ов КГБ.
   Председатель колхоза принес воды. Я почему-то громко  заплакал,  и  в
этот момент гость подошел ко  мне,  поднял  меня  высоко  к  потолку  и,
улыбаясь, сказал:
   - Значит, вот ты какой, Эдгар Вейдеманис-младший.
   Откуда мне было знать, почему он назвал меня  так?  И  откуда  я  мог
знать, что моего отца звали Эдгаром и в его честь моя мать назвала  меня
этим самым дорогим для нее именем? Откуда мне было  знать,  что  бабушка
ненавидела  даже  мое  имя  и  называла  меня  по-разному,  лишь  бы  не
произносить - Эдгар? Она считала, что мой отец бросил семью и  сбежал  и
мать должна теперь навсегда вычеркнуть его из своего сердца.
   Мама пришла в себя и начала одеваться. Я помню  ее  трясущиеся  руки,
помню, как нервно подергивалось ее лицо. Господи,  как  мне  было  тогда
страшно. Я боялся на нее взглянуть. Даже бабушка  не  понимала,  что  же
происходит. Мать попросила ее быстро одеть меня.
   - Почему? - спросила бабушка по-латышски. Они никогда не говорили при
людях на латышском, справедливо полагая, что,  проживая  в  чужом  доме,
нельзя секретничать от хозяев. Впервые за несколько лет она не  захотела
говорить по-русски, даже находясь среди стольких людей.
   - Так нужно, - твердо сказала моя  мама.  Бабушка  вдруг  побледнела,
схватила меня в охапку, прижала к себе и крикнула:
   - Они хотят его забрать? Они хотят забрать его вместо отца?
   Мама  обернулась.  Что-то  блеснуло  в  ее  глазах.  Она   собиралась
улыбнуться или рассмеяться. Но вместо этого у нее снова дрогнули губы, и
она заплакала.
   Подошла к бабушке, обняла ее, слезы продолжали беззвучно катиться  из
ее глаз.
   Она ничего не рассказывала, не объясняла. Но бабушка шестым  чувством
уловила настроение, почувствовала дочь. Они стояли и плакали  вместе.  А
потом меня одели, и мама, усадив меня в машину рядом с собой,  почему-то
обняла меня, прижала к себе и нежно-нежно поцеловала. А потом еще и еще.
Но перед этим бабушка отвела  меня  в  другую  комнату,  перекрестила  и
надела крестик, который чудом хранила все эти годы.
   - Береги его, Эдгар, - шепнула на прощание бабушка.
   Мы ехали долго. Машина дважды останавливалась -  несмотря  на  раннюю
осень, снега было уже достаточно. Мать дрожала, словно  в  лихорадке.  Я
помню, как дрожали ее руки,  когда  она  поправляла  платок  на  голове.
Никогда прежде я не видел ее в таком состоянии. Она была как одержимая и
даже разговаривая со мной, смотрела куда-то невидящими глазами. А  потом
мы приехали. Нас повели в большой дом. Я никогда раньше не  видел  таких
огромных строений. Мы поднялись на третий этаж, нам показали на какую-то
дверь,  и  мама  сделала  несколько  неуверенных  шагов  вперед.   Дверь
открылась.
   На пороге стоял высокий светловолосый мужчина. Он смотрел на  маму  и
на меня. Стоял  и  смотрел.  И  я  видел  в  его  глазах  что-то  совсем
непонятное, что-то страшное для меня. У него дергался глаз. Я видел, как
дрожал его левый глаз. Он пытался что-то сказать и... молчал. А потом он
шагнул к моей маме, и мама бросилась  к  нему.  Она  бросилась  к  этому
чужому человеку, обняла его и начала  целовать.  Господи!  Как  она  его
целовала! Примерно так же, как и меня до этого, в машине. Нет,  не  так.
Она целовала его немного по-другому. Она целовала его  так,  как  целуют
самого дорогого человека после долгой разлуки. А он сжимал  ее  в  своих
объятиях, отвечая на ее поцелуи, сжимал так, словно хотел задушить.
   Заревев от гнева и ужаса, я бросился на этого человека. Я  хотел  его
убить, растоптать, задушить, отобрать у  него  свою  маму.  И  выбросить
незнакомца на улицу, вышвырнуть его из нашей жизни, спасти себя  и  свою
маму.
