.  Но  уже  при  подъезде  они
заметили на дороге небольшое строение пограничной литовской стражи.
   - Черт бы их побрал! - выругался Савельев и, повернувшись,  посмотрел
на Семенова. Тот подвинул чемоданчик к себе.
   У шлагбаума стояли двое молодых парней. Один  из  них  лениво  поднял
руку.
   Машина мягко затормозила.
   -  Пограничный  контроль,  -  сказал  второй,  подходя  к  машине,  -
предъявите документы.
   - Ребята, у нас важное дело, может, вы нас  побыстрее  пропустите?  -
спросил Савельев, показывая свой паспорт.
   - Выходите из машины, мы должны  проверить  ваш  багаж,  -  предложил
первый из парней.
   Савельев покачал головой. Ему не хотелось прорываться с боем.
   Необязательно поднимать слишком большой шум, лучше  бы  договориться.
Но в  это  время  из  сторожки  вышел  еще  один  доброволец,  постарше.
Юридически, по законам Советского Союза, они  не  имели  никакого  права
останавливать машины и проверять документы, но граждане Литвы  жили  уже
по акту о независимости, подчеркивая  свой  суверенитет.  А  добровольцы
чувствовали себя почти бойцами на передовом фронте.
   - Что у вас происходит? - спросил он по-литовски.
   - Здесь четверо пассажиров и две машины. Мы хотим  их  досмотреть,  -
пояснил первый.
   - Правильно, - сказал старший,  подходя  к  машине.  -  Выходите,  мы
осмотрим машину и ваш багаж, - сказал он уже  по-русски,  но  с  сильным
акцентом.
   - Может, мы поговорим? - предложил Савельев, выходя из автомобиля.
   - Нам не о чем говорить. Мы проверим  документы  и  отпустим  вас,  -
строго сказал старший. - Откройте их багажники, - приказал он своим.
   Двое  его  подчиненных  шагнули  к  багажнику  автомобиля.  Водитель,
недовольно ворча, вылез наружу. Савельев оглянулся на Потапчука и кивнул
ему. Тот хорошо знал, что означает этот  жест.  Он  вышел  из  машины  и
направился  к  первому  автомобилю.  Савельев  показал   Лозинскому   на
водителя, сидевшего во второй машине.
   - Чемодан не открывается? - спросил первый из парней.
   Савельев посмотрел на него  с  сожалением  и  достал  кармана  ключи.
Открыл.
   Парень наклонился к чемодану, потом поднял голову.
   - Здесь какие-то бумаги.
   - А вещей нет? - спросил старший.
   - Кажется, нет. Только бумаги.
   - Тогда пусть они принесут чемодан к нам в здание. Мы  проверим,  что
это за бумаги.
   Семенов взглянул на Савельева. Он  по-прежнему  не  выпускал  из  рук
личный чемоданчик с автоматом.
   - Может, не нужно проверять? Там наша деловая переписка, -  улыбнулся
Савельев.
   - Нет, - упрямо сказал старший, -  мы  обязаны  проверять  всех,  кто
отсюда уезжает.
   Савельев кивнул Семенову.
   - Пусть несут чемодан и проверяют, - зло сказал он, - а вы с Виктором
тоже идите за ними.
   -  Ты  хочешь,  чтобы  они  прочитали  наши  документы?   -   спросил
по-английски Семенов, чтобы его не поняли сотрудники пограничной стражи.
   - Это будет последнее, что они  прочтут  в  своей  жизни,  -  так  же
по-английски ответил Савельев. - Надеюсь, они ничего не поймут.
   - А если поймут?
   И в этот момент старший по заставе вдруг спросил:
   - Вы иностранцы? Почему вы говорите на английском?
   - Нет, мы не иностранцы, -  быстро  ответил  Савельев,  -  просто  мы
представители зарубежной фирмы, а это их документы.
   Ничего другого ему просто не пришло в голову.
   - Тем более необходимо досмотреть  все  документы,  -  строго  сказал
старший, делая знак рукой.
   Потапчук взял чемодан с одной стороны,  а  молодой  проверяющий  -  с
другой.
   Он был совсем молод, лет двадцати пяти.  Они  вошли  в  здание,  куда
следом пошли  руководитель  этого  своеобразного  пограничного  поста  и
Семенов, не расстающийся со своим чемоданчиком.
   Еще  один  проверяющий  остался  рядом  с  водителем  и   Савельевым.
Последний спокойно ждал выстрелов, уже приняв окончательное решение.
   Войдя в большую комнату,  проверяющие  положили  чемодан  на  стол  и
начали вынимать из него бумаги. Старший просматривал их,  листая  папки.
