о, что я сопровождаю эту благородную даму, - заключил он, устраиваясь на подушках в носилках.
     Вся группа ехала в темноте и без шума, раздавалось только приглушенное цоканье копыт лошадей. А совсем близко, в городе, царило оживление. Все огни были зажжены, широкие горшки с огнем горели на крепостных стенах Гранады, и город светился в ночной темноте, словно огромная колония светлячков. Приподнимая занавески, Катрин любовалась этим видом. Она испытывала пьянящее чувство победы. Город был восхитителен, но крики, плач, слышимые из-за высоких стен, говорили о том, что там происходит побоище.
     Мансур проворчал:
     - Калиф неистовствует! Поедем быстрее! Если меня узнают, нам придется сразиться, а нас только двадцать человек.
     - Вы забываете о нас, - сухо прервал его Готье, скакавший так близко, что Катрин могла до него дотронуться. - Мой товарищ, Жосс, умеет сражаться. А что до меня то уж с десяток я точно уложу.
     Мрачные глаза Мансура измерили Готье, и Катрин почувствовала тень улыбки, судя по тембру голоса Мансура, когда тот спокойно ответил:
     - Тогда, скажем, нас тридцать один, и да сохранит нас Аллах!
     Он поскакал в голову маленькой процессии. Огни Гранады мало-помалу отступили. Плохо различаемая дорога, незаметная для тех, кто ее не знал, повернула, и город исчез за могучим скалистым возвышением.
     - Дорога будет тяжелой, - проговорил Жосс с другой стороны носилок. - Нам нужно будет пройти высокие горы. Но зато там легче защищаться.
     Резкий приказ прозвучал в темноте, и отряд остановился. Катрин одернула занавеску, бросив боязливый взгляд на Арно. Но, к счастью, Арно спал так же крепко. Скалистое место кончилось, и опять стала видна Гранада, дворец Амины, где горели лампы на зубцах белых стен. До Катрин долетел полный беспокойства голос Мансура:
     - Ну вот, вовремя уехали! Смотрите!
     Отряд всадников в белых плащах с факелами, которые сеяли по ветру искры, быстрым галопом проехал римский мост и в облаке пыли остановился перед воротами Алькасар Хениля.
     Во главе отряда зеленое знамя калифа развевалось в руке офицера-знаменосца. Весь отряд устремился в открывшиеся тяжелые ворота... Катрин вздрогнула. На самом деле они уехали вовремя: задержись, и все началось бы снова - кошмар, страх и, в конце концов, смерть!
     Опять голос Мансура:
     - Мы слишком далеко, чтобы они нас увидели! Благословен Аллах, ибо нас было бы по одному на пятерых!
     Катрин высунула голову из-за занавески и поискала высокую фигуру начальника:
     - А Амина? - спросила она. - Ей ничего не грозит?
     - Чего же ей бояться? У нее ничего не найдут. Одежда моих людей уже зарыта в саду, а среди ее слуг и женщин нет ни одного существа, которое не согласилось бы скорее отрезать себе язык, чем ее выдать. И даже если Мухаммад подозревает ее в помощи мне, он никак не вообразит, что она могла помочь и вам. Народ ее обожает, и, я думаю, он и теперь ее любит. Между тем, - заключил он с внезапным взрывом ярости, - в один прекрасный день ему придется отдать ее мне. Я ведь вернусь! Я вернусь и буду сильнее чем когда-либо. В тот день я его убью! Аллах сделает так, что мое возвращение будет его последним днем.
     Ничего больше не сказав, мятежный принц хлестнул свою лошадь и бросился на приступ первого уступа сьерры. Вся группа молча поскакала вслед, но гораздо более спокойным ходом. Катрин опустила занавеску. Внутри носилок темень была полной, а жара такой тяжелой, что Абу-аль-Хайр откинул занавески с одной стороны.
     - Нам не грозит, что нас здесь узнают. Так будем же дышать! - прошептал он.
     В носилках стало светлее. Катрин увидела, как блеснули его зубы, поняла, что Абу улыбался, и тоже улыбнулась. Ее рука с тревогой попробовала лоб Арно. На нем проступило немного пота, а дыхание стало ровным. Он хорошо спал. Тогда Катрин свернулась калачиком в ногах своего супруга, закрыла глаза и, чувствуя, как счастье и покой овладевают ее сердцем, крепко заснула.

