ца и матери очень трогает его. Он ему как родной дедушка.
     - Кто бы подумал, что он такой заботливый и нежный! - прошептала в волнении Фьора. - Я не считаю себя достойной его доброты, но буду счастлива встретиться также и с ним.
     - Отлично! Так когда же мы отправимся в путь? - спросил шотландец.
     Они решили отправиться в путь на следующей неделе, чтобы Фьора успела как следует собраться, к тому же ей не хотелось обижать Лоренцо поспешным отъездом. Итак, Фьора и Коммин должны будут покинуть Флоренцию в один и тот же день, но в разных направлениях: один поедет сначала в Рим, а потом снова вернется во Флоренцию, так как король считал, что его посланник должен быть рядом с Медичи в эти тяжелые времена; другая направлялась во Францию, не зная, вернется ли она когда-нибудь во Флоренцию, так как теперь это зависело только от решения Филиппа.
     Когда гости уехали в город, Фьора, взяв под руку Деметриоса, увела его в сад. Стояло лето, вдоль дорожек сада, посыпанных гравием, распускались розы, а лавровые деревья уже покрылись букетиками цветов. При виде этой красоты у Фьоры сжалось сердце: неужели ей придется покинуть и этот дом, и этот сад? Деметриос, наблюдающий за ней, заметил, как слеза задрожала на ее ресницах. Он крепче сжал ее руку:
     - Тебе жаль уезжать отсюда?
     - Ты знаешь, да... И все-таки ты не можешь себе представить, как я хочу поскорее увидеть Филиппа. Мы могли бы снова стать счастливыми. Порой мне кажется, что я сама себя плохо понимаю. Как будто во мне живут две женщины - Не "как будто", а так оно и есть. Одна женщина связана с Флоренцией глубокими корнями, воспоминаниями счастливого детства и юности, другая страстно любит своего мужа. Ты же страдаешь при мысли о том, что должна покинуть свой любимый город, не зная, что ждет тебя впереди. Скажешь, я не прав?
     - Ты всегда прав. Ведь мы с Филиппом так мало пробыли вместе, а успели причинить друг другу столько боли.
     - Не хочешь ли ты сказать, что, если бы не твой сын, ты бы не вернулась?
     - О нет, ни на один миг! Какие бы испытания ни ждали меня впереди, моя жизнь - это Филипп, и я никогда не откажусь от него.
     Садовая дорожка незаметно привела их к гроту. Деметриос указал на него легким кивком:
     - Ну а как же этот?..
     - Он забудет меня. И очень скоро. Ведь ему предстоит защищать свой город, да и флорентиек, мечтающих о нем, не так уж и мало. Взять хотя бы Бартоломею дель Нази, а уж о других я и не говорю.
     - Возможно, ты и права. А ты сама-то сможешь его забыть?
     - Никогда... Хотя нет, ведь я его уже начинаю забывать.
     - Довольно интересный ответ, - усмехнулся Деметриос. - Я бы сказал, трудный для понимания. Даже для мужчины, который считал себя знатоком женщин!
     - Безусловно, это трудно объяснить. Лоренцо исцелил мои душевные раны, которые казались мне неизлечимыми. Это он вернул мне вкус к жизни, окружил теплом, дал столько радости.
     Но ведь и я со своей стороны сделала все возможное, чтобы залечить его рану, нанесенную ему смертью его любимого брата.
     - А если ему вздумается оставить тебя навсегда при себе и вопреки всему?
     - Ты хочешь сказать, что он оставит меня насильно? - изумилась Фьора.
     - Хотя бы!
     - Нет, он не таков. Знаешь, он мне сказал однажды, что надо успеть быть счастливым, потому что никто не знает, что нас ожидает завтра. Я уверена, что он понял, что это "завтра" для него уже наступило.
     Они помолчали, любуясь красотой оливковой рощи, которая открылась их взору, едва они зашли за ограду сада. Серебристые ветки деревьев уже сгибались под тяжестью плодов. Грек остановился возле одного дерева с узловатым стволом, сорвал маленькую веточку с зеленым плодом и протянул ее молодой женщине:
     - Храни ее в память обо мне.
     - Как, разве ты отпустишь меня одну? - с грустью спросила она. - А я думала, что вы с Эстебаном вернетесь во Францию.
