ы их смачивать.
     Через два часа беглец и несколько головорезов, превративших ночные улицы Дижона в вертеп, были задержаны, но не в лепрозории, а на соседней ферме, где разместилась прислуга из таверны Жако де ля-Мера. Они были закованы в цепи и под охраной доставлены в тюрьму.
     В этот день сомнительное заведение даже не открыло ставни. Простая табличка украсила входную дверь. Она гласила, что из-за похорон в провинции таверна несколько дней будет закрыта.

Глава пятая. СОШЕСТВИЕ В АД

     Площадь Моримон, лобное место Дижона, имела странный, жутковатый вид. На ней было установлено специальное приспособление - острое, как нож гильотины.
     Посреди площади, прямо напротив могущественного аббатства Моримон, возвышался сам эшафот - прямо-
     Угольное двухметровое сооружение с двумя лестницами по бокам.
     На этом постаменте из почерневшего дерева, блестящем от запекшейся крови, был установлен крест. По обе стороны эшафота находились виселица и колесо, похожее на остов катафалка. Орудия смерти уже не пугали привыкших ко всему людей. Более того, это место стало их излюбленным местом развлечений, когда одному или нескольким приговоренным к казни случалось играть первую роль.
     В это серое ненастное осеннее утро площадь была черна от народа. Зрители разместились даже на крышах редких домов и на мельнице.
     Ожидаемое представление обещало быть необычным и интересным. На этот раз мэтр Арни Синьяр, дижонский палач, задумал сварить приговоренных живьем. Котел использовался редко, он предназначался фальшивомонетчикам и дорожным грабителям.
     Городские жители решили ничего не пропустить. Публика, отгороженная ровным кордоном вооруженных солдат в шлемах, завороженно смотрела на палача и его подручных. Мэтр Синьяр был одет в облегающие штаны кроваво-красного цвета, заправленные в черные кожаные сапоги; голову его покрывал красный капюшон. Он был похож на дьявола со своими узловатыми руками, на которых извивались, словно синие гадюки, проступившие вены. Палач наполнил огромный медный котел водой и маслом и зажег огонь.
     - Неужели они собираются бросить живых людей в эту кастрюлю? - прошептал Беранже, дергая Готье за рукав. - Я не уверен, что хотел бы смотреть на это.
     Юноши устроились на невысоком каменном парапете, окаймляющем Сюзон. Таким образом они, особенно Готье, который был намного выше своего юного друга, оказались в выгодном положении по сравнению с людьми на площади. Бывший студент дружески похлопал пажа по плечу.
     - Я тоже, - ответил он с ободряющей улыбкой. - Но мы здесь не для того, чтобы любоваться этой каннибальской расправой, а посмотреть, не произойдет ли что-нибудь важное, не попытается ли Дворянчик спасти своего человека из котла Люцифера. Как раз на это и рассчитывает сеньор де Руссе. Посмотри, он там, около судейской трибуны. Он не только удвоил число лучников, поставив своих людей, но и сам вооружился, словно собирался покорить провинцию. Капитан плохо выглядит и не перестает вглядываться в толпу. Он кого-то высматривает. Если хочешь знать мое мнение, я Уверен, что ему так же приятно, как и тебе, вдыхать этот ужасный запах масла, ему все равно" - повесят или выпотрошат преступника, в любом случае лучше, чем сварят живьем. Руссе надеется, что Дворянчик вылезет из своей норы, и он сможет рассчитаться с ним.
     - Ты думаешь. Дворянчик придет?
     - Это зависит от того, насколько ему дорог преступник. Но я в этом сильно сомневаюсь. Мы здесь уже три недели, и король Рене по-прежнему жив. До сих пор заговор не удался. Я не думаю, чтобы Роберт легко смирился с поражением, к тому же оно второе после Шатовилена. Появиться здесь - это безумие, но, может, у него достаточно сил справиться со всем гарнизоном, тогда он быстро овладеет городом!
     - Пошли отсюда, ты же сам говоришь, что здесь ничего не произойдет!
     - Я не говорил, что ничего не произойдет, я сказал, что не уверен. Ты же сам видишь, сейчас невозможно сделать и шага. О! Кажется, ведут смертников!
