проскрежетал Альдо. - Избавь меня от друзей, а от врагов я сам избавлюсь!
     - Хорошо тебе говорить, а ты посмотри на сэра Десмонда, - шепнул ему Адальбер. - Я в жизни не видел, чтобы человек так катастрофически потел!
     Однако ситуация еще ухудшилась после того, как обвинитель затронул вопрос о Ладиславе. Ванда преисполнилась лирики: она воспевала трогательную и невинную любовь своей хозяйки к герою борьбы за свободу ее родины, целиком и полностью созданному ее воображением. Она описывала гнев молодого человека и его отчаяние, когда он узнал, что его возлюбленная сочеталась браком с человеком, который нажил свое благополучие на смерти других. Она описывала его желание помочь Анельке и ее защитить...
     - Мне очень хочется вам верить, - прервал ее сэр "Джон, - но сейчас меня интересует вопрос, был ли он любовником вашей хозяйки?
     - Разумеется, нет, - решительно отмела вопрос Ванда. - Такого и случиться не могло, ведь я целые дни проводила с моей голубкой.
     - А ночи? Ночью вы спите хорошо?
     Блаженная улыбка растеклась по широкому лицу служанки:
     - Да, ваша честь, сплю я очень хорошо! Сплю как младенец, с вашего позволения.
     Зал разразился смехом, и даже судья позволил себе что-то вроде улыбки. Сэр Джон ограничился тем, что пожал плечами.
     - Очень рад. Но продолжим наш разговор. Если я вас правильно понял, то вышеназванный Владислав мог только ненавидеть сэра Эрика, поскольку, судя по вашим словам, сэр Эрик сделал свою жену несчастной. А вы знаете, каким образом он собирался защитить леди Фэррэлс?
     - Я думаю, он собирался ее похитить и увезти в Польшу. Но дела пошли настолько скверно, что он был вынужден убить мужа-злодея.
     - И, совершив это, исчез в неизвестном направлении, оставив ту, которую любил, в руках правосудия? Вам не кажется это несколько неестественным?
     - Кажется, и я не устаю молить Господа нашего Иисуса Христа и Ченстоховскую Божью Матерь, чтобы он появился, все объяснил и освободил ту, которую так любит. Но может быть, он заболел? Или с ним что-то случилось?
     - А может быть, он уехал в Польшу?
     - Нет! Я в такое не верю! Ладислав Возински, где бы ты ни был, услышь меня! Возлюбленная твоя в опасности, и если ты не появишься, ты нарушишь закон любви, рыцарства и благородства! Ты оскорбишь всемогущего Господа...
     Ванда могла продолжать в этом духе до бесконечности, и нужно было положить конец ее словоизвержению. Сэр Десмонд, будучи не в лучшем расположении духа, отказался допрашивать свидетельницу, но попросил пригласить свою подопечную. Пора было спуститься с небес на землю.
     Несмотря на свой изможденный вид, Анелька произнесла клятву твердым голосом, а потом спокойно посмотрела на тех, кто собирался слушать ее показания. Больше того, в глазах ее искрилась даже какая-то веселость.
     - Леди Фэррэлс, - начал адвокат, - мы только что выслушали свидетельское показание вашей горничной. Согласны ли вы с ним?
     - Каким бы странным оно вам ни показалось, но частично я с ним согласна. Я хочу сказать, что в словах Ванды много правды, хотя она, безусловно, излагает свою личную точку зрения.
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Что Ванда верна себе и никогда не изменится. Она сохранила добрую и открытую душу и бесконечную нежную привязанность к нашей родине. До конца своих дней она не перестанет предаваться восторженным и наивным мечтаниям.
     Когда она сказала, что до своего замужества я любила Ладислава Возинского, она сказала чистую правду. И я очень страдала, когда, повинуясь воле отца, была вынуждена выйти замуж за сэра Эрика. Но когда в одно прекрасное утро в Гайд-парке, где я, как обычно в это время, каталась на лошади, ко мне подошел Ладислав, этой любви больше не существовало.
     - Вы хотите сказать, что речь больше не шла о любовных отношениях?
     - О каких любовных отношениях могла идти речь, когда тот, кого я когда-то любила, стал меня шантажировать? Ладислав хотел одного - поступить на службу в дом моего мужа.
