лучае, завтра я это увижу. А в следующий раз мы пойдем вместе, если тебе это будет интересно.
     Назавтра с первыми ударами на часах церкви Капуцинов Жиль подъезжал к площади Святого Людовика, посреди которой возвышалась покрытая толстым слоем снега огромная бронзовая статуя Людовика XIV. Он позвонил в дверь дома номер девятнадцать. Это был громадный особняк, который был одновременно банком и парижской резиденцией многочисленной семьи двух ответвлений фамилии финансистов Лекульте: Лекульте де ла Норей и Лекульте де Кантеле, его кузена.
     Ему был оказан обычный прием. Оставив лошадь в конюшнях на дворе, он занял место в карете банкира.
     - Я восхищаюсь тем, что вы ездите верхом в такую погоду, - сказал банкир, укрывая затянутые в шелковые чулки ноги полостью из лисьих шкур. - Я бы тут же превратился в ледышку.
     - У нас, военных, дубленая шкура, - со смехом ответил Жиль. - Но скажите же, друг мой, к кому это мы направляемся на улицу Нев-Сен-Жиль?
     - А все-таки я вас заинтриговал. К прелестной женщине, к графине де Ла Мотт. Она содержит приятный салон, особенно с тех пор, когда благосклонность королевы дала ей возможность выйти из этой недостойной нищеты, в которой она прозябала, будучи при этом настоящим потомком наших королей.
     - Она пребывала в нищете?
     - В совершенной нищете. Когда-то ее с сестрой приютила превосходная маркиза де Буленвилье, супруга прево Парижа, ныне покойная. Она позаботилась об их воспитании. Жанна вышла замуж за графа де Ла Мотт, милого жандарма, веселого, но без состояния. Семье поначалу было довольно трудно сводить концы с концами, но они были молоды и милы. Они сумели подружиться сначала с кардиналом Луи де Роганом, и он им очень помог. Я и сам делал, что мог. Но совершенно очевидно, что только безграничная благосклонность и протекция Ее Величества королевы сделала то, чем они сейчас владеют.
     - Так, стало быть, их положение улучшилось?
     - Очень! Особенно в последнее время. Муж стал служить в гвардии графа д'Артуа, а брат Жанны...
     - Жанны?
     - Ну графини же! В самом деле вы ее не знаете?
     - Совсем не знаю, - ответил искренне Жиль. - Я немного слышал о графине, но никогда с ней самой не разговаривал.
     - Странно. Она выразила свое настоятельное пожелание видеть вас у себя. Конечно, вы принадлежите к блестящей когорте героев Америки и особенно окружены ореолом легенд, которые совсем вскружили голову романтическим особам. Госпожа де Ла Мотт, конечно же, слышала в Салонах разговоры о вас и поэтому пожелала вас видеть, тем более что о вас говорят, что вы какой-то дикий.
     - А как она узнала, что мы с вами знакомы?
     - Мне кажется, я тому виной. Я часто бываю у нее, мне у нее нравится, и, наверное, я сказал, что знаю вас. Вы на меня за это не сердитесь?
     - Никоим образом! Всегда приятно встретить хороших людей.
     - И очень милых дам! Вы увидите, она неотразима! Грация, очарование! С ней живет также ее сестра, но та гораздо менее мила. А это очень хорошая семья! Брат Жанны, кавалер ордена Святого Людовика, он служит на флоте. Он командир фрегата, а...
     Жан-Жак Лекульте был очень хорошим человеком, но он был ужасно болтлив, что для денежного туза было определенным недостатком. Когда он заводился, ничего нельзя было поделать, и погруженный в свои мысли Жиль слушал его панегирики в честь Сен-Реми де Валуа и в честь других членов семьи де Ла Мотт... Странно было то, что едва вернувшись в Париж, - она ведь определенно жила в Париже недавно, - эта женщина пожелала видеть его у себя. Конечно, она написала то письмо на розовой бумаге, о котором он уже было подумал, что оно пришло от Калиостро.
     Конечно же, эта женщина знала Жюдит, даже, может быть, была ее подругой, и, кроме этого врача-итальянца, были только она и мадам Бальби, только они могли что-нибудь знать о ней.
     Главное было - узнать о ней хоть что-нибудь.
