ь вам этого на какое-то время. По крайней мере, я надеюсь на это.
     Лозен пожал плечами, прошел к зеркалу проверить безупречность своего галстука.
     - Если я вас убью, что прервет в самом зародыше вашу блестящую карьеру, это не помешает мне с радостью насадить на шпагу вашего шведского дворянишку. Это отучит его называть Бирона лгуном.
     - Конечно, это риск, но я полагаю, что стоит на него пойти. Когда вы желаете, чтобы мы уладили это дело?
     - Но если вы не видите препятствий, то прямо сейчас. Моя карета внизу, мы отправимся в это спокойное местечко. Если, конечно, вы не хотите, чтобы мы пустились в поиски свидетелей, столь милых вашему сердцу.
     - Ну что вы! Я сам собирался вас просить покончить с этим как можно быстрее и незаметнее.
     А что до кареты, то, если вы позволите, я с радостью воспользуюсь ей.
     Выходя из комнаты, Турнемин встретил в коридоре Свена и ответил ему с улыбкой на его вопрошающий взгляд.
     - Ваш хозяин нуждается в вашей помощи, - сказал он по-английски, потому что Свен не понимал по-французски. - Пойдите к нему и.., не удивляйтесь некоторым изменениям цвета кожи под левым глазом.
     Спустя полчаса карета Лозена въезжала в тень Булонского леса. Погода стояла замечательная. Было солнечно, но не жарко. Над пышными кронами деревьев небо было таким голубым, таким глубоким, что редкие проплывающие облачка, казалось, и существовали лишь для того, чтобы подчеркнуть эту голубизну.
     В окрестностях Кателанского леса Лозен остановил карету и приказал кучеру ждать. Оба отправились дальше пешком к маленькой лужайке, которая, по уверениям Лозена, была словно специально предназначена для разговоров такого рода, какой они собирались начать и не хотели его вести на виду у слуги, каким бы преданным он ни был. Но карета должна будет привезти кого-то из дуэлянтов, когда тот не будет в состоянии держаться на ногах, и не следовало оставлять ее слишком далеко.
     Через некоторое время оба стояли один против другого посреди прямоугольника со скошенной травой и утоптанной землей. Элегантный в полосочку фрак и голубой мундир с серебряными галунами полетели на землю одновременно, за ними последовали шляпы, и, как будто в балете, оба дуэлянта отсалютовали друг другу шпагами и заняли позицию одновременно.
     Первые выпады были быстрыми, никто не произносил ни слова. Лозен дрался с некоторой беспечностью, как человек, слишком уверенный в своих силах. Жиль же - как человек, спешащий перейти к другим делам. Но эта спешка едва не стала для него роковой, поскольку шпага его соперника прошла совсем рядом с грудью.
     - Знаменитый Кречет едва не нанизался на вертел!
     - Вертел, который его проткнет, еще не сделали, но ничего не вижу предосудительного и признаю свои ошибки. Слишком большая спешка вредит.
     - Грехи молодости. Это у вас пройдет.
     - Уже прошло.
     Заставив себя успокоиться, Жиль начал хладнокровно изучать манеру своего противника и быстро обнаружил, что она слишком академична, чтобы быть эффективной. А кроме того, чересчур беспорядочная жизнь, которую вел Лозен, - вино, женщины, - лишила его выносливости. Жиль удостоверился в этом, резко сплетя свою шпагу со шпагой противника и мощным захлестом вырывая ее из его руки. Шпага Лозена отлетела в сторону.
     - Черт побери! - воскликнул Лозен. - Вы более опасны, чем я этого ожидал. Я обезоружен.
     - Поднимите вашу шпагу, господин герцог, мы еще не закончили.
     Бой возобновился и стал более ожесточенным.
     Видно было, что Лозен начинал нервничать, а Турнемин, напротив, становился более спокойным.
     Он отражал выпады спокойно и методично, как будто находился в спортивном зале. Лозен это заметил.
     - Проклятье! В какую игру вы играете? Вы что, щадите меня?
     - Ну что вы! Защищайтесь же!
     Быстрый выпад, еще более быстрый обманный выпад, и шпага, проскользнув по ребрам герцога, пропорола тонкий батист его рубашки.
     Лозен покачнулся, шпага выпала из его руки.