     В случае моего отказа ему помочь он угрожал, что передаст моему мужу письма, которые я имела неосторожность ему писать, когда мы еще жили в Варшаве.
     - Они до такой степени могли вас скомпрометировать?
     - О да! Особенно если учесть вспыльчивость моего покойного мужа и его ревнивый характер. Мои письма с полной откровенностью обнаруживали, что до замужества я была любовницей Ладислава. Этой.., подробности Ванда никогда не знала. Она не может понять и никогда бы не поняла, что юность способна на подлинные безумства. Она бы не поверила, что на безумство была способна и я, которую она всегда называла своей голубкой.
     - Но после того как вы вступили в брак, ваш супруг должен был заметить, что...
     - Что я потеряла невинность раньше? - задала вопрос молодая женщина с присущей ей манерой говорить все напрямик. - Нет, он ничего не заметил, потому что сам воспользовался своими супружескими правами, не дождавшись нашего венчания, и совершил надо мной насилие. Сэр Эрик так спешил сделать меня своей, что овладел мной, несмотря на мое сопротивление. Он считал меня чистой, и эти письма были бы катастрофой для нашей дальнейшей совместной жизни.
     - А вы до такой степени дорожили своим супругом, несмотря на его грубое с вами обращение?
     - Да, я дорожила им. Он все искупил в моих глазах, когда рисковал собственной жизнью ради того, чтобы вырвать меня из рук похитителей, которые украли меня накануне нашей свадьбы. Думаю, что мне не нужно рассказывать об этом?
     - Нет. Английские газеты и французская пресса осветили в свое время эти события достаточно подробно. Стало быть, вы не испытывали ненависти к сэру Эрику?
     - Ни в коей мере. Он умел быть очаровательным и к тому же обожал меня...
     - В таком случае объясните, пожалуйста, фразу, так поразившую мистера Сэттона. Сейчас... - Адвокат взял лежащий перед ним листок бумаги и прочитал:
     - "Если ты хочешь, чтобы я тебе помогла, мне нужно стать свободной. Помоги мне сначала ты..."
     - Мне нечего объяснять. Мистер Сэттон выдумал эти слова, точно так же, как мою измену мужу с Ладиславом.
     - Все это ложь?
     - Все. Как я могла иметь любовные отношения с человеком, который угрожал мне, который вынудил меня передать ему часть моих драгоценностей, который грозил мне смертью в случае, если с ним произойдут какие-нибудь неприятности во время или после пребывания в нашем доме? Он постоянно говорил мне о своих друзьях-подпольщиках и об их отчаянной готовности на все. Он постоянно пугал меня, и больше ничего.
     А потом, Ладислав никогда бы и не решился на такое. Мой муж очень оберегал меня и убил бы любого без всякого сожаления за малейший взгляд в мою сторону. Мистер Сэттон все выдумал, и теперь я понимаю почему. Узнать, что он мой пасынок, не слишком большая для меня радость, но тем не менее благодаря тому, что мы вчера услышали, многое проясняется в темной истории смерти моего мужа. В частности, исчезновение пакетика от болеутоляющего, в котором, предположительно, находился стрихнин...
     При этих словах судья счел нужным заметить:
     - Могу я напомнить вам, леди Фэррэлс, что мистер Сэттон свидетельствовал, принеся присягу? Точно так же, как и вы.
     - Разумеется, один из этих двоих лжет, - поторопился заявить сэр Десмонд. - И я знаю, кто именно. Делом моей чести будет изобличить того, чья чрезмерная и показная скорбь с самого начала показалась мне подозрительной...
     - Я протестую, милорд! - воскликнул прокурор, обращаясь к судье. - Мой уважаемый коллега не имеет права...
     - Я сам призову его к порядку, сэр Джон. Последние слова сэра Десмонда не будут внесены в протокол, и присяжные не должны ни в коей мере обращать на них внимания.
     Вернемся к вам, леди Фэррэлс. Правильно ли мы вас поняли: вы утверждаете, что после того как Ладислав Возински поступил на службу в ваш дом на Гросвенор-сквер, вы не вступали с ним в интимные отношения?
     - Никогда, милорд! Я повторяю, от нашей прошлой любви ничего не осталось, и я только из страха посодействовала тому, чтобы он поступил на службу к моему мужу.
