е у себя в коридоре.
   Дальше был разговор о том, что кто-то носит ему еду.
   "И вы до сих пор не определили, кто? - раздался  голос  Артемьева.  -
Нужно обратить внимание на мусор. У них есть в доме мусоропровод?"
   "Есть. Но на лестничной клетке. Нам  все  же  кажется,  что  его  нет
дома".
   "Ладно. Может быть, и нет. Но все  равно  дежурство  снимать  нельзя.
Рано или поздно он там появится".
   .. "Сколько нам еще ждать?"
   Дронго насторожился, это был самый важный момент в разговоре.

***

   "Сколько понадобится, - раздался  злой  голос  Артемьева,  -  сколько
понадобится, столько и будете ждать.  Все  понял?  И  не  нервируй  меня
своими звонками. Раз тебя туда послали, ты должен там сидеть. И  если  я
узнаю, что твои ребята халтурят, вместо того чтобы заниматься делом..."
   Он держит своих людей в страхе, подумал  Дронго,  значит,  их  уловка
удалась.  Человек,  подобный  Артемьеву,  доверяет  только  страху.   Он
поверил, что Дронго сбежал из автомобиля, испугавшись  его  сотрудников.
Артемьев верит в  свою  Исключительность,  считая  себя  хищником  среди
травоядных. Такой феномен  глупости  иногда  встречается  среди  сильных
людей, и тогда сильного может обмануть даже слабый, но хитрый соперник.
   "Если узнаю, что они отлучались хотя  бы  на  минуту,  я  лично  всем
головы поотрываю, - кричал Артемьев, -  ты  меня  понял?  Понадобится  -
будете сидеть до мая". "Все понял, Филипп Григорьевич".
   - Он сказал "до мая", - повторил Дронго, - ну-ка еще раз  включи  его
последнюю фразу.
   Лукин перемотал пленку и включил запись. Артемьев вновь  произнес  ту
же фразу.
   - Все правильно, - удовлетворенно сказал  Дронго,  -  значит,  мы  на
верном пути. Это не просто оговорка. Именно май их точка отсчета. Именно
- двенадцатое мая. Значит, мы рассчитали все верно.
   - Вы думаете, они снимут наблюдение в мае? - спросил Лукин.
   - Это значит, что я не попаду  к  себе  домой  в  течение  месяца,  -
пошутил Дронго. - Придется смириться, -  улыбнулся  он  и,  обращаясь  к
Захару, предложил:
   - Давай-ка другой разговор. Потом дашь мне пленку,  и  я  внимательно
прослушаю все их беседы.
   "Спишь, что ли? Куда ты пропал? Почему не  отвечаешь?"  -  это  снова
Артемьев.
   "Мы на своем месте, - с обидой в  голосе  ответил  его  сотрудник,  -
телефон у меня висит  на  подставке.  Я  сейчас  воду  пил.  Пока  убрал
бутылку, пока телефон достал, время прошло".
   "Воду или водку?" - угрожающе  спросил  босс.  "Только  воду,  Филипп
Григорьевич. Мы же люди с понятием".
   "Никого у вас не было?"
   "Никак нет. Никого. Мы думаем, что он вообще отсюда переехал.  Может,
уехал из города?"
   "Никуда он не уехал, - зло прошипел Артемьев, - сидите  и  ждите.  Он
обязательно придет. Может, сегодня, может - завтра. Я  послал  еще  одну
машину.
   Учтите, что он вооружен. Ты меня понял?"
   "Понял, Филипп Григорьевич. А нам оружие применять?"
   "Нет. Он нам нужен только живым. Можете стрелять в крайнем случае,  и
только в ноги. Но живым, вы меня поняли, брать живым!"
   "Все поняли, Филипп Григорьевич.  Возьмем  тепленьким,  пусть  только
появится".
   "Дурак. Он профессионал. Если появится, ты можешь стать холодненьким.