***

     Нападение произошло через два дня, в горах, на заходе солнца. Беглецы поднялись из глубокой долины Хениля и продолжали путь по склону ущелья, на дне которого кипел поток. Они шли по горному карнизу, поднимавшемуся к хребту. Жара в значительной мере спала, и тропинка, казалось, шла через арену с почти вертикальными стенками, над которой возвышались три огромные снежные вершины. Мансур указал на самую высокую.
     - Эту вершину называют Муласеном, потому что там находится могила калифа Мулаи Хасена. Там живут только орлы, грифы и люди Фараджа Одноглазого, знаменитого бандита.
     - Мы-то достаточно сильны, чтобы не бояться бандита! - заметил Готье с презрением.
     - Еще неизвестно!.. Когда Фараджу нужно золото, ему мучается пойти на службу к калифу, и, когда у него появляется подкрепление из пограничных солдат, он становится опасным.
     Последние косые лучи солнца хорошо освещали белые бурнусы и позолоченные шлемы фальшивых стражников калифа, которые на черных скалах и камнях выделялись очень рельефно. И вдруг кто-то завопил так свирепо пронзительно, что даже лошади встали на дыбы. Одна из них сбросила своего всадника, тот с предсмертным криком полетел на дно ущелья. Из-за каждого камня высунулся человек... и вся гора, казалось, пришла в движение, обрушилась на маленькую группу путников. Это были плохо одетые, оборванные горцы, но их мавританские сабли сияли так же ярко, как острые зубы. Маленький человечек, худой и уродливый, из грязного тюрбана которого торчал пук орлиных перьев, а глаз закрывала грязная повязка, вел их в атаку, издавая ужасающие пронзительные крики.
     - Фарадж Одноглазый! - взревел Мансур. - Соберитесь вокруг носилок!
     Вот уже кривые турецкие сабли заблестели в руках воинов; Готье подъехал к начальнику, чтобы сражаться рядом с ним, и крикнул Жоссу:
     - Защищай носилки!
     Но занавески носилок взметнулись самым неожиданным образом. Оттуда возник Арно, отталкивая Катрин, которая цеплялась за него, умоляя не двигаться.
     - Оружие! - закричал он. - Лошадь!
     - Нет! - взвыла Катрин. - Ты не можешь еще сражаться... Ты слишком слаб...
     - Кто это сказал? Думаешь, я так и буду смотреть, как эти подлецы их потрошат, и не приму участия в бое? Сиди в носилках и не двигайся! - сурово приказал он. - А ты, друг Абу, сторожи ее и не дай ей наделать глупостей!..
     С яростным нетерпением он срывал с себя покрывала, которыми был укрыт, коротенькую кофточку, такую смешную на его широких плечах.
     - Лошадь! Оружие! - повторял он.
     - Вот оружие, - спокойно произнес Жосс, протягивая ему свою собственную кривую саблю. - Вы лучше меня владеете этим резаком. И лошадь берите мою.
     - А ты?
     - Я возьму ту лошадь, всадник которой упал, не беспокойтесь.
     - Арно! - вскричала Катрин в отчаянии. - Я тебя умоляю...
     Но он ее не слушал. Он уже прыгнул в седло и, сжимая бока животному голыми пятками, присоединился к Мансуру и Готье, которые уже ввязались в яростное сражение, и у каждого из них оказалось по десять противников. Его появление было подобно взрыву бомбы. Этот громадный парень в женских шароварах, закрученный в синий муслин, мчался на них, издавая ужасные вопли. Он поверг врага в смятение, которым воспользовался, смеясь во всю глотку, Мансур. Что до Катрин, вся эта картина некоторое время вызывала в ней страх, но и она не смогла сдержаться и весело рассмеялась:
     - Когда твоя собственная голова украсит крепостную стену, тогда да, ты долго будешь любоваться Гранадой.
     Остальное содержание перепалки потерялось в звоне оружия. Катрин прижалась к Мари, и обе женщины с тревогой смотрели на сражение.
     - Если нас опять захватят, - прошептала девушка, - ты-то останешься жива, потому что Мухаммад тебя любит... а вот я! Меня отдадут палачам и посадят на кол!
     - Нас не возьмут! - сказала Катрин с уверенностью, но в душе ее жил страх.