Потапчук отошел чуть в сторону, Семенов поднял свой чемоданчик.
   - Потом проверим вторую  машину,  -  сказал  пограничник,  оставшийся
рядом с Савельевым.
   Этот был постарше, лет тридцати.
   - Да, - строго сказал Савельев, - конечно, проверим.
   Он еще раз  посмотрел  на  Лозинского,  снова  взглядом  указывая  на
водителя, за спиной которого Лозинский сидел. Тот согласно кивнул, давая
понять, что ему все ясно.
   "И зачем только они нас остановили?  -  неожиданно  тоскливо  подумал
Савельев. - Как все это глупо получилось!"
   Он специально планировал  автомобильный  маршрут  с  таким  расчетом,
чтобы не нарваться на молодых и ретивых добровольцев, и теперь  уже  без
злобы смотрел на стоявшего рядом с  ним  проверяющего.  В  конце  концов
Савельев считал себя отчасти фаталистом и понимал, что все относительно.
   - Какие-то непонятные документы,  -  сказал  старший  пограничник.  -
Пойди позови Арвидаса, он разбирается  в  таких  вещах.  Кажется,  здесь
личные дела работников фирмы.
   Его сотрудник кивнул и направился в другую комнату. Но, когда он  уже
стоял у дверей, старший вдруг крикнул:
   - Подожди! Это документы КГБ. Здесь есть  письмо  нашего  министра  в
КГБ...
   Договорить он не  успел.  Потапчук  резко  достал  пистолет,  Семенов
выхватил автомат. Раздалась короткая очередь. Сидевший за столом человек
даже не вскрикнул. Он схватился за грудь,  рукав  окрасился  кровью.  Он
машинально дотронулся до лежавших  в  чемодане  документов,  на  которых
остался отпечаток его кровавой ладони, и сполз на пол.
   Молодой проверяющий замер в оцепенении, но вдруг  бросился  в  другую
комнату, намереваясь подать сигнал тревоги.  Потапчук  дважды  выстрелил
ему в спину. И парень упал словно подрубленный.
   Услышав  выстрелы,  Савельев  сильным   ударом   отбросил   от   себя
пограничника и, когда тот попытался подняться, разрядил в него  половину
обоймы из своего пистолета, словно вымещая свою  досаду  за  неудавшуюся
экспедицию.
   Водитель, стоявший рядом с ним, замер, боясь шевельнуться. Во  второй
машине Лозинский достал  пистолет,  приставил  его  к  голове  водителя,
который от страха закрыл глаза.
   Семенов и Потапчук ворвались в комнату  пограничников.  От  выстрелов
четверо  парней,  находившихся  в   соседней   комнате,   проснулись   и
соображали, что им делать. Один из  них  потянулся  к  оружию,  когда  в
комнату ворвались двое "ликвидаторов". Даже  если  бы  у  всех  четверых
пограничников-добровольцев было самое совершенное оружие, даже  если  бы
их было шесть человек или восемь, даже если  бы  они  заранее  узнали  о
нападении, то и тогда у них не осталось бы ни единого шанса.
   Выстоять  против  двоих  суперпрофессионалов   КГБ,   отвечавших   за
ликвидацию зарвавшихся агентов и неудачных связных, они  бы  не  смогли.
Это все  равно  что  выставить  несколько  велосипедов  против  гоночной
машины. Или столкнуть легковые автомобили  с  тяжелым  самосвалом.  Один
подготовленный "ликвидатор" мог  спокойно  расправиться  с  пятью-шестью
вооруженными людьми.
   Семенов и Потапчук были профессиональными убийцами.  Подготовленными,
натренированными  снайперами,   не   знающими   промаха,   безжалостными
исполнителями, отработавшими свои действия  до  автоматизма.  И  четверо
молодых добровольцев, не имевших навыков в подобном "искусстве", для них
ничего не значили. Чтобы научиться убивать, нужно раздавить  собственную
душу.
   Через несколько секунд все было кончено. Автоматная очередь  Семенова
и точные выстрелы Потапчука сделали свое дело. Теперь в  комнате  лежали
четыре трупа. Семенов убрал автомат и, достав пистолет, подошел к  телам
погибших, делая каждому контрольный выстрел в сердце или голову.
   Лишь затем они вышли из здания. Они несли тяжелый чемодан  и  поэтому
не сумели обернуться на крик Савельева. Еще один доброволец  пограничной
стражи в этот момент выходил из туалета. Он  слышал  выстрелы  и  крики.