     - Нет, Фьора. Довольно мне скитаться по свету, я слишком стар. А если ты позволишь мне остаться в этом доме с моим верным Эстебаном, то мне лучшего в жизни и не надо. Да и не думаю, что Леонарда зарезала бы теленка по поводу моего приезда.
     - Она так обрадуется моему приезду, что и тебя встретит с распростертыми объятиями. Ведь в душе она очень любит тебя.
     - Фьора, отвыкай от привычки приписывать людям чувства, которые ты испытываешь ко мне. Леонарда никогда не любила меня и даже немного побаивалась. Возможно, не без оснований, но дело не в ней. Просто я хочу остаться здесь, потому что эта прекрасная страна напоминает мне мою родину. Я здесь обрел мир и покой.
     Фьора нежно погладила веточку и произнесла с улыбкой:
     - Ты подарил мне ее как символ мира?
     - Да! И это намного серьезнее, чем тебе может показаться.
     А теперь я попрошу тебя выполнить одну мою просьбу. Обещай, что ты выполнишь ее.
     - Если ты настаиваешь.
     - Да, я настаиваю. Во-первых, не говори Лоренцо того, о чем ты сейчас со мной поделилась. Ведь он любит тебя намного сильнее, чем тебе кажется, и его гордость не допустит, чтобы ты считала его просто любовником.
     - Но я никогда ничего подобного не говорила! - воскликнула Фьора.
     - Может быть, но в каком-то смысле получается именно так. Обещай мне и еще одну вещь. Никогда не говори Филиппу Селонже, что ты была любовницей Лоренцо Медичи. Предупреждаю тебя об этом, так как хочу сохранить не только твое спокойствие, но и жизнь. Ведь Филипп в порыве гнева способен на все.
     - Однако не он ли простил мне связь с Кампобассо?
     - Я не верю тому, что он простил тебе это. Знай, что придет время, и он еще припомнит тебе это. Умоляю, не делай ему никаких признаний, которые вы, женщины, имеете слабость делать на подушке! Я хорошо знаю твоего мужа, он безумно любит тебя и готов забыть увлечения, которые были во время войны, но он никогда не простит матери своего сына, что она утешалась в объятиях Лоренцо Великолепного. Даже если она в этот момент считала себя вдовой. Итак, не забудь выполнить эти два обещания, - серьезно сказал грек.
     - Да! Я не забуду. Ты намного благоразумнее меня.
     - И еще. У меня есть к тебе вопрос деликатного свойства.
     - Я слушаю.
     - Ты уверена, что не беременна?
     Лицо Фьоры залилось краской. Ни разу в разгар страсти ей в голову не приходила мысль об этом.
     - Не.., думаю. Нет.
     - Ну вот видишь, ты не уверена! Слушай меня внимательно.
     Сейчас я дам тебе одну микстуру. При малейшем подозрении на беременность ты выпьешь ее всю залпом и запьешь медом. Сначала тебе будет так плохо, что тебе покажется, что ты умираешь.
     И это мучение продлится два дня. Зато потом ты смело сможешь глядеть в глаза своему мужу.
     - А это не будет преступлением?
     С высоты своего роста Деметриос внимательно посмотрел на молодую женщину, устремившую на него взгляд своих лучистых серых глаз, в которых застыл беспокойный вопрос. Никогда раньше она не казалась Деметриосу такой прекрасной. Одетая в простое платье из тонкой ткани, расшитое полевыми цветами, с волосами, заплетенными в толстую косу, которая спускалась по груди до самой талии, она была олицетворением самой весны.
     В руках она держала легкий зонтик от солнца, прикрывавший ее нежное лицо и длинную, точно выточенную из белого мрамора, шею. Безупречны были тонкая талия, округлые бедра, легкая грациозная походка, приводившие Лоренцо в такой восторг. Ее редкая красота стала истинным украшением королевства. Деметриос подумал, что Медичи едва ли сможет в объятиях других женщин, так страстно желающих его, когда-нибудь забыть Фьору. Он вспомнил, как однажды Лоренцо сделал ему признание:
     - Обладание Фьорой равнозначно обладанию красотой всего мира. А держать ее в своих объятиях, познать всю прелесть ее любовной страсти, на которую не способна ни одна женщина в мире, и есть настоящее счастье.
     Фьора вопросительно продолжала смотреть на Деметриоса, ушедшего в свои мысли.
     - Ну? Ты так и не ответишь мне? Ведь это преступление - изгонять из своего чрева собственного ребенка!