     Склонившись над ручкой в перчатке, унизанной перстнями, протянутой ему на пороге элегантного салона, отделанного голубым сукном. Жиль с удивлением поймал себя на мысли, что ее красота оправдывала вдохновенные речи Лекульте.
     При золотом освещении множества розовых свечей сходство с Жюдит было уже менее выражено. Она была старше, в лице ее была какая-то мягкость, несвойственная юным девушкам. Манера гордо и вызывающе держать голову тоже была не такая, как у мадемуазель де Сен-Мелэн, не было и того алмазного сверкания во взоре. У госпожи де Ла Мотт были голубые глаза, полные кокетства, ложной невинности, произведшие неприятное впечатление на Жиля. Но он нашел безупречной ее полуоткрытую грудь под пенистыми черными кружевами глубокого квадратного декольте. На груди сверкало великолепное золотое колье с топазами. Ансамбль составляли серьги и браслеты, игравшие на молодой женской коже.
     - Господин Лекульте де ла Норей заслуживает горячей благодарности за то, что заставил вас решиться приехать к нам. Говорят, что такую честь вы оказываете не очень часто.
     - Вы слишком добры, сударыня, расценивая визит простого офицера гвардии как привилегию.
     Вы могли бы пригласить меня лично. Разве можно отказывать столь очаровательной даме.
     - Правда? Это мы еще увидим. Идемте, я представлю вас.
     Она взяла его под руку и проскользнула вместе с ним в глубину ярко освещенного салона, наполненного людьми, одетыми в шелка, бархаты.
     Мужчины были в большинстве. В большом зеркале над камином Жиль увидел приближающуюся пару. Это был он сам и графиня де Ла Мотт.
     Он, в голубом с серебром, она, черно-золотая, с напудренной головой, почти склоненной к его широкому плечу. Бросился в глаза контраст между его напряженно застывшим загорелым лицом и белизной парика. Он заставил себя улыбнуться, чтобы никто из окружающих не заметил его беспокойства. Инстинктивное беспокойство овладело им, особенно тогда, когда рука Жанны опустилась на рукав его мундира.
     Его представили мадемуазель де Сен-Реми де Валуа, сестре хозяйки дома, толстой, бледной девице, в которой не было ничего от пикантности ее сестры. Но около нее постоянно находился очень красивый молодой человек с загадочным взглядом зеленых глаз, в поношенной форме офицера.
     Он был представлен, как "виконт Поль де Баррас, милый провансалец, милый кавалер нашей дорогой Марии Анны".
     Вокруг столов в салоне восседал десяток человек. Большой, за которым молчаливый банкир раскладывал карты и жетоны фараона, и другие малые столы, за которыми играли в вист, в желтого карлика, кто во что пожелает. Кроме графини и ее сестры присутствовала еще одна женщина.
     Это была сухая старая дева в каком-то фантастическом чепце с лентами огненного цвета, она сама представилась как мадемуазель Кольсон, чтица мадам, когда ей это угодно, и ее кузина по развлечениям.
     Мужчины же принадлежали к миру финансовой центральной администрации. Кроме сразу отмеченного Турнемином слишком улыбчивого хвастливого интенданта провинции Шампань Руйе д'Орфея, там были неисправимый игрок граф де Сессевал, главный сборщик налогов Дорси, аббат де Кальбрис, советник парламента Ламурье.
     Был даже вояка, но не геройский, граф д'Эстен, на которого шевалье смотрел несколько ошеломленно: каким образом этот генерал, внезапно в силу изданного декрета сделавшийся адмиралом, герой битвы под Гренадой, очутился здесь?
     Голос Жанны, приобретший новые ласкающие нотки, прервавший его размышления, проворковал:
     - А вот наш дорогой друг шевалье Рето де Виллетт, талантливый писатель и превосходный поэт.
     Перед Жилем предстал склонившийся перед ним в церемонном приветствии денди-секретарь в удивительном голубом фраке с тончайшей работы золотыми пуговицами. Увидев его совсем близко, он мог констатировать, что тот был примерно одного с ним телосложения и что у этого поэта были мощные руки грузчика.
     "Какая это была бы находка для галер", - подумал Жиль.
     Последним персонажем этого странного общества был монах. Его сутана странно смотрелась в этом блестящем салоне, подобно невинной девице в доме свиданий, но, несмотря ни на что, отец Лот чувствовал себя здесь удивительно хорошо среди этих игроков. Он отрекомендовал себя как "друг семьи и исповедник графини Жанны".
