и вести дом. Насколько бы ей больше хотелось спокойно жить подле вас и смотреть как подрастают внуки! Но дорога из Дижона до ваших гор длинна, а ее здоровье не позволяло ей такого длительного путешествия. Тогда она воспользовалась моим гостеприимством в старом Шатовилене, который вам хорошо известен. Я Дала ей вашу комнату, и вечерами, засиживаясь допоздна, мы без умолку болтали об одном и том же, как две старые Дурехи, о вас, о ваших малышах и о вашем невыносимом муже. Мы провели вместе столько прекрасных мгновений, ваша мать - такая хорошая женщина...
     Но на пост она сильно простудилась, и с тех пор я вижу, Как она угасает... И я боюсь, потому что с каждым днем она все слабее. И вот я пишу вам с просьбой приехать. Вы молоды, сильны, и дороги вас не пугают. Вы можете проделать это путешествие, которое ей уже никогда не осилить. И если вы хотите ее еще раз обнять, я думаю, вы успеете, если не потеряете слишком много времени! Приезжайте, Катрин! Это я вас об этом прошу, так как она никогда бы не решилась вас просить, а она вас так любит".
     Пергамент выскользнул из рук Катрин, снова свернулся и упал на землю. Лицо Катрин было залито слезами, но она ничего не говорила, не жаловалась. Она только нагнулась, чтобы поднять свиток, и подняла на Жака полный слез взгляд.
     - Письмо помечено третьим числом этого месяца, - сказала она отчетливо. - Вы правы, Жак, мне надо ехать на следующий день! Мне бы так хотелось, так хотелось.., приехать не слишком поздно. Моя бедная мама! Я думала, что она счастлива, спокойна, я была так невнимательна.
     - Вы не могли догадаться...
     - О чем? Что, старея, мой дядя Матье превратится в безмозглого дурака, который не сможет устоять перед какой-то кумушкой, похитрее других? Как он не видит, что этой женщине нужны от него только его экю? И он спокойно дал уйти моей бедной маме, выбросить ее на улицу как нищую. Свою сестру! Свою собственную сестру!
     - Успокойтесь, Катрин! Я знаю, что лучший способ заставить вас забыть о горестях, это дать вам повод для гнева. Но теперь надо подумать об отъезде.., и о том, что надо сделать до него. Я все приготовлю. Но сегодня вечером...
     - Да. Я пойду с вами в замок! Это последнее, что я могу сделать для моего мужа, если он еще жив, и для моих детей, если его больше нет. Так как затем мне необходимо будет выбросить все из головы, чтобы думать только о той, которая; меня призывает и так нуждается во мне.:
     Поздно вечером Катрин и Жак Кер поднимались по пологому склону, ведущему в замок. Перед ним открылась потайная дверь (потерна), как только Жак показал широкую бляху, висевшую на шее.
     Потом они оказались во дворе, где царило не прекращавшееся оживление, и вошли в маленькую красную дверь, за которой была узкая и темная каменная винтовая лестница, едва освещаемая редкими факелами.
     Наконец они пришли в маленькую молельню, затянутую фиолетовым бархатом в золотую сетку, и казалось, что никто не собирался спрашивать, куда они идут.
     - О вас доложили! - объяснил Жак. - А дорога мне хорошо знакома. У нас с королевой часто бывают тайные совещания. Она очень интересуется моими делами, в которых видит грядущее процветание королевства! Кстати, вот и она!
     Через мгновение Катрин уже стояла на коленях, целуя руку, протянутую ей высокой худой бледной женщиной, чья черная вуаль была накинута на высокую золотую корону. Недавняя болезнь оставила глубокие следы на лице Иоланды Арагонской. Ее густые волосы, когда-то черные, стали теперь снежно-белыми и бросали мягкую тень вокруг лица, еще энергичного и красивого, но измученного перенесенными страданиями. Однако глаза сохранили прежнюю живость.
     Без единого слова она подняла Катрин и горячо поцеловала. Затем пристально посмотрела на нее.