     - Согласен. А когда твой муж, узнав обо всем, из ревности убьет вас обоих, не будет ли это двойным преступлением? Стоит мне подумать об этом, у меня останавливается сердце. Так что возьми это и спрячь. Повторяю: мужу ни слова!
     Они повернули назад к дому. Идя вдоль ограды сада, они увидели Карло, которому садовник помогал устанавливать ульи с пчелами. Молодой человек любил пчел и проявлял большой интерес к их разведению. Закатав рукава халата из грубой ткани, с растрепавшимися на ветру волосами, он устанавливал очередную раму с пчелиными сотами. И весь просто сиял от счастья.
     Фьора пригласила его отобедать в обществе своих друзей Коммина и Мортимера. Но уговоры ее были напрасны: он стеснялся своей внешности.
     - Довольно того, что шотландец уже видел меня, - сказал он Фьоре извиняющимся тоном, - но не хватало еще, чтобы на меня смотрел господин посол.
     - Ну что вы такое говорите, Карло? Все знают, что наш брак недействителен, но нас с вами связывает глубокая дружба.
     Дорогой мой, у меня никогда не было брата, теперь я думаю, что обрела его!
     - Господи! За что же мне такое счастье! Знайте, у вас никогда не будет брата нежнее меня! И все-таки не просите меня быть с вами за обедом.
     Жизнь на свежем воздухе шла ему на пользу, она восстанавливала его силы, его бледные щеки даже порозовели.
     - Ты не хочешь взять его с собой во Францию? - тихо спросил грек.
     - Это было бы самым лучшим решением. Не забывай, что его считают умершим.
     - Но мне кажется, что ему лучше остаться здесь. Пока он находится под покровительством Лоренцо, никто не осмелится тронуть его. Во Франции он будет чувствовать себя рыбой, выброшенной на сушу. К тому же климат этой страны идет ему на пользу. А я со своей стороны помогу ему удовлетворить его жажду к знаниям.
     - Другими словами, - печально промолвила Фьора, - из нас двоих ты выбрал его. Я, кажется, начинаю ревновать.
     - О, я польщен, - невесело улыбнулся Деметриос. - Но если говорить серьезно, Фьора, мы с Эстебаном должны остаться здесь. Потому что даже я не могу сказать, что бы нас ожидало там. Может быть, огромное счастье, которого бы я желал от всего сердца, а может быть, новые испытания, которые неизбежны в наше безжалостное время. Главное, будь уверена в том, что у тебя есть дом, что мы - твоя родная семья, которая всегда примет тебя. А пока пойдем-ка посмотрим, как там наш Карло справляется со своими любимыми пчелами.
     И тут произошло неожиданное. Покой мирного летнего дня внезапно был нарушен оглушительным звоном самого большого колокола, подхваченным перезвоном соседних малых колоколов, звонящих только в случае какого-нибудь бедствия, обрушившегося на Флоренцию. Этот неумолкающий звон, смешивающийся с ревом толпы, напоминал ту страшную ночь расправы и убийств.
     Все померкло перед глазами Фьоры. Она уже не видела ни красивого пейзажа, ни лазурного неба, ни ласкового солнца, под лучами которого распустились душистые цветы.
     Забыв о Карле, Фьора и Деметриос бросились к старой башенке, служившей когда-то укреплением города. На ее вершине грек установил подзорную трубу, в которую обычно наблюдал за звездами. Но сейчас она ему была нужна совсем для другого.
     Он нацелил ее на южные городские ворота в надежде увидеть приближающиеся к Флоренции войска. Однако все было тихо.
     - Придется подождать прихода Эстебана, - вздохнул Деметриос. - Он нам принесет свежие новости.
     А кастилец в этот день вызвался проводить французов до самого замка Медичи под предлогом, что он заодно обновит запасы свечей. На самом же деле ему нужно было увидеть хорошенькую торговку бельем из квартала Сан-Спирито, которую во время волнений он буквально вырвал из рук разъяренной толпы.
     С того самого момента ноги его почему-то сами вели к очаровательной Констанции. Он чувствовал, что все сильнее и сильнее привязывался к ней. Это не укрылось от Деметриоса, который, несмотря на скрытный характер Эстебана, уже обо всем догадывался, а когда тот внушал ему мысль о прибыльности торговли бельем, у Деметриоса не оставалось никаких сомнений по поводу частых отлучек своего слуги.
