мелится пакостить всерьез.
     - Но если бы ты ее слышал...
     - Вот что, Катрин, довольно! - жестко сказал Арно, но руки его скользнули вниз, и он обхватил жену за талию. - Я уже велел тебе забыть обо всем этом! В мире нет никого, кроме меня и тебя, понимаешь? И этот мир принадлежит только нам двоим...
     Катрин не ответила. Мир принадлежит им двоим? В соседней спальне дремала Изабелла, чутко прислушиваясь к дыханию ребенка. Здесь же была и Сара, которая не желала отдавать Мишеля на попечение бабушки, отстаивая свои права няньки зубами и когтями. Цыганка прекрасно понимала, как хочется Изабелле отнять сына у Катрин, и она решила противостоять этому всеми силами. А в другой спальне находилась Мари, и Катрин с горечью думала, что окружена женщинами, мечтающими обездолить ее: одна покушается на сына, вторая - на мужа. А Арно пытается убедить ее, что, кроме их двоих, никого в мире нет!
     - Не ускользай от меня, - проворчал Арно, - когда мы вместе, ты должна думать только о нашей любви...
     Он стал целовать ее в холодные дрожащие губы. Она закрыла глаза, тщетно пытаясь сдержать слезы, которые катились по щекам. Арно, выругавшись сквозь зубы, воскликнул в ярости:
     - Ладно, плачь! Сейчас я избавлю тебя от всех глупых мыслей!
     И он обрушился на Катрин с такой неистовой страстью, что она действительно забыла обо всем: оглушенная и ошеломленная этими грубыми стремительными ласками, она испытывала вместе с тем доселе неведомое наслаждение. Она задыхалась, изнемогая от желания, стонала и вскрикивала, призывая к себе Арно, полностью подчинившись его воле, томясь от нетерпения слиться наконец с ним в единое целое. И когда она затихла, усталая и умиротворенная, он прошептал с нежной насмешливостью, торжествующе улыбаясь:
     - Я же сказал тебе, что ты забудешь об этих глупостях! Внезапно он отпустил ее и бросился к столику возле камина, на котором стояли чаши и серебряный кувшин с вином. Катрин, раздавленная блаженной усталостью, с трудом разлепила отяжелевшие веки, и муж рассмеялся, глядя на нее.
     - Хочешь вина? Я умираю от жажды! Она покачала головой, ибо говорить не было сил, смотря сквозь ресницы, как он наливает вино в чашу. Опустошив ее одним глотком, он вытер рот тыльной стороной ладони. Она снова закрыла глаза, но тут ее заставил подскочить резкий металлический звук. Кубок выпал из рук Арно, но тот не обратил на это никакого внимания. Подойдя к огню поближе, он, казалось, пристально вглядывался во что-то, лежащее у него на ладони. Катрин, слегка встревожившись, приподнялась на измятых подушках.
     - Что случилось? Куда ты смотришь? Он не ответил и не шелохнулся. В этой неподвижности было что-то пугающее, и Катрин вскрикнула.
     - Арно? Что с тобой?
     Он опустил руку, обернулся, стараясь улыбнуться, но улыбка у него получилась странная, похожая на гримасу, словно он просто раздвинул губы заученным движением.
     - Ничего, дорогая! Полено вспыхнуло, и искра обожгла мне руку. Спи, тебе надо отдохнуть...
     Голос его доносился как будто издалека. Механическим жестом он взял со скамеечки длинный зеленый халат, отороченный мехом, надел его и затянул пояс. Катрин смотрела на него в изумлении.
     - Куда ты собрался?
     - Я должен посмотреть, все ли в порядке, проверить часовых. Солдаты сегодня много пили, а потому возможны любые неожиданности.
     Он подошел к кровати, наклонился, поднял прядь волос, сползшую с подушки, и страстно поцеловал ее.
     - Спи, ангел мой, спи... я отлучусь ненадолго. В сущности, это было вполне естественно. Комендант крепости должен обходить посты. Кроме того, Катрин слишком устала, чтобы задумываться обо всем этом. Арно всегда был непредсказуем в своих поступках. Он бережно закрыл ее одеялом и ушел, ступая на цыпочках, а она уже провалилась в блаженное забытье, забыв ответить себе на вопрос, который шевельнулся в глубинах сознания: показалось ей или Арно действительно посмотрел на нее с тревогой и страхом? В эту минуту у него было каменное лицо, на котором жил только взгляд, этот странный взгляд... Да нет же, конечно, то была всего лишь игра измученного рассудка! Катрин заснула глубоким сном, с улыбкой на устах.