     - Не совершаете ли вы так много грехов, что вам надо постоянно держать исповедника под рукой, графиня? - прошептал Жиль своей напарнице.
     Она засмеялась и потупила глаза.
     - Не являемся ли мы все грешниками, шевалье? - вздохнула она. - В эти трудные времена, которые мы переживаем, наибольшая часть наших занятий противна воле Господа.
     - Игра, например.
     - Каким же образом я осмелилась бы подумать, что игра противна воле Божьей, когда самые великие из его слуг не считают недостойным отдаваться ей.
     Она выпустила наконец его руку. Жиль почувствовал легкое облегчение. Может, потому что ему вовсе не нравилось то, что его имя громко объявляется всем находящимся в салоне. Она как будто хотела, чтобы никто из присутствующих не забыл его. Жанна пропорхнула к порогу, где появился внушительный силуэт кардинала де Рогана.
     Красивый прелат был одет так же, как и во время своего визита к Калиостро, но тогда его лицо было напряженным и обеспокоенным. Сейчас же оно было озарено улыбкой. Радостный и нежный взгляд обволакивал встретившую его молодую женщину.
     - Дорогая графиня! Наконец-то вы возвратились. Нам вас так не хватало!
     Пока графиня склонялась, чтобы поцеловать кольцо его преосвященства. Жиль, подошедший к стоящему у камина Лекульте, услышал то, что шепчет стоящий к нему спиной аббат де Кальбрис своему соседу, интенданту провинции Шампань:
     - Ее ему не хватало, но я боюсь, что многого не хватает и в его казне. Наша прекрасная Жанна стоит ему целое состояние. Смотрите, за четыре месяца убранство дома полностью сменилось.
     - Так вы думаете, что это кардинал...
     - Ну, конечно же. Жанна его любовница. Это же знают все.
     - Говорят, что королева была довольно щедрой.
     - Королева? У нее постоянно не хватает денег. К тому же Полиньяки делают все, чтобы она давала только им самим или их друзьям такие значительные средства.
     Главный персонаж вечера прибыл в сопровождении своих друзей барона де Плантом и своего юного секретаря Рамона де Карбоньера. Все уселись за игорные столы. Жиль заметил, что прекрасная Жанна не сочла нужным представить его кардиналу. Она даже как-то поспешила усадить его преосвященство за стол для игры в вист в компании с адмиралом д'Эстеном, бароном де Плантом и аббатом Кальбрисом, даже не дав ему времени вступить в разговор с остальными собравшимися в салоне.
     Жиль хотел было присоединиться к Лекульте за столом для игры в фараон, когда оригинальная мадемуазель Кольсон позвала его:
     - Вы молоды, у вас отличное зрение, не могли бы вы помочь мне?
     - Охотно, мадемуазель. Я в вашем полном распоряжении.
     - Благодарю вас. Посмотрите, не видите ли вы где-нибудь мои очки. Я их теряю на протяжении всего дня, а без них я совершенно ничего не вижу. Вот и играй в таких условиях.
     В сопровождении ее он обошел весь салон, обследуя все консоли, мебель, камин. И когда они вместе наклонились над книжной полкой, он услышал ее шепот:
     - Найдите любой предлог, уходите отсюда..
     Если вы останетесь здесь, с вами случится беда.
     - Что вы хотите сказать? - прошептал он ей, не меняя улыбающегося выражения лица.
     - Я ничего не знаю. Я слышала лишь несколько слов, но я знаю твердо, что вам здесь добра не желают.
     Она уже выпрямилась, и в ее руках, затянутых в черные митенки. Жиль увидел те пресловутые очки, которые она якобы искала.
     - Ах, вы настоящий ангел! - громко воскликнула она. - Теперь идите играть и прошу извинить меня, что я вас задержала.
     Он мгновение колебался. Первая мысль Винклерида, стало быть, была верной. Розовое письмо было ловушкой, поставленной, по всей вероятности, графиней. Она так или иначе узнала, что он ее враг, и теперь хотела отомстить.
     Признание, которое ему сделала эта любезная девица, столь симпатичная, с лицом хорька и с веселыми темными глазами, было, конечно, мудрым и разумным. Однако ему очень уж было не по нраву бежать от женщин. А потом, кто сказал, что он ничего здесь не узнает касательно Жюдит.