     День быстро клонился к ночи. Только снежные вершины еще краснели на солнце. Склоны обволакивались темнотой. Смерть пробила брешь в обоих лагерях. Иногда, с отчаянным хрипом, который покрывал шум сражения, лошадь и ее всадник кубарем летели в поток. Мансур, Арно и Готье все еще сражались, и в рядах бандитов потери были серьезные, тогда как со стороны беглецов пало всего пять человек. Но сражение продолжалось, ночь вот-вот должна была укрыть всех. Катрин и Мари со страхом смотрели широко открытыми глазами на воинов, чья победа или проигрыш могли иметь для них самые ужасные последствия. Абу-аль-Хайр все время молился...
     И потом раздался крик, ужасный, душераздирающий, заставивший Катрин выскочить из носилок. Могучий Арно разрубил голову Фараджа Одноглазого, который упал на землю как мешок с овсом. Но молодая женщина посмотрела туда мельком, ошеломленная ужасающим зрелищем: Готье, оставаясь на лошади и широко открыв рот, кричал не переставая, и у него в груди торчало копье.
     Катрин поймала взгляд Готье, она прочла в его глазах огромное удивление, потом, как сраженный молнией дуб, нормандец повалился на землю.
     - Готье, - вскричала молодая женщина. - Господи!.. Она подбежала к нему, встала на колени, но Арно уже спрыгнул с лошади, бросился к нему и отстранил Катрин.
     - Оставь! Не дотрагивайся...
     На ее призыв прибежал Абу-аль-Хайр, осмотрел раненого и нахмурил брови. Он живо встал на колени, положил руку на сердце поверженного гиганта. Тоненькая струйка крови текла из угла рта.
     - Он еще жив, - произнес врач. - Нужно вынуть копье, тихонько... очень тихо! Можешь ты это сделать, а я его поддержу? - спросил Абу-аль-Хайр у Монсальви.
     Вместо ответа Арно без колебаний содрал бинты, которыми еще были обвязаны его руки, потом взялся за древко копья, пока Абу осторожно раздвинул края раны, которую Катрин уголком своего покрывала обтирала от крови.
     Арно потянул. Дюйм за дюймом смертоносное копье стало выходить из глубин груди... Катрин все время боялась, что каждый вздох Готье мог оказаться последним. Слезы застилали глаза, но она мужественно их сдерживала. Наконец копье вышло целиком, и Арно гневным жестом отбросил его далеко от себя, а врач в это время при помощи тампона, который поспешно сделала Мари из того, что ей попалось под руку, останавливал кровь, потоком хлынувшую из раны.
     Вокруг них наступила тишина. Лишившись вожака, бандиты бежали, и Мансур даже не потрудился их преследовать. Его воины, те, кто остался жив после сражения, подходили, образовывая вокруг поверженного Готье молчаливый круг. Мансур спокойно обтер свою саблю, потом наклонился над раненым. Его темный взгляд встретился со взглядом Арно.
     - Ты смелый воин, господин неверный, но твой слуга тоже бравый человек! Ради Аллаха, если он будет жить, я возьму его к себе лейтенантом. Думаешь, ты спасешь его, врач?
     Абу с обычной ловкостью оголил грудь раненого и с сомнением покачал головой. Катрин с тревогой заметила, что лоб у врача не разгладился.
     - Спасите его! пылко попросила она. - Он не должен умереть! Только не он!..
     - Рана кажется глубокой! - прошептал Абу. - Попробую сделать что смогу. Но нужно его убрать отсюда. Здесь больше ничего не видно...
     - Перенесем его в носилки, - произнес Арно. - Пусть меня унесет дьявол, если я еще туда вернусь!
     - Ты почти голый, без туфель, - прервала его Катрин, - ты сам еще в опасности!
     - Пусть! Я возьму одежду кого-нибудь из мертвых. Я отказываюсь ходить в этих женских тряпках, они же меня Делают смешным. Нельзя ли добыть немного огня?
     Еще задыхаясь от сражения, двое из воинов разожгли факелы, а другие с бесконечными предосторожностями подняли Готье и в сопровождении Абу перенесли его в носилки. Врач предусмотрительно перед отъездом напихал под подушки и матрасы еду и лекарства.
     Снежные вершины вырисовывались в темноте гигантскими призрачными силуэтами. Поднялся ветер, завыл в ущелье, как больной волк. Похолодало.
