с
презрением и ненавистью.
   - Я подозревал с самого  начала,  -  признался  Дронго,  -  дипломата
убили, а потом вам предложили его  личное  дело.  Это  с  самого  начала
вызвало у меня большое подозрение. Обычно  после  убийства  дела  такого
рода никому не нужны. Они ничего не стоят.  Но  вам  предложили,  именно
вам. Из чего я сделал вывод о некотором несоответствии этих событий. Мне
казалось, они должны были следовать в обратном порядке. Сначала выкупили
дело, а уже затем кто-то начал шантажировать вашего бывшего  заместителя
министра.
   Хургинас молчал. Он прошел к стоявшему напротив креслу и опустился  в
него, по-прежнему не глядя на Стасюлявичюса.
   - Вы решили, что вам все позволено,  -  продолжал  Дронго,  -  и,  по
существу, узурпировали секретные службы вашей страны.
   - Не  вам  говорить  об  интересах  нашей  страны,  -  зло  парировал
Хургинас, - вы враг нашего народа. Вас наняли  сотрудничать,  а  вы  нас
предали.
   - О каком предательстве вы говорите? - спросил Дронго. -  Сначала  вы
пытались  шантажировать   своего   собственного   заместителя   министра
иностранных дел, угрожая ему разоблачением его связей с КГБ.  Несчастный
отказался с вами сотрудничать, твердо решив никогда не  повторять  своих
ошибок. И тогда вы его убрали.
   - Докажите, - потребовал Хургинас.
   - Несколько  дней  назад  в  Гамбурге  был  застрелен  некто  Фогель,
сумевший войти в доверие к Савельеву и Семенову. Он выкрал одну папку  с
досье и передал ее вам. Но  вы  оказались  на  редкость  неразборчивы  и
решили припугнуть собственного дипломата, заставив его работать на себя.
Тем более что ваш бывший заместитель министра состоял в другой партии. -
Стасюлявичюс слушал, плотно сжав зубы. По лицу Хургинаса  пошли  красные
пятна, но он молчал. - Затем вы согласились пригласить такого  эксперта,
как я, чтобы отвести подозрения от вас и вам подобных. Но  до  этого  вы
склоняли к сотрудничеству  полковника  Лякутиса,  пообещав  ему  большую
сумму. Он тоже отказался, и вы его убрали.
   - Мы ничего не обещали ему, -  дернулся  Хургинас,  -  он  литовец  и
должен был понимать интересы своей страны.
   - Его родная страна выжила его из своих пределов, - напомнил  Дронго,
- и не смейте говорить мне о его долге. Он был порядочным  человеком,  в
отличие от вас, Хургинас. Просто у него имелись собственные идеалы, и за
это вы его убили.
   -  Какие  идеалы?  -  разозлился  Хургинас.  -  Он  стал   предателем
собственного народа, всю жизнь служил русским.
   - А вы, очевидно, всю жизнь боролись с тем режимом. Хотя  бы  мне  не
врите, Хургинас. Я же знаю, что вы довольно долго работали  обыкновенным
участковым милиционером. И были ни на что не годным работником. За  пять
лет вы получили всего лишь одну  звездочку,  и,  если  бы  не  некоторая
либерализация режима в восемьдесят  пятом,  вас  просто  уволили  бы  из
органов милиции за профессиональную непригодность.
   Хургинас коротко рассмеялся злобным лающим смехом. Потом спросил:
   - Что еще вам удалось раскопать?
   - Затем вы решили устранить Лозинского, который договорился о встрече
с Сарычевым. Я ошибочно считал,  что  ваши  люди  пытали  его,  стремясь
узнать, где состоится встреча. Нет, они пытали его не из-за  этого.  Они
хотели  узнать,  где  проживает  в  Германии  Савельев,  но   несчастный
Лозинский ничего не мог им сказать, и тогда  они  его  убили.  -  Дронго
вздохнул. - Вы прямо исчадие ада, Хургинас. Впрочем, такое  случается  с
профессиональными  неудачниками.  С  Сарычевым  у  вас  вышла  накладка.
Российские спецслужбы засекли встречу  Сарычева  с  вашим  резидентом  в
Москве. Отдаю должное его телохранителю, он погиб почти  героически,  но
это не меняет дела. Сарычев был арестован, и канал подступа к  Савельеву
у вас исчез. Тогда вы воспользовались моим звонком.  Вы  обманули  меня,
сказав, что вашему заместителю министра никто не звонил. Ему  звонил  из
Берлина двоюродный брат Савельева, который хотел предупредить о том, что
Фогель похитил его документы и продал их  вашему  представителю.  Но  он
позвонил слишком поздно.