     Стало светать, колокола соседней церкви Святого Иоанна пришли в движение, огласив город мелодичным перезвоном. Болезненная дрожь овладела толпой. Беранже свернулся калачиком на парапете.
     - Я не хочу этого видеть! Достаточно, что я услышу...
     Ничего не ответив, Готье, наоборот, поднялся на цыпочки. На площадь въехали две ломовые лошади, окруженные лучниками. Каждая тащила клетку с привязанным к ней полуголым мужчиной.
     Участь этих людей была так ужасна, что толпа, обычно выкрикивающая проклятия и непристойности, на этот раз хранила гробовое молчание. Слышны были удары колокола да потрескивание костра.
     Готье нашел Жака де Руссе сидящим верхом на лошади. Капитан не обращал ни малейшего внимания на смертников, он по-прежнему наблюдал за толпой, надеясь на появление Дворянчика. Если отравитель короля попадет в котел, то это все благодаря Руссе, который руководил приговором судей, настояв на том, что преступники были фальшивомонетчиками.
     Нельзя же объявить народу, что была совершена попытка убить короля, и она чуть было не удалась. Такое заявление поставило бы командующего дворцовой гвардией в сложное положение.
     Заодно с отравителем осудили и мнимого Филиберта Ля Верна, которого, как выяснилось на следствии, в действительности звали Колен Длинный: он недавно избежал правосудия, лионского котла, куда его завел талант изготовлять фальшивые пистоли.
     Лошади остановились у котла. Смесь воды и масла в нем уже кипела, разбрызгивая обжигающие капли. Между двух клеток, скрестив руки на распятии, стоял монах и молился за смертников. Подручные палача отвязали преступников. Филиберт, рыдая, умолял сжалиться над ним, другой же смертник, казалось, оцепенел или безучастно ожидал чего-то.
     Вдруг глаза Готье заметили в толпе профиль, виднеющийся из-под черного капюшона. Это была Амандина. Бледная, с сжатыми губами и пылающим взором, она приготовилась к смерти своего любовника. Она не плакала. Каждая клеточка ее существа источала беспомощную ненависть. Готье решил, что она вправду любила своего псевдо братца, ибо осмелилась появиться в толпе с непокрытым лицом;
     Ведь ее по-прежнему разыскивали. Ни за что на свете, несмотря на все ее прегрешения, юноша не выдал бы эту женщину, она сама себя подвергла самому страшному наказанию...
     Погрузившись в размышления, Готье не мог оторвать глаз от Амандины; она почувствовала, что на нее смотрят, обернулась и на какой-то миг их взгляды пересеклись. Видимо, она его узнала, так как сразу же глубже натянула капюшон, отступила назад и исчезла.
     Колокола умолкли.
     - Еще не все? - спросил Беранже бесцветным голосом. Он не только закрыл лицо, но и заткнул уши.
     - Лучше бы я остался с госпожой Катрин, а тебя отпу... Вдруг он еще больше съежился и застонал в ответ на страшный вой несчастного Филиберта. Арни Синьяр и его подручные бросили его в котел.
     Толпа, казалось, тоже съежилась.. Конь Руссе загарцевал, когда палачи схватили второго смертника.
     - Сейчас или никогда! - выдохнул Готье, ставший одного цвета со своим серым камзолом: с него градом катился пот, как будто он чувствовал жар костра.
     Но ничего не произошло. Во второй раз послышался вой, еще страшнее первого, и тошнотворно запахло вареным мясом. Роберт де Сарбрюк не счел нужным применять силу Для спасения своего товарища от ужасной смерти.
     - Я так и думал, - пробормотал Готье себе под нос, - Дворянчик не покончил с пленником Новой башни и потому предпочитает не обнаруживать свое присутствие.
     Пистоль - старинная золотая монета (здесь и далее примечаниг переводчиков.
     Как только нечеловеческие крики умолкли, Готье спустился со своего пьедестала и наклонился к Беранже, хлопая его по плечу.
     - Все кончено, - сказал он. - Мы можем уходить. Не так легко, сын мой, приобрести желудок мужчины, - добавил он, увидев позеленевшее лицо подростка. - Когда ты станешь рыцарем и отправишься на войну, тебе еще придется увидеть...
     - На войне пленных не варят живьем!
     - С ними иногда поступают еще хуже! Может, ты забыл Монтрибур... и подвиги капитана Грома?