   Поэтому перестань пить  свою  воду  и  смотри  в  оба.  Если  вы  его
провороните, можешь считать себя уволенным. Ты меня понял?"
   Сотрудник Артемьева залепетал в ответ какие-то  оправдания,  но  тот,
уже не слушая, отключился.
   - У них что-то произошло, - задумчиво сказал Дронго, - между,  первым
и вторым разговором. Им нужно меня остановить. Но они пока не знают, что
именно мне известно. Теперь давай поговорим об Артемьеве. Так с  кем  же
он разговаривал, кто дал задание на слежку?
   - Я сумел сперва установить номер телефона, куда он  позвонил.  Потом
проверил несколько раз. По данным МВД, этот телефон был  зарегистрирован
на "Роснефтегаз". Я попросил Романенко уточнить через ФСБ,  кому  именно
принадлежит номер. Перезвонил через десять минут и узнал, что  телефоном
пользовался  обычно   некто   Олег   Кочиевский,   руководитель   службы
безопасности "Роснефтегаза".
   Артемьев позвонил ему сразу после инцидента с вами. Включить запись?
   - Конечно, - кивнул Дронго. Лукин перемотал ленту и включил запись.
   Раздался незнакомый голос:
   "Да, я слушаю".
   "У нас неприятности, - Артемьев говорил, тяжело дыша,  очевидно,  еще
не успокоился после всего случившегося, - ко мне приходил наш знакомый".
   "Какой знакомый? - не понял Кочиевский. - Куда он приходил?"
   "Наш знакомый, - с нажимом пояснил  Артемьев,  -  который  собирается
найти другого нашего знакомого..."
   "Я понял, - быстро сказал Кочиевский, - но почему он пришел к тебе?"
   "Видимо, обнаружил моих людей, которые проявляли к нему  интерес.  Он
пришел, чтобы узнать, кто попросил меня о такой услуге".
   "Надеюсь, его нет рядом с тобой?"
   "Он уже сбежал. Мои люди его немного побеспокоили. Он мне угрожал..."
   "И ты, конечно, ничего ему не сказал?"
   "А ты сомневаешься? - крикнул Артемьев. - Ты же меня  знаешь  столько
лет".
   "Ладно, не стоит по телефону. Приезжай ко мне. Я тебя жду".
   Щелчок отбоя. Послышалось шипение - и тишина.
   - Больше они ни о чем не говорили, и он никому не звонил, -  выдохнул
Захар, - я записал всего четыре разговора.
   - Как это четыре? - не  понял  Дронго.  -  Я  прослушал  три,  а  где
четвертый? Почему ты говоришь, что он никому не звонил?
   - Ему позвонили, - пояснил Лукин, усмехнувшись, - сейчас  поставлю  и
четвертый, но он короткий, несколько фраз. Правда, мне кажется,  что  он
не имеет отношения к нашей теме.
   - Все, что касается  Артемьева,  имеет  отношение  к  нашей  теме,  -
наставительно  заметил  Дронго,  -  давай-ка  включай  свою  запись.  Я,
кажется, знаю, кто ему позвонил. Одна из его девочек?
   - Ага, - кивнул Лукин, улыбнувшись, и включил запись.
   "Слушаю", - раздался недовольный голос Филиппа Григорьевича.
   "Филя, это я, - услышали они женский, скорее даже девичий голосок".
   "Перезвони попозже", - довольно грубо бросил Артемьев.
   "Ты же обещал заехать, - упрекнула его  девица,  -  я  жду  тебя  уже
полчаса. И ужин приготовила".
   "Я сегодня не приеду, - зло  рыкнул  Артемьев,  -  завтра  поговорим.
Пока".
   Он отключился. Лукин посмотрел на Дронго, вздохнул.
   - С этим  номером  никаких  проблем  не  было.  Звонили  с  проспекта
Вернадского. Это Алевтина Жучкова. Телефон и квартира на ее имя.
