о лет,  и  превышала  его
самые смелые ожидания. При разговоре присутствовал человек Ревелли,  неплохо
знавший русский язык. Это бьи итальянец из Триеста, отошедшего после  второй
мировой войны к Югославии.
   Итак, сумма была фантастической. Именно поэтому он не поленился  вылететь
в Москву, откуда позвонил Маше и потребовал, чтобы она немедленно приехала к
нему. Маша, очевидно, была  внутренне  готова  к  такому  повороту  в  своей
судьбе. Разругавшись с мужем, она улетела в Москву к Хорькову. Когда знаешь,
что у тебя есть надежное обеспечение, как-то решительнее и  спокойнее  идешь
на конфликт.
   Вдвоем они тщательно продумали  все  детали  предстоящей  операции.  Маша
предложила привлечь к ней заместителя начальника службы безопасности. По  ее
словам, он был безумно в нее влюблен и готов ради нее на  все.  После  этого
Хорьков дважды встречался с ним, обговаривая все детали.  О  том,  что  надо
устранить свидетелей, первой заговорила сама Маша.  Она  твердо  и  спокойно
объяснила  мужчинам,  что  нельзя  доверять  ни  такому  шалопаю,  как  Эрик
Глинштейн, ни такому размазне, как ее муж. Она все время употребляла  именно
это слово: "размазня". Очевидно, она не только не любила,  но  и  совсем  не
уважала своего мужа. Все было обговорено, и все было решено. Потом Хорьков с
Машей уехали в Финляндию.
   Десятого июня груз был вывезен. Все прошло гладко и дальше развивалось по
разработанному ими плану. Одиннадцатого июня  автомобиль  с  двумя  молодыми
учеными свалился в овраг и загорелся. Маша выехала на похороны  и  стояла  у
гроба бледная от волнения. Ее глаза были полны слез;
   Она казалась воплощением скорби. Вернувшись с похорон, она поразила  даже
Хорькова. В ту ночь она была столь страстна  и  столь  дерзка,  как  никогда
раньше, словно смерть мужа окончательно освободила ее от  всех  условностей.
Эта была незабываемая ночь и для Хорькова. Он понял,  что  отныне  связан  с
Машей навсегда. Ребенка она обычно оставляла у матери, чтобы он ей не мешал.
Казалось, все вдет так, как они и задумали.
   Несколько дней назад груз должен был пройти . границу. Хорьков сам звонил
всем, требуя точной проверки. Он не сомневался, что груз прибудет  нормально
и его можно будет сразу отправлять в Данию, откуда его перегрузят в ящики  и
переправят дальше - в Германию  и  Францию.  Но  неожиданно  все  получилось
иначе. До места назначения дошел только  один  ящик.  Второго  в  вагоне  не
оказалось. Сопровождавший грузы  человек  из  его  боевиков  ничего  не  мог
объяснить. Даже итальянец, который пересек границу вместе с  этим  проклятым
грузом, и тот ничего не знал. Ясно было лишь, что произошло  невероятное.  И
один из людей Сирийца похитил ящик. Это было не  правдоподобно,  невозможно,
немыслимо, но это случилось, и они начали поиск исчезнвшего Сухарева по всей
стране.
   Первый ящик благополучно достиг Дании и был  перегружен  для  отправки  в
Германию и дальше. Второго ящика нигде не могли найти.  Рассерженный  синьор
Ревелли звонил в Хельсинки по двадцать раз в день. И еще по стольку  же  раз
сам Хорьков звонил Законнику  в  Санкт-Петербург,  требуя  немедленно  найти
ящик.
   К этому времени он уже знал, что все причастные к  похищению  груза  были
жестоко наказаны. Погибли Сириец и  его  боевики,  застрелился  Сухарев,  но
груза по-прежнему не было. Наконец появилось  это  сообщение  об  облученном
Сухареве. И Сергей Хорьков понял, что случилось самое, страшное, что  только
могло. Груз исчез окончательно, и найти его теперь нет никакой  возможности.
Следовало  исходить  из  того  непреложного  факта,  что  итальянцы  захотят
получить половину своих денег, переведенных ему в  качестве  оплаты  за  эти
ящики. Деньги придется возвращать, да еще и платить колоссальную  неустойку,
как было условлено в случае нарушения договора. Плюс выслушивать  постоянные
упреки синьора Ревелли.
   Рассудив, что это слишком большая плата за  неприятности,  Хорьков  решил
продать свой дом в Хельсинки и переехать на постоянное  место  жительства  в
Россию. Он был убежден, что там его  итальянцы  не  посмеют  потревожить.  В
конце концов, он  и  так  сделал  почти  невозможное,  сумел  обеспечить  им
доставку одного ящика.