     - Бедное дитя! - сказала она. - И когда наконец судьба сжалится над вами? И вместе с тем я не знаю никого, кто больше вас заслуживал бы счастливой и мирной жизни!
     - Я не имею права жаловаться, мадам. Судьба в самом деле послала мне множество испытаний, но она же дала могущественных к великодушных покровителей.
     - Скажем, она дала вам друзей, каких вы заслуживаете. На этот раз я хочу, чтобы вы уехали из города со спокойной душой. Король простит вашего мужа.
     - Ваше Величество.., знает? - удивилась Катрин. Королева улыбнулась и бросила в сторону Жака Кера иронический взгляд.
     - Я прочла этим вечером самое длинное письмо, какое мэтр Жак Кер мне когда-либо адресовал. И поверьте мне, он ничего не оставил в тени. Да, я знаю все. Я знаю, что ваш Арно опять принялся за старое. И чтобы быть откровенной, Катрин, бывают минуты, когда я жалею, что вы не смогли выйти замуж за Пьера де Брезе. Он мог бы обеспечить вам существование, достойное вас. Граф де Монсальви невыносим.
     - Мадам! - воскликнула возмущенная Катрин. - Подумайте, что в этот час он может быть уже мертв.
     - Он? Мертв? Полноте! Вы сами не верите в это, а я тем более. Когда этот человек умрет, обязательно что-нибудь случится: наводнение или землетрясение, не знаю, но произойдет какое-то из ряда вон выходящее событие, о котором все человечество будет поставлено в известность. Не смотрите на меня так, Катрин! Вы очень хорошо знаете, что я права. Эта порода людей, как дурная трава: ее невозможно искоренить. На полях сражений - это герои, но их необузданность невыносима в повседневной жизни, так как им необходимы буря и смятение, чтобы чувствовать себя в форме. А дисциплина - последняя из вещей, которую они принимают.
     - Но тогда Где же он?
     - Этого я не знаю. Но мужчина, который перенес то, что перенес он, и вышел живым, включая лепрозорий и плен у сарацинов, не даст себя глупо убить, где-нибудь в темном лесу деревенскому мяснику. Верьте мне, Катрин, ваш Арно все еще жив. Те, кто хорошо меня знают, утверждают, что я умею заглядывать в будущее, что туманы иногда расступаются передо мной. Это не правда.., или не совсем правда. Однако я вам говорю: уезжайте, не мучая себя, поезжайте к вашей матери, которая больше, чем кто-либо другой, нуждается в вас.
     Воля этой женщины была такой могучей, ее авторитет так велик, что Катрин почувствовала себя увереннее, надежда опять поселилась в ее душе.
     Иоланда Арагонская, по крайней мере на ее памяти, никогда не ошибалась. Уже столько лет она уверенно вытягивала Францию из той пропасти, в которой та оказалась. Никогда она не колебалась в выборе средств, слуг, и всегда последующие события доказывали ее правоту...
     - Тогда, - спросила она робко, - я могу надеяться получить от короля помилование? Иоланда рассмеялась:
     - Получить? О нет, моя красавица! Пусть мессиру Арно тоже достанутся какие-нибудь трудности, и пусть он не перекладывает все на вашу бедную шею. Когда вы его найдете или когда будете знать, где он находится, доставьте ему этот пропуск и отправьте ко мне. Я займусь этим, и он сам пойдет просить прощения у короля Карла. Будьте спокойны: этого прощения он добьется без труда. Ему достаточно будет согнуть колено. И наконец о том, что касается моего внука, пусть это также вас не беспокоит. Я скажу дофину о поразившем вас несчастье, которое вынудило вас уехать. Я ему скажу также о моем полном удовлетворении тем приемом, который он вам оказал.., и объясню некоторые вещи, о которых ему пора знать. Это замечательный мальчик и я возлагаю на него самые большие надежды, но тот, кто захочет его понять, должен будет обратиться в гораздо большей мере к его уму, а он велик, чем к сердцу, которое является тайной.
     Катрин снова опустилась на колени.
     - Госпожа моя королева, - сказала она взволнованно, - каким образом могу я доказать свою признательность?