   Я колотил его по ногам изо всех сил, кричал,  плакал.  Но  незнакомец
вдруг выпустил из рук маму, сгреб меня в  охапку  и  поднял  высоко  над
собой. Я закричал от ужаса. Но мама не пришла мне на помощь. Она  стояла
рядом и улыбалась. Я не мог понять, почему она  меня  предала,  ведь  до
сегодняшнего дня она любила меня больше всех на  свете.  Почему  она  не
вырывала меня из рук этого дядьки. Но в эту секунду она даже не смотрела
на меня, она смотрела на  него  и  улыбалась.  А  он,  подняв  меня  над
головой, словно разглядывая, вдруг спустил пониже, прижал к себе и начал
целовать. Я почувствовал его незнакомый запах, прикосновение  его  чужих
губ.
   - Эдгар, - повторял он как заклинание, - мой Эдгар.
   Никогда больше отец вот так не поднимал  меня  на  руки.  Никогда  не
позволял себе подобной сентиментальности. Но в это мгновение его  словно
прорвало. Я вдруг понял, что незнакомец не  сделает  ничего  плохого  ни
мне, ни нашей  семье.  Я  успокоился,  а  он  продолжал  меня  целовать,
бормоча, как заклинание, мое имя. И в этот момент я услышал голос мамы:
   - Это твой отец, Эдгар. Твой отец. Он вернулся.
   Я посмотрел на незнакомца и вдруг понял,  что  у  меня  теперь  будет
отец.
   Но я радовался этому обстоятельству  в  основном  потому,  что  смогу
теперь хвастаться отцом перед соседскими ребятишками. Похоронки с фронта
находили даже это далекое село, и многие ребята росли уже без отцов. Как
мы завидовали тогда  тем,  у  кого  вернулись  живые  отцы.  Как  же  мы
завидовали им...
   ...Мне все-таки не нравится этот типчик в углу. Я поднимаюсь и иду  в
туалет. Кажется, он тоже поднялся. Неужели они  полагают,  что  я  смогу
сбежать из туалета, или они боятся, что я покончу с  собой?  Но  это  не
входит в мои планы.
   Уже входя в туалет, я оборачиваюсь. Никаких сомнений. Он  идет  прямо
ко мне.
   Наверно, собирается дежурить у дверей. Может быть, они боятся чего-то
другого?
   Но чего?

ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО НАЧАЛА

Москва. 30 марта

   В этот день у них было назначено свидание  в  ресторане.  Дронго  был
знаком с несколькими известными адвокатами в Москве. Давида  Самуиловича
Бергмана знал довольно давно. Бергман был известным  адвокатом,  который
не только сохранил клиентуру с советских времен, но и сумел  подтвердить
свою репутацию в середине девяностых, блестяще проведя ряд  процессов  в
Москве   и   Санкт-Петербурге.   Достоинствами   Бергмана    были    его
безукоризненное знание законов, умение использовать малейшие  оплошности
обвинения и сугубое внимание к мелким деталям, которые обычно ускользали
от внимания следователей.
   В свою очередь  Бергман  знал  Дронго  как  одного  из  самых  лучших
аналитиков, который не  раз  помогал  представителям  правоохранительных
служб в ряде  сложных  расследований,  причем  помогал  не  выступая  на
стороне обвинения, но в ряде случаев и адвокатам, становясь  на  сторону
несправедливо обвиненных  жертв  судебного  и  прокурорского  произвола,
незаконно осужденных заключенных.
   Они  относились  друг  к  другу  с  должным   уважением,   сдобренным
самоиронией,  принятой  в  среде  профессионалов  высокого  класса.  Оба
отличались еще одним роднившим их качеством - господа эти были  заядлыми
гурманами. Но если Дронго умудрялся сохранять неплохую физическую  форму
и весил чуть меньше ста килограммов - при росте метр  восемьдесят  семь,
то  Давид  Самуилович  весил  больше  ста  пятнадцати  кэгэ,  будучи  на
пятнадцать сантиметров ниже  ростом.  Бергман  предпочитал  классические
костюмы-тройки и постоянно менял очки, которых  у  него  было  несколько
дюжин.
   В Москве в середине девяностых открылось много прекрасных ресторанов,
известных не только своими "кусающимися" ценами, но и изысканной кухней.
   Несмотря на августовский обвал девяносто восьмого  и  изрядный  отток
богатых клиентов, в столице сохранялось  немало  мест,  где  можно  было
пообедать вкусно и с комфортом.
   Они  выбрали  ресторан  "Монте-Кристо",  что  на  проспекте  60-летия
Октября.
   Кабинет для особо важных гостей был  заказан  заранее;  когда  Дронго
приехал на место встречи, выяснилось, что Бергман его уже ждал.