     - Хорошо. Продолжайте задавать ваши вопросы, сэр Десмонд.
     - Благодарю вас, милорд! Леди Фэррэлс, не можете ли вы рассказать нам, на что рассчитывал Возински, проникнув в ваш дом под видом лакея? Я думаю, он сообщил вам об этом.
     - Да, сообщил. Ему нужны были деньги, но больше всего оружие. Вполне очевидно, что я не могла предоставить ему ни того ни другого. Но он надеялся собрать сведения относительно поставщиков и клиентуры моего мужа и, возможно, найти какие-то каналы. Простите, но я совершенно ничего не понимаю в такого рода делах... Впрочем, ни в каких других тоже. Я понадеялась, что он покинет наш дом, если я предложу ему что-нибудь из моих драгоценностей. У меня их много, мой супруг был всегда очень щедр по отношению ко мне...
     - Охотно верю, но, поступая так, не подвергались ли вы еще большему риску? Как смогли бы вы объяснить сэру Эрику исчезновение принадлежащих вам вещей, которые наверняка стоили очень дорого?
     - Признаюсь честно, что я об этом даже не подумала. Мне было так страшно! Ладислав меня просто терроризировал...
     - А Сэттон? Его вы не боялись?
     - Нет. Я умела поставить его на место. И надеялась, что в один прекрасный день избавлюсь от него, ведь тогда я еще не знала, кто он такой на самом деле.
     - А если бы узнали, что бы вы стали делать?
     Глаза Анельки наполнились слезами, и она стала утирать их платком, вытащив его из-за рукава.
     - Представления не имею... Может быть, решилась бы даже убежать. Мне уже приходила эта мысль в голову. Мой отец и мой брат живут в Америке. Поскольку мой муж умер, я собиралась попросить разрешения присоединиться к моей семье, тем более что мой брат там женился. Надо сказать, что в нашем доме я задыхалась - угрозы Ладислава, скрытая ненависть Джона Сэттона и - должна в этом признаться - превышающая мои силы любовь мужа, которого временами охватывало что-то вроде безумия...
     - Так он вас слишком сильно любил?
     - Да. Можно сказать и так.
     - Вы посвящали кого-нибудь в ваши намерения относительно бегства?
     - Нет. Даже Ванду, которая всегда была мне предана.
     Однако в день, когда произошла трагедия, я собиралась поговорить об этом со своим мужем по возвращении из "Трокадеро". В этот день у нас была ужасная сцена... На нее и намекал мистер Сэттон, когда выдвигал свое обвинение.
     - Да, он слышал, как вы сказали своему мужу: "Всему этому должен настать конец! Я вас не выношу!"
     - Чтобы услышать мои слова, он должен был спрятаться у меня под кроватью или за шторами в спальне. Ссора произошла между нами при закрытых дверях, а спальня у меня достаточно просторная. И я должна сказать, что ничего подобного я не произносила.
     - Сэр Десмонд, - обратился судья к адвокату, - почему бы нам вновь не пригласить мистера Сэттона? Мне кажется, что дело становится все более запутанным и все труднее определить степень вины и правоты леди Фэррэлс и ее обвинителя.
     - С удовольствием, милорд. Тем более что я не очень понимаю, что нам еще может дать... - произнес сэр Десмонд, поворачивая голову ко входу.
     - Раз сэр Джон согласен, я не имею ничего против. Однако что там происходит? - осведомился судья, тоже поворачиваясь ко входу.
     Один из служащих в Олд-Бэйли только что вошел в зал.
     Он был явно взволнован и направлялся прямо к королевскому прокурору. Однако услышав обращенный к нему вопрос судьи, застыл посреди зала:
     - С вашего позволения, милорд, начальник полиции Уоррен просит, чтобы суд выслушал его, и немедленно.
     Одна бровь судьи взметнулась вверх:
     - Немедленно? Ну и ну! Должно быть, что-то очень важное... Просите господина начальника полиции пройти в зал.
     Появление Уоррена, похожего на птеродактиля больше, чем когда бы то ни было, произвело огромный эффект: половина зала и все галереи повскакали со своих мест. Начальник полиции попросил у суда прощения за свое вторжение, нарушающее протокол, пояснив, что информация, которую он желает сообщить, имеет чрезвычайную важность и должна быть доведена до сведения суда безотлагательно.
