ему? Почему они вам понадобились именно сейчас?  Опять  темните,
Дронго? Хотите снова нас обскакать. Хотите устроить  новую  демонстрацию
своих возможностей. А  сами  прибегаете  к  нам,  чтобы  воспользоваться
нашими данными.
   - Во-первых, я не  бежал,  а  ехал  на  попутной  машине.  Во-вторых,
никакую демонстрацию я устраивать не намерен и вообще не знаю, почему вы
занимаетесь Тетеринцевым. И, в-третьих,  меня  пригласил  сам  полковник
Машков. У вас еще есть вопросы?
   - Ну хорошо, - проворчал Левитин. - Я не хотел  вас  обидеть.  Просто
слишком много совпадений. Мы как раз  сейчас  занимаемся  связями  этого
депутата. И учтите, что  я  рассказываю  об  этом  только  из-за  своего
расположения лично к вам.
   - Очень ценю, - с иронией в  голосе  заметив  Дронго.  -  Значит,  вы
можете ознакомить меня о его досье?
   - Хорошо, я прикажу показать, какие у нас  имеются  на  него  данные.
Конечно, если они не носят агентурного  характера  или  не  закрыты  для
посторонних.
   - На святое я не посягаю, все понимаю.
   - Теперь объясните, почему вас интересует именно Тетеринцев?  Как  вы
на него вышли? Только правду, я ведь и так много вам рассказал.
   - Меня попросили  расследовать  убийство  журналиста  Звонарева.  Вы,
наверное, слышали о том, что его убили.
   - Знаю. Но мне казалось, что следствие ведет следователь  прокуратуры
Бозин. И, насколько я знаю, вам никто не поручал вести это дело.
   - Меня попросили об этом его коллеги.
   - И, конечно, неплохо заплатили? - вкрадчиво проговорил Левитин.
   Дронго не считал нужным скрывать подобные факты. В конце  концов,  он
не воровал деньги, а зарабатывал их нелегким трудом. Именно  поэтому  он
пожал плечами и сказал:
   - Вы же знаете, что это единственный источник моего существования.
   - И вы смеете еще приходить к нам и просить,  чтобы  вам  помогли,  -
покачал головой Левитин. - Я в отличие от вас гонораров  не  получаю.  И
работаю только за одну зарплату.
   - Поэтому ваши  результаты  бывают  всегда  хуже  моих,  -  парировал
Дронго. - Только не обижайтесь, я не имею в виду лично вас.
   - Что  у  вас  со  Звонаревым,  рассказывайте  дальше,  -  потребовал
подполковник.
   - В ходе расследования я обнаружил, что погибший интересовался клубом
"Прометей",  которому  покровительствует  депутат  Тетеринцев.   А   его
"Порт-банк" даже купил  и  подарил  здание  этому  клубу.  Причем  общая
площадь здания две тысячи метров.
   -  Правильно  сделал.  Это  как  раз  характеризует   Тетеринцева   с
положительной стороны, - пожал плечами Левитин. -  Почему  это  вас  так
насторожило? Или вы  считаете,  что  в  Москве  не  осталось  порядочных
людей?
   - Остались, - кивнул Дронго. - Кстати, они есть и в вашем  ведомстве,
хотя справедливости ради стоит отметить, что их осталось не  так  много.
Но меня очень интересует, почему Тетеринцев  решился  на  подобный  шаг.
Поверить в его альтруизм я не могу.
   - Спросите у него, - снова пожал плечами Левитин. - Это не повод  для
подозрений. Или вы Думаете, что он убил журналиста  только  потому,  что
тот интересовался, почему депутат подарил детскому клубу помещение?
   Левитин улыбнулся своей шутке.  Но  Дронго  как  бы  не  заметил  его
улыбки.
   - Нет, - сказал он, - я не думаю, что  он  убил  журналиста.  Но  мне
интересно, почему Звонарев перед смертью так интересовался этим  клубом.
Кстати,   он   не    очень    детский.    Там    собираются    подростки
шестнадцати-семнадцати лет.
   Тетеринцев даже оборудовал для них тир.
   - И правильно сделал. Чем слоняться без дела по улицам, пусть лучше в
клуб ходят. Не вижу ничего дурного...
   - Мне можно  ознакомиться  с  данными  на  него?  -  спросил  Дронго,
чувствуя, что начинает нервничать. Очевидно, у них с подполковником были
разные группы крови.
   - Хорошо, - кивнул Левитин.  -  Спуститесь  вниз  и  подождите.  Наши
сотрудники сделают для вас выписку. Давайте ваш пропуск, я его отмечу.