   Четырнадцатого августа он вернулся из Хельсинки  в  Москву,  заказав  два
билета первого класса для себя и Маши. В аэропорту их уже встречала  обычная
когорта его охранников и телохранителей. А его длинноногая секретарша  сразу
сообщила ему о том, что в Москву уже трижды  звонил  синьор  Ревелли.  Нужно
было набраться смелости и поговорить с ним. Хорьков  решил  сделать  это  не
откладывая. Именно поэтому он позвонил своему итальянскому компаньону  прямо
из "Мерседеса", который на полной скорости мчался домой. Маша сидела  рядом,
глядя в окно. Она уже знала, что операция удалась лишь наполовину и из  двух
ящиков дошел только один.
   Напротив, на  просторном  сиденье  лимузина,  сидела  секретарша,  хорошо
знавшая английский язык. Хорьков попросил ее позвонить  Ревелли.  Когда  тот
ответил, он обменялся с ним парой-другой  расхожих  слов,  которые  знал,  и
передал телефон секретарше.
   - Мистер Ревелли спрашивает, когда  прибудет  груз?  -  сказала  девушка,
взглянув на шефа голубыми глазами. Сидевшая рядом Маша повернула голову.
   - Скажи, что груз исчез, - пояснил Хорьков.
   - Он просит объяснений, - озадаченно произнесла секретарша.
   - Каких объяснений? - разозлился Хорьков. - Передай,  что  в  нашем  деле
всякое случается. Один ящик дошел до места назначения, вот и хорошо.  Это  и
так очень неплохо.
   Девушка перевела, а потом выслушала Ревелли и сказала:
   - Он говорит, что это плохо. Он спрашивает, где второй ящик?
   - Тупой сукин сын, - не выдержав, выругался Хорьков. - Объясни  ему,  что
нет ящика. Его нет. Ты поняла? Так и объясни.
   Она снова перевела и снова услышала какой-то ответ, после чего  испуганно
взглянула на Хорькова.
   - Он ругается. Спрашивает, где деньги?
   - Какие деньги? - разозлился, в свою очередь, Хорьков.  -  Они  заплатили
ровно половину, и я им послал половину груза. Значит, мы с  ним  в  расчете.
Так ему и передай. Скажи, что на остальную половину денег я не претендую.  А
он пусть не ищет второй ящик. И мы будем в расчете.
   - Нет, - через некоторое время сказала девушка, - он с этим не согласен.
   - А я чихал на его согласие, - разозлился Хорьков. - Скажи, что груза нет
и я ничего не могу сделать.
   - Он просит  заплатить  штраф.  Ругается,  говорит,  что  вы  его  сильно
подвели.
   - Скажи, что он кретин. Что его никто не подводил. Что это  форс-мажорные
обстоятельства. Что никто не виноват. Скажи - произошла накладка на границе.
   Секретарша все добросовестно изложила по-английски, а Маша вдруг сказала:
   - Чего этот макаронник хочет? Он что, не понимает, что мы не нарочно?
   - Он кричит, что вы должны возместить ему ущерб, - пояснила секретарша, -
вернуть все деньги.
   Хорьков непроизвольно сложил пальцы в кукиш.
   - Вот это ему вместо денег, - выдавил он, бешено вращая глазами.  У  него
были круглые карие глаза. Он был немного лысоват  и  очень  переживал  из-за
этого, тратя огромные деньги на  остатки  шевелюры.  Крупный  мясистый  нос,
полные щеки, большие уши, прижатые к голове. Хорьков  показал  кукиш,  сунув
его под нос девушке.
   - Что ему сказать? - спросила она.
   - Дай-ка мне. - Он вырвал у  нее  трубку  и,  услышав  ненавистный  голос
итальянца,  начал  ругаться.  Он  выкрикивал  все  известные  ему   русские,
итальянские, английские ругательства, когда Ревелли повесил трубку.  Хорьков
зло сжал телефон и неожиданным ударом по ручке дверцы автомобиля разбил  его
вдребезги. Секретарша вскрикнула. Маша холодно улыбнулась.
   - Я ему покажу, - продолжал бушевать Хорьков. - Он думает - я  дешевка  и
со мной можно так разговаривать. Я  ему  покажу.  Я  сегодня  пошлю  к  нему
человека. Не пожалею ста тысяч, но двоих пошлю. Он думает, что он крутой.  Я
ему покажу, кто из нас крутой.