     Разбудил ее голос Сары, напевающий старинную кантилену. Катрин готова была поклясться, что спала не больше пяти минут, однако было уже совсем светло. Она улыбнулась, увидев Сару, сидевшую у изножья кровати в позе, которую она еще девочкой наблюдала сотни раз. На руках цыганка держала Мишеля, и напевала Мишелю, а малыш в восхищении шевелил ручонками, розовыми, будто ракушки.
     - Неужели так поздно? - спросила Катрин, садясь на кровати.
     - Тебе пора кормить сына! Он очень проголодался. Катрин взяла на руки ребенка с ощущением глубокого счастья, которое всегда испытывала в момент кормления. Белокурая головенка легла на ее плечо, маленькие растопыренные пальчики обхватили округлую грудь. Мишель сосал с жадностью, и Катрин расхохоталась.
     - Честное слово, он неутомим! Вот это прожорливость! Посмотри, Сара. Настоящий гурман!
     Ребенок напомнил ей о муже, и она спросила у Сары, где Арно.
     - Он во дворе. Граф Бернар собирается выступать. Когда малыш закончит, надо будет поторапливаться.
     Сидя в постели, Катрин смотрела на Сару, удивляясь ее понурому виду. И плечи у нее как-то странно поникли. Сара начала сутулиться? Да ведь ей нет еще пятидесяти. И что означают эти фиолетовые круги под глазами? Наверное, она страшно вымоталась в дороге. Да и делать ей приходилось немало: теперь у нее на попечении была не только Катрин, но и Мишель. Вот и сейчас она, открыв сундук, вынимала оттуда одежду и первым достала бархатный синий плащ, подбитый серым атласом.
     - Граф Бернар оставил нам все эти вещи. Одежда мужская, но я, пожалуй, смогу переделать ее на тебя. Тебе почти Нечего надеть.
     - Где они, роскошные платья Брюгге и Дижона? - с легкой улыбкой промолвила Катрин. - Где духи... драгоценности...
     - Ты не жалеешь о них? Правда, не жалеешь? Ответом Саре была ослепительная улыбка молодой женщины. Над пушистой головой малыша взгляд ее устремился к синему витражу окна, за которым слышался голос Арно, отдававшего последние распоряжения.
     - О чем я должна жалеть? У меня есть все, пока со мной муж и сын. Что рядом с ними дворцы, парчовые платья и бриллианты? Знаешь...
     Она не договорила. Сара начала неистово тереть глаза рукавом. Брови Катрин удивленно поползли вверх.
     - Ты плачешь?
     - Нет, нет, - поспешно сказала цыганка, - я не плачу. В этой одежде полно пыли.
     - И говоришь ты как-то... Послушай, он наелся. Возьми его, я буду вставать!
     Передав Мишеля Саре, Катрин поднялась и подошла к тазику с водой. Однако она продолжала внимательно наблюдать за цыганкой, умываясь, надевая платье и закалывая косы. Пыль? Что-то непохоже... Сара плакала, плакала не так давно, и следы слез остались на лице. Но было совершенно очевидно, что говорить о причине она не хочет. Снаружи доносились крики, бряцанье оружия, ржание лошадей, скрип тяжело груженных повозок, смех и восклицания - обычный шум, возникающий, когда многочисленное войско уже готово выступить в поход. Подойдя к окну, Катрин увидела, что шелковые палатки исчезли: их свернули и увязали на телеги. Убедилась она и в том, что Арно сдержал слово: на ветвях старого бука больше не было зловещих плодов. Весь двор был забит солдатами, которые ожидали сигнала к выступлению, приставив к ноге копья. Всадники уже сидели на лошадях...
     Когда Катрин немного высунулась из окна, чтобы вдохнуть свежий утренний воздух, чтобы ощутить на лице ласковое прикосновение еще робких солнечных лучей, из часовни вышли Бернар и Арно. Оба были в полном вооружении и только шлемы держали на согнутом локте. Подойдя к скакунам, которых держали за повод конюшие, они вскочили в седло. Видимо, Арно решил проводить друга. Бернар-младший уже собирался надеть шлем, но, заметив в окне Катрин, направил к ней своего коня.