   - До свидания. - Дронго взял пропуск, подписанный  подполковником,  и
вышел из кабинета.
   Внизу он прождал около двадцати минут, пока наконец  ему  не  вынесли
отпечатанный на компьютере лист. Кроме  сухих  биографических  данных  и
перечисления компаний, имевших связи с Тетеринцевым,  больше  ничего  не
было. Все это можно было узнать, не заходя в ФСБ.
   - Передайте подполковнику, что  я  ему  очень  благодарен,  -  сказал
Дронго перед тем, как выйти на улицу.
   Нужно взглянуть на этот "Прометей", подумал Дронго. Остановив машину,
он назвал адрес. Водитель обернулся:
   - Это на другом конце города.
   - Пятьдесят долларов, - предложил Дронго.
   - Отвезу, куда хочешь, - кивнул водитель. -  Закрой  получше  дверцу,
она у меня с приветом.
   Оставшийся в своем кабинете Левитин приказал принести все  данные  на
Тетеринцева и его помощников. Через некоторое время он уже знал, что  за
рулем "Волги", номер которой назвала пострадавшая Кривцова, почти всегда
сидел некий Юрлов, имевший  судимость  и  считавшийся  вторым  водителем
Тетеринцева.
   Дежурный  офицер  доложил,  что  Машкову   звонил   фотокорреспондент
Беззубик, утверждавший, что нашел магнитофон.
   - Зачем нам его магнитофон? - поинтересовался Левитин.
   - Не знаю, товарищ подполковник, - ответил дежурный офицер.
   - Пусть он сам на нем свои записи слушает, -  отмахнулся  Левитин.  -
Завтра приедет Машков, он знает, что с этим магнитофоном делать. И пусть
этот Беззубов подождет до завтра.
   - Он говорит, что это срочно...
   - А ты ему скажи, что я занимаюсь взрывом на Малой Бронной.  Что  там
люди погибли. А он лезет со своим дурацким магнитофоном...  -  взорвался
Левитин. - Хватит уже, нужно совесть иметь. И скажите Беззубову...
   - Он Беззубик, товарищ подполковник.
   - Хоть Безголовик! - заорал Левитин. - Пусть  подождет.  Мне  некогда
заниматься  его  делами.  Завтра  приедет  Машков  и  возьмет   у   него
магнитофон. И больше меня не беспокойте из-за этого.
   - Слушаюсь, - ответил дежурный.
   Левитин взял папку с актами экспертиз.  После  вчерашнего  взрыва  на
Малой Бронной мэр столицы потребовал от ФСБ разобраться и выяснить,  что
конкретно там произошло. Именно поэтому генерал дал поручение  Левитину,
а последний готов был землю рыть, только бы найти какие-нибудь основания
для возбуждения уголовного дела и розыска виновных. Даже  если  не  было
явных виновников, то  следовало  найти  хотя  бы  людей,  отвечающих  за
бесперебойную подачу  газа  и  допустивших  подобную  аварию.  Но  когда
эксперт-патологоанатом  дал  заключение  о  наличии  в  крови  погибшего
Сайфулина снотворного, Левитин понял, что это -  его  главный  шанс.  На
этом взрыве можно было  сделать  карьеру.  Получить  погоны  полковника,
обойти Машкова и вообще - показать себя с самой лучшей стороны.
   И вот он отложил все дела и занялся расследованием взрыва. Это дело -
в силу поручения мэра столицы - являлось трамплином,  с  которого  можно
высоко  взлететь.  А  непонятные  дела  Машкова  с  какой-то   полоумной
журналисткой, слышавшей обрывки разговора об оружии, можно  отложить  до
завтра: когда вернется Машков, сам  и  возьмется  за  это  тухлое  дело.
Достаточно и того, что она жива-здорова  и  вполне  может  подождать  до
завтрашнего дня. Нужно будет связаться с Журавлевым, подумал Левитин. Он
ведь начальник отдела криминальных взрывов УВД Северо-Западного  округа.
А в их округе уже было два взрыва. Может, они  похожи  на  тот,  который
прогремел на Малой Бронной?
   Левитин даже не  подозревал,  какой  дорогой  ценой  все  они  завтра
заплатят за его отношение к случившемуся. Он даже не  мог  предположить,
что  магнитофон,  найденный  фотокорреспондентом  газеты  "Новое  время"
Федором Беззубиком, станет для него самым главным  трамплином  в  жизни.
Трамплином, завершающим его карьеру.

