снова
зазвонит. Не дождавшись, он с потерянным видом обратился к Машкову:
   - Продолжайте ваше расследование, полковник. У нас мало времени.
   И в этот момент снова зазвонил телефон. Земсков схватил  трубку,  ожидая,
что это звонит по прямому проводу директор ФСБ, и услышал незнакомый голос.
   -  Кто  говорит?  -  раздраженно  спросил  голос.  -  Это  не  вы,  Игорь
Гаврилович?
   - Нет. Говорит генерал Земсков, -  четко,  по-военному  ответил  Земсков,
понимая, что по этому телефону может позвонить  только  очень  ответственный
руководитель.
   - Там у вас должен быть генерал Ерошенко, - сказал руководящий баритон. -
Дай мне его к телефону, генерал. Сумеешь найти его?
   - Он рядом. - Земсков протянул трубку своему коллеге, понимая, что теперь
настала очередь того выслушивать очередную порцию недовольства.  Он  наконец
узнал этот голос. Это был министр обороны.
   Ерошенко взял трубку. Очевидно, министр не  обладал  терпением  директора
ФСБ. Да и к тому же нравы  в  военном  ведомстве  были  куда  круче,  чем  в
контрразведке. Министр, узнавший, что заряды пропали два  месяца  назад,  не
стесняясь в выражениях, крыл своего контрразведчика пятиэтажным матом. И под
конец бросил трубку. Ерошенко оперся дрожащими руками о стол.  Его  в  жизни
так не ругали. Офицеры молчали, понимая, что именно мог сказать ему министр.
   - Ищите, Машков, - то ли предложил, то ли попросил Земсков.  -  Может,  у
вас действительно что-нибудь получится.

Государственная граница России с Финляндией. 7 августа

   Вечером состав вышел из Санкт-Петербурга. До границы  было  недалеко,  но
все восемь боевиков Сирийца сидели по  вагонам,  словно  им  обещали  особую
награду за усердие. Кроме трех вагонов с лесом,  здесь  было  еще  несколько
вагонов с разного рода товарами,  которые  обычно  переправлялись  за  рубеж
единым составом. Но боевиков Сирийца интересовали именно их вагоны,  вернее,
единственный вагон, в котором находились ящики и за которым они обязаны были
наблюдать.
   Перед самой границей они  сошли  с  поезда,  даже  не  пожелав  остальным
счастливого  пути.  Просто,  когда  состав  замедлил  ход,  они   спрыгнули.
Машинисты, которые видели сопровождающих, ничего не сказали.  Во-первых,  им
хорошо заплатил Сухарев, во-вторых,  грузы  до  границы  часто  сопровождали
вооруженные люди, когда владельцы  хотели  гарантировать  неприкосновенность
собственного товара.
   Вагон, в котором находились ящики, был  в  середине  состава,  и  плотный
незнакомец в кожаной куртке провел все время пути на подножке вагона, словно
собираясь  ехать  так  до  Хельсинки.  На  границе  состав  остановился,   и
пограничники начали смотреть грузы. За ними пошли таможенники. Все  шло  как
обычно. Но Сухарев  все-таки  волновался.  И  когда  проверяли  документы  у
машинистов, и когда проверяли документы у него, и когда  проверяли  паспорта
сопровождающих. Все было в  порядке,  но  он  продолжал  волноваться.  А  от
волнения он знал только единственное лекарство. Это был коньяк,  к  которому
он пристрастился на свободе. По странному стечению обстоятельств, коньяк ему
тогда предложил именно Сириец. Сухарев  после  этого  почти  не  пил  водки,
предпочитая хороший коньяк, армянский или грузинский,  французский  или  еще
какой, ему было все равно. Лишь бы это был коньяк.
   И сейчас, поминутно прикладываясь к бутылке, он подумал о  том,  что  все
может пройти и не так гладко, как рассчитывал Сириец. Ведь грузы  пропускают
только благодаря самому Сухому. А иначе шиш бы кто-нибудь сумел договориться
с этими таможенниками и пограничниками.
   Один   из   пограничников   почему-то    принес    прибор,    проверяющий
радиоактивность.
   - А это зачем? - улыбаясь спросил Сухарев,  доставая  бутылку  коньяку  и
щедро презентуя ее пограничнику.
   - Не жалко? - спросил тот.
   - А у меня этого добра хватает, - кивнул на полупустой  ящик  Сухарев,  -
все равно финны не пропускают. Вези что хочешь, хоть динамит, но  только  не
спиртное. Строго следят. А у  меня  еще  восемь  бутылок  осталось.  На  две
перебор, больше не пускают. Шесть могу записать за собой и  за  пассажирами.