     Поэтому для обитателей виллы Бельтрами не было ничего удивительного в том, что Эстебан не явился сразу после того, как трубы возвестили о закрытии городских ворот. По всей вероятности, кастилец остался на ночь у подружки. Рассерженный Деметриос только пожал плечами: Эстебан еще ответит за этот поступок, недостойный верного слуги.
     - Жаль, что мы так ничего и не узнаем до завтрашнего дня! - вздохнула Фьора.
     Большой колокол наконец-то перестал бить в набат, однако это не успокоило Фьору, так как со стороны долины поднялся страшный рев, который невозможно было перекрыть звоном малых колоколов.
     С наступлением ночи все разбрелись по своим комнатам.
     Сидя у окна своей спальни, Фьора вдруг услышала топот копыт.
     Лошадь остановилась у ворот виллы. Фьора замерла в нетерпении. Она знала, что ночным гостем не мог быть никто другой, кроме Лоренцо.
     Она не ошиблась, он стремительно вошел в ее комнату. При слабом свете лампы Фьора увидела его вновь таким, каким он предстал перед ней в день убийства Джулиано: черный камзол, распахнутый до самого пояса, волосы, взлохмаченные от быстрой езды, капельки пота на лбу и лицо, покрытое дорожной пылью. Но сейчас выражение его лица было совсем иным. Это был уже не тот человек, который пришел забыться в ее объятиях. Перед ней стоял мужчина, полный величия и решимости:
     - Я просто приехал сказать тебе "прощай", - сказал он.
     - Уже? Но ведь я уезжаю только через несколько дней.
     - Я знаю. Но я уезжаю еще раньше и тебе советую не тянуть с отъездом.
     - Но почему, ничто не торопит меня, да и Коммин...
     - Коммин завтра отбывает в Рим, а я, разумеется, буду сопровождать его. Пошли за Деметриосом, нам надо вместе все обсудить.
     Когда они втроем сели за стол, Лоренцо рассказал, что произошло и почему вся Флоренция поднялась на ноги. Оказывается, вечером прибыл гонец от папы и привез весть о том, что Сикст IV объявляет войну. В письме, адресованном настоятелям церкви, говорилось, что сам папа якобы ничего не имеет против сеньории и Флоренции. Он выступал только исключительно против Лоренцо Медичи, считая его убийцей и святотатцем, и что, мол, если Флоренция изгонит недостойного тирана, всевышний благословит этот город.
     - Тогда, - сказал Лоренцо, - я предложил горожанам выдать меня, чтобы избежать войны, грозящей нашей любимой Флоренции. Но настоятели церкви наотрез отказались. Я предложил им подумать до утра, посоветовавшись со всеми жителями города.
     - Мне кажется, что они уже дали тебе ответ. - сказал Деметриос. - Мы все слышали набат и рев толпы.
     - Это была их первая реакция, которая, не скрою, обрадовала меня. Однако с наступлением ночи появляется страх.
     - Ты не должен отдавать себя в руки папе, - возмущенно сказала Фьора. - Этому подонку, осмелившемуся убить твоего родного брата в самый разгар Пасхи! Да он просто убьет тебя и глазом не моргнет, и никакой Коммин не сможет тебе помочь.
     - Я далек от мысли подвергать опасности Коммина. Его миссия в Рим тоже довольно опасная.
     - Да неужели ты так наивен, полагая, что Сиксту хватит только одной твоей смерти. Да он потом пошлет сюда своего любимого племянничка и Риарио, готовых выкачать из Флоренции все золото и выпить ее кровь, а потом заставить валяться в его ногах. Ты этого желаешь своему городу? Или ты думаешь, что этот мерзавец пощадит твоих детей, твою мать и весь твой род?
     Да ты просто сумасшедший, Лоренцо!
     - Нет, Фьора. Единственное, что я могу сделать, это поступить так, как мне велит моя совесть. А Флоренция пусть сама выбирает!
     - Неужели ты думаешь, что город подчинится Риарио, выступив против тебя? Если бы у меня был бы такой вес в городе, я бы ни минуты не сомневался. А еще меньше ночью... - сказал Деметриос.
     - Но они согласились на эту ночь, - сказала Фьора. - А это много!
     - Нет, ставка слишком велика. Если я не сдамся, город будет под угрозой.