Глава 25

   Коля родился болезненным и хилым мальчиком. Сестра матери, помогавшая
принимать роды, только жалостливо  поджимала  губы,  когда  речь  шла  о
втором  племяннике.  Может,  сказались  тяжелые  роды.  Может,  волнение
матери, передавшееся плоду. Судя по всему, Коля не  должен  был  выжить,
мать слишком много перенесла, пока вынашивала его. В эти девять  месяцев
вместилось все - и тяжелое пьянство отца, и его внезапная  и  непонятная
смерть, когда он упал с обрыва и замерз в речке, так и не сумев  из  нее
выбраться. Он даже не утонул, а именно замерз, остался лежать  на  самом
берегу. Злые  языки  говорили,  что  мать  не  очень  переживала  смерть
беспутного мужа, но Коле всегда казалось, что это не правда.
   Мать,   оставшись    одна,    довольно    быстро    потеряла    былую
привлекательность и уже в  тридцать  лет  выглядела  на  все  пятьдесят,
превратилась в нечто бесформенное и бесполое. В ее жизни  осталось  лишь
одно - двое сыновей, на которых она  тратила  все  заработанные  тяжелым
трудом деньги. Мать обстирывала всех соседей,  умудрялась  числиться  на
двух или на трех работах, но делала все, чтобы ее дети не испытывали  ни
в чем нужды.
   От постоянного пребывания в воде руки матери распухли и стали  похожи
на раздавленные плошки. От нее всегда  пахло  потом,  грязным  бельем  и
стиральным порошком, и эта квинтэссенция запахов на всю жизнь въелась  в
память Коли, оставляя недобрые воспоминания о детстве. Они росли  вместе
с Артемом, старшим братом, вещи которого Коля донашивал в школе.  Как  и
все мальчики,  братья  часто  ссорились,  даже  дрались,  причем  первые
пятнадцать лет Артем неизменно выходил победителем.
   Коля был младше на три года,  и  поэтому  мать  любила  его  особенно
сильно.
   Говорили, что он больше походил на отца, чем старший брат, который  и
внешне был похож на мать. Кроме Артема и матери, у Коли никого не  было.
Он привык во всем слушать старшего брата и завидовал  ему,  когда  Артем
начал курить в двенадцать лет. В четырнадцать у брата  появилась  первая
подружка,  а  в  пятнадцать  он  уже  хвастался,  что   успел   потерять
"девственность".
   Младший умирал от любопытства, слушая  рассказы  старшего,  но  ни  в
четырнадцать, ни в пятнадцать, ни даже  в  шестнадцать  не  имел  ничего
похожего.
   Сверстницы  его  сторонились,  он  был  мрачным,  нелюдимым,   всегда
отмалчивался, краснел. В переходном  возрасте  на  лице  Коли  появились
прыщи, и он ужасно страдал из-за этого, часто пропускал занятия в школе.
   Когда ему исполнилось четырнадцать, он  впервые  сумел  по-настоящему
дать сдачи Артему.  А  в  пятнадцать  вдруг  выяснилось,  что  угловатый
застенчивый парень превратился в  сущую  пантеру.  Его  манера  внезапно
кидаться в ноги обидчику, сбивая его на землю, поражала всех, кто с  ним
общался. Коля был небольшого роста, подвижный, энергичный.  Несмотря  на
замкнутый характер, он был первым в любой драке, в любой потасовке. Мать
даже несколько раз вызывали в школу. Коля не хотел никому  признаваться,
что стыдился своей матери, стыдился ее специфического запаха, ее глупого
и доброго лица, ее толстых пальцев, раздавленных грудами белья.
   После каждого появления матери в школе  ребята  его  дразнили,  и  он
снова бросался на обидчиков, не считаясь ни с их численностью, ни  с  их
возрастом.
   Артему к тому времени исполнилось восемнадцать лет, и его  забрали  в
армию.
   Провожая старшего сына, мать даже всплакнула. А у Коли появились  уже
новые заботы. Рядом с домом  был  организован  клуб  культуристов,  куда
ходили качать мышцы все соседские ребята. Худой, часто недоедающий  Коля
был идеальным "материалом"  для  работы.  За  год  он  вырос  на  восемь
сантиметров, раздался в плечах, почувствовал себя увереннее  и  сильнее.
Еще через год он  выглядел  уже  как  настоящий  атлет.  Мать  не  могла
нарадоваться на своего сына.