Правила ведь знаешь, не больше литра. А наши ребята там просят  -  спиртного
вези, и все тут.
   - Да, у них с этим делом туго, - согласился пограничник, принимая бутылку
и пряча прибор в сумку.
   - Так зачем тебе прибор? - усмехнулся Сухарев. - Ты мне не сказал.
   - Черт его знает, - честно признался офицер, -  приказано  проверять  все
грузы.  Чего,  например,  ваш  лес  проверять,  не  знаю.  В  бревнах  какая
радиоактивность, если они, конечно, не  из  Чернобыля.  Наверно,  скандинавы
боятся заражения.
   - Осторожные.
   - И чего проверять, - продолжал пограничник, - сейчас у всех плохой  фон.
Я слышал - даже алмазы фонят, когда их из земли достают.
   - Может быть, - улыбнулся Сухарев. - Значит, ты алмазы ищешь?
   - Откуда мне знать?
   - - Ну и проверяй другие вагоны,  может,  там  что-то  не  в  порядке,  -
показал Сухарев.
   - Да ладно, - отмахнулся офицер, -  тебе  зачем  алмазы  прятать?  Сейчас
время такое, можешь все на карточку положить и  там  в  Хельсинки  получить.
Глупо даже проверять. Давай иди, можете ехать.
   Когда состав пересек границу, Сухарев вдруг  вспомнил,  что  ни  один  из
сопровождающих,  да  и  сам  Сириец  не  подходили  к  ящикам.  Может,   они
действительно радиоактивны, с интересом подумал он. Что там могут везти люди
Сирийца? Ящики небольшие, но, видимо, тяжелые. Может быть, все-таки какие-то
ценности. Он вдруг подумал, что с одним ящиком, который лежит в этом вагоне,
он может остаться на Западе, стать миллионером и  плюнуть  на  свою  прежнюю
жизнь и на Сирийца. Можно будет жить в свое удовольствие. Семьи у  него  все
равно нет, а баба, оставшаяся в Санкт-Петербурге, не пропадет.  И  потом  он
всегда сможет ее выписать к себе. Чем больше он об этом  думал,  тем  больше
загорался идеей овладеть одним из ящиков.
   Алмазы, вспомнил он  слова  офицера-пограничника.  А  если  действительно
алмазы? Ящики ведь такие тяжелые. Состав уже разгонялся, пересекая  границу.
Сухарев сидел в купе  для  сопровождающих,  в  первом  вагоне,  который  был
прицеплен сразу  к  локомотиву.  Рядом  с  ним  сидел  молчавший  все  время
Иностранец. Третий сопровождающий, очевидно соотечественник,  подсел  к  ним
уже после проверки, ожидая, когда они пересекут границу.
   Если проедем границу, то будет поздно, подумал  Сухарев.  У  него  только
один шанс стать наконец миллионером. Иначе он всю жизнь будет подтирать  зад
Сирийцу и слушать его мальчиков.  Сухарев  посмотрел  на  своих  попутчиков,
облизнул губы. Оружия у них явно нет, они бы не решились  тащить  его  через
границу. Значит, можно попробовать, подумал  Сухарев.  Нужно  решать,  иначе
потом он всю жизнь будет укорять себя за  то,  что  не  воспользовался  этим
единственным шансом в своей жизни.
   - Скоро проедем границу, - сказал он попутчикам  негромко,  чтобы  как-то
разрядить обстановку. Иностранец молча смотрел в окно. Он даже  не  повернул
головы. Второй только кивнул, но тоже не удостоил Сухарева ответом.
   "Брезгуют, - зло подумал тот, - за "шестерку"  держат.  Думают  -  сейчас
меня используют и выбросят".
   Он достал новую бутылку и, налив себе целый стакан, залпом опорожнил его.
Потом, подумав немного, вышел из купе, забрав бутылку с собой.  Пить  одному
не хотелось, а с этими было противно.
   "Сучьи дети, - зло и пьяно размышлял он, - брезгуют мной. А я вот  возьму
и сброшу один ящик. Посмотрю тогда, как они запоют".
   Он повернулся и увидел коренастого типа в куртке.
   - Чего следишь? - зло спросил Сухарев. - Не бойся, не убегу.
   - А я и не боюсь, - пожал тот плечами.
   - Врешь, сукин сын, боишься, вон как за мной кругами ходишь. Все думаешь,
что я твои поганые ящики стащу.
   - Пить меньше нужно, - поморщился тот и ушел обратно в купе.
   - Ах ты, сука, - негромко сказал Сухарев и  снова  выпил.  Потом  подумал
немного и сделал еще один затяжной глоток.