     У королевы вырвался едва заметный отрицательный жест; спохватившись, она устремила на Катрин задумчивый взгляд.
     - В какую часть Бургундии вы направляетесь? Это не Дижон?
     - Нет, мадам. Это Шатовилен, где графиня Эрменгарда приютила мою больную мать, но это не очень далеко от Дижона, и к тому же я намереваюсь там быть. У меня есть счеты с моим дядей.
     - Правда? Вы поедете?
     - Без малейшего сомнения.., и как можно раньше. Я не люблю затягивать и хочу, чтобы этот старик услышал голос разума.
     - Тогда...
     Королева помедлила еще мгновение. В ее глазах зажегся внезапный свет, и на скулах появился легкий румянец. У нее появилась мысль, мысль, которая ей улыбалась...
     - Мой сын Рене, - сказала она наконец, герцог Лотарингии и король Неаполя, как вы, конечно, это знаете, все еще находится в тюрьме у герцога Филиппа. Он в Дижоне, в одной из башен герцогского дворца.
     - Действительно, - сказал Жак Кер. - Но я знаю также, что к этому часу коннетабль де Ришмон должен был встретиться в Сент-Омере со своим шурином герцогом Бургундским, чтобы обсудить пути освобождения принца.
     Иоланда с сомнением покачала головой.
     - Вы по-прежнему самый информированный человек во Франции, мэтр Кер! Ваши сведения верны. Действительно, король и я попросили Артура де Ришмона заняться этим, но в глубине души, должна вам сказать, я не думаю, что он немедленно добьется освобождения. Герцог равнодушен к идее крупного выкупа.
     - Но ведь он нуждается в деньгах. Не готовится ли он напасть на взбунтовавшийся Кале?
     - Это так. Но у него есть деньги. Буржуа Гента широко, открыли свои кошельки и чистят оружие, чтобы помочь ему в этом предприятии. Коннетабль сделает все, что в его силах, но я чувствую, что час свободы моего сына еще не наступил. И вот, Катрин, если вы поедете в Дижон, то доставите большую радость моему материнскому сердцу, согласившись отвезти ему письмо. Вы сохранили при бургундском дворе большое влияние.., даже если вы там не служите. Во всяком случае, вас допустят к узнику и разрешат передать мое письмо.
     Катрин протянула руку.
     - Давайте мне письмо, мадам, я клянусь, что оно дойдет по назначению!
     Иоланда подошла к молодой женщине, взяла ее лицо руками и поцеловала в лоб.
     - Спасибо, дитя мое. Вы сторицей вернули мне ту малость, что я делаю для вас! Можете не бояться, я вытащу вашего Арно из затруднительного положения, и ему не придется даже ехать сюда. Может случиться, что он помирится с королем, почти не покидая своего дома.
     - Как это?
     - Король вскоре уедет из этих мест и отправится в путешествие по Гиени, Лангедоку и Провансу. Он заставил долго упрашивать себя, так как не любит путешествий... К тому же смерть графа де Фуа, который отдал Богу душу четвертого мая, делает это путешествие необходимым и срочным, так как надо урегулировать вопрос о наследстве. И к тому же Лангедок нуждается в помощи, так как живодеры и наемники опустошают страну кто как может... Кородь должен отправиться туда, чтобы наказать их и восстановить мир. Он будет проезжать Овернь. Продолжение кажется мне ясным. Теперь поезжайте, - заключила она, протягивая руку Катрин, склонившейся в глубоком реверансе, - я напишу письмо и прикажу его отнести этой же ночью к мэтру Керу! Завтра я увижу вас, мой друг, - обратилась она к негоцианту. - Мы вместе составим счет этих празднеств...
     Катрин и ее провожатый ушли так же быстро, как и пришли. По дороге Жак не переставал давать советы своей спутнице. Он снабдит ее всем необходимым; но она должна продержаться как можно дольше. Местность, которую ей предстояло пересекать, была опасной, полной засад, поскольку живодеры опустошали не только юг Франции.
     - У вас будет оружие и эти два юноши. Но я хочу дать вам эскорт...
