д под лучами солнца, льющимися с радостного нежно-голубого неба, слегка покрытого легкими перистыми облачками, но надо было обладать фрондерским духом парижан, чтобы найти что-то смешное в этих величественных красных фигурах, которые, казалось, без всякой цели бродили здесь, не надеясь на помощь, ибо ни солдат, ни офицеров это, очевидно, ничуть не заботило.
     - Что это должно значить? - спросила Марианна.
     Повернувшись к Клари, она увидела, что тот сильно побледнел, а щеки его подрагивали от нервного тика.
     - Я боюсь, что это проявление гнева императора. Что можно еще подумать?
     Карета остановилась у подъезда. Лакей открыл дверцу.
     Клари поспешно соскочил и предложил руку своей спутнице, чтобы помочь ей спуститься на землю.
     - Прошу вас, быстрей, - сказал он. - Войдем лучше внутрь! Я много бы дал, чтобы ничего не видеть.
     - И тогда ваша совесть не будет задавать вам вопросы? - съязвила Марианна. - Как же называется та птица, которая практикует подобную хитрость? Мне кажется... страус? Вы хотите стать страусом? <Отрюш (фр.) - страус, отриш (фр.) - австриец.>.
     - Какая ужасная игра слов! Я спрашиваю себя порой, уж не ненавидите ли вы меня?
     Откровенно говоря, Марианна еще раньше задавала себе такой вопрос, но в данный момент это ее не интересовало.
     Ее глаза были прикованы к одному из прелатов, небольшому человечку, похожему в своем пышном одеянии на красную розу. Стоя спиной к ней на последней ступеньке крыльца рядом с согнувшимся перед ним высоким черным аббатом, он оживленно говорил, не обращая внимания на своих коллег, которые совещались, разбившись на небольшие, по три-четыре человека, группки.
     Что-то в этом невысоком кардинале привлекло внимание Марианны, хотя она и не могла сказать, что именно.
     Может быть, очертания головы над горностаевым воротником или седые волосы под круглой пурпурной скуфьей?
     Или же изящные руки, которыми прелат жестикулировал в пылу разговора?.. Вдруг он повернул голову. При виде его профиля Марианна не смогла удержаться.
     - Крестный?..
     Кровь хлынула ей в лицо, когда она узнала человека, который на протяжении всей ее молодости занимал вместе с теткой Эллис ее сердце. И это сердце, едва приметив знакомые черты, не ошиблось. Маленьким кардиналом был Готье де Шазей.
     - Что вы сказали? - забеспокоился Клари, видя ее такой взволнованной. - Вы знакомы? Знакомы с...
     Но она не слышала его больше. Она совершенно забыла о нем, как забыла обо всем окружающем, о месте, где она находилась, обо всем, вплоть до себя самой, чтобы вновь ощутить себя, как когда-то, маленькой Марианной лет десяти, бегущей со всех ножек из дальнего утла парка в Селтоне, едва заметив аббата де Шазея, медленно двигавшегося на своем муле по главной аллее. Она даже не удивилась, найдя в кардинальском пурпуре маленького аббата, всегда стесненного в средствах, всегда странствовавшего по всей Европе с таинственными целями. Ее охватила такая огромная радость, что естественным стало возвращение ее детских привычек. Подхватив обеими руками подол и шлейф роскошного платья, она бросилась к двоим священникам, которые уже удалялись, не ведая о сжигавшем ее волнении. В несколько секунд она догнала их.
     - Крестный! Какая радость! Какое счастье!..
     Смеясь и плача одновременно, она не раздумывая бросилась на шею ошеломленного кардинала, который едва успел узнать ее, прежде чем раскрыть свои объятия.
     - Марианна!
     - Да, это я, это действительно я! О крестный, какое счастье!
     - Марианна, здесь? Неужели я схожу с ума? Но что ты делаешь в Париже?
     Он оторвал ее от себя и, удерживая вытянутыми руками, разглядывал с радостью и удивлением. Его некрасивое лицо сияло.
     - Об этом я и не мечтал! Ты здесь... Мой Бог, малютка, какой красавицей ты стала! Дай-ка я еще тебя поцелую!..