   Маша осторожно  сжала  ему  локоть,  и  он  удивленно  посмотрел  на  нее
выпученными от бешенства глазами. Потом, вспомнив, что  именно  он  говорил,
заставил себя замолчать.  Конечно,  про  киллеров  не  стоило  говорить  при
секретарше, впрочем, девочка уже давно все понимает, не маленькая.  Ей  было
двадцать пять лет, и Хорьков держал ее для особо важных дел. Он  не  спал  с
ней, вопреки сложившемуся мнению. Она была красивой,  но  слишком  стройной,
худой. Ему совсем не нравились такие. Другое дело - Маша. У нее была упругая
сильная фигура с очевидной склонностью к  полноте,  с  которой  она  успешно
боролась.
   Но самое главное, что он уже знал все про собственных  секретарш.  Стоило
поддаться минутному увлечению, пойти на  более  близкий  контакт,  чем  того
требовала работа, и вся дальнейшая деятельность  девушки  в  этой  должности
становилась  бессмысленной  тратой  времени.  Поэтому  он  научился   строго
разделять личные и деловые отношения.
   Обломки телефона полетели на пол салона,  а  он  все  еще  никак  не  мог
успокоиться. Ревелли заплатил ему ровно половину. Половину всех  денег  -  и
получил ровно половину товара. По всем законам произошла справедливая оплата
груза, а теперь этот паршивый итальяшка вообразил, что может  диктовать  ему
свои правила. Нет, так этого оставлять нельзя.
   Приехав к себе на дачу, где он жил все последнее время. Хорьков  позвонил
Законнику.
   - Это я, - раздраженно сообщил он своему собеседнику, - прилетел  сегодня
в Москву. Из-за тебя звонят, ругаются. Требуют вернуть все деньги обратно.
   - Как это вернуть деньги? Мы ведь получили  только  половину,  -  резонно
возразил Законник.
   - Это ты им будешь рассказывать. Из-за  тебя  и  твоих  ублюдков  мы  всю
операцию провалили, - заорал Хорьков. Потом, чуть успокоившись, предложил:
   - Найди мне срочно хромого Диму. Ты меня слышишь? Срочно найди.
   - Понял, - сразу отозвался Законник. - Он к тебе приедет  через  час.  Ты
мне лучше скажи, как там первый ящик?
   - С первым все в порядке. Если бы ты второй не ...  -  снова  последовала
отборная ругань. Маша, поморщившись, ушла в свою спальню. А там встала перед
зеркалом и поглядела на себя. Холодные, широко расставленные глаза,  тяжелые
русые волосы, холеное белое лицо. Никита думал, что она может  жить  в  этот
вонючем Чогунаше. Жить в бараке. При воспоминании о бывшем муже чуть кольнул
укор или совесть, она не знала, как это называется. Но она быстро  заставила
себя успокоиться. Вполне достаточно и того, что она  прожила  с  этим  типом
столько времени. Даже поехала за ним в Сибирь. Он был неудачник. Мало  того,
он заражал своим несчастьем и ее, и ребенка. В конце концов, она думала и  о
ребенке. Теперь он будет гораздо  лучше  устроен  и  материально  обеспечен.
Разве можно сравнить Сергея Хорькова с этим неудачником Никитой?
   Она посмотрела еще раз на себя в зеркало. Подняла правую руку, на которой
сверкало кольцо с крупным бриллиантом. Чтобы купить такое кольцо,  Суровцеву
пришлось бы работать всю свою жизнь. И еще лет двадцать  после  смерти.  Да,
она все сделала правильно. Жаль, что  ребята  погибли,  но  по-другому  было
нельзя.  Она  знала  своего  бывшего  мужа.  Он  мог  напиться  и   в   пылу
откровенности рассказать все своим друзьям. А это был бы крах всего, что она
задумала. И хотя в душе по-прежнему оставалось неприятное  чувство,  она  не
считала, что ее мучит совесть. Скорее это было сомнение,  правильно  ли  она
поступила. И не  слишком  ли  радикальный  путь  избрала  для  решения  этой
проблемы.
   Дверь открылась, и в спальню вошел Хорьков. Он подошел к ней сзади, обнял
за шею.
   - Ты позвонил? - Она знала, кому и зачем он звонил. Она все знала  о  его
делах.
   - Да. Он  скоро  приедет.  -  Хорьков  попытался  ее  поцеловать,  и  она
равнодушно подставила ему щеку. Но когда он нетерпеливо повернул ее к  себе,
пытаясь на этот раз поцеловать уже в губы, а  затем  схватил  обеими  руками
ниже спины и прижал к себе, она легко вырвалась.
