ла  о  вас.  Я
спрашивала себя, что с вами стало и почему вы не даете о себе знать?
   - Ваше Императорское Высочество знает о том,  что  отъезд  в  Болонью
шевалье Прокеш-Остена привел к провалу наших планов бегства?..
   - Я узнала об этом, но, признаюсь, ничего не  поняла.  Разве  герцогу
так уж необходим был Прокеш?
   Достаточно было узнать, в каком лагере он собирается сражаться...
   - Конечно! Но в этот момент говорили лишь о восстании  в  итальянских
городах и о возможном вступлении.., герцога  Рейхштадтского  на  престол
Модены, которое могло дать толчок для.., другого.
   - Неужели вы настолько доверчивы, что придали значение этой  легенде?
Хоть  на  мгновение  поверить  в  то,  что  Меттерних  может  приоткрыть
клетку?.. Я вижу, что вы поверили, но опровержение пришло  очень  скоро.
Что вы с тех пор предприняли?
   - Боюсь, что немного, Ваше Высочество! Во-первых, нам было невозможно
снова встретиться с принцем.., во-вторых, мы потеряли человека,  который
был душой, если можно так выразиться, нашего заговора.
   Мы растерялись...
   - Очень жаль, но теперь, как я вижу, вы решили  начать  все  сначала,
поскольку вы здесь. Чего вы ждете от меня?
   - Мы хотим, чтобы вы, Ваше  Высочество,  помогли  нам  встретиться  с
принцем. Всего один раз! Он ведь иногда приходит сюда.
   В голубых глазах Софии засветились искры гнева.
   - Никогда! Он полностью поглощен  своим  новым  делом.  О,  Меттерних
знает, что делает! А наш молодой птенец считает, что он на свободе, имея
под своим началом несколько сотен солдат, с которыми  он  упражняется  в
военном деле. И все это, - добавила она  с  нескрываемой  горечью,  -  в
звании, недостойном его  высокого  происхождения.  Оказавшись  вне  стен
Хофбурга, Франц воображает, что дышит свободней, но я-то  знаю,  что  он
отдает слишком много сил этому второстепенному занятию, растрачивая свое
здоровье, которое у него и так не из лучших.  А  мне  бы  так  хотелось,
чтобы его мечта осуществилась! Но, к сожалению, я бессильна!
   Слезы появились на глазах Фелисии. Она с трудом отказалась  от  того,
чтобы взять за руку эту молодую несчастную женщину, как она сделала  бы,
если бы это были Гортензия или Мария...
   - Если он придет сюда, Ваше Высочество, можем ли мы  рассчитывать  на
вашу помощь?
   - Вы же знаете, что да. У вас есть какой-то план?
   - Надеюсь. Было бы недурно, чтобы, скажем, на следующей  неделе  Ваше
Высочество  изъявили  желание  посмотреть  последние   модели   нарядов,
присланных из Парижа. Мадемуазель Пальмира, одна из наших, пришла бы  во
дворец в сопровождении продавщицы...
   Они бы принесли также галстуки, шарфы, перчатки, все  то,  что  может
понравиться элегантному молодому человеку...
   - Значит, молодой человек должен прийти?
   - Да поможет мне бог, я надеюсь, что он придет...
   - Будем надеяться! И эта продавщица.., это будете вы?
   - Нет. Я слишком настойчиво добивалась аудиенции с вами.  Меня  могут
узнать. Это будет мадам де Лозарг...
   - Она так же способна убеждать, как и вы?
   - Надеюсь. Но ее задачей  будет  только  передать  послание.  Что  же
касается вас, Ваше  Императорское  Высочество,  то  вам  предстоит  лишь
отвести этих двух женщин к принцу.
   Фелисия очень беспокоилась, примет ли эрцгерцогиня их план, но улыбка
Софии успокоила ее: это была верная союзница. Эрцгерцогиня  любила,  но,
как все великодушные люди, она готова была  пожертвовать  своей  любовью
ради славы любимого человека. А может, она заглядывала в  будущее?  Если
волей случая она останется вдовой, то судьба могла  бы  ее  возвести  на
трон Франции...
   Может быть, София уловила те мысли,  которые  промелькнули  в  голове
гостьи? Во всяком случае, она  вновь  обрела  свой  величественный  вид,
который был ей свойствен. Если  какая-то  женщина  и  была  создана  для
трона, то именно она...
   - Я буду очень страдать, когда он уедет, - сказала она. - Но  мужчина
должен идти к цели, ради которой он был рожден. Когда Франц уедет, я всю
себя посвящу своему сыну и без устали буду делать  все,  чтобы  он  стал
Карлом Пятым. До скорой встречи, княгиня Орсини!