     И на глазах опешившего худого аббата и машинально последовавшего за своей спутницей князя Клари кардинал и молодая женщина вновь обнялись с восторгом, не оставлявшим сомнения во взаимной пылкости их чувств.
     Эти знаки привязанности, так мало соответствовавшие протоколу, привели, очевидно, в замешательство худого аббата, ибо он начал покашливать и почтительно коснулся плеча прелата.
     - Пусть его преосвященство простит меня, но надо было бы, может быть... Я хочу сказать... э.., обстоятельства... Словом, его преосвященству следовало бы дать себе отчет, что на него смотрят!
     Это было правдой. Дворцовые служители, офицеры и прелаты не отводили глаз от необычной пары, которую составляли маленький кардинал и очаровательная, пышно одетая женщина между черным аббатом и блестящим австрийским офицером. Слышалось перешептывание, сопровождаемое многозначительными улыбками.
     Леопольду Клари казалось, что он стоит на раскаленных угольях. Но Готье де Шазей только пожал плечами.
     - Не говорите глупости, Бишет! Пусть смотрят сколько хотят! Да вы знаете, что это мое дитя, дитя моего сердца, хочу я сказать, вновь обретенное здесь? Однако я полагаю, что вы желаете быть представленным? Марианна, перед тобой аббат Бишет, мой верный секретарь. Что же касается вас, друг мой, знайте же, что эта красивая дама - моя крестница, леди Марианна...
     Он замолчал, мгновенно дав себе отчет в том, что он собирается сказать, увлеченный радостью и своим восторженным характером. Улыбка с его лица исчезла, словно стертая невидимой рукой. С внезапным беспокойством он посмотрел на Марианну.
     - Но это невозможно! - прошептал он. - Как ты можешь быть здесь, во Франции, в этом дворце, в обществе австрийца...
     - Князь Леопольд Клари унд Алдринген! - вытянулся молодой офицер, щелкнув каблуками в знак приветствия.
     - Рад познакомиться, - машинально сказал кардинал, думая о своем. - Я спросил себя: как ты можешь быть в Париже, в то время как последний раз мы виделись... Где же тогда...
     Охваченная внезапным страхом при мысли о том, что сейчас произойдет, Марианна поспешила прервать его. Растерянная мина Клари, безусловно, услышавшего злополучное "леди Марианна", уже достаточно выражала его беспокойство.
     - Я вам все объясню позже, дорогой крестный. Это очень длинная история, и здесь, посреди двора, рассказать ее просто невозможно. Лучше скажите мне, что вы здесь сами делаете? Вы собираетесь уйти пешком, как я понимаю?
     - Я сделаю то же, что и другие, черт возьми! - проворчал кардинал. - Когда мы прибыли сюда, мои братья и я, главный церемониймейстер передал нам приказ немедленно убираться отсюда, потому что его корсиканское величество отказался нас принять, хам!
     - Ваше преосвященство, - воззвал аббат Бишет, испуганно оглядываясь вокруг, - будьте осторожны в выражениях.
     - Э, я говорю то, что хочу! Меня выгоняют, не так ли?
     И простирают свое утонченное внимание до того, что отсылают все наши кареты, чтобы мы смогли показать парижским зевакам занимательное зрелище: пятнадцать кардиналов бредут в пыли с подобранными мантиями, возвращаясь домой пешком, как галантерейщики! Я надеюсь, что добрые парижане по достоинству оценят учтивость их властителя.
     Монсеньор де Шазей стал таким же красным, как его мантия, и его аристократический голос, обычно тихий и спокойный, обрел тревожную пронзительность. Клари вмешался.
     - Ваше преосвященство и его коллеги, если я правильно понимаю, являются теми, кто не счел должным присутствовать на свадьбе нашей эрцгерцогини? - спросил он довольно резким тоном. - И безусловно, император Наполеон не мог снести подобное оскорбление, не подумав о мести. Признаюсь, я ожидал худшего.
     - Худшее последует само собой, не обольщайтесь! Что касается эрцгерцогини, поверьте, сударь, что мы бесконечно сожалеем, но мы обязаны полностью поддерживать его святейшество в избранной им позиции. А брак Наполеона и Жозефины до сих пор не расторгнут Римом.