   - Нет, - уклонилась она, - у тебя важная встреча.
   - Они приедут через час, - хрипло сказал он.
   - Нет. Я должна принять душ.
   Он отпустил руки, и она отошла к шкафу. В конце  концов,  ему  совсем  не
обязательно знать, что он ей противен  физически.  Конечно,  Сергей  Хорьков
сильный мужчина, он может обеспечить ей достойное существование  -  это  она
оценила еще в первый день, точнее, в первую ночь их знакомства. Но не  более
того. Он всего лишь мешок, к  которому  можно  удобно  прислониться.  Ей  не
нравились ни его запах, ни его вечно жирная кожа, ни его  жесткие,  короткие
пальцы. Она позволяла ему ласкать себя, заставляя не думать ни о запахе  изо
рта, ни о других неприятных мелочах. Но сама понимала, что никогда не  будет
его любить. Для этого у него слишком много денег. Очень богатых не любят. Их
всего лишь терпят рядом с собой. И чем мужчина богаче, тем более терпеливы к
нему женщины, не позволяющие себе замечать его недостатки. Но где-то в  душе
каждая из них очень точно понимает всю степень своей  зависимости  от  этого
мешка и сознает, что в жизни может наступить  удобный  момент,  когда  можно
будет, использовав возможности мешка, найти человека и для души.
   Маша легко оттолкнула от себя Хорькова  и  пошла  в  ванную  комнату.  Он
вернулся в свой огромный  кабинет,  похожий  на  поле  небольшого  стадиона.
Достал бутылку коньяка, налил себе в рюмку. Сел на диван. Ему казалось,  что
все будет так всегда. Красивая женщина, которая ему очень  нравилась,  будет
рядом с ним. Деньги, успех, удача. Что еще нужно мужчине?  Он  подумал,  что
теперь, после смерти мужа Маши, они могли бы  и  пожениться.  И  поспешил  в
ванную, где она принимала душ.  Он  вошел  туда,  не  спрашивая  разрешения.
Подошел к ней, отдернул занавеску. Она стояла, великолепная в своей  наготе,
как гневная богиня. Повернувшись, она взглянула на него.
   - Что случилось? - Она собрала волосы, откидывая  их  назад  под  теплыми
струями воды. Она уже привыкла не стесняться его и привыкла к этому блеску в
его глазах.
   - Я подумал... - нерешительно сказал Хорьков. - Может быть... может быть,
нам пожениться?
   Она усмехнулась. Хорошо, что эта мысль пришла в  голову  именно  ему.  Он
протянул руки и прижал ее к себе, жадно покрывая поцелуями ее мокрую  грудь.
Она не сопротивлялась. В конце концов, нельзя  отказывать  мужчине,  который
только что сделал ей предложение. Она равнодушно  позволяла  целовать  себя,
глядя на него сверху вниз. Он, не  прерывая  поцелуев,  влез  в  ванну.  Еще
мгновение, и он уже стоял под струями воды. Дорогой  шелковый  коллекционный
галстук, брюки, рубашка - все намокло. Он продолжал  ее  целовать,  а  потом
потянул вниз. Она деловито отключила воду  и  позволила  ему  это.  Урча  от
желания, он начал раздеваться. Маша чуть заметно улыбнулась. В ванной не так
чувствуется  его  запах.  Он  нашел  наконец  ее  рот  и  стал  целовать  со
страстностью  жадного  зверька.  Видимо,  еще  его  подстегивало  и  чувство
опасности, возникшее сразу после разговора с Ревелли.
   Он начал стаскивать с себя брюки, а она  глядела  на  зеркальный  потолок
ванной и думала о том, что именно попросит  у  него  в  качестве  свадебного
подарка. Он даже не спросил, согласна ли она, не сомневаясь в ответе. Она не
для этого прошла через столько преград, чтобы отказать ему. Она же не  дура,
это Сергей Хорьков знал точно. Но он не знал, что в этот  момент,  когда  он
прижимал ее все сильнее, мысли ее были далеко. В  конце  концов,  какое  ему
дело до ее мыслей?

Поселок Чогунаш. 14 августа

   Они вылетели утром четырнадцатого  августа  на  двух  вертолетах.  Дронго
сидел рядом с Волновьм. После вчерашнего признания тот не сказал  больше  ни
слова. Земсков, напротив, был чрезвычайно словоохотлив. Он  уже  предвкушал,
как их будут встречать в  Москве.  В  кратчайшие  сроки  удалось  не  просто
раскрыть сложнейшее преступление, но  и  найти  непосредственного  убийцу  и
одного из главных организаторов происшедшего хищения. У генерала имелись все
основания быть  довольным  своей  многодневной  поездкой  в  этот  сибирский
поселок.