     Он упал бы, если бы Жиль не поймал его.
     - Я вас серьезно ранил?
     - Не думаю, - ответил Лозен, пытаясь улыбнуться, - но будьте столь любезны, проводите меня до кареты. Я себя не очень хорошо чувствую.
     Внезапно он потерял сознание. Шевалье забеспокоился: он вовсе не хотел серьезно ранить своего противника. Он положил его на траву как можно осторожнее и попытался оказать первую помощь, чему он научился во время службы в армии.
     Кровотечение было обильным. Жиль разорвал рубашку, сделал большой тампон, наложил на рану, закрепил его своим поясом. При этом он клял последними словами излишние предостережения Лозена, который оставил карету довольно далеко. Как будто кучер не мог догадаться, куда это направляются два вооруженных человека, так вежливо обменивающиеся короткими фразами в пути. Конечно, карета не смогла бы проехать прямо до лужайки, но кучер мог бы оказать необходимую помощь. Оставалось самому нести герцога.
     Он уже готовился взвалить его на плечи, как вдруг вежливый голос прошептал за его спиной:
     - Лучше будет, если вы позволите мне пока его осмотреть.
     Как истинный бретонец, впитавший все легенды своего края. Жиль на какое-то время поверил, что это лесное существо, вышедшее из лесу, хочет помочь ему. Человек действительно был похож на гнома, с хрупкими ножками, узкой грудью и огромной головой. Лицо его также не было произведением искусства: свинцового цвета кожа, приплюснутый нос, слегка искривленный рот, желтые глаза с серыми точечками. Но за некрасивой внешностью скрывался ум, а глубокий музыкальный голос обладал странной прелестью.
     - Конечно, осмотрите. Вы врач?
     - Я получил университетский диплом в Эдинбурге.
     - Так вы шотландец? - спросил Жиль по-английски. - Вы говорите без всякого акцента.
     Маленький человек, наклонившийся над раненым, чтобы снять повязку и осмотреть рану, повернулся к нему с легкой улыбкой, не делавшей его красивее.
     - Я и не знал, что господа гвардейцы короля изучают иностранные языки, - ответил он на том же языке. - Обычно их культура не заходит слишком далеко.
     .. - Это вовсе не значит, что мои знания намного больше, но я выучил английский ребенком.
     Америка же довершила это.
     - Вот как! Так вы сражались там за свободу народа, а теперь вы сражаетесь один с другим. Решительно, человечество остается на этапе гусеницы, оно никогда не обретет крыльев. Дух братства должен, однако, идти рука об руку с духом свободы.
     В любопытном взгляде желтых глаз, напоминавших взгляд кошки или тигра, сквозило что-то привлекательное. Красивые и ухоженные руки врача тем временем продолжали свое дело. Он прозондировал рану и наложил прежнюю повязку, заменив только пояс Жиля своим галстуком.
     - Рана не серьезная. Через две-три недели не останется и следа. Шпага, к несчастью, скользнула вдоль ребер.
     Турнемину подумалось, что он ослышался.
     - К несчастью?! Я думаю, вы оговорились.
     - Никоим образом. Я отказываюсь и думать, что было бы потерей для человеческого рода, если бы господин де Лозен исчез с лица земли.
     - Как? Вы знаете его?
     - Все знают господина де Лозена, - насмешливо промолвил странный врач. - Он слишком суетлив и развратен. Он и ему подобные душат и разрушают в зародыше те добрые зерна, которые называются народом. Этот больной великан значительно лучше мог бы вздохнуть, если бы освободился от таких, как Лозен.
     Горький и одновременно саркастический тон маленького доктора поразил шевалье.
     - Так вы его ненавидите?
     - Ненавидеть кого бы то ни было мне запрещает мое ремесло. В доказательство тому, - вот вам, когда вы поместите этого человека в карету, вы дайте ему несколько капель этого, - сказал он, вынув из кармана маленький флакон, наполненный темной жидкостью, - и он почувствует себя лучше. Но если бы я однажды перестал быть медиком, я думаю, что сумел бы ненавидеть.
     - Перестать быть медиком? Как возможно!
     Вы же посвятили вашу жизнь служению человечеству, о котором вы так хорошо говорили.