     - Иными словами, наша принцесса не является законной супругой, хотите вы сказать, - вспыхнул Клари.
     Видя, что назревает новый скандал, испуганная Марианна поспешила вмешаться.
     - Помилуйте, господа! Здесь... Крестный, вы же не можете отправиться так, пешком. И прежде всего, где вы живете?
     - У одного друга, каноника Филибера де Брюйара, на улице Шануэн. Я не знаю, известно ли тебе, малютка, что наш фамильный особняк принадлежит теперь пользующейся особым покровительством Наполеона оперной певице. Так что там я не живу.
     У Марианны появилось ощущение, что она сражена насмерть. Каждое из этих ужасных слов оставляло в ее душе кровоточащую рану. Сильно побледнев, она отступила и, ощупью найдя руку Леопольда Клари, оперлась на нее. Без этой поддержки она, несомненно, упала бы прямо в пыль, уже испачкавшую красные туфли князя Церкви. Эти несколько слов измерили пропасть, разверзшуюся между ее детством и теперешним положением. Отвратительный страх охватил ее при мысли, что Клари, желая восстановить истину, не раздумывая объявит, защищая ее, что оперная певица, о которой идет речь, - это она. Марианна, безусловно, скажет правду своему крестному, всю правду, только в свое время, без посторонних...
     Отчаянно пытаясь совладать с волнением, она вымученно улыбнулась, в то время как ее пальцы впились в руку князя.
     - Я приду к вам сегодня вечером, если вы позволите.
     А пока карета князя Клари отвезет вас домой, крестный.
     Молодой австриец резко отстранился.
     - Но это же.., о, дорогая, что скажет император?
     Она мгновенно вспылила, верная своей привычке находить в гневе лекарство от глубоких переживаний.
     - Вы не подданный императора, дорогой князь.
     К тому же могу вам напомнить, что ваш государь поддерживает.., превосходные отношения со святым отцом.
     Или я вас не правильно поняла?
     Вскинув подбородок, Леопольд Клари подтянулся, словно он внезапно оказался перед самим императором Францем.
     - Можете быть уверены, ваше преосвященство, что моя карета и люди в вашем распоряжении. Если вы готовы оказать мне честь...
     Щелкнув пальцами, даже не повернувшись, он подозвал кучера, который, видя необычное поведение атташе посольства, еще не отъехал от крыльца. Карета послушно подкатила, остановилась, и один из лакеев, спрыгнув с запяток, открыл дверцу и опустил подножку.
     Ясные глаза кардинала одним взглядом охватили побледневшую молодую женщину в голубом платье и австрийского князя, почти такого же бледного в своем белом мундире.
     В их бледной голубизне таилось море вопросов, но Готье де Шазей не задал ни одного. Полным величия жестом он протянул к губам склонившегося Клари кольцо с сапфиром, украшавшее его руку, затем к губам Марианны, которая, не думая о пыли, преклонила колено.
     - Я буду ждать тебя сегодня вечером, - сказал он после прощания. - Ах.., совсем забыл! Его святейшество Пий VII вместе с кардинальской шапкой пожаловал мне титул Сан-Лоренцо. Я известен.., и признан во Франции под этим именем.
     Несколько мгновений спустя австрийская карета выехала за решетку Тюильри, сопровождаемая завистливыми взглядами оставшихся князей Церкви, которые, смирившись, один за другим направились в сопровождении своих близких к выходу, в сомнительной надежде найти свободные экипажи.
     Марианна и Клари молча провожали глазами исчезающего кардинала де Сан-Лоренцо.
     Молодая женщина машинально отряхнула перчатками пыль с серебряных пальм на ее платье, затем повернулась к своему спутнику.
     - Ну что ж, войдем?
     - Да.., но я спрашиваю себя, как нас примут. Половина находящихся во дворце видели, как мы отдали карету человеку, которого его величество император, безусловно, считает своим врагом.
     - Вы принимаете все слишком близко к сердцу, друг мой. Идем смелей, все будет хорошо. Поверьте мне, в жизни бывают вещи бесконечно более страшные, чем гнев императора! - добавила она нехотя, подумав о том, что скажет ее крестный сегодня вечером, когда узнает...