     Она вздрогнула и посмотрела на него так, словно очнулась ото сна. На самом деле она его слушала, но слово "эскорт" ее потрясло.
     - Эскорт? К чему? Гораздо легче проехать незамеченным втроем, чем вдесятером..
     - Но вас сопровождают юноши, храбрые, конечно, но совершенно лишенные опыта владения оружием!
     - У меня нет ни малейшего желания давать бой. Я знаю, как путешествовать по этим областям. Я это уже проделывала, когда ехала из Оверни, и даже совершала путешествие из Шатовилена в Орлеан, во время осады. Не бойтесь, я сумею быть осторожной...
     Она замолчала, не имея больше желания говорить. В руке она крепко сжимала пропуск, который ей Иоланда вручила для Арно. Вот что было важно! Вот зачем она приезжала. Теперь она могла с легким сердцем заняться приготовлением к отъезду. Доверие к Иоланде, благодарность полностью овладели ее душой.
     Жак тоже ничего не говорил. Недовольный, чувствуя ревность от того, что она снова от него ускользает, а Арно де Монсальви опять торжествует, он смотрел на нее с глухим отчаянием. Ее глаза блестели как звезды только потому, что она спасла голову человеку, не зная, где он сейчас находится, человеку, который, не задумываясь, может ввергнуть свою жену и семью в самое отчаянное положение. А завтра она уедет, чтобы пересечь страну, кишащую опасностями, в единственной надежде в последний раз обнять мать, рискуя приехать слишком поздно.
     Но она была готова на все ради тех, кого любила.
     "Если бы хоть один день.., один-единственный день она могла бы меня любить также! Я был бы человеком самым богатым и самым счастливым в мире! Но она любит другого, и я ему завидую, я его ненавижу... Я хочу видеть его мертвым!" - думал Жак Кер.
     Он пожал плечами и горько улыбнулся. Это было правдой, он ненавидел Арно де Монсальви.., но на следующий день он разошлет своих многочисленных агентов по всему королевству с целью его найти. Только для того, чтобы не видеть, как Катрин плачет...

Глава двенадцатая

ТОПОР И ФАКЕЛ

     Лес пылал. На черном мутном небосводе поднималась красная туча, которую прорезывали длинные языки пламени. Густой дым окутывал еще не тронутые верхушки деревьев, раскачивающиеся от поднявшегося ветра.
     Эта ночь была создана для Дьявола! Воздух был удушающим, с едким запахом горящей древесины и горелого мяса.
     Где-то, в самой сердцевине пожара, еще были слышны долгие прерывистые жалобы, стоны, исторгаемые из страдающих тел, у которых больше не оставалось сил кричать. Время от времени раздавались угрожающие раскаты грома словно небесное предупреждение, но они только на мгновение покрывали ужасный шум, доносившийся из разоренной деревни...
     Притаившись в густых зарослях, путешественники не решались пошевелиться, старались даже задерживать дыхание, словно бандиты могли их услышать. Катрин закрыла глаза и прижала ладони к ушам, чтобы больше не видеть, не слышать, укрыться от страха и усталости. Она, не представляла, что это утомительное путешествие с бешеной скачкой окончится сошествием в преисподнюю, этим ужасом.
     Кошмар начался, как только они переехали Луару, в Жиене. До тех пор путешествие по пескам и равнинным лесам Солони было монотонным. Но потом... Опустошенные земли, разоренные, сожженные деревни, истребленный урожай, обугленные развалины, полуразложившиеся трупы, гниющие, лицом к небу, оставленные без погребения, осыпающиеся стены монастырей, снесенные замки, стены которых оказались достаточно сильными, чтобы оказать сопротивление банде, оскверненные колодцы, распираемые сваленными туда трупами, - все это было делом рук тех, кого в страхе называли живодерами.
     Они были еще более жестокими, чем когда-то Большие Компании, появившиеся несколько недель спустя после подписания Аррасского договора, положившего конец войне Франции с Бургундией.
     Это были люди войны, находящиеся на службе у того или другого военачальника. Мир для них означал спок