     - Кто вам сказал, что это меня перестало бы интересовать? Напротив, я бы служил человечеству еще больше, нежели сейчас, но по-другому.
     Видите ли, у человека есть не только тело, нуждающееся в лечении, у него есть еще и дух, а сегодняшний дух человека болен. Ну что же, если вы можете мне помочь, то мы перенесем раненого в карету. А потом я вернусь к своей работе.
     - Вы работаете в этом лесу?
     - Я здесь ставлю силки на разных зверей для моих опытов по электричеству. Дело в том, что до последнего времени я был врачом в гвардии графа д'Артуа, но мои работы не нравились этим господам из Академии, и меня отстранили от должности. И мои финансы уже это почувствовали.
     Лозен был заботливо устроен в карете при безразличном взгляде кучера. Жиль заставил его проглотить несколько капель, темной жидкости и хотел вернуть флакон врачу, но тот отказался.
     - Очень может быть, что это вам еще пригодится, поскольку, как мне кажется, вы отлично владеете шпагой.
     - Тогда позвольте мне, по крайней мере, отблагодарить вас за заботы.
     - Оставьте, не стоит. А если вы хотите меня отблагодарить, то приходите ко мне. Ничто не доставляет большей радости, чем приятный разговор. А этого мне как раз и не хватает с тех пор, как я стал обыкновенным врачом. Я живу на улице Вье-Коломбье, в квартале Сен-Жермен-де-Пре, в доме сорок семь.
     - Очень хорошо! Мне это тоже доставит большое удовольствие. Но кого же я должен спросить?
     Маленький человек как будто стал больше ростом.
     - Я доктор Жан-Поль де Марат, родился в Швейцарии, последний потомок знатной испанской фамилии! - произнес он с гордостью и драматическим выражением лица. - К вашим услугам!
     Он поприветствовал шевалье и исчез в кустах, проворный, как хорек.
     Жиль проводил его взглядом и вернулся в карету. Там Лозен уже приходил в себя.
     - Быстро отвези твоего хозяина в дом Биронов, - приказал Жиль кучеру, - и останови лошадей у заставы.
     - Я могу отвезти вас в отель "Йорк", вы же оставили там лошадь.
     - Благодарю, но делай то, что я говорю. Твой хозяин нуждается в срочной помощи. А я найду экипаж у заставы.
     В то время как за окнами кареты проплывал приятный пейзаж берегов Сены, а раненый под действием лекарства странного доктора погрузился в оздоровительный сон, Жиль позволил себе немного расслабиться. Он был доволен, что смог осуществить самое неотложное и опасное дело. Теперь он был уверен, что Лозен не поведет Ферсена на лужайку до его отъезда в Швецию, а с другой стороны, было мало вероятно, что Ферсен, хотя и совсем не воспринявший предостережения, осмелится отправиться на свидание с королевой с синяком под глазом и со вспухшим подбородком. Когда карета остановилась после моста Людовика XVI, он заметил, что было уже около двух часов, почувствовал голод и решил вознаградить себя добротным обедом перед тем, как приняться за исполнение второй части своей программы, а именно - за дела Каэтаны и свои собственные.
     Благодаря стараниям Жана де База он знал, где находятся лучшие заведения Парижа. Из них Турнемин всех более ценил заведение мэтра Ю.
     Это был украшенный цветами зал на восемь десятков посетителей, где можно было отведать восхитительных креветок, угрей под винным соусом, также достойных всяческих похвал. Наскоро забежав в отель "Йорк", чтобы взять Мерлина, он поспешил опять вдоль Сены, пересек ее по Новому мосту, выехал к Пале-Роялю, площадь перед которым превратилась в обширную стройку (строились новые галереи по решению герцога Орлеанского). Стройка была ужасно пыльной в сухое время и непролазно-грязной во время дождей.
     В этот день стояла сухая погода, и Жиль чувствовал, что в его глотку забилась эта пыль, когда он подъехал к улочке с многочисленными каретами, лошадьми, портшезами, кабриолетами, к дому, на котором красовалась яркая вывеска с позолотой, возвещавшая, что вы пришли к лучшему "ресторану" Парижа . Запахи же, доносившиеся из двери, могли, казалось, разбудить мертвеца.