   Я  нашел  служебный  телефон  вашего  дипломата  в  записной   книжке
Семенова. Таких совпадений не бывает... И, наконец, сам Игнат  Савельев,
узнавший, как  его  обманул  Фогель,  приказывает  своему  "ликвидатору"
убрать предателя, что тот и делает в Гамбурге. Но  Савельев,  взбешенный
смертью  двоюродного  брата,  решает  устроить  своеобразный  аукцион  в
Монте-Карло, справедливо полагая,  что  на  него  обязательно  явятся  и
убийцы брата.  Так  все  и  получилось.  В  Монако  приехали  сотрудники
английской и российской разведок и мы  с  Потапчуком.  Теперь  Савельеву
предстояло выяснить, кто именно отдал  приказ  об  убийстве  брата.  Это
нелогичное решение для обеих разведок было абсолютно верным для вас.
   Вы просто убирали лишних свидетелей, старательно подчищая собственные
следы. Я все время помнил и о том, что английской и российской разведкам
необходимо определенное время, чтобы дать разрешение на  убийство  Олега
Савельева. А вот такой мобильной службе, как  ваша  разведка,  долго  не
нужно согласовывать. Все можно решить на  уровне  одного  профессионала.
Того самого, который убрал  Савельева  в  Германии  и  затем  по  вашему
приказу вылетел в Ниццу.
   Именно этот убийца  отравил  Потапчука  в  казино  "Рулл"  и  устроил
стрельбу в казино Монте-Карло.
   - Но он стрелял и в меня! - крикнул Хургинас, уже теряя терпение.
   - Это был блеф, обман. Профессионал, с первого выстрела простреливший
несчастному Фрезеру голову, не мог промахнуться с пяти метров,  проезжая
мимо нас. А он  промахнулся.  Думаю,  экспертиза  легко  установит,  что
стреляли из одного и того же  оружия.  Что  вы  на  это  тогда  скажете,
Хургинас? Уже в Ницце вы поняли, что я вас подозреваю, и решили устроить
такую инсценировку со стрельбой. Вы ведь не думали, что я сумею  попасть
на встречу Сарычева с резидентом вашей разведки. От волнения вы даже  не
поднялись к себе в номер, все время ожидая меня в холле. Вы  определенно
ждали меня, чтобы зафиксировать свою непричастность к этим событиям.  Но
я задержался наверху, а вы терпеливо  ждали  меня,  даже  не  передохнув
после  утомительной  поездки.  Вы  ведь  точно  знали,   что   нападение
состоится, потому что сами вызвали убийцу.
   Стасюлявичюс упорно смотрел на Хургинаса. Тот покачал головой.
   - Это все общие слова, - сказал он, - где доказательства?
   - Я видел билет вашего киллера, - ответил Дронго, - он вылетел  утром
из Берлина. Утром того дня, когда вам стало известно  о  том,  что  я  в
Ницце.
   Английская и российская разведки об этом узнали  гораздо  раньше,  мы
были уже здесь. А вот вы узнали именно в эту ночь.  Так  чем  объясните,
что неизвестный убийца вылетает из Берлина в Ниццу как раз в ночь, когда
убивают Олега Савельева и я рассказываю вам о том, где мы находимся?  Вы
можете объяснить такое совпадение? Билет приобщен полицией к делу, а это
самое убедительное доказательство.
   Хургинас открыл рот.  Хотел  что-то  сказать,  возразить.  Но  просто
выдохнул воздух и закрыл рот.
   - Вы негодяй! - гневно произнес Стасюлявичюс. - Думаю, вам  лучше  не
возвращаться назад, в Литву. Такие правые экстремисты,  как  вы,  только
разваливают наше государство, приближают его конец.
   -  Молчите,  -  лениво  сказал  Хургинас,  -  мы  делаем  все,  чтобы
противостоять русской угрозе.
   - И во имя нее вы вербовали нашего дипломата? Вы подлец, Хургинас!  Я
доложу обо всем премьеру, - вскочил на ноги Стасюлявичюс.
   И в этот момент Хургинас выстрелил. Стасюлявичюс сделал шаг и упал.
   Хургинас сжимал в руках пистолет с  глушителем.  Он  прятал  его  под
пиджаком, очевидно, догадываясь, чем может закончиться встреча с Дронго.
   -  Кажется,  проиграли  все-таки  вы,  -  сказал  Хургинас,  поднимая
пистолет.
   Он стоял около зеркального шкафа, глядя в лицо Дронго.