     Беранже сделал вид, что не понял намека. Он знал, что его друг ненавидел Арно де Монсальви. Беражне считал того своим господином и не одобрял нынешнего поведения, но все-таки не осуждал его. Лучше было сменить тему разговора, и юноша попытался улыбнуться.
     - Я готов! - поднявшись, ответил он. - Пошли отсюда.
     Легко сказать! Толпа не двигалась с места, поскольку спектакль еще не закончился. Предстояло увидеть, как мэтр Синьр и его первый помощник вскарабкаются на эшафот рядом с котлом и при помощи длинных крючков вынут обваренные тела преступников. Их перевезут на дорогу рядом с Ушскими воротами, прицепят на виселице и оставят разлагаться в назидание прохожим. Оба юноши приготовились и это терпеливо вынести, как вдруг одно из свинцовых облаков, с утра нависших над городом, разразилось ледяным ливнем. Толпа зашевелилась. Началась давка, и Готье с Беранже оказались прижатыми к парапету. Они вынуждены были ждать под проливным дождем. Юноши не заметили небольшой отряд, приближающийся по берегу реки под прикрытием каменной стены...
     Как раз в то время как толпа схлынула и они могли, наконец, двинуться с места, их схватили чьи-то невидимые грубые руки.
     Никто не заметил, как минутой позже их увозили, слов-, но неподвижные мешки, в неизвестном направлении.
     Ни за что на свете Катрин не согласилась бы участвовать в варварском зрелище на площади Моримон. К тому же, зная заранее, как Беранже отреагирует на смерть в одном из самых диких ее проявлений, она сделала все, чтобы помешать ему пойти с Готье. Но паж, догадавшись, что у его друга было серьезное основание туда пойти и что поход был не безопасен, решился не отпускать его одного.
     Катрин вынуждена была сдаться. Ей же необходимо было перед отъездом из Дижона заняться делами дядюшки. Здоровье его внушало опасения: после двухдневной эйфории больной погрузился в оцепенение. Он отказывался от пищи, и в течение нескольких дней Катрин думала, что старик долго не проживет.
     Но, к счастью, тревога оказалась ложной. Крепкое здоровье спасло Матье и на этот раз. Благотворную роль сыграл и заботливый уход Бертиль, которая с каждым днем все сильнее привязывалась к больному. Катрин начала уже задаваться вопросом, не закончится ли все это женитьбой, что было для всех не лучшим решением.
     В день казни молодая женщина выехала за город на одну из дядюшкиных ферм, чтобы разрешить там возникший спор.
     Она убедилась, что дела Готрэна не пострадали от вмешательства Амандины Ля Верн, так как та собиралась стать единственной наследницей и мудро вела хозяйство.
     Возвращаясь из поездки, Катрин подумала, что надо сегодня же вечером с Бертиль и Симоной поговорить о будущем дядюшки. Из-за Матье она и так надолго задержалась в Дижоне. Да и вообще она устала заниматься делами других, в то время как ее собственные были так плохи.
     Когда Катрин выезжала из Шатовилена, она лишь немного отставала от Арно, и если бы ей не надо было мчаться на помощь пленному королю, спасать от смерти дядю и возвращать его на путь истинный, ведущий к спокойной старости, она бы уже наверняка догнала своего супруга. Состоялось бы еще одно бурное объяснение, но она бы покончила с недоразумениями, ревностью, обидами...
     Графиня де Монсальви чувствовала в себе достаточно сил, чтобы открыть ему глаза и вырвать из обманчивых иллюзий относительно новоявленной Жанны д'Арк. Она провела несколько дней рядом с Орлеанской Девой и могла развеять двусмысленность, заставив самозванку снять маску. Уже сейчас все бы вернулось на круги своя, и они вместе поспешили бы домой, чтобы провести Рождество со своими Детьми. Но лишь Богу известно, где сейчас Арно. Богу... или дьяволу.
     Всегда, когда Катрин думала о муже, она не могла разобраться в своих чувствах. Конечно, она его по-прежнему любила, так как эта любовь умерла бы лишь вместе с ней, но чувство ее уже не было столь кристально чистым, как в первые годы. Ревность, возмущение жестокостью Арно, обида за недоверие к ней смешивались с жалостью матери к своему несчастному чаду. Арно выжил, но затянулись ли раны на его теле и в его душе? Это как раз больше всего и волновало Катрин. Чтобы узнать, что с ним, она и ехала в Лотарингию.