   Аудиенция  была  окончена.  Фелисия  встала,  с  искренним  почтением
склонила колено и поцеловала руку Софии. Потом  медленно  направилась  к
фонтану с наядами, где ее ждала фрейлина, проводившая ее сюда.
   В  душе  ее  родились  надежда  и  некое  чувство   дружбы,   впервые
появившееся в отношении  одного  из  членов  семьи  императора  Австрии.
Правда, София была из Баварии...
   Выйдя из дворца, она приказала  Тимуру  отвезти  ее  в  Кольмаркт,  к
Пальмире. Она провела  там  добрый  час,  разглядывая  кружева,  капоры,
шляпки из итальянской соломки. Но разговор двух женщин был далек от этих
пустяков...
   Три  дня  спустя  они  узнали   от   Мармона,   как   всегда   хорошо
информированного, что принц  Франсуа  примет  участие  вместе  со  своим
полком в маневрах, которые будут проходить возле Хофбурга. Это был давно
ожидаемый случай, так необходимый Фелисии,  и  за  полчаса  до  прибытия
войск Гортензия, Фелисия и Пальмира уже были среди  толпы  зевак.  Венцы
любили военные парады,  так  же,  как  пикники  и  большие  процессии  в
праздник Святой Анны. Они испытывали законное чувство гордости при  виде
войск, оценивая по достоинству прекрасную выправку и ровность строя.
   Женщины и девицы были особенно охочи до таких зрелищ,  поэтому  всюду
мелькали розовые, голубые, желтые  или  белые  платья  среди  элегантных
мужских костюмов, которыми так славилась Вена.
   В этот день  откуда-то  пришел  слух,  что  на  параде  будет  герцог
Рейхштадтский, поэтому женщин было особенно много. Много молодых  сердец
начинали громко биться при виде этого красивого принца,  чья  несчастная
судьба особенно привлекала к нему внимание, создавая ему ореол мученика.
Отца его ненавидели, но маленький Наполеон, как  говорила  Вильгельмина,
заставлял забывать о черных днях и привлекал  к  себе  сердца.  Ни  один
эрцгерцог не мог соперничать с ним в красоте и элегантности.
   Ровные ряды марширующего войска заслужили свою  долю  энтузиазма,  но
все ждали его, и это стало ясно, когда он выехал вперед на своей вороной
кобыле. Появление принца было встречено восторженными криками.
   На нем были белый облегающий мундир и голубые, отделанные  серебряным
галуном  брюки,  на  голове  красовалась  черная,   отделанная   золотом
треуголка, на груди блестели звезды  многочисленных  орденов.  На  поясе
висела кривая сабля, принадлежавшая когда-то генералу Бонапарту. Все это
великолепие делало Франца каким-то сказочным принцем.
   Его лошадь шла танцующим шагом, а сам всадник, не обращая внимания на
свиту, улыбался всем, отвечая на приветствия и крики.
   - Как он прекрасен! - восторженно проговорила Гортензия.
   - Как он худ! - возмутилась Фелисия. - Он очень похудел  с  тех  пор,
как я его последний раз видела...
   - Какой он бледный! -  простонала  Пальмира.  Но  она  уже  бросилась
вперед, к принцу, нисколько не заботясь о том,  что  могла  попасть  под
копыта коней, и с  криком:  "Да  здравствует  герцог  Рейхштадтский!"  -
протянула ему маленький букетик роз, который до того был приколот  к  ее
поясу.
   - Возьми его, мой прекрасный принц! Он принесет тебе счастье!
   - Я уверен в этом, получив его от столь красивой женщины!
   Он взял цветы, а с ними и записку, которую передала ему Пальмира.  Но
ее уже стали теснить  от  принца,  хотя  и  негрубо,  так  как  отовсюду
слышались аплодисменты женщин, приветствовавших ее  смелый  поступок  и,
может быть, жалевших, что сами не решились на такое. И вскоре  Пальмира,
разрумянившаяся  и  задыхающаяся,   со   сбившимся   шелковым   капором,
украшенным букетиком ландышей, присоединилась к своим  подругам,  весело
отвечая на поздравления, сыпавшиеся со всех сторон.
   - Я не могла устоять, - смеясь, объясняла она.  -  Это  было  сильнее
меня! Он такой очаровательный!
   Гортензия и Фелисия притворно побранили ее  за  такой  риск,  но  она
пожала плечами и ответила как затверженный урок:
   - Мне нечего было бояться, ведь он такой великолепный наездник!.. И к
тому же это было так забавно!