   - Я решил прийти чуть  раньше,  -  признался  адвокат,  пожимая  руку
Дронго, - у меня оказалось немного  времени,  и  я  подумал,  что  можно
позволить себе подождать вас тут. Спасибо за приглашение, я, кстати,  не
был еще в этом ресторане.
   -  Я  тоже,  -  заметил  Дронго,  усаживаясь  за  столик,  -  но  мне
понравилось  рекламное  объявление  этого  заведения.  В  разделе  "часы
работы" было указано, что ресторан работает "с двенадцати часов дня и до
последнего посетителя".
   Согласитесь, это говорит об определенном уровне обслуживания.
   - Согласен, - улыбнулся Давид  Самуилович,  которому  официант  подал
меню.
   -  Потрясающе!  -  восхищенно  отреагировал  он  тут   же.   -У   вас
безошибочная интуиция, Дронго. Посмотрите только, как  поэтично  описаны
блюда. Просто прелесть! "Каменный окунь, запеченный на углях  с  пряными
травами и томатом, сервированный лимоном и отварными  молодыми  овощами,
на соусе из осветленного сливочного  масла  с  пикантными  специями",  -
процитировал он. - Черт возьми, да это настоящая поэма! Или  вот  еще  -
"Филе  дикого  французского  кабана,   маринованное   пряными   травами,
фаршированное черносливом и жареными  грецкими  орехами,  запеченное  со
свежим помидором  и  сыром  "Эмменталь",  с  соусом  из  красного  вина,
можжевельника и брусники". По-моему, здесь работал не шеф-повар, а живой
классик.
   - Возьмите лучше рулет из ягненка, - посоветовал Дронго, - и выберите
себе салаты по вкусу. Кстати, какое вино вы предпочитаете - французское,
американское?
   - Американское. У французов большее разнообразие, зато калифорнийские
вина, как правило, более насыщенные и с редким букетом.
   - Какое конкретно вино? - спросил Дронго.
   - Каберне совиньон восемьдесят пятого или восемьдесят седьмого  года,
- попросил Бергман, - и минеральную воду.
   - Теперь я убедился, вы действительно настоящий гурман,  -  улыбнулся
Дронго, когда официанты покинули кабинет. Он оглянулся, многозначительно
взглянув на портфель, лежавший на стуле, в углу кабинета.
   - Надеюсь, вы пригласили меня не для того, чтобы убедиться в этом?  -
засмеялся Давид Самуилович.
   - Не только. Думаю, что вы уже знаете, почему я вас пригласил.
   - Догадываюсь, - подмигнул ему Бергман, на его румяном  круглом  лице
появилось лукавое выражение, - хотя не уверен, что вы будете  играть  на
моей стороне.
   - Почему?
   - Иначе вы бы назначили встречу в другом месте, - притворно  вздохнул
адвокат. - Впрочем, я вам все равно благодарен.  Место  для  встречи  вы
выбрали неплохое.
   - Я хочу поговорить с  вами  о  деле  Рашита  Ахметова,  -  признался
Дронго.
   - Я занимаюсь этим делом не так давно, - сказал Бергман, - он наделал
много глупостей и ошибок, но я надеюсь, что общимиусилийми  нам  удастся
отстоять его доброе имя.
   - После того, как  вы  приняли  на  себя  защиту  его  интересов,  он
отказался от первоначальных показаний.
   - И правильно  сделал.  Следствие  велось  с  грубейшими  нарушениями
закона,  вся  процедура  его  ареста  и  обысков  была  одним   сплошным
нарушением. Почему он должен во всем признаваться и брать на  себя  вину
других людей?
   - Давид Самуилович, - мягко заметил Дронго, - вы же  знаете,  как  на
самом деле все произошло. Только в сейфе у него было найдено  шестьдесят
тысяч долларов. Я внимательно знакомился с его делом. На даче обнаружили
сто восемь тысяч долларов. Это зарплата обычного служащего за тысячу лет
его работы.
   - Смешно, - сказал Бергман без улыбки, - только вы забываете, что  он
не обычный служащий, а заместитель министра.  У  него  были  акции  ряда
компаний,  он  имел   привилегированные   нефтяные   акции.   Незаконное
происхождение денег еще нужно доказать. Что касается денег в  сейфе,  то
это явная подставка. Сотрудники прокуратуры  и  милиции  открывали  сейф
своим  ключом,  хотя  у  самого  Ахметова  был  ключ.  Почему   они   не
воспользовались его ключом?
   - Насколько я понял из материалов дела, он отказался отдавать им свои
ключи.
   - И они ему поверили. Вы же профессионал, как вы можете так говорить!