   В свою очередь, генерал Ерошенко тоже улетал довольным и счастливым.  Они
сумели доказать непричастность к этому преступлению  военнослужащих.  Гибель
Мукашевича  была  трагической  случайностью,   а   не   результатом   измены
прапорщика. И уж тем более он не был причастен к хищению. Удалось  доказать,
что во всем виноват офицер ФСБ.  Это  больше  всего  радовало  представителя
военного министерства.
   Накануне  поздно  вечером,  когда  Дронго   уже   находился   в   здании,
переоборудованном под небольшую гостиницу, послышался стук.  К  нему  пришел
академик Финкель. Дронго, читавший газету, вскочил  с  кровати,  на  которой
сидел еще одетым.
   - Простите, - смущенно сказал академик, - кажется, вы уже отдыхали...
   - Нет, - улыбнулся Дронго, - садитесь, Исаак Самуилович. Я много про  вас
слышал. Говорят, что вы  четвертый  титан  науки  после  Эйнштейна,  Бора  и
Резерфорда.
   - По-настоящему великим был наш учитель Ландау, - ответил Финкель, - а мы
все лишь его ученики и последователи.
   - Я знаю, - кивнул Дронго, - он был моим земляком. Но я  его  никогда  не
видел. Садитесь, пожалуйста.
   - Вы закончили свое расследование? - спросил Финкель, усаживаясь на стул.
   - Кажется, да. Теперь мы знаем все, что могли тут  узнать,  и  попытаемся
найти второй похищенный заряд.
   - Я все время об этом  думаю.  Если  он  попал  в  руки  неуравновешенных
людей... Вы даже не представляете, какой опасности мы все подвергаемся. Я  и
раньше был против  производства  ЯЗОРДов,  но  разве  тогда  нас  кто-нибудь
слушал? Мне всегда казалось опасным производство вот такого оружия,  которое
в отличие от баллистической ракеты может легко попасть в руки террористов.
   - Мы найдем второй ЯЗОРД, - уверенно произнес Дронго.
   - Дай Бог, - пожелал Финкель, - но я пришел не за этим. За несколько дней
вы  продемонстрировали  феноменальные   способности   при   разгадке   этого
преступления. Мне интересен сам тип вашего мышления.  Ваше  умение  находить
связь  даже  там,  где  это  не  столь  очевидно.  Я  помню  вашу  блестящую
обвинительную речь.  Признаюсь,  я  очень  беспокоился  за  Кудрявцева.  Мне
казалось, что в конце своего обвинения вы укажете именно на него, а это ведь
мой ученик. Он прекрасный ученый. Ему предлагали фантастические  гонорары  и
все условия для работы в других странах. Но он  предпочел  вернуться,  чтобы
довести свои разработки до конца. Если хотите, он фанатик идеи.
   - Я это понял, - кивнул Дронго. - Впрочем, я  с  самого  начала  исключил
Кудрявцева из этого списка. С его зрением  нельзя  так  метко  выстрелить  в
колесо автомобиля. К тому же в тот день шел сильный дождь,  я  об  этом  уже
говорил. Нет, я исключил его с самого начала.
   - Да, вы показали блестящий  образец  логического  мышления.  Безупречной
логики, - старик вздохнул. Потом спросил:
   - Зачем вы этим занимаетесь? С вашей  головой  вы  могли  бы  работать  в
науке, а пошли на работу в ФСБ.
   - Я не работаю в ФСБ, - грустно улыбнулся Дронго.
   - Простите, я не понял. Как это не работаете?
   - Я всего лишь эксперт, которого иногда приглашают  для  решения  сложных
аналитических задач. Всего лишь нанятый по договору эксперт. Но я не являюсь
штатным  сотрудником  ФСБ  и,  надеюсь,   никогда   не   буду   работать   в
контрразведке.
   - Извините, если я вас оскорбил.
   - Нет, конечно. Только очень недалекий человек может считать, что  работа
в разведке или контрразведке может унизить человека.  Нравственные  критерии
всегда  важнее  всего.  В  конце  концов,  государство  должно  иметь   свои
спецслужбы  по  обеспечению   нормальной   деятельности   самого   механизма
функционирования  столь  сложного  организма,  каким  является  любая  форма
правления. И я с большим уважением отношу