     К тому же через несколько дней Симона де Морель собиралась уехать из Дижона с детьми и половиной домочадцев. Она отправлялась в Лилль к герцогине Изабелле, пригласившей ее на рождественские праздники. Катрин собиралась проехать часть пути вместе. Вот почему пора было заканчивать хлопоты с дядюшкой.
     "Сегодня же вечером я поговорю с Симоной!" - пообещала она себе.
     Остановившись перед входом в дом, украшенным резной каменной оградой, она увидела Бертиль.
     Укрывшись черной мантией от ветра, та, казалось, ждала кого-то, вглядываясь в ночные тени. Она стояла здесь давно. Нос ее уже покраснел, она потирала руки, чтобы согреться.
     Передав мула сопровождающему ее слуге, Катрин пошла к Бертиль.
     - Кого вы здесь высматриваете? Я надеюсь, не меня?
     - Нет, госпожа графиня, не вас, хотя я очень рада, что вы вернулись, а ваших мальчиков, конюха и пажа! Их нет целый день, они даже не пришли на обед, которым, однако, очень дорожат.
     - Они все еще не вернулись? Но ведь казнь была рано утром!
     - Вот именно. Еще задолго до полудня мэтр Синьяр приготовил свое жаркое, и те неверные вошли к Люциферу. А юноши до сих пор не показывались.
     - Но где же они могут быть?
     - Понятия не имею. Я послала слуг на площадь Мо-римон. Они вернулись, ничего не узнав. Признаюсь, я таила надежду, что они поехали, встречать вас. Но вы приехали без них.
     - Вы слишком добры, беспокоясь об этих двух оболтусах, - недовольно воскликнула Катрин. - Я умоляю вас вернуться в дом. Вы простудитесь и тем самым лишь усугубите их вину.
     - А вы не волнуетесь?
     - Да нет, Готье - отчаянный парень, он сует свой нос в самые неподходящие места, а Беранже следует за ним словно тень. Пойдемте! Они скоро появятся.
     Бертиль, следуя за Катрин, бранила безрассудную молодежь. Войдя в дом, Катрин поцеловала дядю и отчиталась о поездке. Затем поднялась в свою комнату, чтобы перед ужином привести себя в порядок.
     Но когда совсем стемнело и наступило время ужина, она начала волноваться, так как юноши до сих пор не вернулись.
     Ужин был тягостным, несмотря на предпринимаемые Симоной усилия, чтобы успокоить ее, поддержать разговором и услышать от гостьи похвалу ее кухне. Катрин выпила лишь немного бульона. С каждой минутой ее тревога возрастала, и она не могла есть. Со вздохом облегчения Катрин вышла из-за стола, приблизилась к горящему камину. Было бы хорошо подольше посидеть здесь, если бы не снедающее беспокойство.
     - Может, послать за сеньором Руссе? - предложила Симона. - Вы так взволнованны, моя дорогая, что я не представляю, как вы проведете ночь, если эти двое вскоре не прибудут.
     - Это не поможет. Мы же не знаем, где искать. Да и что можно сделать среди ночи? Все-таки я надеюсь, что они появятся с минуты на минуту.
     - В любом случае, если они не вернутся до рассвета, я пошлю к сеньору Пьеру Жирарду, городскому судье, чтобы он организовал поиски. К тому же это скорее в его ведении, чем в ведении дворцовой охраны.
     Подруги обнялись и разошлись по своим комнатам. Поднявшись к себе, Катрин открыла деревянные ставни и выглянула в окно. Мрак ночи притягивал ее, подобно магниту. Острые крыши домов четко вырисовывались на черном небе. Улица походила на колодец. Вечером шел дождь, и капли еще продолжали назойливо стучать по лужам.
     Было холодно, но Катрин задыхалась. Не закрывая окна, она отошла в глубь комнаты, чтобы расстегнуть платье, не решаясь, однако, раздеться. Она знала, что не уснет, пока не узнает о судьбе своих юных слуг, особенно о Беранже, который был, в сущности, еще ребенком и к которому она испытывала чуть ли не материнские чувства.