Поэтому, достав свой огромный старый "ТТ", он смело и безрассудно шагнул
навстречу незнакомцам, поднял пистолет, прицеливаясь в Савельева.  Сзади
раздался выстрел. Это Лозинский отвлекал внимание нападавшего,  понимая,
что попасть в него с такого угла не сумеет.
   Но парень увидел труп, лежавший рядом с Савельевым, заметил  пистолет
в его руке и, уже потеряв всякий рассудок,  шагнул  дальше,  сделав  два
прицельных выстрела в неизвестного. Савельев успел увернуться. Он просто
спрятался  за  спину  ничего  не   понимавшего   и   напуганного   столь
стремительно развивавшимися событиями водителя,  который  тут  же  упал.
Нападавший на  мгновение  опешил,  и  Савельев,  воспользовавшись  этим,
выстрелил ему в горло и в грудь. Парень захлебывался собственной кровью.
Но он еще оставался живым и хрипел от ужаса и боли.
   - Все кончено, - подвел итог Семенов, забрасывая  чемодан  обратно  в
автомобиль. - Там все готовы.
   - Этого тоже нужно добить, - показал на тяжелораненого Потапчук.
   - Не надо, - жестко сказал Савельев, - пусть помучается,  собака.  Он
меня чуть не убил.
   - Что теперь делать? - спросил Потапчук. - У нас столько трупов.
   - И один свидетель, - добавил Семенов, показывая на второго водителя,
которого все еще держал под прицелом Лозинский.
   - Идите сюда, - крикнул им Савельев.
   Лозинский толкнул водителя в бок стволом своего пистолета  и  подошел
вместе с ним к полковнику. Савельев кивнул ему и, улыбаясь, сказал:
   - Кажется, я твой должник. Ты спас мне жизнь.
   - У нас много убитых, полковник, - мрачно  сказал  Лозинский,  -  что
будем делать?
   - Мы все знаем, что  теперь  сделают  с  нами  в  Москве,  -  добавил
Потапчук. - Нам всем светит тюремный срок. Или "вышка".
   - Да, - кивнул Савельев и  вдруг,  резко  подняв  руку,  выстрелил  в
голову второго водителя. Кровь ударила  в  Лозинского.  Тот  поморщился.
Несчастный упал на землю.
   - Вот и все, - подвел итог полковник, -  теперь  у  нас  не  осталось
свидетелей. И ничто не мешает нам спокойно обсудить, как быть дальше.

Глава 32

   Дронго посторонился, пропуская в номер молодую  женщину.  Она  вошла.
Надетый на ней костюм светло-серого  цвета  состоял  из  юбки  и  плотно
облегающего  тело   пиджака.   Он   машинально   отметил,   что   костюм
эксклюзивный. "От Келвина Кляйна", - автоматически подумал он,  впрочем,
слегка сомневаясь. Гостья явно не испытывала недостатка в средствах.
   Женщина прошла к креслу, села в него, закинув ногу на  ногу  и  глядя
ему в глаза. Ничего не понимая, он сел в другое кресло. Они помолчали.
   - Простите, - первым начал Дронго, - я забыл представиться.
   - Я уже знаю ваше имя, - улыбнулась она. - Ваш друг сообщил мне номер
вашей комнаты, и я смогла узнать ваше имя.
   - Очень любезно с его стороны, -  сдержанно  заметил  Дронго.  В  его
положении приходилось подозревать каждого, с кем он вступал в контакт.
   - Я не вовремя? - по-другому поняла его интонацию женщина.
   - Нет, - быстро сказал он. Черт бы побрал все его задания в мире!  Он
имеет право на нормальное человеческое счастье. - Простите  меня,  я  не
знаю, как вас зовут.
   - Мари. Мари Олтмен.
   - Вы американка? - удивился Дронго.
   - А почему не англичанка? - улыбнулась женщина.
   - Не знаю. Просто мне кажется, что англичанка вряд ли пришла бы сюда.
   - Вы плохо знаете английских женщин.
   - Может, я вообще плохо знаю женщин, - пробормотал Дронго.
   - Может быть,  -  согласилась  она,  -  тем  не  менее  вы  правы,  я
американка.
   - И у вас есть капля южной крови. Скорее итальянской или испанской, -
предположил Дронго.
   - Вы умеете угадывать, - кивнула она и на этот раз, - моя  мать  была
итальянкой. Отсюда мои черные волосы и резкие черты лица.
   - Они прекрасны, - пробормотал Дронго, - и у вас красивое имя, Мари.
   - Так называла меня мать. Она хотела назвать  меня  Марией,  но  отец
настоял, чтобы я была Марианной. Тогда стали звать коротко Мари.