     - Я не хотел будить, вас, Катрин, - крикнул он, - но счастлив, что мне удалось увидеть вас до отъезда. Не забывайте меня! Я сделаю все, чтобы вы в самом скором времени украсили двор Карла VII..
     - Я не забуду вас, мессир! И буду молиться за успех вашего оружия!
     Жеребец Арманьяка в красно-серебряной попоне гарцевал с изяществом молоденькой танцовщицы, подчиняясь умелой руке всадника. Бернар поклонился до гривы коня, по-прежнему не отрывая глаз от Катрин, которая ослепительно ему улыбнулась. Затем поворотил скакуна и рысью двинулся к воротам, возглавив отряд своих всадников. За ним последовал Арно, которого сопровождал Фортюна, ставший отныне конюшим Монсальви.
     Проезжая мимо окна, Арно поднял руку в железной перчатке, приветствуя жену, и улыбнулся ей. Однако Катрин вновь почувствовала беспокойство, мимолетно охватившее ее минувшей ночью.
     Улыбка Арно была бесконечно грустной, а осунувшееся лицо говорило, что он так и не ложился спать.
     Внезапно Катрин забыла о муже. Прямо перед ней, почти на той же высоте, на сторожевой галерее стоял вооруженный солдат, опираясь обеими руками на рукоять сверкающего меча. Из-под стального камая, закрывавшего голову и плечи, торчало широкое лицо с оливково-смуглой кожей, с поросячьими глазками чуть больше булавочной головки. Он злобно смеялся, глядя на Катрин, которая с изумлением узнала сержанта Эскорнебефа, командира гасконцев, отданных Арно Ксантраем в Бурже - того самого Эскорнебефа, что таинственным образом исчез из аббатства Сен-Жеро, получив выволочку от Монсальви.
     Инстинктивно отпрянув от окна, она жестом позвала Сару и показала ей солдата, стоявшего на том же месте.
     - Смотри, - сказала она, - узнаешь его? Сара, нахмурившись, пожала плечами.
     - Я со вчерашнего вечера знаю, что он здесь. Я узнала его. Кажется, он направился в Карлат прямиком из Сен-Жеро. Впрочем, ничего странного в этом нет, ибо это единственная крепость его господина, графа д'Арманьяка.
     - Арно знает?
     - Да. От его взгляда ничто не укроется. Но Эскорнебеф униженно просил прощения, предварительно заручившись поддержкой графа Бернара. О, я сразу поняла, что мессиру Арно это не по душе, но отказать он не мог.
     - Просил прощения! - пробормотала Катрин, не сводя глаз с огромного сержанта. - Не верю ни единому его слову!
     Достаточно было посмотреть на злобную ухмылку толстяка, чтобы догадаться, что мольба о прощении была хитростью, за которой пряталось неутоленное мстительное чувство.
     - И я ему не верю, - отозвалась Сара. - К тому же вчера я видела, как Эскорнебеф у часовни встретился с твоей "подругой" Мари. Они разговаривали очень оживленно, но, увидев меня, разошлись...
     - Как странно! - промолвила Катрин, крутя в руках прядь волос. - Откуда они знают друг друга? Сара плюнула на пол с явным отвращением.
     - Эта девка способна на все! - решительно заявила она. - Знаешь, я не удивлюсь, если она окажется колдуньей. Она явно почуяла в Эскорнебефе родственную душу.
     Дверь без стука отворилась, и на пороге появилась Изабелла де Монсальви, вся в черном. На ней был широкий длинный плащ, а на голове черная вуаль, благодаря которой тонкое лицо казалось еще более высокомерным и замкнуто-неприступным. За спиной ее угадывалась лисья мордочка Мари. Мать Арно остановилась в дверях и, не посчитав нужным поздороваться, сухо спросила:
     - Вы идете? Месса сейчас начнется...
     - Иду, - коротко ответила Катрин.
     Накинув на плечи плащ с капюшоном, она двинулась за свекровью, нежно поцеловав на прощанье Мишеля, которого Сара тут же уложила между двумя подушками на большой кровати.
     Солнце садилось, когда Арно вернулся в замок. Вместе с Фортюна и десятком солдат он объездил окрестности, дабы убедиться, что все спокойно. Затем надолго задержался в деревне Карлат, побеседовал с нотаблями, проверил запасы продовольствия и попытался хоть немного ободрить крестьян, которые, не зная покоя уже много лет, глядели затравленно и испуганно, готовые в любой момент бежать или хвататься за оружие.