   Ящик, подумал он. Ящик, который может сделать его наконец  счастливым.  И
зачем Сирийцу столько денег? Он ведь все равно их не проест.  Никого  он  не
любит, никого у него нет. Все под себя, под себя...  Нет  чтобы  со  старыми
товарищами поделиться.  Ведь  вместе  на  нарах  чалились.  Почему  все  так
несправедливо получилось. У Сирийца и "Мерседесов" полно, и охраны всякой, и
бабы у него гораздо лучшие, хотя он, Сухарев, своей вполне доволен. И дома у
него есть где-то там, за бугром. Почему все так несправедливо?  Сирийцу  все
достанется, а ему, Сухареву, ничего. И он снова  вернется  к  себе  домой  и
снова будет зарабатывать свои несчастные несколько тысяч,  на  которые  даже
приличный "мерс" не купишь.
   Чем больше он  думал,  тем  больше  зверел.  Гнусное  свойство  ущербного
человеческого  существа  приписывать  свои  собственные  недостатки  везению
других. Когда жизнь не устроена, когда впереди ничего нет, а позади не  было
ничего хорошего, так хочется обвинить в этом кого-нибудь другого, но  только
не  себя.  Очевидно,  это  одно  из  главных  составляющих  человека,  когда
неприятие  смерти  делает  его  разум  словно   бессмертным,   а   неприятие
самокритики - ущербно  односторонним.  Может  быть,  поэтому  среди  титанов
человеческой мысли нет ни одного, кто не верил бы в собственную  смерть  или
страдал бы от неумения критически  взглянуть  на  собственные  достижения  и
возможности. Может, по этим параметрам и можно судить  об  истинном  величии
человека, осознающего свою смертность и  совершающего  поступки,  отрицающие
бренное существование, осознающего свое ничтожество и бросающего ему вызов.
   Но Сухарев не был ни титаном,  ни  гением.  Он  даже  не  был  нормальным
человеком с устоявшейся психикой. Поэтому он выпил еще немного и решил,  что
нужно действовать. Оглянувшись на купе, он быстро пошел к выходу из  вагона.
У него всегда были  с  собой  специальные  ключи.  Открыл  дверь,  вышел  на
площадку.  Состав  шел  довольно  спокойно,  на  границе  поезда  обычно  не
разгоняются. Он знал,  что  Федор  будет  ждать  в  двадцати  километрах  от
границы, в первом поселке, который встретится на их пути. Значит, у Сухарева
минут десять-пятнадцать, не больше.
   Он  закрыл  дверь  и  вернулся  в  купе,  злорадно  поглядывая  на  своих
попутчиков. Финских пограничников он встретил уже основательно нагрузившись.
Это не помешало финнам обыскать вагон  и,  несмотря  на  протесты  Сухарева,
отобрать две бутылки коньяка. Правда, они не составили обычный протокол, как
и рассчитывал  Сухарев.  Отечественные  нравы  постепенно  приживались  и  у
соседей, которые охотно  конфисковывали  спиртное,  не  проверяя  остального
груза.
   Иностранец впервые повернул голову, и Сухарев увидел некое подобие улыбки
на его землистом лице. Он с отвращением  посмотрел  на  своего  попутчика  и
снова вышел из купе. Теперь все зависело от удачи и его собственного умения.
Он открыл дверь вагона, оглянувшись на купе.  Там  все  было  тихо.  Сухарев
быстро вышел на подножку. Состав по-прежнему шел очень медленно,  он  только
набирал скорость. Сухарев чуть не упал, попытавшись  ухватиться  за  поручни
другого вагона.
   - Ах ты... -  грязно  выругался  он,  с  трудом  сохраняя  равновесие,  и
наклонился.
   Ему было нелегко отцеплять этот проклятый вагон. Поезд все ускорял ход, и
сохранять равновесие становилось все труднее. Но наконец сцепка подалась,  и
локомотив с первьм вагоном, набирая скорость, начал удаляться. Сухарев успел
перепрыгнуть на площадку отцепленного  вагона  и  состроил  злорадную  рожу.
Пусть теперь Иностранец пьет коньяк вместе с Сирийцем, злорадно подумал  он.
Раз они брезговали Сухим, станут сами мокренькими.
   Отцепленные вагоны начали замедлять ход. Теперь следовало их  остановить.
Сухарев соскочил  и,  подождав,  пока  проедет  весь  состав,  вспрыгнул  на
площадку последнего вагона. Состав шел совсем медленно, так как дорога шла в
гору.
   "А вдруг он пойдет обратно?" - испуганно подумал Сухарев.  Это  заставило
его действовать быстрее.