   - Неужели у вас есть еще и русская кровь? По-моему, это русское имя.
   - На этот раз вы ошиблись. Мой  отец  -  страстный  поклонник  поэзии
Элиота, считал его произведения вершиной английской  поэзии.  И  однажды
прочитал в одной из его критических статей о Марианне Мур , американской  поэтессе,  мало  известной  в
мире. Отец нашел и издал все книги  Марианны  Мур.  Говорят,  ее  трудно
читать и еще труднее понимать, но мне ее книги всегда нравились.  А  мой
отец решил назвать меня в ее честь.
   - Красивая история, - кивнул Дронго. - Ваш отец имел изысканный вкус.
Я его поздравляю.  В  наше  время  не  так  много  людей  любят  Элиота.
Французская поэзия дала миру Бодлера, а  английская  -  Элиота.  Критики
считают, что они в чем-то схожи в своей творческой манере.
   - Вы знаете французский? - быстро спросила она.
   - К сожалению, нет. Только английский и итальянский.
   - Вы знаете итальянский? - уже на языке  своей  матери  спросила  его
гостья.
   - Не настолько хорошо, чтобы разговаривать с такой собеседницей,  как
вы, - ответил он по-итальянски, - я все-таки предпочитаю английский.
   - Вы неплохо разбираетесь в поэзии, - кивнула она, не  сводя  с  него
прекрасных глаз.
   - Думаю, гораздо хуже вашего отца. Во всяком случаев о  существовании
Марианны Мур я даже не подозревал.
   - Вас можно оправдать. Она  была  специфической  поэтессой,  и  я  не
уверена, что даже в Америке  или  в  Англии,  ее  творчество  достаточно
известно.
   - Тем более у вас замечательный отец. Подобный интеллект в наше время
большая редкость. Вы путешествуете по миру одна?
   - Можно сказать, да. Не считая моих  телохранителей  и  секретаря,  -
улыбка чуть тронула ее  губы,  -  но  можете  не  беспокоиться,  я  всех
обманула. Мой сюит в конце этого коридора, окнами на море. Я  подождала,
пока все уснули в соседних номерах, и вышла в коридор.
   - И часто вы так делаете?
   - Сегодня второй раз, - призналась она, - сначала я убежала в казино,
а потом пришла к вам.
   - Очевидно, ваш супруг  не  позволяет  телохранителям  оставлять  вас
одну, - не без тайной мысли сказал Дронго.
   Она удивленно посмотрела на него.
   - Вы опять ошиблись. У меня нет супруга.
   На этот раз смутился Дронго.
   - Вы ставите передо мной  трудную  задачу,  -  честно  сказал  он.  -
Сначала вы рассказали о вашем отце,  любителе  поэзии  Томаса  Элиота  и
Марианны Мур. Потом я узнал о ваших телохранителях. Подождите,  -  вдруг
вспомнил он, - вы живете в сюите на нашем этаже?  Значит,  вы  живете  в
сюите Коко Шанель? Я примерно знаю, сколько там  стоит  номер.  Кто  ваш
отец?
   Она закусила губу. Потом улыбнулась.
   - Я думала, вы догадались. Ричард Олтмен.
   - Вы дочь Ричарда Олтмена? - чуть не подскочил Дронго. -  Знаменитого
газетного магната, известного книгоиздателя? Какой  я  дурак!  Теперь  я
понимаю,  почему  ваш  отец  любил  Элиота.  Он  ведь  издавал  все  его
произведения. Ваш отец один из самых крупных в мире издателей. По-моему,
у него целая империя. Я читал, что это один из  самых  богатых  людей  в
мире.
   Она внимательно следила за ним.
   - Вам это нравится? - вдруг спросила она.
   - Мне все равно,  -  улыбнулся  он.  -  Представляю,  каким  забавным
показался вам наш сегодняшний выигрыш.
   - И я даже заметила, что вы отдали мне  сумму  гораздо  большую,  чем
половина выигрыша, - иронически ответила Мари.
   Теперь  он  уже  не  сомневался.  Дочь  великого  магната  не  станет
участвовать в грязных играх, чтобы подстроить ловушку  аналитику.  Пусть
даже такому, как Дронго. Ни одна разведка мира  не  посмеет  завербовать
эту молодую женщину. Но тогда получается, что она пришла сюда  не  из-за
корыстного интереса, как он предполагал прежде, а из-за него самого.  Он
несколько растерялся от этой мысли.
   А может, все-таки она просто ищет новых  ощущений  и  поэтому  решила
поработать на профессионалов?
   - Я считал, что вы принесли мне удачу, - пробормотал Дронго.