     Ну и, в конце-то концов, при нем была его шпага, он умеет драться и во всех случаях дорого отдаст свою жизнь.
     Салон заполнялся. Прибывали новые лица.
     Выйти незамеченным было бы сейчас очень просто, но Жиль ни за что не хотел прослыть смешным в глазах Лекульте. Улыбаясь мадемуазель Кольсон, которая из-за своего развернутого веера сверлила его взглядом с тревожным выражением, он беззаботной походкой прошел за стол к месту, занятому для него Лекульте, вынул из кармана луидор, бросил его на сукно и постарался сосредоточиться на игре, но не слишком ею увлекаясь.
     Он глядел на игру просто как на развлечение, в то время как большинство присутствующих, а Лекульте особенно, отдавались ей со страстью, игра заставляла их то краснеть, то бледнеть.
     Естественно, как все новички, он выиграл, и в скором времени перед ним начала вырастать целая кучка золота.
     - Я же вам сказал, что удача вам улыбается, - заметил ему банкир.
     - Я удивлен этим.
     - Вы должны выйти из игры! - посоветовал ему сосед слева.
     Это был молодой виконт де Баррас, так живо интересовавшийся апатичной мадемуазель де Сен-Реми де Валуа. Должно быть, он был более богат своими знатными предками и родовитостью, чем золотом. Вероятно, пышность этого дома интересовала его больше всего. В нем отчетливо были видны агрессивность и робость одновременно, что составляло определенную прелесть.
     - Закончить игру? Почему?
     - Потому что счастье в игре еще более капризно, чем прелестная женщина. Вы играете в первый раз?
     - Это до такой степени заметно?
     - Нет, не до такой степени. Но в первый раз всегда везет. Вы можете судить по моей удаче, - улыбнулся он, обнаружив свой возраст - 29 лет.
     На его правильном лице, обрамленном светлыми волнистыми волосами, лежала уже печать разврата.
     Он провел рукой по пустому месту перед собой.
     Ни одной монеты.
     - Если вы уйдете, мы уйдем вместе, - сказал он с многозначительным вздохом сожаления.
     Жиль разделил свой выигрыш на две равные части.
     - Разделим! - предложил он, подчиняясь внезапному чувству.
     Зеленые глаза де Барраса округлились от удивления.
     - Вы с ума сошли. Вы же меня никогда не видели. Я, может быть, разбойник.
     - Охотно принимаю такой риск. Видите ли, я не рассматриваю эти деньги как действительно принадлежащие мне. А потом.., вы носите имя, которое я ценю по Ньюпорту в Америке.
     - Я там никогда не был.
     - Однако я знал там в Ньюпорте адмирала де Барраса.
     - Это мой дядя. Герой семьи, в которой я слыву за паршивую овцу. В то время как он достиг славы в Америке, меня пожирали комары в Пондишери, но я не нашел сокровищ Гольконды.
     - Во всяком случае, вы для меня собрат по оружию. Ну что, принимаете? Вы можете это мне вернуть, когда вам улыбнется удача.
     Что-то похожее на чувство признания прошло по холодному и саркастическому лицу молодого провансальца.
     - В конце концов, вы, может, просто святой.
     Благодарю вас. Я попытаюсь вам возвратить это каким-то образом.
     Он вновь пустился в игру с видимой радостью.
     Удача, как по волшебству, пришла к нему, и через час он смог возвратить Жилю все, что тот ему одолжил.
     - Вы просто приносите удачу, друг мой! - воскликнул он, протягивая ему руку. - Я вас долго не забуду.
     - Но здесь никто не имеет ни малейшего желания забывать шевалье де Турнемина! - раздался сзади голос графини. - Это он сам за игрой совершенно забыл хозяйку дома. А она еще не имела возможности обменяться даже двумя словами со знаменитым Кречетом. Хозяйка умирает от такого желания.
     Жиль встал.
     - Извините меня, сударыня. Я к вашим услугам.
     - Ах нет, графиня, не лишайте меня его общества. Он приносит удачу.
     Она махнула веером, проведя им по щеке Барраса.
     - Вы наглец, виконт, и если вы хотите оставаться моим собратом, то должны вести себя по-другому. Кто вам сказал, что я не доставлю ему большего удовольствия, чем вы?