   - Пока в Литве существуют такие подлецы, как вы, -  убежденно  сказал
Дронго, - ей действительно грозит опасность.  Ибо  самим  фактом  своего
существования вы доказываете, насколько опасно  иметь  рядом  соседей  с
психикой параноиков.
   - Вам приказали достать документы, - прошипел Хургинас,  -  а  вместо
этого вы полезли  совсем  не  в  свое  дело.  Чуть  не  погубили  нашего
резидента  в  Москве,  которого  мы  уже  отозвали  на  родину.  Вы  все
испортили. Мы и  так  могли  бы  договориться  с  Савельевым  о  покупке
документов, если бы вы нам не мешали.
   - Нет, - убежденно сказал Дронго,  -  повернитесь  назад,  и  вы  все
поймете.
   Хургинас усмехнулся.
   - Не нужно блефовать, - сказал он, - вы не такой игрок,  как  я.  Ваш
номер не пройдет.
   - Он лучше, - раздался за его спиной неожиданный  голос.  И  когда  в
этот момент Хургинас все-таки попытался повернуться, он получил  удар  в
лицо и упал на пол. Пистолет отлетел в сторону, Дронго поднял его.
   - Дайте мне пистолет, - потребовал Иезуит,  -  он  виноват  в  смерти
моего брата.
   - Я оставлю его на столике, - пожал плечами Дронго, - хотя, наверное,
я не должен этого делать. Но он слишком мерзкий тип, чтобы оставаться  в
живых.
   Постарайтесь уйти отсюда как можно быстрее, иначе вас арестуют  и  не
отпустят даже через десять лет. И это в лучшем случае.
   - Не волнуйтесь, - усмехнулся Савельев, - я умею уходить. А  трупы  я
перенесу в бывший номер Семенова.
   Дронго  собрал  свои  вещи,  взял  чемодан,  сумку,  вынул  магнитный
дешифратор, подал Савельеву.
   - Оставьте его себе. Только уберите трупы, а то меня  больше  никогда
не пустят в Монако. - На полу стонал  Хургинас.  -  Прощайте,  -  сказал
Дронго уже от двери.
   Савельев задумчиво вертел в руках оружие. Хургинас, поняв, что его не
пощадят, перестал стонать, он с ненавистью глядел на мужчин.
   - Вы не спросили про документы, - с удивлением сказал Савельев.
   - Да, - ровным голосом ответил Дронго, - действительно, не спросил. И
где же документы?
   - Англичане прислали еще одного  "специалиста".  Мы  сторговались  за
миллион с лишним. Если хотите, я выплачу вам комиссионные за эту гниду.
   - Вы продали чемоданы с документами англичанам? - улыбнулся Дронго.
   - Да, а почему вы улыбаетесь? Кстати, когда вы видели записную книжку
Семенова? - вспомнил Савельев. - Разве вы входили к нему в номер?
   Он вдруг посмотрел на столик, куда Дронго положил дешифратор.
   - Не может быть, - дрогнувшим голосом сказал Савельев, - этого просто
не может быть.
   И он рассмеялся. Таким же беззвучным и  страшным  смехом,  каким  был
недавно немой плач самого Дронго.
   - До свидания, - сказал  на  прощание  Дронго.  -  Не  задерживайтесь
здесь.
   Надеюсь, деньги вы спрятали в надежное место.
   Савельев кивнул.
   - Кажется, и на этот раз вы меня обошли,  -  сказал  он,  не  скрывая
своего восхищения. -  По-моему,  мне  нужно  было  проверить  документы,
прежде чем отдавать их англичанам.
   "За два  чемодана  старых  французских  газет  они  заплатили  больше
миллиона долларов, - подумал Дронго. - И особенно их  должно  возмутить,
что газеты французские".
   Он вышел из номера, проходя по  коридору,  снова  увидел  табличку  с
надписью "Принц Луи де Полиньяк". И отправился дальше.

Глава последняя

   В Париж Дронго прилетел поздно вечером.  Шел  дождь,  и  он  не  стал
искать стоянку такси, чтобы добраться до города из аэропорта Орли,  куда
прибывали самолеты из Ниццы. Они прибывали и в другой  аэропорт,  но  то
были в основном самолеты компании "Эйр-Франс", которые редко  летали  по
вечерам. Он прилетел в Париж аэробусом авиакомпании  "Эйр-Интер",  чтобы
успеть к отходу своего поезда во Франкфурт. Прямо  у  выхода  из  здания
аэропорта стояли полупустые автобусы, отходившие к вокзалу  "Монпарнас".
Сдав чемоданы в багажник одного из автобусов, он занял место и уже через
полчаса въехал в город. Сильно болело сердце.