   Он  начал  лихорадочно  крутить  колесо  тормоза.  Состав  со   скрежетом
останавливался. Еще немного, и он встал.
   - Вот и все, сучьи дети, - сплюнул Сухарев, - вот я и стал миллионером.
   Он спрыгнул и подошел к своему  вагону.  Теперь  предстояло  открыть  его
таким образом, чтобы не попасть под свалившийся лес, но он умел это  делать.
Сначала нужно отодвинуть дверь до конца.  Потом  открыть  среднее  отделение
вагона и успеть отскочить в сторону, когда лес покатится вниз. Он делал  это
несколько раз и знал, как все рассчитать. Вскоре он уже оказался  в  вагоне.
Внутри специально было оставлено больше места,  чем  в  обычных  вагонах,  и
коротко нарезанные доски лежали в три продольных  ряда,  чтобы  можно  было,
быстро сбросив один из них, освободить ящики. Он  резко  дернул  задвижку  и
отскочил в сторону, глядя, как доски сыплются из вагона на землю. Показались
ящики.
   Сухарев вздохнул. Нужно торопиться.  Эти  балбесы  могут  спохватиться  и
вернуться.  А  ему  одному  с  двоими  не  справиться,  тот  в  куртке  явно
профессиональный спортсмен, сразу видно по его  плечам.  Сухарев  оглянулся,
одному ему ящик явно не вытащить.  Нужна  помощь.  Но  где  ее  взять?  Пока
сопровождающие спохватятся, он должен быть далеко. В последнем  вагоне  есть
небольшая тележка, вспомнил он. Как раз подойдет под один ящик. С трудом, но
подойдет.
   Он снова побежал к последнему вагону, открыл двери, залез внутрь. Все это
требовало немалых физических усилий,  и  он  почувствовал,  что  задыхается.
Сбросил тележку вниз, потащил ее к своему вагону. Теперь предстояло сбросить
вниз один из ящиков.
   - Врешь, Сириец, - шептал он ожесточенно, - врешь, сукин сын, я все равно
буду первым, буду как ты.
   Он схватился за ящик. К его удивлению,  он  оказался  не  очень  тяжелым.
Сухарев потащил его к выходу из вагона.  С  трудом  подтянул  к  краю,  чуть
отдышался. Потом спрыгнул  вниз,  подставил  тележку,  которую  использовали
только для мелких грузов. Нужно будет  повернуть  ящик  боком,  подумал  он.
Сириец наверняка набил в него все свои ценности. Теперь важно, чтобы ящик не
разбился. Он огляделся вокруг, потом снял с себя пиджак, брюки и  бросил  на
тележку. Костюм он себе купит новый. Полез снова в вагон и  осторожно  начал
сталкивать ящик на свои вещи. В последний момент ящик  выскользнул  из  рук,
послышался глухой  стук,  но  дерево  выдержало.  Сухарев  перевел  дыхание,
спустился вниз.
   В семейных трусах и в черной рубашке, весь запыхавшийся  и  растрепанный,
он выглядел комично. Теперь следовало достать брюки. Он с трудом вытянул  их
из-под ящика, потом достал пиджак. Повернул ящик на тележке боком и чуть  ли
не бегом поспешил к дороге.
   "Нужно проверить оба ящика", - подумал он. Но  каким-то  звериным  чутьем
уже слышал дальние крики людей, спешивших  к  отцепившемуся  составу.  Нужно
было торопиться. Он бежал, толкая перед собой тележку, зная, что впереди  за
кустами должна быть дорога. Добежав до поворота, он обернулся и увидел,  как
к вагонам бегут люди.
   "Пусть считают, что случилась авария", - злобно подумал он, тяжело дыша и
выкатывая тележку  на  дорогу.  Теперь  главное  быстро  остановить  машину,
которая идет в Хельсинки. А там он знает где укрыться. И в  кармане  у  него
пять тысяч долларов, а с такими деньгами он найдет в Финляндии и  машину,  и
дом, где можно спрятаться.
   Он  выскочил  на  дорогу  и  почти  тут  же   увидел   машину.   Кажется,
"Форд-Мустанг".
   - Стой, - закричал изо всех сил Сухарев, - остановись.
   Водитель, очевидно  недавно  проехавший  границу  и  свернувший  сюда  по
неизвестным причинам, резко затормозил.
   - Что случаться? - на ломаном русском спросил водитель.
   - Тьфу ты, черт, финн попался, - разозлился Сухарев, - слушай, браток,  у
меня важный груз, очень важный, ты понимаешь?
   - Я понимать русский. - Мне в город  срочно  нужно,  в  город,  -  кричал
Сухарев, показывая в сторону города.