     - Полиция Уайтчепла только что известила нас, что, приехав по анонимному телефонному звонку, она обнаружила труп Ладислава Возинского, который покончил с собой, повесившись в наемной квартире.
     Глухой ропот зала перекрыл отчаянный женский крик:
     - Нет! Нет! Это невозможно!
     Из зала суда были вынуждены увести Салли Пенковскую, с которой случилась настоящая истерика. Все это только прибавило напряжения и так уже взвинченному залу. Судья энергично призвал всех к тишине, и в зале в самом деле воцарилось мертвое безмолвие. На свидетельском месте бледная Анелька напоминала восковую статую. Зал затаил дыхание. Сэр Эдвард Коллинз возвысил голос:
     - Самоубийство?
     - Похоже, что так, милорд. На столе лежало письмо, адресованное Скотленд-Ярду.
     - Могу я с ним ознакомиться?
     Судья надел очки и прочитал письмо среди все той же мертвой тишины. Затем он объявил:
     - Господа присяжные! Сейчас я ознакомлю вас с этим письмом, которое имеет для нашего судебного разбирательства решающее значение. Прослушайте его, оно написано по-английски.
     "Прежде чем покинуть этот мир, где я нарушил свой долг и по отношению к той, которую любил, и по отношению к своим друзьям по оружию, я хочу заявить: смерть сэра Эрика Фэррэлса, постигшая его вечером 15 сентября этого года, целиком и полностью на моей совести. Я насыпал стрихнин в формочку для приготовления льда в холодильном шкафу. Снять слепок из воска и сделать ключ от этого шкафа мне не составило никакого труда. Я попал в ловушку, которую сам же и расставил: я почувствовал, что не могу больше видеть, как страдает леди Фэррэлс - и из-за ее супруга, и из-за моих притязаний. Я не сожалею о том, что убил сэра Эрика, - этот человек был достоин только смерти, как не сожалею и о том, что покидаю жизнь, которая никогда не была ко мне добра. По крайней мере я уношу с собой уверенность, что положил конец кошмару, в котором жила моя возлюбленная. Пусть Господь Бог и моя возлюбленная простят меня!"
     Окончив чтение, судья, показав на письмо, спросил Уоррена:
     - У вас есть основания сомневаться, что это письмо написано рукой покойного?
     - Никаких, милорд! Мы нашли несколько бумаг, написанных им по-польски, - сейчас их переводят, - и все они написаны одной рукой.
     - Нет ли у вас оснований предполагать, что покойному... помогли покончить с собой?
     - На теле нет никаких следов насилия.
     - В таком случае...
     - Ну и ну, - прошептал Видаль-Пеликорн, - роман, да и только! Что ты об этом думаешь?
     - Ничего! Я в недоумении. Все это совершенно не в стиле того человека, с которым я имел дело. Что могло случиться?
     Что заставило его совершить такой неожиданный поступок?..
     - Скажем одно: пути Господни неисповедимы! Граф Солманский, безусловно, припишет это чудо своим молитвам.
     В этот миг он просто обязан исполниться ощущения благодати.
     - Вид у него совершенно не благостный, - сказал Морозини. - Можешь сам в этом убедиться - вон он в четвертом ряду, слева от нас.
     - Он здесь?! Я не видел, как он вошел.
     - Он вошел как раз тогда, когда началась вся эта сумятица с появлением Уоррена.
     Граф сидел очень прямо на своей скамье, и его светлые глаза пристально смотрели на дочь, которая безудержно плакала.
     По распоряжению судьи надзирательница увела леди Фэррэлс со свидетельского места и теперь пыталась ее успокоить.
     Конец суда был таким, каким и должен был быть. Сэр Десмонд попросил прокурора аннулировать обвинение. Сэр Диксон, посоветовавшись с присяжными, которые были единодушны в своем мнении, любезно отказался от всех пунктов обвинительного заключения.