   - Его пассия, - пробормотал Дронго, - ты не узнал, давно у  нее  этот
телефон?
   - Нет.
   - Тогда до завтра. Да узнай, кто такая Алевтина  Жучкова.  Как  давно
переехала на проспект Вернадского и когда приобрела квартиру и  телефон?
Ты меня понял? Завтра в двенадцать я жду твоего звонка.
   - Хорошо, - пробормотал Захар, - постараюсь узнать.
   - До свидания. - Дронго вышел из машины. На часах было около половины
девятого. Он заторопился к дому. Нужно дать поручение Сиренко собрать  в
течение двух дней все сведения о Кочиевском.  Интересно,  что  за  гусь,
ежели поручает Артемьеву  установить  наблюдение  за  его  квартирой?  И
откуда вообще знает про Дронго? Как ему удалось  так  быстро  вычислить,
кто встречался с Бергманом и где он живет?  Ведь  Бергман  наверняка  не
знает  его  московскою  адреса.  Такая  оперативность  -   свидетельство
принадлежности к сонму специалистов, посвященных в секреты спецслужб.
   Он поднялся по лестнице,  Позвонил.  Дверь  сразу  открылась,  словно
Галина ждала его на пороге. По ее лицу он догадался  -  произошло  нечто
серьезное.
   - Что случилось?
   - Звонил Романенко,  -  выпалила  она  одним  духом,  -  кажется,  мы
прокололись.
   - Говорите яснее.
   - Пятнадцать минут назад в своем доме, прямо на пороге квартиры, убит
Филипп Артемьев. Киллер сделал контрольный выстрел в голову.
   Это был удар. Такого Дронго явно не ожидал.
   - Как это случилось? - несколько растерянно спросил он.
   - Не знаю. Романенко сказал, что там  работает  следственная  бригада
МВД.
   - Но у него были телохранители. Все бывшие сотрудники  милиции.  Куда
они делись?
   -  Ничего  не  знаю,  -  как-то  виновато  ответила  Галина,  -  если
разрешите, я поеду и выясню.
   - Только не на место происшествия, - вздохнул Дронго. - Черт  возьми,
кто-то сломал нам всю игру.  Узнайте,  как  его  убили.  И  постарайтесь
получить полные сведения на руководителя  службы  безопасности  концерна
"Роснефтегаз"
   Олега Кочиевского. Вы запомнили фамилию?
   - Конечно, - кивнула она на прощание. Когда  Галина  ушла,  он  запер
дверь, вернулся в комнату, включил телевизор.
   "Как быстро сработали, - подумал Дронго, -  интересно,  кто  это  мог
быть?"
   Поверить в совпадение он не мог и не  хотел.  Вероятность  случайного
совпадения, разумеется,  была,  но  просчитывалась  как  ничтожно  малая
величина. В шесть часов вечера у него был  инцидент  с  Дронго.  В  семь
часов он вернулся домой после разговора с Кочиевским. А в  девятом  часу
вечера его убивают. Артемьева могли убрать за тысячи других  грехов,  но
его убийство именно сегодня означало,  что  кто-то  бросил  вызов  лично
самому Дронго. И он готов принять этот вызов.

НАЧАЛО

Хайзен. Голландия. 13 апреля

   Из города я выехал ровно через сорок пять минут.  Как  они  ездят  по
Амстердаму, я просто не представляю. В центре города лучше ходить пешком
или кататься на роликах. Говорят, что голландские полицейские уже  давно
катаются по городу на роликах.  Им  разрешили  таким  необычным  образом
патрулировать улицы.
   Даже велосипеды здесь не  всегда  помогают.  Я  бы  назвал  Амстердам
городом каналов и велосипедов, хотя каналы есть и в других города  мира,
и не только в голландских. А вот  такого  количества  велосипедов  я  не
встречал ни в одной другой стране.