   Напуганные прозвучавшими два года назад  взрывами,  французы  закрыли
камеры  хранения  на  всех  железнодорожных  вокзалах,  оставив   только
автоматические камеры на вокзалах "Аустерлиц" и  "Монпарнас".  Да  и  те
находились под  пристальным  наблюдением  дежуривших  там  круглосуточно
полицейских.  С  автоматическими  камерами  хранения  связываться   было
опасно.
   Получив у водителя чемоданы, он погрузил их в такси и повез на  берег
Сены, где в течение  двух  часов  методично  уничтожал  лежавшие  в  них
бумаги. Напоследок он выбросил чемоданы  в  реку.  Остановив  такси,  он
снова вернулся на вокзал, чувствуя на душе неприятную тяжесть.
   Оставив свой чемоданчик в камере хранения, он вышел в  город.  Пройдя
по бульвару  Монпарнас,  попал  на  бульвар  Гарибальди,  откуда  прошел
дальше, к бульвару Гренель, где вагоны метро проносились не под  землей,
как на всех остальных линиях. Для этой линии была  построена  дорога  на
опорах, и теперь вагоны грохотали у него над  головой.  Справа  от  него
сначала   промелькнул   Дом   инвалидов,   дальше   в   ночной   темноте
вырисовывалась Эйфелева башня. А он  все  шагал  и  шагал,  несмотря  на
усиливающийся дождь, словно решил обойти весь город  перед  отъездом  во
Франкфурт, откуда самолет перенесет его в родной город.
   Поужинав в ливанском ресторанчике, он снова вернулся на  "Монпарнас",
получил свой чемоданчик и поехал на Восточный  вокзал,  откуда  отходили
поезда во Франкфурт. Сердце болело еще сильнее, но он уже не обращал  на
это внимания.  На  вокзале  царила  привычная  суматоха,  все  почему-то
торопились, нервничали, суетились.
   В вагоне первого класса  оказались  непривычно  узкие  купе.  И  хотя
Дронго взял целое купе, тем не менее развернуться в нем полному человеку
было сложно.
   На нижней полке уже была приготовлена постель.  Он  привычно  опустил
шторку, начал снимать галстук. Сердце вдруг кольнуло особенно сильно. Он
сел на постель, тяжело переводя дух. В этот момент состав тронулся.
   Дальше начался кошмар. С каждой минутой  ему  становилось  все  хуже.
Когда в дверь  купе  постучал  проводник,  он  едва  смог  открыть  ему.
Проводник проверял билеты и забирал паспорта  пассажиров,  словно  между
Францией и Германией все еще существовали визовые различия и обе  страны
не входили в единую Шенгенскую зону.
   Часа через полтора Дронго почувствовал  себя  так  плохо,  что  решил
позвать проводника. Но того не оказалось на  месте.  Немецкий  проводник
вагона первого класса, словно в насмешку над больным Дронго, беспробудно
пил  в  соседнем  вагоне,  подтверждая  мысль  о  единении  наклонностей
проводников всего мира.
   Дронго пришлось самому добираться туда, уже с трудом сдерживая  боль,
охватившую всю левую часть тела. Пьяный проводник долго соображал,  чего
от него хочет беспокойный пассажир, и наконец понял, что ему нужен врач.
   Проводники-собутыльники вспомнили,  что  в  соседнем  вагоне  первого
класса едет узбекский врач, знающий к тому же русский язык. И уже  через
минуту в купе Дронго появился невысокий худощавый подтянутый человек лет
пятидесяти.
   - Вы говорите по-русски? - спросил он. - Чем я могу вам помочь?
   - У меня сильно болит сердце, - признался Дронго, -  хотя  "болит"  -
слишком  слабо  сказано.  Я   просто   чувствую,   что   умираю.   Можно
почувствовать смерть, доктор? Как вам кажется?
   - Не разговаривайте, - подавая пузырек с  лекарством,  строго  сказал
врач, - лучше примите лекарство. Это нитронг. И дайте вашу руку.
   - Как вас зовут? - спросил Дронго, принимая таблетку.
   - Тахмаз. Не нужно разговаривать.
   Через десять минут состав был остановлен, примчалась  машина  "Скорой
помощи".  Когда  его  выгружали  из  поезда,  он  сопротивлялся,  что-то
говорил, возражал. Но его просто посадили в кресло, закутали  одеялом  и
застегнули на нем ремни. Потом его долго везли по платформе и переносили
через железнодорожные пути, игнорируя  попытки  подняться.  Полицейские,
получившие от проводника дипломатический  паспорт  пассажира,  провожали
его до больницы. Для  маленького  городка  Бар-де-Люк  это  стало  целым
событием.