     Виконт пожал плечами.
     - Все зависит, графиня, от того, что вы ему предложите. Конечно, красивая женщина располагает таким сокровищем, перед которым сокровища банка лишь пыль. Ну что ж, удачи, шевалье, но побыстрее возвращайтесь.
     - Оставим этого грубияна, шевалье, пойдемте выпьем чего-нибудь. Ничего нет лучше, чтобы познакомиться, чем разделить хлеб и соль.
     Они удалились в столовую, где на огромном овальном столе, украшенном фруктами и серебряными кувшинами, были расставлены закуски.
     Жиль согласился на чашку кофе и ожидал начала разговора. Но она, казалось, не особенно спешила. С того времени, когда он покинул игорный стол, она не произнесла ни единого слова и ограничивалась лишь улыбками.
     Она тоже пила свой кофе, внимательно наблюдая за ним из-за позолоченного края чашки, но по-прежнему ничего не говорила. В желтом свете свечей зеленые глаза усиливали ее сходство с кошкой, преследующей свою жертву с жестокой ласковостью. Сейчас она цапнет ее когтями и съест.
     - Ну что же, графиня, о чем же вы хотели со мной поговорить?
     - О вас.., обо мне! Почему вы меня так ненавидите, совсем меня не зная? - выпалила она. - Может, потому, что я похожа на кого-то, кого вы любите?
     - Кто вам сказал, что я вас ненавижу, сударыня?
     - Никто. Это так, впечатление.
     - Это ложное впечатление. Как могу я вас ненавидеть, когда я вижу вас впервые?
     - Мы говорим друг с другом в первый раз. Но мы уже однажды виделись. Помните, на этой же улице, однажды вечером. Вы, наверное, кого-то ждали, а я наивно подумала, что меня, что я вам нравлюсь. В действительности вы ждали другую, и она пришла позже. И вы ее любите. Вы ведь любите ее, Жюли де Лятур, не правда ли?
     - Я бы, наверное, вас полюбил, если бы встретил вас до нее, - сказал Жиль, удивленный внезапной печалью в голосе графини.
     - Конечно же, это не так. Я не из тех, кого может полюбить знатный человек, не так ли?
     - Сударыня, но ваш супруг...
     Она поставила зазвеневшую в дрожавшей руке чашку. Плохо сдерживаемые слезы блестели в ее глазах.
     - Не говорите мне о нем! - тихо проговорила она жалобным голосом. - Это гений бедной девушки, какою я была, а может, и сейчас я такова. А на что другое я могла надеяться? Вы когда-нибудь знали нищету, шевалье?
     - Нищету нет, а бедность да, сударыня, - ответил он серьезно.
     - Это не одно и то же. Голод, холод, снег, точно как сегодня, когда не знаешь, как защититься, а ведь ты всего лишь маленькая девочка - такие вещи невозможно забыть. Чтобы не возвращаться в этот кошмар, что угодно сделаешь.
     Удивленный таким внезапным приступом страдания и не в силах противиться охватившему его чувству жалости, он ласково взял руку Жанны, вцепившуюся в хрупкие косточки веера.
     - Сегодня нищета далеко позади, она никогда больше не возвратится. У вас богатые, могущественные друзья.
     - Что значат богатые и могущественные друзья перед настоящей любовью? - выпалила она ему с бешенством. - Вы знаете такую любовь. храните ее изо всех сил. И знаете что, шевалье, уходите отсюда тотчас же. Не оставайтесь больше в этом доме. Мой муж.., вас ненавидит, он вас боится, и я не знаю почему.
     - Ваш муж? Но что я ему сделал?
     - Ничего, конечно. Но этого достаточно.
     Она казалась в этот момент такой обеспокоенной и взволнованной, что он ей ободряюще улыбнулся. Это ли та самая опасность, о которой ему говорила мадемуазель Кольсон? Она в таком случае была не слишком большой, и старая дева преувеличивала.
     - Я ухожу. И благодарю вас. Но не хотите ли вы мне сказать что-нибудь, о чем было упомянуто в розовом письме? Если, конечно, это только не приманка.
     - Ах да, письмо! Я едва не забыла. Нет, это не просто приманка. Удалось отнять Жюли у этого демона Калиостро. Этот проклятый маг пользуется ею дл