     Сегодня в этом модном "ресторане" было полно народу: модники из самых знатных семей, судьи, финансисты, офицеры в компании с прелестницами, чьи слишком яркие и богатые уборы выдавали их профессию. Некоторые из них здесь сидели одни, и совершенно ясно было, что они ищут компаньонов. А что до дам высшего света, то они, презрев предрассудки, находили безумно оригинальным побывать бок о бок с этими содержанками.
     Мэтр Ю буквально летал по залу, шелестя тафтой и постоянно извиняясь.
     Он сам проводил шевалье в глубину зала, рассыпаясь в извинениях за то, что вынужден посадить его за стол, где уже был один посетитель. За столиком, покрытым льняной скатертью и украшенным стыдливыми маргаритками, сидел мощный молодой офицер в красно-голубом мундире швейцарской сотни, похожем, впрочем, на мундир Жиля. Разница была лишь в том, что швейцарцы носили золотые галуны, а шотландцы - серебряные. Офицер методично уничтожал целую гору креветок.
     - Я думаю, что господа из королевского дома не будут слишком стесняться друг друга и смогут пообедать за одним столом, - сладкоречиво прошептал мэтр. - Ужасно, но не хватает столов, все уже заказано. Поверьте, я очень огорчен.
     - Не стоит огорчаться. Я польщен.
     Поедатель креветок поднял глаза от кучи останков в тарелке, смерил взглядом нового посетителя и произнес это приветствие с акцентом, выдающим его с головой как жителя северных кантонов Гельвеции. После чего он снял с себя салфетку, встал во весь свой огромный рост (он был одного роста с Жилем, но раза в два шире в плечах и мощнее), щелкнул каблуками и представился:
     - Барон Ульрих-Эрнст-Август-Фридрих фон Винклерид зу Винклерид! Садитесь, прошу вас!
     Жиль тоже представился, занял место напротив швейцарца. Тот принялся за прерванное занятие, а Жиль начал изучать меню, написанное на плотной бумаге великолепными золотыми буквами.
     - Возьмите креветок, - любезно посоветовал Винклерид. - Это объедение.
     Турнемин поблагодарил его улыбкой, действительно заказал креветок, угрей в винном соусе И вино шабли. Сосед его воспользовался этим и заказал вторую гору креветок.
     В это время ресторан продолжал заполняться, и скоро свободных мест уже не осталось. Зал наполнился запахами блюд, гудением разговоров, и мэтр Ю с удовлетворением наблюдал за залом, где собрались представители высшей знати Парижа. Здесь был маркиз Дюкре, брат знаменитой госпожи де Жанлис, воспитательницы детей герцога Шартрского, герцог Эгийонский, отвратительный и громогласный маркиз де Мирабо, генеральный комиссар канцелярии Орлеана Бриссо, адвокат Пьетон де Вильнеф, оратор из Тулузы Барер де Вьезак, советник из Эпремениля, знаменитый физик доктор Шарль. На его лекции по электричеству сходилась вся знать Парижа. Были здесь и знаменитые братья Робер, конструкторы летающих шаров-монгольфьеров. Их мастерская находилась совсем рядом.
     Жилю совсем не надо было напрягать слух, чтобы понять, что все разговоры были о последнем их произведении, об этих гигантских шарах, привлекавших внимание всех парижан. Один шар, названный Каролиной, огромный голубой с золотом купол которого уже надувался и возвышался над соседними крышами, должен был взлететь третьего июля и поднять в воздух двоюродного брата короля Филиппа Шартрского и братьев Робер. Одни говорили, что это будет триумфом и заставит его забыть о поражении при Уэссане, а другие уверяли, что шар ненадежен, и герцог просто рискует своей жизнью, пускаясь в подобные авантюры.
     Внезапно шум разговоров стих на какое-то мгновение, затем снова возобновился, усиленный овациями в адрес замечательной пары, только что переступившей порог заведения. Он был высок, элегантен, несмотря на намечавшуюся полноту, одет по самой последней лондонской моде, в сюртуке серо-желтого цвета, с привлекательными голубыми глазами. Лицо было бы приятным, если бы, по причине какой-то болезни, не было красным и прыщавым. Она - брюнетка маленького роста с лицом теплого янтарного оттенка и восточными глазами. На ней был туалет из белой кисеи, большая соломенная шляпа с загнутыми по бокам полями, украшенная белыми цветами.