- укорил собеседника Бергман. - Если у  них  была  санкция  на  арест  и
обыск, они обязаны были обыскать Ахметова и найти ключи. А только  потом
открывать сейф. И не  в  присутствии  такого  свидетеля,  как  секретарь
Ахметова, которая от волнения ничего не помнит.
   - Они чувствовали себя неуверенно. Все-таки не каждый день приходится
арестовывать заместителей министров.
   - Это их  проблемы,  -  улыбнулся  Бергман.  Официанты  вошли,  чтобы
поставить закуски. Один разлил вино по  бокалам,  и  Бергман  с  видимым
наслаждением сначала  вдохнул  аромат,  а  затем  сделал  глоток  густой
красной жидкости.
   - Изумительно, - сказал он восхищенно, - принесите  нам,  пожалуйста,
еще одну бутылку. Боюсь, что одной окажется маловато.
   Когда официанты удалились, Бергман поднял бокал.
   - Мне всегда приятно общаться  с  профессионалами  вашего  уровня,  -
искренне произнес он.
   - Взаимно, - сделал ответное  признание  Дронго.  Вино  действительно
оказалось превосходным. Сделав глоток, он поставил бокал на стол.  -  Не
буду с вами спорить, - продолжал Дронго, - в юридической  казуистике  вы
наверняка положите меня на обе  лопатки.  Я  собирался  спросить  вас  о
Другом. Вы наверняка знаете, что  основным  обвинением  против  Ахметова
будет эпизод  с  нефтяной  компанией  "ЛИК",  которую  возглавлял  некто
Труфилов. Судя по всему, именно с согласия Ахметова  был  проведен  явно
незаконный аукцион, на  котором  контрольный  пакет  акций  был  передан
другой, гораздо более мощной компании, которая  и  без  того  собиралась
поглотить "ЛИК".
   - Насколько я знаю, вы не правы, - улыбнулся Бергман. - Действительно
были сомнения относительно этого аукциона, но дело рассмотрел суд, и суд
подтвердил, что контрольный пакет компании "ЛИК" на  абсолютно  законных
правах куплен компанией "Роснефтегаз". Какие могут быть еще претензии?
   - Никаких, -  согласился  Дронго,  пережевывая  сочную  шейку,  -  но
остается еще один  важный  момент.  Кто-то  убрал  посредника  Силакова,
решив, что он может быть опасным свидетелем.
   - Мои соболезнования его семье, - пробормотал Бергман, - в такой игре
всякое может случиться. Кто-то  выигрывает,  кто-то  проигрывает.  Когда
играют такие крупные ставки, одна жизнь не столь большая плата.
   - Согласен, - кивнул Дронго, - но остался на свободе некто Чиряев.
   - Я знаю, - сказал Бергман, отпивая вино, -  знаю,  что  Романенко  и
компания пытаются приписать Ахметову знакомство с этим бандитом. Но  это
дохлый номер. Ничего у них  не  получится.  Ахметов  в  жизни  не  видел
Чиряева и никогда с ним не разговаривал.
   - Потому, что с ним разговаривал Силаков. Бергман хмыкнул.  Осторожно
подцепил  вилкой  шляпку  маринованного  грибка,  отправил  ее  в   рот,
тщательно прожевал и вполне дружелюбно заметил:
   - Не нужно брать меня на мушку за  каждое  слово.  Я  и  так  нарушаю
адвокатскую этику, соглашаясь беседовать с вами о деле, которое  еще  не
завершено. Тем более что вы  явно  выступаете  на  стороне  Романенко  и
компании. Но услуга за услугу. Вы можете мне сказать, что  конкретно  вы
должны сделать?
   - Двенадцатого мая в  Берлинском  суде  будет  рассмотрена  апелляция
российской стороны по поводу выдачи Чиряева. Я  собираюсь  сделать  все,
чтобы  Чиряева  выдали  Москве  и  он  дал   показания   против   вашего
подзащитного.
   - Смело, - пробормотал адвокат, - ничего не скажешь, смелый  шаг.  Но
боюсь, что вы будете разочарованы. У прокуратуры нет веских свидетельств
о связи Чиряева с моим подзащитным. Все строится на пустых домыслах. Нет
конкретных свидетелей, нет  конкретных  доказательств.  А  немецкий  суд
руководствуется  в  первую  очередь  законом.   И   согласно   немецкому
законодательству, Чиряева так просто не выдадут. Даже  несмотря  на  все
его предыдущие преступления. Скорее всего его выдадут  Австрии,  где  он
получит три года  за  неуплату  налогов.  Или  заплатит  штраф  и  будет
освобожден прямо в зале суда.