     Две вещи поразили Катрин, когда Арно вошел в большую залу, очищенную от грязи и застеленную свежей соломой, где семья собралась в ожидании возвращения своего главы и ужина: то, что у него было такое озабоченное лицо, и то, что он не снял панциря. Ей показалось, что с утра он еще больше побледнел. Встревожившись, она побежала ему навстречу, уже протягивая руки, чтобы обнять, но он мягко отстранил ее:
     - Нет, не надо целовать меня, дорогая! Я очень грязный, и у меня, кажется, начинается жар. Старые раны разболелись, и, к тому же, я простудился. Тебе надо быть осторожней и не заразиться.
     - Какое мне до этого дело! вскричала Катрин в негодовании, спиной угадывая язвительную усмешку Мари.
     Арно, улыбаясь, поднял руку, чтобы положить на голову жены, но тут же остановился.
     - Подумай о сыне. Ты его кормишь, ему нужна здоровая мать.
     Все это звучало чрезвычайно логично, даже мудро, но у Катрин невольно сжалось сердце. Впрочем, он принес те же извинения матери: не поцеловал ее, а только поклонился и слегка кивнул Мари. Изабелла де Монсальви смотрела на сына с удивлением и некоторой тревогой.
     - Почему ты не снял панцирь? Неужели ты собираешься ужинать, имея на плечах пятьдесят фунтов железа?
     - Нет, матушка. Я не стану ужинать, то есть не стану ужинать здесь. Мне следует быть начеку. Крестьяне сообщили тревожные вести. По ночам какие-то подозрительные люди бродят по округе. Одни из них явно изучают укрепления, а некоторые даже пытались взобраться на скалу. Я должен познакомиться с гарнизоном замка, проверить все вооружение и боеприпасы. Несколько дней мне лучше побыть с солдатами. Я уже приказал поставить походную кровать в башне Сен-Жан, той, что ближе всего подходит к скалистому выступу.
     Он повернулся к Катрин, бледной и рассерженной. Из гордости она не произнесла ни слова, но на лице ее было написано страдание. Почему он решил отдалиться от нее, лишить ее тех счастливых часов, когда они были ближе и дороже всего друг для друга?
     - Мы должны быть разумными, сердце мое. Идет война, а на мне лежит тяжкая ответственность за судьбу крепости.
     - Если ты хочешь перейти в башню Сен-Жан, отчего я не могу поселиться вместе с тобой?
     - Оттого, что женщина не может находиться среди солдат! - сухо произнесла мать Арно. - Пора вам уже понять, что жена воина должна прежде всего уметь подчиняться!
     - Неужели жена воина должна и сердце свое заковать в стальную броню? - воскликнула Катрин, глубоко задетая и словами, и тоном свекрови. - Неужели душа ее должна быть заключена в панцирь?
     - Именно так! Женщины в нашем роду никогда не опускались до слабости, даже если им было очень тяжело, и особенно тогда, когда было тяжело! Впрочем, вы вряд ли разделяете подобные чувства, ибо вас воспитывали по-другому.
     В словах старой дамы звучало презрение, которое она даже не считала нужным скрывать, и Катрин почувствовала, как кровь бросилась ей в голову. Она уже собиралась язвительно ответить, но ее опередил Арно.
     - Оставьте ее, матушка! Если вы не способны ее понять, то старайтесь не показывать этого! Ты же, дорогая, будь мужественной, ибо иначе нельзя. Я не хочу, чтобы ты страдала от одиночества.
     Он направился к двери, а Катрин изо всех сил пыталась сдержать подступающие слезы. Все, что происходило сегодня, вновь приобрело черты абсурда, о котором она уже стала забывать. Неужели Бернар-младший увез с собой беззаботное счастье, радость жизни и покой? И опять ожили старые призраки, вернулись сомнения и страхи, казалось, побежденные доводами рассудка? Катрин чувствовала, что начинает задыхаться в этих стенах, которые наклонялись, будто желая придавить ее своей тяжестью. Что делать ей в этом незнакомом замке, среди двух женщин, ненавидящих ее лютой ненавистью? Почему Арно покинул ее? Разве он не знает, что без него все теряет и вкус, и цвет? Когда его нет с ней, наступает бесконечная безжалостная зима...
     Холодный голос свекрови вывел ее из оцепенения.
     - Давайте ужинать! - сказала Изабелла де Монсальви. - Больше ожидать некого.