   - Я понимать, - кивал водитель.
   - Помоги, браток, давай погрузим мой ящик к тебе в машину.
   - Он не пойдет. Багажник не закрываться, - покачал головой финн.
   Это был добродушный, полноватый и рыхлый человек лет сорока.
   - Ничего, ничего, родной, - уговаривал его  Сухарев,  -  мы  его  обвяжем
веревками, веревками обвяжем, чтобы не упал. Ничего, родимый.
   - Нельзя веревка, машина портиться, - показал финн на свой автомобиль,  -
машина садиться и портиться.
   - Да-да, правильно. Но мне срочно нужно,  -  умолял  Сухарев,  -  я  тебе
заплачу. Сколько хочешь заплачу. Хочешь триста долларов дам, хочешь пятьсот.
   - Не нужно денег. Машина портиться.
   - Тысячу дам. Исправишь свою  машину.  Только  отвези  меня  в  город,  -
закричал в отчаянии Сухарев, обезумев от волнения.
   - Давай грузить твой ящик. Деньги не надо, - сказал финн, - но ты платить
за мои рессоры и шины, если они рваться.
   - За все заплачу, я и за бензин заплачу,  -  ликовал  Сухарев,  -  только
давай быстрее, дорогой, давай быстрее.
   У оставленного состава уже суетились  люди.  Землистое  лицо  Иностранца,
обнаружившего, что пропал один ящик, стало белого цвета.  Он  что-то  гневно
кричал своему  спутнику,  и  тот,  грязно  ругаясь,  звал  Сухарева.  Вокруг
суетились люди, в том числе и машинисты, не понимавшие, как могла  произойти
такая авария и куда исчез Сухарев.

***

   А тот в это время поднимал ящик вместе с водителем, пытаясь уложить его в
багажное отделение  машины.  Спутник  Иностранца  увидел  следы  тележки  и,
показывая на нее, перестал ругаться. Он, очевидно, не слишком хорошо понимал
напарника, но быстро соображал в таких случаях. И поэтому побежал в  сторону
проселочной дороги, туда, где за кустами грузили в машину один из ящиков.
   Погрузив его и связав багажник, Сухарев сел рядом с водителем.
   - Трогай, дорогой, - устало сказал он.
   Водитель кивнул, и машина тронулась. Когда коренастый добрался до дороги,
там было только облако пыли от  отъехавшего  автомобиля.  Сидя  в  машине  и
немного успокоившись, Сухарев вдруг с ужасом представил себе гнев Сирийца. И
понял, что дороги назад у него  нет.  Алкоголь  окончательно  выветрился  во
время его физических упражнений по доставке ящика к  машине,  и  теперь  ему
стало грустно и немного страшно.
   "И зачем только я это сделал,  -  вдруг  подумал  он,  -  нужно  поскорее
позвонить домой  и  предупредить  Надю,  чтобы  сматывалась.  Они  и  ее  не
пощадят".
   И тут он  заметил  мобильный  телефон,  висевший  на  проводе  питания  в
автомобиле. Он схватил трубку.
   - Можно я позвоню? - показал он на телефон.
   - Нельзя, - упрямо сказал водитель, - это мой телефон.
   - Знаю, что твой, - усмехнулся Сухарев,  -  одну  минуту  говорить  буду.
Надо, вот тебе за минуту  разговора.  Он  достал  из  кармана  стодолларовую
бумажку и вложил ее в карман  водителя.  Тот  ошалело  покачал  головой,  но
позвонить разрешил. Для финского водителя была неприемлема непомерная  плата
за помощь в доставке груза, но за телефонный  звонок  он  взял  деньги  безо
всякого угрызения совести. Телефонные разговоры стоили денег,  и  иностранец
должен был за них заплатить.
   Сухарев схватил телефон и быстро набрал  номер.  Нетерпеливо  ждал,  пока
трубку возьмет Надя. Неужели ее нет дома, неужели нет дома... Но  она  сняла
трубку.
   - Слушаю, - сказала она.
   - Надя, это я, - пробормотал  Сухарев,  -  я  сильно  залетел.  Бери  все
деньги, какие только есть  в  доме,  и  дуй  в  Москву.  Оттуда  вылетишь  в
Хельсинки. Ты поняла? Никому ничего не говори. У тебя виза стоит в паспорте.
Только быстро собери вещи и мотай в Москву. Не забудь про деньги, которые  у
нас лежат в шкафу под полотенцами.
   - Что случилось? - испуганно спросила она.
   - Потом объясню, дура. Беги, говорят, из дома. У тебя  минут  пять  есть.
Потом за