     Тревога вновь овладела ею. Зная, как она будет беспокоиться о паже, Готье никогда не допустил бы, чтобы госпожа графиня сильно волновалась. Значит, случилось... что-то серьезное. Но что?
     Катрин вдруг вспомнила, что церковные колокола отзвонили в последний раз, и ее широко открытое, освещенное окно может послужить поводом для штрафа. Она наклонилась было, чтобы задуть свечу, как что-то тяжелое глухо стукнуло о пол ее комнаты.
     Она подняла камень среднего размера, обернутый в бумагу. Руки ее похолодели, а сердце принялось так учащенно биться в груди, как будто предчувствовало несчастье. Она развернула узкий листок.
     Текст, написанный крупным, неровным, но ясным почерком, был прост. Всего несколько строк, но таких страшных, что ей пришлось сесть, чтобы уловить их смысл.
     "Если вы хотите увидеть ваших слуг целыми и невредимыми, следуйте за посланником, он вас ожидает на улице. Выходите из дома тихо, не говоря никому ни слова. Не пытайтесь схватить посланника и заставить его говорить.
     Он глухой и не умеет писать. Если через час вы не придете, юношам отрубят одну руку, потом, если не поспешите, другую, а потом голову. Не медлите!"
     Слезы застряли в горле Катрин. Внезапно она почувствовала приступ тошноты. Она согнулась пополам, грудь коснулась колен, как будто бы ее ударили в живот. В доме подруги она внезапно почувствовала себя страшно одинокой и безоружной в этом беспощадном мире мужчин.
     Ей нечем было защищаться, кроме слабых женских рук и женского сердца. Что еще от нее потребуют за жизнь и свободу ее мальчиков? Больше всего ее пугала неизвестность. Сделав над собой усилие, Катрин встала. Тошнота прошла.
     Некогда было печалиться о себе, надо было спешить чтобы другие не пострадали из-за ее слабости.
     Неуверенным шагом она подошла к окну и, вглядываясь в темноту, увидела черную тень, подающую ей сигнал куском белой материи. Это был посланник.
     Катрин поняла, что ее заметили, и дала знак, что спускается. Графиня привела себя в порядок, закуталась в черную накидку с капюшоном и задула свечу.
     Готье показал ей когда-то, как через кухню выйти из дома незамеченным. Он даже смазал маслом задвижку.
     Катрин не знала, удастся ли ей вернуться живой из этого опасного путешествия, и потому оставила на виду на кухонном столе записку. Дрожа от страха, Катрин вышла из дому. Дверь бесшумно отворилась, и она очутилась на улице. Сильный ветер разгонял, облака. Ей показалось, что стало чуть светлее. Она без труда заметила очертания того, кто ее ждал с белым лоскутом в руке. Это все, что она могла различить в темноте, остальное представляло собой нагромождение грязного тряпья, от которого исходило зловоние.
     Когда Катрин подошла к посланнику, он спрятал лоскут и знаком приказал женщине следовать за ним. Они долго шли вдоль домов. Затем повернули к площади Моримон. И это показалось Катрин страшным предзнаменованием - она перекрестилась дрожащей рукой. Человек привел ее к берегу Сюзона и посадил в лодку, спрятанную под аркой небольшого мостика. Когда Катрин увидела в тоннеле открытую решетку, она сразу поняла цель этого ночного путешествия по смердящей речушке.
     Лодка бесшумно проплыла под сводами моста и приблизилась к прекрасным Ушским воротам: там Сюзон впадал в реку, питающую городские каналы.
     Проводник развернул лодку в направлении мельниц, находящихся на правом берегу. Огромные лопасти колес с шумом ударяли по воде. Стоящая с краю полуразрушенная мельница была скрыта от глаз буйной растительностью. Около нее находилась полу развалившаяся постройка.
     Катрин, как и всем жителям Дижона, была известна эта мельница, прозванная Мельница-Пепелище, где, как говорили, водились привидения. Она пользовалась такой же дурной славой, как и старая ферма, которая во время чумы служила больницей. Хотя больницей трудно было назвать это убогое прибежище зараженных чумой. Они приходили сюда, гонимые страхом своих близких, и находили здесь пристанище в ожидании смерти, если им приходилось ее ждать: ведь чума поражала подобно молнии.
     З