   Она заметила перемену в его настроении.
   - Кажется, миллиарды  моего  отца  подействовали  на  вас  не  лучшим
образом, - прямо сказала она, не сводя с него взгляда.
   - Просто я подумал о человеке, привыкшем с детства  получать  все.  И
мне стало немного неловко.
   - Почему неловко?
   - Никогда не имел дела со столь богатыми наследницами. Это, наверное,
пройдет, но пока я вас немного опасаюсь. Мне кажется,  миллиарды  вашего
отца уже незримо меня душат.
   Она улыбнулась, обнажив ровные и красивые зубы, как будто  выточенные
на специальном станке. Он смотрел ей в глаза. Ее первая  фраза  все  еще
звучала у него в голове. Странно, что  он  ей  понравился.  Избалованная
принцесса наследница огромного состояния  вдруг  решила  позабавиться  с
приезжим иностранцем, выигравшим с ней на пару в казино несколько  тысяч
долларов.
   "Сколько ей лет? Двадцать пять?  Или  меньше?  Может  быть,  двадцать
четыре? В любом случае я лет на десять или  пятнадцать  старше  ее.  Как
странно? Значит, я действительно старею. Пятнадцать лет назад  я  поехал
во Францию в свою первую ответственную командировку.  Сколько  ей  тогда
было? Как все это глупо!"
   - Вы отказались проводить меня до отеля, - напомнила она, по-прежнему
глядя ему в глаза.
   Его взгляда не выдерживали многие,  тайны  его  глаз  боялись  тысячи
людей, но сейчас он чувствовал  неловкость  ее  настойчивого  взгляда  и
отвел глаза.
   - Простите, - пробормотал он, - у меня были очень важные переговоры.
   - Я все знаю, - кивнула она, - ваш друг мне все рассказал. Правда, он
не так хорошо  изъясняется  по-английски,  как  вы,  зато,  кажется,  он
настоящий друг.
   Сначала он решил сам меня проводить, но после моего  отказа  задержал
меня на несколько минут, рассказывая, какой вы добрый и хороший человек.
   - Это на него похоже. Вообще-то я удивлен, - честно признался Дронго,
- обычно самые красивые женщины предпочитали  его.  В  нем  присутствует
необъяснимая магия соблазнителя. Мне до него очень далеко.
   - Если это самооценка, то явно неудачная, - заметила Мари.  -  У  вас
красивые пальцы, мистер скромник. Длинные и красивые, как у  музыкантов.
И умный взгляд. Этого вполне достаточно для нормальной женщины.
   - Наверное, пальцы  -  это  мое  единственное  украшение,  -  пошутил
Дронго,  -  больше  у  меня  ничего  нет.  Неужели  этого  действительно
достаточно?  Я  всегда  считал,  что  нужно   иметь   несколько   больше
достоинств, чем те, что вы перечислили.
   - Я просто  назвала  первое,  на  что  сразу  обращаешь  внимание,  -
пояснила гостья. - Когда мы играли с вами  в  казино,  мне  трудно  было
разглядеть вас как следует. Я видела только ваши руки и глаза.  И  этого
оказалось более чем достаточно.
   - Спасибо, - улыбнулся он, - я, конечно, пошутил. Честно  говоря,  не
знаю, как реагировать, когда комплименты говорит такая красивая женщина,
как вы.
   - У вас есть что-нибудь выпить? - внезапно спросила она.
   - Простите, - он  вскочил  и  направился  к  мини-бару,  -  может,  я
что-нибудь закажу?
   - Мне все равно. Достаньте лучше вино или шампанское.
   Он достал  бутылочку  вина,  традиционно  хранившуюся  в  барах  всех
пятизвездочных отелей Франции, откупорил,  разлил  вино  в  два  высоких
бокала.
   Вернулся к столику, подал один из бокалов гостье.
   - Простите меня, - еще раз повторил он, - кажется, я оказался  плохим
кавалером.
   Она взяла бокал, чуть наклонила его.
   - За встречу, - сказала она, ожидая, когда их бокалы соприкоснутся.
   Послышался мелодичный звон.
   - Я даже не знаю, что мне сказать, - смущенно признался Дронго.
   Так случилось впервые в его жизни. Когда молодая женщина сама  пришла
к нему, он растерялся. Дело в том, что она  ему  очень  нравилась.  Нет,
"нравилась" даже не совсем то  слово.  Она  его  привлекала,  волновала,
возбуждала.
   Мари поднялась с кресла. Когда она стояла рядом с  ним,  он  заметил,
какого она высокого роста.
   - Вам не кажется, что мы переходим