   Дорога до Хайзена  заняла  не  больше  тридцати  минут.  В  Голландии
автобаны образцовые, как и повсюду в западном мире. Главное - выехать из
города. Когда я въехал в Хайзен, на часах было уже около одиннадцати.  Я
подивился точности портье в моем отеле. Он сказал, что на всю  дорогу  я
потрачу полтора часа.
   Очевидно, для местного жителя этот срок был бы в три раза короче.
   Найти нужный дом было еще проще.  Карты  города  продаются  в  каждом
газетном киоске, их можно получить в любом  мотеле.  Я  довольно  быстро
нашел нужную мне улицу и вычислил дом, который стоит в конце ее, прямо у
залива.
   Место здесь тихое, уютное. Любой разведчик  может  только  мечтать  к
старости поселиться в таком месте, чтобы предаваться  в  тиши  неспешным
воспоминаниям. Я остановил машину, огляделся  по  сторонам.  Конечно,  в
конце улицы стоит этот проклятый "Фольксваген".
   Я вышел из машины, чтобы пройти к дому,  в  котором  живет  Кребберс.
Рууд Кребберс, бывший связной Труфилова, с которым тот работал в Европе.
Если Труфилов захочет остаться в Европе,  он  не  должен  миновать  этот
домик. Если, конечно, он не рассчитывает на такого упорного "следопыта",
как я.
   По моим данным, Кребберс  живет  один.  Он  уже  на  пенсии,  владеет
небольшим домиком  и  кучей  акций  разных  компаний.  Раньше  советским
агентам хорошо платили. Разговоры о том, что на нашу бывшую  страну  все
работали  по  идеологическим  мотивам,   разговоры   для   дураков   или
дилетантов. Наверное, были и порядочные люди, верящие  в  идею.  Конечно
были. Но большинство агентов работали за деньги.
   Кстати, наши доморощенные предатели, которые были  агентами  западных
стран, тоже работали за  деньги.  Мне  всегда  смешно  читать,  как  они
доказывают, что к предательству их толкала идея. Я ведь  знаю,  что  все
это  вранье.  Я  подполковник  КГБ,  проработавший  в   Первом   главном
управлении много лет, и я  знаю,  что  все  эти  Шевченки,  Гордиевские,
Резуны-Суворовы просто продажные шкуры, а никакие не герои. Для  меня  и
Калугин такой же  предатель,  как  и  все  остальные.  Человек,  который
отрекается от своей прежней жизни, всегда самый страшный предатель, ведь
в конечном счете он предает свою жизнь и свою память.
   Меня всегда поражала двойная мораль разведчиков.  Работающие  на  нас
агенты считались героями, а те,  кто  против,  -  предатели  и  подлецы.
Впрочем, так было всегда и везде. С точки  зрения  нашего  бывшего  ГРУ,
мистер Кребберс был прекрасным  человеком  и  достойным  гражданином.  С
точки зрения  голландской  службы  безопасности,  наверняка  был  чем-то
принципиально иным.
   Я  обхожу  дом.  Он  старый,  но   не   запущенный.   Соседние   дома
расположились  довольно  далеко  от  него.  Я  звоню  в  дверь.  Тишина.
Заглядываю в окна.
   Голландская традиция не вешать занавесок меня изумляет. Говорят,  эта
привычка осталась еще с тех пор, когда страна была во  власти  испанцев.
Тогда по приказу кровавого герцога Альбы все  занавески  в  городе  были
сняты, чтобы сидевшие в своих домах голландцы не замышляли ничего против
оккупантов.
   Сквозь стекла я  рассматриваю  внутренние  помещения.  Неужели  здесь
никого нет? Как это глупо. Зачем  тогда  я  приехал  в  Хайзен?  А  если
господин Кребберс давно умер? По моим данным, ему немало  лет.  Он  ведь
был осужден десять лет назад. Правда, его осудили только на восемь  лет,
и уже через пять он вышел, но, возможно, переехал в другое место.  Тогда
почему мне дали этот адрес? Полковник Кочиевский не мог  ошибиться.  Еще
раз обхожу дом и довольно громко стучу.