   - Не будет, - уверенно произнес Дронго, - я намерен  сделать  все  от
меня зависящее, чтобы до  двенадцатого  мая  представить  доказательства
вины Чиряева и его связей с Ахметовым.
   - То же самое обещал и Романенко, еще до первого слушания в суде дела
Чиряева. И тем не  менее  ничего  не  добился.  В  Германии  уже  дважды
рассматривали возможность выдачи Чиряева и дважды отказывали.  Я  думаю,
что шансов доказать что-то в третий раз у вас немного.
   Дронго взял бутылку, наполнил сначала бокал собеседника, затем  налил
себе. Дождавшись, пока адвокат возьмет свой бокал, спросил:
   - А если я смогу все же найти до двенадцатого мая Труфилова?/ Бокал в
руке Давида Самуиловича заметно дрогнул. Он непроизвольно дернул  голову
в сторону своего портфеля.  Но  быстро  справился  с  волнением,  сделав
несколько торопливых глотков, спросил как бы равнодушно:
   - Кто такой этот Труфилов?
   - Вы переигрываете, Давид Самуилович, - с упреком заметил  Дронго,  -
ведь прекрасно знаете, как звали бывшего генерального директора нефтяной
компании "ЛИК".
   - Может быть, и знаю, - без тени смущения заметил Бергман,  -  но  не
понимаю, при чем тут Труфилов. И какая разница  -  найдете  вы  его  или
нет?
   Официанты  принесли  очередную  перемену  блюд,   собеседники   вновь
замолчали, дожидаясь, пока останутся наедине.
   - Вы были правы, - пробормотал Бергман, - ягненок действительно  выше
всех похвал. Редко где в московских ресторанах умеют готовить  баранину.
Если не считать нескольких, где шеф-повара кавказцы.
   - Я тоже так считаю, - согласился Дронго, - а насчет  Труфилова  могу
заметить, что он сбежал, и вы, очевидно, строите свою защиту,  используя
именно то обстоятельство, что у Романенко нет главного свидетеля.
   - Скорее, одного из обвиняемых, - заметил адвокат. - Если все, что вы
говорите, правда, тогда Труфилов такой  же  обвиняемый,  как  и  прочие.
Почему вы так уверены, что он согласится дать показания против Чиряева?
   - Совсем не уверен. Но я собираюсь его найти именно для  того,  чтобы
убедить дать эти показания. Пока Труфилов жив, он  реальный  кандидат  в
покойники. Чиряев и люди, стоящие за ним, не оставят его в  живых.  Если
учесть, что Труфилов раньше работал в военной разведке,  он  и  сам  это
прекрасно понимает. Мне остается только найти его...
   - Зачем вы решили со мной встретиться? - Бергман нахмурился. - Хотите
меня испугать? Или договориться? Вы же понимаете, что это  бессмысленно.
Я никогда не пойду ни на какие сделки в ущерб своему клиенту.
   - Безусловно. Именно поэтому я и хотел с вами встретиться.  Вы  умный
человек, Давид Самуилович, и понимаете,  что  может  случиться,  если  я
найду Труфилова и заставлю его дать показания против  Чиряева.  В  таком
разе полетит не только ваш подзащитный, но и  все  руководство  компании
"Роснефтегаз". А это  уже  гораздо  серьезнее,  чем  арест  даже  такого
человека, как Ахметов. Отсюда вывод - я решил встретиться с вами,  чтобы
сообщить вам о своем обязательстве найти столь  важного  свидетеля,  как
Труфилов.
   - Почему они не открыли вторую бутылку? - пробормотал Бергман.
   - Что? - не понял Дронго.
   - Нужно позвать человека, чтобы открыл вторую  бутылку,  -  задумчиво
проговорил адвокат и без всякой связи с этой фразой изрек:
   - Вы или безумец,  или  авантюрист.  Простите  за  откровенность.  Но
почему вы сообщаете о своем плане именно мне! Вы же прекрасно понимаете,
что содержание нашей беседы может стать известно моему подзащитному. Или
людям, которые платят мне за защиту Ахметова.
   - На это я и рассчитываю, Давид Самуилович. Дело в том,  что  у  меня
очень мало времени. И если Труфилов действительно сбежал  в  Европу,  то
найти его за оставшиеся полтора месяца - чистая авантюра. Или безумие  -
как хотите. Но с вашей помощью я надеюсь это сделать.
   - Каким образом?! - У Бергмана пропал  всякий  аппетит.  Он  еще  раз
посмотрел на свой портфель, лежавший в углу.
   - Вы наверняка с