   Волнения, вызванные этим  небольшим  инцидентом,  улеглись.  Внимание
было вновь привлечено к принцу, который удалялся и  нюхал  букетик  роз,
прежде чем приколоть его себе на пояс, и к солдатам,  направлявшимся  на
позиции. Инспекционные маневры должны были  вот-вот  начаться...  И  три
молодые женщины воспользовались этим, чтобы удалиться.
   - Вам удалось? - спросила Фелисия, когда они подошли к карете.
   - Да. Записка у него. Он нисколько не удивился.
   Наверное, подумал, что это любовная.
   - В таком случае он ее не прочтет! - воскликнула Гортензия.
   - Ну что вы! Такие, как он, всегда читают письма от женщин. Хоть один
раз, прежде чем выбросить. Но  с  этой  запиской  будет  по-другому.  Он
должен ее сжечь...
   Действительно, это была далеко не любовная записка.  Там  было  всего
несколько слов: "Приезжайте  скорее  в  Шенбрунн.  Речь  идет  о  судьбе
Империи..."
   - Остается только ждать, - заключила Фелисия.
   Они ждали пять дней. Эти пять дней показались  им  вечностью.  Но  на
шестой день девочка - ученица  Пальмиры  принесла  им  письмо  от  своей
хозяйки: эрцгерцогиня София просила модистку прибыть назавтра во  дворец
Шенбрунн, чтобы представить новинки моды.
   - Теперь, - сказала Фелисия Гортензии, - пришла ваша  очередь  играть
роль! Сегодня вечером Тимур отвезет вас к  Пальмире,  вы  переночуете  у
нее, чтобы завтра утром быть вполне готовой к выполнению своей миссии.
   Наутро, после сильной грозы,  небо  было  затянуто  тяжелыми  тучами,
которые принесли некоторую прохладу. Карета Пальмиры с двумя женщинами и
горой коробок  проследовала  через  ворота  дворца.  На  колоннах  ворот
красовались наполеоновские орлы, напоминавшие о приезде Наполеона  после
Ваграма и сохранившиеся с тех пор. Возможно, благодаря их красоте.
   Но это показалось Гортензии добрым предзнаменованием.
   Сердце ее билось несколько учащенно, хотя она не испытывала  никакого
страха. Это было скорее от волнения, вызванного всей их авантюрой, и  от
предстоящей встречи с молодым наследником, который занимал столь  важное
место в ее жизни. Окажется ли она на высоте  той  задачи,  которая  была
перед ней поставлена?
   Для  столь  ответственного  визита  обе   дамы   оделись   с   особой
тщательностью. Они должны были быть по-французски элегантны. На Пальмире
были платье из бледно-голубого шелка и голубая бархатная накидка.
   Голубой  капор  был  украшен  белым  пером.  На  Гортензии  -   белое
батистовое платье с кружевными  воланами,  перетянутое  зеленым  поясом.
Такие же ленты украшали ее шляпу и завязывались под подбородком.
   Они были прелестны, о  чем  свидетельствовали  взгляды  стражников  у
ворот, Впереди них шествовали два лакея, нагруженные коробками. Еще один
лакей сопровождал их по просторным  покоям  эрцгерцогини,  окна  которых
выходили в парадный двор.
   Было раннее утро, и молодые дамы думали, что попадут  к  эрцгерцогине
во время утреннего туалета.  Это  было  бы  даже  удобнее  для  примерки
нарядов, но, когда их ввели в  маленький  угловой  салон,  выходящий  на
террасу, они увидели Софию, полностью одетую. Ее волосы  были  тщательно
уложены, а небесно-голубое платье из тонкого полотна,  казалось,  только
что вышло  из-под  утюга.  Она  сидела  за  маленьким  полукруглым  бюро
лимонного дерева, по бокам которого стояли жардиньерки с букетами свежих
роз, и что-то писала, даже не взглянув в сторону вошедших дам.
   - Через минуту я буду в вашем распоряжении, - просто сказала она.
   Она действительно вскоре закончила свое письмо.
   Она его перечитала, посыпала песком, запечатала и  положила  на  стол
перед собой. Потом встала.
   - Ну так что же вы мне принесли?
   Гортензии показалось, что разворачивание туалетов длилось  бесконечно
долго. Эрцгерцогиня рассматривала вещи, что-то говорила,  но,  казалось,
всерьез  не  интересовалась  тем,   что   ей   принесли.   Гортензия   с
беспокойством отметила ее бледность  и  синие  круги  под  глазами.  Она
делала над собой усилие, чтобы говорить о тряпках и разных пустяках. Тем
не менее она выбрала два платья, муслиновый чепец, красивую вышитую шаль
и детский костюмчик для Франца-Иосифа.