     Предстоящая перспектива немного омрачала глубокую радость, которую она только что испытала, встретив крестного, но не могла заглушить ее полностью. Как хорошо снова увидеть его, особенно в тот момент, когда она так настоятельно нуждалась в его помощи! Конечно, она услышит много неприятного, безусловно, он строго осудит ее новую профессию певицы, но кончит тем, что поймет ее и простит. Нет никого более человечного и милосердного, чем аббат де Шазей. Почему же кардинал Сан-Лоренцо должен перемениться? И тут Марианна с удовлетворением вспомнила об инстинктивной неприязни, которую ее крестный некогда недвусмысленно проявлял к лорду Кранмеру.
     Он может только посочувствовать несчастьям любимой крестницы, которую сам считал своим собственным ребенком.
     Нет, приняв все во внимание, ясно, что предстоящий вечер сулит Марианне больше радости, чем тревог. Готье де Шазею, ныне кардиналу Сан-Лоренцо, не составит никакого труда добиться у папы расторжения брака, тяжким грузом висящего на шее его крестницы...
     Марианна еще никогда не проникала в парадные помещения Тюильри. Зал маршалов, где должен был состояться концерт, подавил ее своим великолепием и размерами. Бывшая кордегардия Екатерины Медичи представляла собой громадное помещение, для которого объединили два этажа под куполом центральной части дворца. На высоте второго этажа, против эстрады для артистов, высилась большая трибуна, на которой вскоре займут свои места император и его семья. Трибуна поддерживалась четырьмя полностью позолоченными гигантскими кариатидами, представлявшими женщин в римских тогах. С обеих сторон трибуны начинался тянувшийся вокруг всего зала балкон с ложами, обитыми красным бархатом с золотыми пчелами. Потолок представлял собой купол с четырьмя гранями, украшенными по углам позолоченными знаками воинской доблести, а центр его занимала колоссальная люстра резного хрусталя, окруженная четырьмя такими же, но меньшей величины. Своды были расписаны фресками аллегорического содержания, в то время как на стенах этажа, для придания этому залу воинственного духа, висели портреты во весь рост четырнадцати маршалов, разделенные бюстами двадцати двух генералов и адмиралов.
     Несмотря на заполнявшее балкон общество, Марианна почувствовала себя одинокой и затерянной в этом просторном, как собор, помещении. Здесь царил, словно во встревоженном курятнике, такой шум, что в нем терялись звуки настраиваемых музыкальных инструментов. Перед ней замелькало столько лиц в ослепляющем калейдоскопе вспышек драгоценностей, что она некоторое время никого не могла узнать. Тем не менее она все-таки увидела Дюрока, великолепного в фиолетовом с серебром костюме главного маршала, направлявшегося к ней, но обратившегося к Клари:
     - Князь фон Шварценберг желает немедленно видеть вас, сударь. Он просит присоединиться к нему в кабинете императора.
     - В кабинете импе...
     - Да, сударь. И лучше будет не заставлять его ждать.
     Молодой князь обменялся с Марианной потрясенным взглядом. Это угрожающее приглашение могло означать только одно: Наполеон уже знал об истории с каретой, и бедному Клари придется пережить неприятные минуты. Не способная оставить друга нести тяжесть наказания за содеянное ею самой, Марианна вмешалась:
     - Я знаю, из-за чего вызывают князя к его величеству, господин главный маршал, но, поскольку это дело касается меня одной, я решительно прошу вас разрешить мне сопровождать его.
     Озадаченное лицо герцога Фриульского не смягчилось. Даже наоборот, он окинул молодую женщину суровым взглядом.
     - Я не располагаю возможностью, мадемуазель, пропустить к его величеству кого-нибудь, кого он не вызывал.
     Кроме того, я должен проводить вас к господам Госсеку и Пиччини, ожидающим возле оркестра.
     - Умоляю вас, господин герцог! Его величество подвергается опасности совершить несправедливость.
     - Его величество прекрасно знает, что делает! Князь, вы должны были уже уйти! Следуйте за мной, мадемуазель!
     Волей-неволей Марианне пришлось расстаться со своим спутником и пойти за Дюроком. Легкое шушуканье, сдержанные аплодисменты послышались на ее пути, но, занятая своими мыслями, она не обращала на это никакого внимания. Застенчиво, но крепко, она взяла за руку Дюрока.