     Она, казалось, сошла с полотен Гейнсборо или Лоуренса, но ее взгляд, скептические складки у рта говорили, что туалет был девическим не по возрасту. Эта женщина могла казаться юной девушкой, но конечно же таковой не была.
     Она была знаменитостью. Золотая молодежь Парижа рассыпалась перед ней в комплиментах, но королевский дом ее не принимал. Это была баронесса Аглая Унольштейн, без всякого сомнения, одна из красивейших женщин Франции, но и в то же время одна из самых хулимых и порицаемых. Высокое положение ее отца маркиза де Барбантона, посла Франции при великом герцоге Тосканском, а также ее матери, гувернантки принцессы Луизы-Батильды Орлеанской, не могли более спасать ее репутацию. Госпожа де Барбантон должна была удовольствоваться вежливым отказом, когда она предложила свою старшую дочь на должность фрейлины в свиту герцогини Бурбонской.
     Это вовсе не огорчило прекрасную Аглаю. Должность фрейлины в свите герцогини была для нее слишком тяжелой и утомительной, а она стремилась к независимости. Дочь солнечного Прованса, она несла в своем сердце все обжигающее солнце своего края, любовникам ее не было числа.
     Так и Лафайет, давно уже питавший к ней нежные чувства, нашел в ее объятиях все почести и награды, достойные героя, так почитаемого народом.
     Тем не менее он не стал первым среди этой прекрасной коллекции любовников. Ее венцом и украшением стал тот, кто сопровождал ее в этот день. Это был герцог Филипп Шартрский. И именно его присутствующие в зале так горячо приветствовали.
     Конечно, каждый из них уступил бы ему свое место, но герцог, окинув взглядом присутствующих, остановился на двух офицерах, которые, занятые своими креветками, не обратили никакого внимания на его приход.
     Именно к ним он и обратился.
     - Пусть никто не беспокоится! - воскликнул он монотонным и чувственным голосом. Он любил принимать такой тон, когда проделывал свои злые шутки. - Чтобы я лишил места своих друзей, когда здесь есть добрые слуги моего кузена Людовика. Я полагаю, что они почтут за счастье уступить место принцу крови. Эй, господа из королевского дома, я к вам обращаюсь! Вы что, не слышите?
     Молодые люди оторвались от своих креветок.
     Винклерид сделал это с большим сожалением.
     Турнемин повернулся на своем стуле.
     - Это вы к нам, сударь?
     - Следует обращаться "монсеньер", - прошептал им их ближайший сосед. - Это же герцог Шартрский.
     - Ах, да? Благодарю вас.
     Турнемин вежливо поднялся со стула, поприветствовал.
     - Прошу вас извинить меня, монсеньер, я не имел чести знать вашу светлость.
     - Это же очевидно, - издевательски вскричал Филипп, - но теперь, когда вы меня знаете, уступите же ваш стол. Мы ужасно голодны!
     Презрительный тон был более оскорбительным, . - нежели агрессивным. Бретонец быстро обвел взглядом окружающих, увидел выжидающие, уже готовые обрадоваться лица. Было совершенно очевидно, что здесь собрались друзья герцога, и они заранее радовались публичному оскорблению, нанесенному двум слугам короля. Сейчас же на их лицах было то выражение ожидания и жестокости, которое он видел на арене Плаца Майор в Мадриде. Однако Жиль отнюдь не был расположен играть роль быка. Эти фрондирующие принцы стали уже действовать ему на нервы.
     - В этом я ни минуты не сомневаюсь, - ответил он весело. - Но могу ли я спросить вашу светлость, вам ли принадлежит этот ресторан?
     - Естественно, нет! Вы что, принимаете меня за босяка?
     - В таком случае, монсеньер, вам придется пострадать, пока мы спокойно закончим свой обед.
     Холодные креветки ничего не стоят. Да мы тоже, впрочем, ужасно голодны. Вашей светлости ничего не стоит найти целый десяток более удобных и приятных столов, нежели наш. Он же расположен в самом углу, здесь чувствуешь себя, как будто в чем-то раскаиваешься.
     Поклонившись, он уже хотел снова занять свое место. Вопли возмущения и негодов