   А потом в их жизни появился Кошкин. Он пришел к ним в  клуб,  хромая,
насмешливо глядя на всех циничными, чуть прищуренными глазами. Когда  он
увидел Колю, глаза его вспыхнули. Он сделал шаг вперед.
   - Ты, - сказал Кошкин, убирая палку, на которую опирался,  -  нападай
на меня.
   - Я инвалидов не бью, - грубо ответил Коля и в ту же секунду, получив
подсечку, оказался на полу.
   - Ах ты гнида, - вскочил он и бросился на обидчика. Но  Кошкин  легко
увернулся, а Коля отлетел к стене, разбив себе  нос.  В  третий  раз  он
поднялся, размазывая кровь по лицу, поднялся, твердо решив  покончить  с
этим типом, неизвестно как появившимся в  их  подвале.  Он  бросился  на
него, пытаясь использовать свой обычный  трюк  -  схватить  обидчика  за
ноги, - и получил такой удар ногой, что  оказался  на  полу.  Незнакомец
остался доволен.
   - Молодец, - сказал он, - из тебя выйдет толк.
   Через три дня Колю пригласили в клуб "Прометей".  Там  уже  собралось
человек сорок мальчишек, отобранных со всех соседских дворов.  Некоторые
были известны  всей  округе.  Коля  даже  поежился,  когда  узнал  имена
некоторых из них.  Это  были  известные  дворовые  заводилы.  Но  Кошкин
обломал всех. Кто не ломался, уходил.
   Кто сопротивлялся, того ломали.
   Через несколько месяцев Кошкин отобрал двадцать пять человек и  начал
проводить  с  ними  индивидуальные  занятия.  К  тому  времени  какой-то
неизвестный банк купил им пустующий дом рядом с клубом, и у  каждого  из
них появились свои комнаты. Теперь это было место, где они собирались. В
семнадцать лет у Коли наконец появилась девушка. Он не  поощрял  шуточки
ребят и никогда не рассказывал о своих отношениях с девушками. Никто  бы
не поверил, что у Коли до сих пор не было первого опыта, и его отношения
с Наташей были чисто  платоническими.  Дважды  или  трижды  он  пробовал
проявить себя настоящим мужчиной. Но  каждый  раз  девушка  плакала,  он
торопился, делал ей больно и затем успокаивался,  не  решаясь  повторить
свой печальный опыт. Все это кончалось тем, что ее рука опускалась ниже,
она припадала к его груди, и он получал хотя бы частичное  высвобождение
от душившей его энергии.
   Но на самом деле ему было стыдно, что в семнадцать лет у него  ничего
не получается. И Коля никому не рассказывал  о  своих  неудачных  опытах
общения с девушками. Один раз его даже взяли с собой к проституткам.  Но
он был  зажат,  скован,  а  когда  дошло  до  главного,  просто  сбежал,
почувствовав запах дешевого одеколона, так явно  напомнивший  ему  запах
грязного белья.
   Но вот вернулся из армии Артем. Он пришел совсем другим человеком. От
его прежнего добродушия не осталось и следа.  Теперь  это  был  мрачный,
вечно куривший молодой  человек,  который  часами  сидел  на  табуретке,
уставившись в одну точку.
   Все его попытки устроиться на работу ни к чему не привели,  и  Кошкин
пообещал помочь Артему с устройством.
   К тому времени среди отобранных Кошкиным  ребят  произошел  еще  один
отбор.
   На этот раз более  суровый.  Из  двадцати  пяти  отобрали  двенадцать
человек, которые стали заниматься по особой  программе.  Коля  уже  стал
заместителем  руководителя  группы.  Руководителем  же   в   их   группе
единогласно был  избран  Павел,  обладавший  феноменальной  способностью
переносить любую боль. Павел, казалось, был сделан из особого материала.
Когда однажды стекло разрезало ему руку, он перевязал рану и  терпел  до
самого вечера, не сказав никому ни  слова.  Для  Павла  не  существовало
авторитетов, за исключением Кошкина, который  стал  для  него  настоящим
примером для подражания. У Павла был тяжелобольной отец,  не  выходивший
из дома. Матери своей он не помнил, она умерла, когда мальчику было пять
лет.. И подсознательно он винил свою покойную мать за то,  что  оставила
его одного, осуждал  и  своего  больного  отца,  ставшего  сапожником  и
чинившего обувь всей улице; из-за него приходилось драться с  соседскими
ребятами, дразнившими Павла всякими обидными прозвищами.