   Громко, изо всех сил.
   Наконец слышу шаги за дверью. Кто-то  спускается  со  второго  этажа,
затем подходит к двери и спрашивает:
   - Кто вам нужен?
   Я не знаю голландского, но я говорю по-немецки. Мы получили  довольно
неплохую подготовку, и просто так звание подполковника в КГБ не  давали.
Я хорошо говорю на двух языках - немецком и английском. При желании могу
изъясняться  и  на  французском.  Для  путешествия  по   Европе   вполне
достаточно. По данным Кочиевского, Кребберс обязан знать немецкий язык.
   - Простите, - говорю я хозяину дома, - можно видеть Кребберса,  герра
Кребберса.
   - Что  вам  нужно?  -  Вопрос  хозяина  звучит  грубовато,  словно  я
рекламный агент, назойливо предлагающий свою продукцию.
   - Мне нужно с вами поговорить.
   - Я не желаю с вами разговаривать. Уходите.
   - Мне нужно...
   - Я не встречаюсь с журналистами, - Прохрипел он, - убирайтесь.
   - Я не журналист, - я решился открыться, у меня тоже есть терпение. -
Я друг Дмитрия Труфилова...
   Наступило долгое молчание. Затем дверь осторожно открылась. Медленно,
со скрипом. Странно, здесь  двери  обычно  не  скрипят.  Их  или  хорошо
пригоняют,  или  потом  хорошо  смазывают.  Хозяин  уставился  на   меня
слезящимися красноватыми глазами:
   - Я не знаю никакого Труфилова. Что вам нужно? Зачем вы явились?
   Для иностранца воспроизвести незнакомую фамилию "Труфилов" достаточно
сложно. Да почти невозможно. Этим Кребберс невольно  выдал  себя.  Я  не
говорю  больше  ни  слова.  Молчание  затягивается.  Посторонившись,  он
пропускает меня в дом. Затем, тщательно закрыв дверь, снова  смотрит  на
меня.
   - Что вам угодно? Если вы думаете, что меня можно заставить работать,
то вы ошибаетесь. Я отсидел пять лет. По-моему, вполне достаточно. Я  не
знаю, кто вас прислал - русские, немцы или наши. Но в  любом  случае  вы
ошиблись. Я не стану с вами разговаривать и не желаю  ничего  слышать  о
Труфилове.
   - У меня только один вопрос...
   - Я не буду отвечать на него, - перебивает меня упрямец, - уходите.
   Напрасно он меня впустил. Такого гостя не так легко выставить. И свой
единственный вопрос я ему все-таки задал:
   - Вы видели Труфилова после того, как вышли из тюрьмы?
   Он вздрагивает и смотрит на меня. Вздрагивает еще раз и  отрицательно
мотает головой.
   - Так что вам все-таки нужно?  -  почти  жалобно  спрашивает  старик,
который уже изрядно пострадал из-за своих связей с Труфиловым. -  Почему
вы не хотите оставить меня в покое? Я уже обо всем забыл. А вы  снова  и
снова пытаетесь напомнить мне...
   - По моим данным, Труфилов скрылся в Европе. Скажите только, где  его
можно найти?
   - Понятия не имею. Мне кажется, вы ищете его не там,  где  нужно.  Он
знал, что со мной произошло. Знал, что меня посадили. Возможно, и теперь
за мной наблюдает наша служба безопасности. И мне опять придется  давать
объяснения, кто вы такой и откуда приехали. Я прошу  вас  уехать.  -  Он
смотрит на меня, и я вижу в его глазах боль.  Мне  знакомо  это  чувство
растерянности  и  опустошенности,   ощущение   разбитой   жизни,   такое
невозможно сыграть. Мне  это  так  знакомо.  Я  больше  не  хочу  мучить
старика.