     После чего судья объявил о невиновности леди Фэррэлс, и ее увели вниз по полутемной лестнице под неописуемый шум в зале. Спустя полчаса Анелька вышла под руку со своим отцом и села в черный "Роллс-Ройс". Шофер тронул автомобиль с места и с неимоверным трудом стал пробираться сквозь густую толпу, которая сгрудилась у входа в Олд-Бэйли. Смешавшись с зеваками и газетными фотографами, Морозини и Видаль-Пеликорн наблюдали за этим отъездом, в котором ничто не свидетельствовало о триумфе. Разве только на лице Солманского, чей высокомерный профиль появился на секунду за стеклом автомобиля, мелькнуло нечто похожее на торжество.
     - Вот кто доволен, - заметил Адальбер, - и тем более богат. Его дочь получит колоссальное наследство...
     - Вы можете не сомневаться, что я сделаю все возможное, чтобы этого не случилось, - раздался возле них мужской голос, и они увидели Джона Сэттона. - Я был и остаюсь поверенным в делах и тайнах моего отца... И со мной им придется считаться!
     - Но теперь-то вы наконец отказываетесь от своего обвинения? - спросил Альдо.
     - Ни в коей мере. Все, что я видел и слышал, я и видел, и слышал на самом деле. Я нисколько не сомневаюсь, что убийца она. И в один прекрасный день докажу это.
     И секретарь исчез в толпе, провожаемый озабоченным взглядом Адальбера.
     - Я скорее склонен разделить его мнение, - наконец сказал он. - Это слишком уж своевременное самоубийство меня как-то смущает. А тебя?
     - Ты известный гробокопатель! - весело сказал Альдо, который наконец вздохнул с облегчением и к которому наконец вернулось хорошее настроение. - Не цепляйся к мелочам! Я всегда верил, что Анелька ни в чем не виновата, и она в конце концов на свободе! Идем! Отпразднуем это!
     Друзья тронулись в путь. Потихоньку стала расходиться и толпа, собравшаяся вокруг Олд-Бэйли.

Глава 12

ДРАМА В ЭКСТОН-МЭЙНОРЕ

     Незадолго до Нового года Альдо и Адальбер отправились вместе в графство Кент. Их пригласил к себе Десмонд Килренен. Устав от шумихи вокруг благополучно завершившегося процесса леди Фэррэлс, адвокат решил пожить некоторое время в тишине своего уединенного поместья. Он знал, что Морозини хочет вернуться в Венецию, чтобы встретить Рождество со своими домашними, поэтому особенно настойчиво уговаривал друзей приехать к нему хотя бы дня на два.
     - Не будет никого из посторонних, - говорил он им. - Даже моя жена всю неделю перед праздниками проведет в Лондоне. Она не успокоится, пока не объедет все дорогие магазины на Бонд-стрит и Риджен-стрит... Мне бы так хотелось выполнить свое обещание и показать вам перед отъездом мою коллекцию...
     Друзья с радостью согласились. Сама по себе возможность полюбоваться дивным собранием редкостей вдали от ревнивого взора красавицы Мэри казалась Альдо заманчивой, к тому же он не оставлял надежды осторожно намекнуть адвокату на опасные замыслы его супруги. Похоже, оба его желания могли теперь исполниться. А главное, Морозини надеялся этой поездкой развеять нахлынувшую на него тоску.
     Князя постигло жестокое разочарование. Он наивно полагал, что, выйдя из тюрьмы, Анелька немедленно призовет его к себе, поблагодарит за все, что он для нее сделал, и нарисует радостную перспективу ничем не омраченного будущего, в котором сбудутся все его чаяния и надежды. Однако ничего подобного не произошло, никаких известий от нее он не дождался. Хорошо еще, что Бертрам Кутс, осаждавший вместе с другими репортерами дом на Гросвенор-сквер, сообщил ему, что леди Фэррэлс со своим отцом уезжает в замок дю Девон, в котором некогда провела медовый месяц. Она покидала лондонский дом, не желая оставаться в том месте, где произошла трагедия, и стремясь убежать от Сэттона, от нависших, словно черная тень, воспоминаний о муже и досаждавших ей чиновников, которым ее отец поручил проследить, чтобы она вошла во все права наследования. Что же намеревалась делать Анелька в дальнейшем, никто не знал.
     Собственные планы казались Альдо еще более туманными. Одно только он знал наверняка: Адальбер согласился-таки ехать с ним на Адриатику, чтобы в уютной домашней обстановке проводить перенасыщенный событиями 1922 год.
     Раздосадованный Морозини, как никогда, нуждался в ободрении и согреваю