   Врачи  сразу  определили  начальную  стадию  инфаркта.  Его  спасали,
подключив капельницу, делая уколы и выполняя еще какие-то  процедуры.  А
он лежал на постели и, глядя  в  потолок,  вспоминал  события  последних
дней. И больное сердце словно существовало  само  по  себе,  не  обращая
внимания на своего хозяина и на суетившихся вокруг врачей. В какой-то из
моментов привезли аппарат, и он вдруг с удивлением увидел на экране свое
сердце, его частые сокращения и  сбивающийся  ритм,  на  что  раньше  не
обращал внимания.
   Потом ему снова делали уколы, снова давали  какие-то  порошки.  И  он
заснул, уже не надеясь на скорый выход из больницы.  Работники  больницы
сообщили о нем  в  местную  мэрию,  оттуда,  в  свою  очередь,  передали
сообщение в посольство.  В  его  паспорте  лежала  визитка  с  указанием
парижского телефона Марианны  Олтмен,  и  один  из  сотрудников  полиции
позвонил по указанному телефону.
   Он пришел в себя  к  часу  дня.  Проснувшись,  с  удивлением  заметил
сидящую рядом молодую женщину. Ему даже показалось на мгновение, что это
сон.
   - Это ты? - сказал он, все еще сомневаясь. - Как ты узнала?
   - Ты положил мою визитную карточку в свой  паспорт,  -  сквозь  слезы
сказала женщина.
   Он все понял.
   - Я же тебе говорил, что я старый паяц, - пробормотал он, - к тому же
у меня, оказывается, еще и больное сердце.
   Она молча смотрела на него.
   - Позовите врача, - потребовал Дронго, - я ухожу из больницы.
   - Ты сошел с ума, - убежденно сказала она, - ты просто  ненормальный.
Тебя еле спасли, тебе нужно лежать здесь месяц.
   - Я выйду сегодня, - упрямо сказал он, - и не нужно спорить.
   Она замолчала, закусив губу. Появились сразу три врача, они долго  не
могли понять, чего хочет этот пациент, не  знающий  французского  языка.
Один из врачей говорил по-английски и с помощью Марианны стал переводить
требования Дронго выпустить его из  больницы  как  можно  скорее.  Врачи
спорили, нервничали, доказывая, что отпустить его отсюда  сейчас  просто
невозможно. Но Дронго твердо стоял на своем.
   - Только под вашу личную ответственность, - наконец  сказал  врач,  -
это большой риск, и я вынужден вам об этом сказать.
   Когда врачи вышли, Дронго посмотрел на  тихо  сидевшую  рядом  с  ним
женщину.
   - Прости меня, - сказал он, - я должен был тебе все объяснить.
   - Я все знаю, - вздохнула она, - ты не игрок. Я ошибалась. Ты  шпион.
И твои игры еще более опасны, чем карточные в казино.
   Он молчал. Она наклонилась к нему.
   - Когда ты приедешь в следующий раз во Францию, обещай, что позвонишь
мне, - попросила она.
   - Конечно, - пробормотал он, - обязательно позвоню.
   Она наклонилась еще ниже, и он позволил  себе  единственный  поцелуй.
Долгий и страстный. Каким бывает поцелуй прощания. А потом она ушла,  не
оборачиваясь, словно знала, что он никогда ей не позвонит.
   Только когда она вышла, он  с  трудом  поднялся  и  подошел  к  окну,
смотрел, как она  садится  в  машину.  Один  из  телохранителей  хлопнул
дверцей. Молодая девушка-санитарка вошла в палату и встала рядом с ним у
окна.
   - Какая красивая женщина! - с восхищением  сказала  она.  -  Она  вас
очень любит, месье.
   Дронго кивнул, словно соглашаясь с ее словами. Или не соглашаясь, она
так и не поняла. Уже позже, когда  лечащий  врач  наконец  разрешил  ему
собираться, в  палату  вошла  миловидная  женщина-врач,  следом  за  ней
знакомая санитарка.
   - Вы плохо спали сегодня ночью, мсье, -  сказала  по-английски  врач,
уже знающая, что их пациент плохо говорит по-французски.
   - Я вообще плохо спал все последние дни.
   - Очевидно, это зависит от того, с кем вы спите, - сказала находчивая
француженка.
   Дронго, чуть усмехнувшись, поднял большой палец в знак согласия.
   Больше он никогда не виделся с Марианной Олтмен. Спустя несколько лет
он узнает, что она вышла замуж и