   - Простите, - говорю я ему, поворачиваясь к двери. Весь  разговор  мы
провели стоя, он даже не предложил мне сесть. - Может быть, вы знали его
друзей? - Я все  еще  пытаюсь  выудить  у  Кребберса  хоть  какую-нибудь
информацию.
   Он отрицательно мотает головой. Ясно, что он ничего не скажет. Людей,
которых он знал и с которыми был связан,  он  либо  выдал  раньше,  либо
постарался забыть. В любом случае  старик  не  скажет  мне  больше,  чем
сказал на суде. Его рука тянется  к  замку,  открывает  дверь  и  жестом
показывает мне на улицу.
   - До свидания. - Я мог бы сюда и не приезжать. Человек, отсидевший  в
тюрьме пять лет, - это пустой номер. Ни  один  нормальный  разведчик  не
будет  искать  убежища  в  его  доме.  Достаточно  посмотреть  в   глаза
Кребберсу, чтобы все понять. Я выхожу из дома. Смотрю в конец улицы. Оба
моих преследователя все еще сидят в салоне своего "Фольксвагена". Отсюда
я их четко вижу.
   - До свидания. - Я поворачиваюсь к нему спиной, чтобы уйти.
   -  Зачем  вы  приезжали?  -  звучит  у  меня  за  спиной  вопрос.   Я
поворачиваюсь. Действительно, ему трудно понять, зачем я приезжал.  Если
я связной российской разведки или бывший друг Труфилова, то  я  не  могу
быть настолько наивным, чтобы не понимать  ситуации.  Но  как  объяснить
Кребберсу, что у меня совсем другая задача. Что я  обязан  найти  своего
"друга" Труфилова, чтобы следующие  за  мной  "ангелы  смерти"  навсегда
оставили его в Европе. Как мне объяснить Кребберсу, что Труфилов главный
свидетель и без него германский суд не выдаст  Чиряева.  Боюсь,  что  он
ничего не поймет, поэтому я только пожимаю плечами.  Мои  преследователи
все еще сидят в своем автомобиле.
   И в этот момент раздается характерный щелчок. Затем  второй.  Я  знаю
этот звук - противный звук жужжащей пули, пролетающей мимо. Оборачиваюсь
и вижу, как падает Кребберс. Он  ловит  воздух  губами,  пытаясь  что-то
сказать, и сползает на пол. Его застрелили! Я вижу, как пузырится кровью
его одежда и алые пятна застывают в двух  местах,  где  ее  прострелили.
Господи, только этого мне не хватало.
   Я делаю шаг к старику, чтобы помочь ему, и в это  мгновение  понимаю,
что помочь ему я уже не смогу. А если сделаю следующий шаг  и  дотронусь
до него, то мои отпечатки пальцев будут растиражированы по всей  Европе,
и тогда мне нечего рассчитывать на дальнейшее продолжение путешествия. Я
все понимаю и поэтому, застыв, смотрю, как он умирает у меня на  глазах.
Но почему они стреляли? У нас ведь была  негласная  договоренность.  Они
должны устранить только Труфилова.
   Почему они стреляли в Кребберса?
   Я поворачиваюсь к "Фольксвагену". Оба  моих  преследователя  сидят  в
машине. Никто не выходил из салона. Один из них  даже  открывает  дверцу
машины, чтобы высунуть голову и взглянуть на меня. Им тоже  не  нравится
моя поза. Оттуда ни один из них не мог бы попасть в  Кребберса,  не  тот
угол полета. Да и пули вошли в него спереди. Господи, неужели здесь есть
еще кто-то! И если стреляли не мои преследователи, тогда кто же?
   Я потратил несколько секунд, чтобы осмотреться. И потерял  время.  Он
лежал на  полу  и,  задыхаясь,  поднимал  руку,  очевидно  желая  что-то
сказать.  Его  могли  убить  только  из  соседнего  дома,  находившегося
напротив. Снайпер должен сидеть  там,  это  идеальное  место,