     - Нужно найти убежище на ночь, - произнес Мансур. - Идти по склону в темноте - это самоубийство, и нам больше нечего бояться Фараджевых разбойников. Ну-ка, очистите дорогу, вы, там!..
     После этого приказа послышались гулкие удары в ущелье. Это мертвые последовали в свой последний путь в бурных водах потока - враги и свои, все вместе, по-братски. Арно, который на какое-то время исчез, вернулся, одетый с ног до головы. На нем оказались белый бурнус и шлем с тюрбаном.
     Ледяное дыхание горных вершин раздувало пламя факелов. С большими предосторожностями отряд двинулся в путь по опасной дороге. Мансур, держа лошадь под уздцы, шел впереди в поисках какого-нибудь пристанища. За ним очень медленно, чтобы не беспокоить раненого, которому Абу с помощью Катрин и Мари оказывал помощь, следовали носилки.
     Вскоре черная пасть грота открылась перед ними. Он был достаточно широк, чтобы вставить туда носилки, предварительно разнуздав лошадей. Люди и животные набились в пещеру, разожгли огонь. Катрин присела к Арно. Врач, перевязав рану, заставил Готье выпить успокоительного, чтобы тот побольше спал, но у него не спадал жар, и Абу не скрывал своего пессимизма.
     - Его исключительное телосложение, возможно, сделает чудо, - сказал он Катрин, у которой сердце надрывалось от жалости. - Но я не осмеливаюсь надеяться на это.
     Опечаленная до глубины души, Катрин подошла и села возле мужа, прижалась к нему и положила голову на его плечо. Он нежно обнял ее рукой, накрыл своим бурнусом, потом попытался заглянуть ей в глаза, полные слез.
     - Поплачь, моя миленькая, - прошептал он. - Не сдерживайся. Это поможет тебе, и я понимаю твое горе, знаешь...
     Он поколебался немного, и Катрин почувствовала, как теснее сомкнулось его объятие. Потом, окончательно решившись, Арно заявил с уверенностью:
     - Раньше, могу тебе признаться, я к нему ревновал... Эта верность преданной собаки, эта неустанная поддержка, которой он тебя окружал, меня раздражали... А потом пришло время, когда я понял ценность всего этого. Без него, может быть, мы бы никогда больше и не встретились. И я понял, что ошибался, что если он тебя любит, то другой любовью, не той, которую я себе представлял... Что-то вроде почитания святой...
     Катрин вздрогнула и почувствовала, как задрожали у нее бы безумная ночь в Коке вдруг представилась так явственно что ее захлестнула волна стыда и угрызений совести, Возникло стремление признаться немедленно в том, что Готье был ее любовником, что она была счастлива в его объятиях. Ее рот открылся:
     - Арно, нужно тебе сказать...
     Но очень нежно он закрыл ей рот поспешным поцелуем.
     - Нет. Ничего не говори. Еще не пришел час воспоминаний, сожалений... Готье еще жив, и Абу, может быть, совершит чудо, в которое сам не верит.
     Большой бурнус соединил тепло их прижавшихся тел. Он был вроде надежного, теплого гнезда, в котором Катрин отдыхала душой. Если бы она договорила, что бы сказал Арно, что бы сделал? Он с презрением выгнал бы ее на холод, и ее душа бы заледенела... А ей так хорошо было здесь, рядом с ним! Так хорошо было чувствовать его совсем близко. Он поддерживал ее своей силой, своей любовью, которую только он один умел ей дать. Она страстно ухватилась за раненую руку своего супруга. Раны опять открылись, но кровь засохла. Она прижалась к ране губами.
     - Я люблю тебя, - прошептала она. - О! Я так тебя люблю!
     Он не ответил, но сжал ее еще сильнее, почти делая ей больно, и Катрин поняла, что он боролся против искушения. Но вокруг сидели воины Мансура с неподвижными замкнутыми таинственно-загадочными лицами, на которых мерцали отсветы пламени. Ни один из них не смотрел на супругов. Те, что были целы и невредимы, ухаживали за ранеными, никто не разговаривал. Эти люди еще чувствовали усталость от недавнего сражения и, привыкшие с детства к полной опасностей жизни, использовали каждое мгновение для восстановления сил. Кто мог сказать, что ждет их этой ночью?