     - Прошу простить меня, - произнесла Катрин, - но я не хочу есть. Вы прекрасно поужинаете и без меня. Желаю спокойной ночи.
     Быстро поклонившись, она вышла из залы. На лестнице ощущение удушья исчезло. Решительно, ей дышалось гораздо лучше вдали от Изабеллы и Мари. Она подобрала тяжелые юбки, чтобы быстрее подняться к себе, почти бегом преодолела последние ступени и упала в объятия Сары, уже уложившей Мишеля. Дрожа от холода и горя, молодая женщина прижалась к верной служанке, инстинктивно ища спасения и утешения в этих теплых руках.
     - Если мне придется постоянно находиться с этими двумя женщинами, Сара, я не выдержу! От них обеих исходит такая ненависть, такое презрение, что их, кажется, можно потрогать рукой. Завтра же, как только я увижу Арно, я скажу ему, что он должен выбрать, что...
     - Ты ничего не скажешь! - твердо заявила Сара. - Стыдись, ты ведешь себя как девчонка. И все почему? Потому что у мужа есть другие заботы и он не может себе позволить ворковать весь день возле тебя? Какое ребячество! Он мужчина, у него своя мужская жизнь. А ты обязана быть ему опорой. Бывают минуты, когда это тяжело, ужасно тяжело. Но надо иметь мужество.
     - Мужество! Мужество! - со стоном произнесла Катрин. - Настанет ли день, когда от меня не будут требовать мужества? У меня его больше нет, слышишь, нет!
     - Не правда!
     Сара, с материнской нежностью обняв молодую женщину усадила ее на скамеечку. Золотоволосая голова тут же прильнула к плечу цыганки.
     - Малышка моя, тебе понадобится очень много мужества, больше, чем ты думаешь, но ты все преодолеешь, потому что ты его любишь, потому что ты его жена.
     Катрин закрыла глаза, пока нежная рука гладила ее по волосам, и не видела, как по темным щекам цыганки вновь полились слезы. Она не слышала немую молитву, которую беззвучно шептали толстые губы - страстную молитву о том, чтобы миновала ее великая беда, чтобы хватило у нее сил пережить ужасное несчастье.
     - Благородная госпожа, - крикнул с порога запыхавшийся солдат, - мессир Арно зовет вас! Скорее... это очень срочно! Вы нужны ему... Он болен!
     - Болен?
     Катрин, швырнув на иол пряжу и веретено, рванулась к двери.
     - Что с ним? Где он?
     - В донжоне. Он осматривал бойницы. Вдруг ему стало плохо... он упал. Пойдемте, госпожа, пойдемте скорее!
     Катрин не стала терять времени на вопросы. Бросив последний взгляд на сына, мирно спавшего в колыбели, и решив не звать Сару, которая должна была вот-вот вернуться с кухни, она подобрала юбки и побежала за солдатом. Едва она ступила за порог замка, налетел порыв ветра, хлестнувший ее прямо в лицо. Юбка облепила ноги, словно мокрая простыня. Впереди возвышался донжон в клубах тумана, которые кружились на ветру, как в бешенном танце. Катрин инстинктивно пригнулась и упрямо двинулась к массивной башне. Она изнемогала от беспокойства и в то же время испытывала какую-то странную радость. Наконец-то он позвал ее! Наконец-то она ему понадобилась!
     Вот уже неделю, с тех пор как он переселился в башню Сен-Жан, она почти не видела его. По утрам и по вечерам он приходил в замок, чтобы поздороваться с матерью и женой, но не целовал их. Горло побаливает, объяснял он, и мучает кашель. По той же причине он отказывался подходить к сыну. Встревоженная Катрин призвала к себе Фортюна и, расспросив его, забеспокоилась не на шутку. Арно почти ничего не ел, ночами не ложился и без конца расхаживал по своей комнате.
     - Когда слышишь ночью эти шаги, то можно свихнуться! - признался маленький гасконец. - Что-то мучит монсеньора, но говорить об этом он не желает.
     Несколько раз Катрин предпринимала попытки остаться с супругом наедине, однако со страхом обнаружила, что он старается избегать ее даже больше, чем прочих. Казалось, его интересовало только одно: оборонительные укрепления Карлата и безопасность его обитателей. Катрин чувствовала, что он сознательно обходит стороной замок, где жили три женщины и маленький ребенок. Он сло