   - У нас есть красивые вещи для мужчины, - сказала наконец Пальмира. -
Кашмирские галстуки, белые шарфы с золотой бахромой, банты на шпагу...
   София взглянула на нее и промолчала. Казалось, она внутренне боролась
с собой, и Гортензия почувствовала, как сжалось ее сердце.  Может  быть,
эрцгерцогиня передумала?  Конечно,  она  ничего  не  сказала,  но  в  ее
взгляде, как и в глазах Пальмиры, чувствовалась мольба. София вздохнула:
   -  Мой  августейший  супруг  эрцгерцог  Франц-Карл  не   интересуется
туалетами. Он далек от всего этого, но... -  Она  замолчала,  что  снова
вызвало беспокойство посетительниц. И эти  муки  легко  читались  на  их
лицах. Тогда София слегка улыбнулась.  -  Но  наш  племянник,  монсеньор
герцог Рейхштадтский,  этим  интересуется,  как  и  полагается  молодому
человеку. Мы можем пойти к нему...
   Пальмира с облегчением  незаметно  вздохнула,  сильно  покраснев  при
этом...
   - Да, действительно, монсеньор известен.., своей  элегантностью.  Это
будет великая честь для моего дома обслужить.., хоть раз такого знатного
клиента.
   Эрцгерцогиня снова улыбнулась, но в этот раз  ее  улыбка  была  полна
меланхолии.
   - Не сомневаюсь, - сказала она. - Я вас провожу. Я  уверена,  что  он
вас примет.
   Пальмира и Гортензия проследовали за Софией  через  анфиладу  комнат,
считавшихся  самыми  красивыми   во   дворце:   Красный   салон,   салон
Воспоминаний, Ковровый салон, украшенный инкрустацией розового дерева  и
арабесками позолоченной бронзы и многочисленными китайскими миниатюрами,
салон Миниатюр и, наконец,  салон  Фарфора,  прелестную,  очень  светлую
комнату, белую с голубым, которая действительно напоминала  фарфор.  Но,
несмотря на такое великолепие,  комнаты  были  неожиданно  уютными,  что
обычно было несвойственно королевскому дворцу.
   Точно так же знаменитый этикет Габсбургов как-то смягчался  в  стенах
Шенбрунна. Не было стражников, не  было  слуг,  за  исключением  одного,
который открывал двери перед Софией, и  второго,  который  нес  коробки.
Только в Фарфоровом салоне ходил из  угла  в  угол  адъютант.  Он  низко
поклонился Софии.
   - Капитан Горести,  узнайте,  пожалуйста,  может  ли  герцог  принять
продавцов?
   Он ответил утвердительно, и три  женщины  вошли  в  большую  комнату,
обтянутую   прекрасными   брюссельскими   гобеленами   прошлого    века,
изображающими батальные сцены. Большой лаковый экран скрывал  кровать  и
высокое зеркало в стиле рококо, по бокам которого стояли канделябры.
   - Говорят, - сказала Пальмира Гортензии, - что он занимает комнату, в
которой отдыхал его отец после Аустерлица и Ваграма.
   И Гортензия невольно испытала некоторое волнение, входя в покои,  где
останавливался ее знаменитый крестный, которого она никогда не видела.
   - Мы пришли искушать тебя, Франц! - весело проговорила  эрцгерцогиня,
входя в комнату. - И надеемся, что мы тебя не побеспокоим.
   Герцог с улыбкой подошел и взял руку своей тетки,  чтобы  с  заметной
нежностью поцеловать ее.
   - Ты никогда не мешаешь мне! И к тому же я ничем не занят,  я  просто
любуюсь парком. Он особенно красив в это утро. А кто эти дамы?
   - Знаменитая мадам Пальмира, из Парижа, и одна из ее  продавщиц.  Они
покажут тебе сейчас чудесные вещи...
   Пальмира и Гортензия, согнувшись в реверансе, еще не подняв  на  него
глаза, были  поражены  болезненной  хриплостью  его  голоса.  Когда  они
выпрямились, Гортензия заметила, что Франц улыбался ей.
   - Чудесные вещи? Правда? Пожалуй,  давно  мне  не  предлагали  ничего
чудесного! - Потом, понизив голос, он произнес:
   - Как поживаете, мадам де Лозарг?