     Странное, почти нереальное впечатление, которое они производили, долго еще будет преследовать Катрин. Эта ночь в сердце гор, в пещере, населенной джиннами, духами из восточных сказок, которые ей рассказывала Фатима... Высокая фигура Мансура скоро появилась у огня. Он прошептал несколько слов своим людям на каком-то диалекте, котоporo Катрин не знала, потом спокойно обошел костер и сел рядом с Арно. Один из его слуг подошел, неся в горсти финики и бананы. Мавр взял их и с улыбкой предложил рыцарю. Это был первый любезный жест с его стороны по ношению к Арно, и этим он признавал его равным себе. Арно поблагодарил его кивком.
     - Настоящие воины узнаются в первом же бою, когда им приходится скрестить оружие, - просто объяснил Мансур. - Ты - из наших!
     И наступило молчание. Мужчины подкреплялись, но Катрин ничего не могла есть и все время смотрела в сторону носилок. Зажженная внутри масляная лампа освещала их. Абу-аль-Хайр сидел у изголовья больного. Время от времени до молодой женщины долетал стон, и каждый раз у нее болезненно сжималось сердце. Скоро Арно заменит Абу, чтобы тот смог немного отдохнуть, и она пойдет с мужем, Но она уже знала, что это будет испытанием и что ужасное ощущение бессилия, которое было у нее, станет еще острее при виде раненого гиганта, может быть, раненого смертельно...
     Волк завыл в горах, и Катрин вздрогнула. Это было плохим предзнаменованием...
     Догадываясь, о тягостном состоянии молодой женщины, Арно наклонился к ней и прошептал тихим голосом:
     - Никогда больше ты не будешь страдать, моя милая... Тебе больше никогда не будет холодно, ты не будешь мучиться от голода, от страха! Перед Богом, что меня слышит, я клянусь устроить нашу жизнь так, чтобы дать тебе возможность забыть все, что тебе пришлось вытерпеть!

***

     Через пять часов отряд мятежников добрался до Альмерии. Готье все еще жил, но было ясно, что он умирает. Жизнь, несмотря на ожесточенную борьбу Абу-аль-Хайра, Катрин и Арно, постепенно покидала его огромное тело.
     - Ничего нельзя сделать, - в конце концов, признался врач. - Можно только продлить его мучения. Он должен был уже умереть ночью, если бы у него не было такого исключительного здоровья. Между тем, - добавил он после небольшого размышления, - он и не старается жить. Он мне не помогает!
     - Что вы хотите этим сказать? - спросила Катрин.
     - Что он больше не хочет жить! Можно подумать... да, можно подумать, что он счастлив, что умирает! Никогда не видел человека, который бы с таким спокойствием готовился к собственной смерти.
     - Но я хочу, чтобы он жил! - вскинулась молодая женщина. - Нужно его заставить!
     - Ты здесь ничего не сделаешь! Он так решил! Он уверен, что его земная миссия окончена после того, как ты нашла своего супруга.
     - Вы хотите сказать... что я его больше не интересую?
     - Ты его слишком интересуешь, по-моему! И из-за этого думаю, он рад, что умирает...
     На этот раз Катрин не ответила. Она понимала, что хотел сказать врач. Теперь, когда она опять заполучила Арно, Готье понял, что ему больше нет места в жизни Катрин, и, может быть, он не чувствовал в себе мужества, после того как был спутником ее тяжелых дней, участвовать в их счастливой жизни... Она могла это понять и теперь упрекала себя за ту ночь в Коке. Катрин спасла его от безумия, но между ними разверзлась пропасть. Теперь Готье покидает супругу Арно де Монсальви...
     - Сколько времени он еще проживет? - спросила она. Абу пожал плечами.
     - Кто знает? Может, несколько дней, но скорее всего несколько часов. Он быстро уходит от нас, между тем я надеялся на благотворное влияние морского воздуха!
     Море! С высоты холма Катрин посмотрела на него с недоверием. Море раскинулось до горизонта, оно блестело, шелковое, глубокого, роскошного голубого цвета, и в нем солнце рождало бриллианты. Оно ласкало светлый и мягкий песок и, словно рассыпавшиеся женские волосы, окружало большой город8. Город сиял ослепительной белизной, над ним возвышалась белая крепость, а там, дальше, виднелся порт, в котором танцевали на волнах корабли с разноцветными парусами. Высокие пальмы полоскали свои темно-зеленые веера на морском ветру под ослепительным г