     - Ну и что? Если сеньория не поддерживает папу, что ей до его решений? Разве Коммин не говорил тебе апланат короля Франции?
     - Ты имеешь в виду церковный совет? Да, но потребуется время, чтобы собрать его. Сможем ли мы пока продержаться?
     - Если только хватит денег завербовать кондотьеров. Ведь у Флоренции нет оружия, город не укреплен, ее единственную силу составляют торговцы. И все-таки город будет бороться, иначе это не Флоренция!
     Страсть, с которой говорила Фьора, вызвала улыбку Лоренцо, и он нежно прижал ее к себе.
     - Ты говоришь, как моя мать, - сказал он, поцеловав ее в лоб. - Но...
     - Просто я говорю, как и все женщины.
     - Возможно. Но ты мне так дорога, что мысль о расставании с тобой мне просто невыносима. Ты не представляешь, как мне трудно сказать: "Прощай, Фьора!"
     Они смотрели друг на друга, не отрывая глаз.
     - Мне тоже трудно сказать тебе: "Прощай, Лоренцо!"
     Лучше никогда не говорить "прощай"!
     Деметриос удалился, чтобы не мешать последним минутам прощания двух возлюбленных. Он унес с собой керосиновую лампу, оставив их наедине в полной темноте. Фьора положила руку на плечо Лоренцо:
     - Есть единственный способ, который может скрасить горечь расставания, - провести эту последнюю ночь вместе.
     Она почувствовала, как он весь напрягся. Однако он сдержался и отступил на шаг.
     - Я пришел сюда не за подачкой, - Фьора. Ведь ты больше не свободная женщина.
     - Да, я знаю...
     - Где-то там во Франции живет человек, который любит тебя и ты его тоже любишь.
     - Знаю...
     - Если ты сейчас отдашься мне, ты будешь повинна в супружеской измене, впрочем, как и я.
     - Я и это знаю, - прошептала Фьора. - Но как и в нашу первую ночь, я хочу и буду принадлежать тебе. Может быть, мы больше никогда не увидимся, Лоренцо, и я хочу подарить тебе эту последнюю ночь. Конечно, если ты сам хочешь того же...
     - И ты еще спрашиваешь?
     Он взял руку Фьоры и, перевернув ее, поцеловал в ладонь.
     Затем, держась за руки, они спустились в сад. Стояла лунная ночь. Они шли по аллеям сада, спускались по ступенькам лесенок, соединяющих террасы. Лоренцо вел Фьору к гроту их любви. Они остановились перед самым его входом, над которым свешивались белоснежные ветки душистого жасмина.
     - Какое красивое сегодня небо! - прошептал Лоренцо, касаясь губами губ Фьоры. - Пусть этой ночью оно будет нам покрывалом.
     Не заходя в грот, они сбросили с себя одежды и обнаженными опустились на траву...
     Лоренцо проснулся с первыми лучами солнца. В последний раз он привлек ее к себе с неистовой страстью. Их губы слились в долгом поцелуе.
     - Да храни тебя бог, моя прекрасная любовь!
     Впервые в жизни он произнес это слово, и Фьора почувствовала себя такой растроганной, что захотела удержать его еще на некоторое время. Но Лоренцо начал одеваться. Сидя в траве, обхватив колени руками, Фьора смотрела вслед уходящему Лоренцо, силуэт которого вскоре поглотил утренний туман. Комок подкатил к ее горлу, и она разрыдалась. Она поняла, что никогда не сможет забыть Лоренцо. А еще у нее появилось страшное предчувствие, что ей не суждено вновь встретить Филиппа.
     Сердце сжалось от тоски, Фьора была уверена: даже если Лоренцо Великолепный не пожертвует собой ради спокойствия Флоренции, она его все равно больше не увидит, хотя и считала, что никогда не надо говорить "прощай".
     Именно это она хотела объяснить Деметриосу, увидев его возле дома, в нетерпении прохаживающимся по аллее сада.
     Когда она подошла к нему, он жестом остановил ее объяснения:
     - Тебе ни в чем не надо извиняться, Фьора. Ты ни перед кем не виновата!
     - И ты не осуждаешь меня?
     - А по какому праву? Как я могу осуждать тебя?
     - Ты понимаешь, я была с ним... А вдруг он погибнет?
     - Он не погибнет! Флоренция никому не отдаст своего герцога и будет сражаться за него. А что касается тебя, не