     - Мне надо увидеть императора, господин главный маршал.
     - Немного терпения, мадемуазель. Его величество соизволил заметить, что постарается увидеться с вами по окончании концерта.
     - Соизволил... Откуда такая жестокость, господин герцог? Разве мы больше не друзья?
     Легкая улыбка на мгновение заставила расслабиться сжатые губы Дюрока.
     - Мы останемся ими навсегда, - прошептал он стремительно, - но император сильно гневается, и я не имею права быть любезным с вами!
     - Что ж это, я.., в немилости?
     - Не могу сказать точно, но похоже...
     - Тогда, - раздался позади Марианны приятный неторопливый голос, - оставьте ее со мной на минутку, дорогой Дюрок. Попавшим в немилость надо, держаться вместе, э?
     Еще до его знаменитого заключительного междометия Марианна узнала Талейрана. Как всегда элегантный, в темно-зеленом фраке, с затянутой в белый шелковый чулок больной ногой, опираясь на трость с золотым набалдашником, он одарил Дюрока дерзкой улыбкой и протянул руку Марианне.
     Явно обрадованный возможностью таким образом освободиться, главный маршал вежливо раскланялся и оставил молодую женщину на попечение вице-канцлера империи.
     - Благодарю вас, князь, но не уходите далеко с мадемуазель. Император не заставит себя ждать.
     - Я знаю, - просюсюкал Талейран, - сколько времени надо, чтобы задать головомойку юному Клари и научить его не особенно поддаваться очарованию молодой женщины. На это потребуется пять минут. Мне это знакомо...
     Говоря это, он нежно увлек Марианну к проему одного из окон. Весь его вид показывал, что этот человек занят приятным светским разговором, но Марианна сразу поняла, что дело идет об очень серьезных вещах.
     - Клари переживает, без сомнения, неприятные минуты, - прошептал он, - но я боюсь, как бы вам не пришлось выдержать большую часть императорского гнева.
     Интересно, какая муха вас укусила? Броситься на шею кардиналу прямо посреди двора Тюильри.., причем опальному кардиналу к тому же! Подобные вещи делают только с... кем-нибудь из очень близких, э?
     Марианна ничего не ответила. Трудно объяснить ее поведение, не раскрыв ее подлинную сущность. Разве она не была для Талейрана некой девицей Малерусс, безродной бретонкой? В любом случае кем-то, кто не мог бы вести себя так вольно с князем Церкви. В то время как она тщетно, впрочем, искала правдоподобное объяснение, князь Беневентский по-прежнему беззаботно продолжал:
     - Я хорошо знал аббата Шазея еще в те годы. Он начал свой путь викарием у моего дяди, архиепископа Реймского, который в настоящее время является духовником короля в эмиграции.
     У Марианны появилось ощущение, что князь опутывает ее паутиной, как паук муху, ей стало невыносимо тоскливо.
     Вспоминался день ее свадьбы и высокая фигура монсеньера де Талейран-Перигора, капеллана Людовика XVIII. Ее крестный действительно был в наилучших отношениях с прелатом. Именно тот одолжил необходимые принадлежности для брачной церемонии в Селтон-Холле. Но, словно не замечая ее волнения, Талейран продолжал тем же спокойным, как гладь озера в хорошую погоду, голосом:
     - В те времена я жил на улице Бельшас, совсем рядом с Лилльской, тогда улицей Бурбонов, и поддерживал превосходные соседские отношения с семьей аббата. Ах, какое это было дивное время, - вздохнул князь. - Ведь правда: тот, кто не жил в годы, предшествующие 1789-му, не знает, что такое наслаждение жизнью. Мне кажется, я никогда не встречал более прекрасной, более гармоничной и нежной пары, чем маркиз и маркиза д'Ассельна.., в чьем доме вы сейчас живете.
     Несмотря на все ее самообладание, у Марианны закружилась голова. Она схватила за руку Талейрана и буквально повисла на нем, стараясь превозмочь недомогание.
     Сердце билось так, что дыхание прерывалось. Ей казалось, что ноги вот-вот совершенно откажутся служить, но князь оставался невозмутимым и только поглядывал вокруг из-п