   - Прекрасно, монсеньор, поскольку Ваша Светлость  изволили  вспомнить
меня и потому что я снова вижу моего принца, - прошептала Гортензия.
   Но София тихо запротестовала:
   - Ты неосторожен, Франц! Никаких имен! - И более громко добавила:
   - Покажите же монсеньору эти прекрасные галстуки из Кашмира,  которые
вы мне только что демонстрировали. Мне кажется, они ему понравятся.
   Пальмира уже открыла коробку и достала  оттуда  целый  ворох  тканей,
громко нахваливая качество изделий.
   - - Это все из  Кашмира.  А  вот  китайский  шелк,  плотный  шелк  из
Чан-Тунга, басоны из золотых нитей...
   Она говорила, говорила, а  в  это  время  Гортензия  и  принц  смогли
шепотом перекинуться несколькими словами:
   - Значит, вы не отказались от своих планов, как мне показалось?
   - Нет, монсеньор. Мне поручили сказать  Вашему  Высочеству,  что  все
будет готово, когда вы пожелаете.
   И чем скорее, тем лучше. Летом движение на дорогах очень большое.  Мы
проедем незамеченными.
   - Каков ваш план?
   - Все тот же: вы проедете до границы в моем обличье. Важно как  можно
скорее добраться до Парижа...
   - А вы? Я уже говорил вам, что не могу вас здесь оставить.
   - Не беспокойтесь. Я через несколько часов  последую  вслед  за  вами
вместе с Пальмирой, которая уедет, сославшись на болезнь матери.  Ей  бы
очень хотелось служить вам в Париже. Что касается графини Камерата...
   - Так она вернулась?
   - Ну конечно! После смерти полковника Дюшана она стала  нашей  лучшей
связной  с  бонапартистскими  комитетами  и,  конечно,  с  императорской
фамилией.
   Она поможет нам  в  ночь  побега,  потом  отправится  в  Париж  своим
путем...
   Принц сильно закашлялся, так  что  розовые  пятна  появились  на  его
щеках.
   - Как вы представляете мой отъезд?
   - Очень просто, если Ваше  Высочество  соизволит  остаться  здесь  на
несколько дней и станет по вечерам совершать прогулки с эрцгерцогиней. В
назначенный вечер вы  должны  прогуливаться  вблизи  высокого  обелиска,
ближайшего к стенам парка. По  другую  сторону  стены  вас  будет  ждать
карета. Когда вы перелезете через стену, карета отвезет  вас  во  дворец
Пальм, откуда вы отправитесь тотчас  в  дорогу.  Вам  помогут  перелезть
через стену, а эрцгерцогиня упадет в обморок.., и позовет на помощь лишь
спустя некоторое время. Как видите, Ваше Высочество, это потребует  лишь
немного мужества и удачи. Остается лишь выбрать день...
   Принц задумался  на  мгновение  и  улыбнулся  Пальмире,  которая  уже
изнемогала. Тогда, возвысив голос, он сказал:
   - Все это мне очень нравится. Но мне хотелось бы,  чтобы  вы  кое-что
изменили. Не могли бы вы закончить это через  неделю?  Сегодня  четверг.
Может быть, в следующий четверг?
   Пальмира  с  облегчением  вздохнула  и   широко   улыбнулась,   затем
склонилась в глубоком реверансе.
   - К вашим услугам, монсеньор. Можете быть спокойны, мы  сделаем  все,
чтобы вы были довольны. Значит, в четверг.
   Через полчаса Пальмира и ее псевдопродавщица уже садились  в  карету,
все так же сопровождаемые подмигиванием часовых.
   - Боже, как я боялась! - проговорила  Пальмира,  усаживаясь  в  глубь
кареты и развязывая ленты своего капора. -  Я  совсем  не  уверена,  что
способна на конспирацию. Сердце готово выскочить из груди, как  будто  я
пробежала не одну милю. И все-таки все прошло хорошо, не так ли?
   - Несомненно, хотя должна сказать, что меня очень беспокоит  здоровье
принца. Этот хриплый голос,  этот  кашель...  Нет,  мне  это  совсем  не
нравится.
   - Конечно, он очень устал. И, может быть, простудился. Воздух  родины
быстро восстановит его силы.
   Вы заметили, как он обрадовался?
   - Да.., но эрцгерцогиня мне показалась чем-то очень озабоченной...
   - Ну, это естественно, - проговорила Пальмира, которой  все  хотелось
видеть  в  розовом  свете.  -  Он  должен  уехать,  а  она  любит   его.
По-человечески ее можно понять...
   Следующие дни прошли в пр