   Впрочем, в их группе вообще не было ребят из благополучных семей. Это
иногда удивляло Колю - казалось, кто-то специально их отбирал. У каждого
из них была своя трагедия в доме, свое одиночество, своя  боль  -  рана,
которую нельзя бередить. У доброй половины ребят не было отцов, у  двоих
- матерей; причем если Павел жил с больным отцом,  то  парень  по  имени
Славик жил у тети. Его родители погибли в  автомобильной  катастрофе,  и
сестра матери взяла его на воспитание, благо была старой девой.
   Кошкин не любил много говорить. Он показывал и требовал повторить  за
ним каждое  движение.  Лишь  однажды  он  взорвался  -  когда  вместе  с
несколькими ребятами шел по бульвару и увидел девочек с двумя  ухажерами
- те сидели на лавочке. Девицы были явно местные.  На  них  были  совсем
коротенькие мини-юбки,  и  они  смеялись  шуткам  долговязых  кавказских
парней, не скрывавших своего повышенного  интереса  к  двум  малолеткам.
Девчонкам было  лет  шестнадцать-семнадцать,  парням  -  по  двадцать  с
лишним. И хотя все сидели на скамейке и мирно  беседовали,  Кошкина  это
почему-то задело.
   - Суки, - громко сказал он. - Б... продажные.
   Девочки в испуге переглянулись, не понимая, кого хромой имеет в виду.
А  Кошкин  изрек  еще  кое-что,  после  чего  у   кавказцев   вытянулись
физиономии; девушки же покраснели до корней волос.
   - Ты кто такой? - вскочил один из парней. - Уходи отсюда, инвалид.
   Палочка, на которую опирался Кошкин при ходьбе, часто вводила  многих
в заблуждение. Казалось, этого человека можно толкнуть - и сбить с  ног.
Но толкать Кошкина не рекомендовалось никому. Первый парень бросился  на
него, но тотчас же отлетел к скамейке. Второй попытался ударить  Кошкина
- и оказался на  земле.  Кошкинские  ребята  хотели  вмешаться,  но  тот
крикнул:
   - Не лезьте! - И  ребята  замерли,  зная,  что  наставник  ничего  не
повторяет дважды.
   Это была даже не драка  -  побоище:  двое  молодых  кавказцев  против
офицера спецназа, пусть даже и хромого. В какой-то момент один из парней
вытащил из кармана нож, что и решило его судьбу. Кошкин не просто  отнял
нож, он избил обоих до потери сознания - переломал  им  ребра,  изувечил
лица,  отбил  почки,  словно  вымещал  на  этих  "пришельцах"  всю  свою
ненависть к "черным", когда-то лишившим его стопы. И хотя  стопу  Кошкин
потерял в бою, когда выстрелом из миномета его ранило в ногу, он тем  не
менее не скрывал своей ненависти к "черным", из-за  которых  закончилась
его карьера военного.
   Прохожих,   пытавшихся   унять   разбушевавшегося   спецназовца,   не
подпустили ребята. Лишь когда оба кавказца лежали на земле без движения,
Кошкин наконец успокоился. Он погрозил  кулаком  обезумевшим  от  страха
девочкам и сказал:
   - Пошли отсюда. -  После  чего  повернулся,  поднял  свою  палочку  и
зашагал по аллее - герой в глазах окружавших его ребят.
   С этой минуты ненависть к  "черномазым"  овладела  душами  кошкинских
ребят.
   Теперь они охотились за каждым кавказцем, появившимся на  их  улицах.
Нет, они не брили черепа, как  фашиствующие  молодчики,  не  катались  в
черных кожанках на мотоциклах - просто помнили установку: любой "черный"
это не просто враг; это насильник, покушающийся на честь русских женщин,
это хитрый торгаш, обманывающий москвичей на рынках, это враг, убивающий
русских парней. И они мстили "врагам".
   Несчастные приезжие часто даже не понимали, за что их бьют. Один раз,
правда, вышла осечка. Выяснилось, что  они  избили  итальянца,  которого
приняли  за  грузина.  Итальянское  посольство   выступило   с   гневным
заявлением, участковый несколько дней собирал "объяснительные", но потом
Кошкин отправился в милицию и все  уладил.  Другой  раз  оказалось,  что
парни избили архитектора, имевшего московскую прописку, но оказавшегося,
на свою беду, осетином. Эта ошибка стала для ребят уроком. Теперь они не
бросались на  каждого  прохожего,  а  выясняли,  куда  он  идет,  откуда
приехал, с кем встречается и почему. Среди смуглых людей могли оказаться
и москвичи, а также граждане других государств - таких они  не  трогали.
Били только "людей кавказской национальности", "чуреков