а  Земля.  Именно  летом  девяносто  девятого.  Неужели  конец  света
все-таки состоится? Хотя я почему-то думаю, что Париж все-таки  выстоит.
И человечество не погибнет. Правда, три девятки - это  перевернутые  три
шестерки, пресловутый знак дьявола. Впрочем, и до августа мне еще  нужно
дожить. Я думаю, что мой крест поближе. Но даже если меня и не будет, то
останутся  мои  родные,  мать,  моя  дочь,  и  мне  хотелось  бы,  чтобы
прекрасный месяц август не принес им новых неприятностей.
   Я еду и смотрю в окно такси.
   Голландцы умудрились  отвоевать  у  природы  узкую  полоску  земли  и
построить на ней свою страну - страну тюльпанов. А мы, граждане  бывшего
Советского Союза, умудрились потерять все,  что  имели,  потерять  самую
большую страну в мире, разодрав ее на  части  и  перессорившись  друг  с
другом.
   ...Я  поступил  в  политехнический,  и  мне  нравилась  моя   будущая
профессия.
   Меня назначили старостой группы. В деканате, видимо, считали,  что  я
самый дисциплинированный студент, потому что я  почти  не  прогуливал  и
хорошо учился все четыре года. А перед  тем,  как  должен  был  получить
диплом и назначение на работу, меня вдруг  пригласили  в  КГБ.  Разговор
получился длинный. Сначала меня долго расспрашивали,  потом  говорили  о
геройских заслугах моего отца. К тому времени, когда я кончал  институт,
он уже серьезно болел. Сказывались его раны, да и вся нелегкая жизнь.
   Но когда мне неожиданно предложили поехать на учебу в  Москву,  чтобы
потом стать офицером КГБ, я сначала опешил. Мне казалось, что во мне нет
ничего такого, что могло бы прельстить этих товарищей из нашего местного
управления.
   Оказалось,  что  есть.  Тут  сыграла  роль  и  судьба  моего  деда  -
латышского  стрелка,  и  судьба  отца  -  профессионального  разведчика,
который несколько лет провел за рубежом нелегалом.  Я,  конечно,  обещал
подумать, но твердо решил отказаться.
   Вернувшись домой, я узнал, что отца увезла "Скорая".
   Домой он больше не вернулся. Операция уже  не  могла  его  спасти.  В
последний день я был у него в больнице. Он посмотрел на меня  тем  самым
пронзительно-спокойным взглядом, каким иногда  смотрел  на  людей,  тихо
прошептал:
   - Жизнь, Эдгар, - это сложная штука. Живи так, как тебе  подсказывает
твоя совесть. И береги мать.
   Больше он не сказал ничего. А через месяц я уже уезжал в  Москву,  на
учебу в Высшую  школу  КГБ.  Тогда  мне  казалось,  что  это  правильное
решение, что отец одобрил бы мой выбор. Уже закончив школу и  вернувшись
в Ригу, я начал понимать, что отец был прав. И далеко не  все,  что  нам
говорили про нашу историю, правда. Да, тысячи  латышей  были  сосланы  в
Сибирь,  погибли  в  сталинских  застенках,   когда   маленькую   Латвию
"присоединили" в сороковом году. Для коммунистов это было  освобождение,
для националистов - оккупация. И у каждого была своя правда.
   Конечно, я вступил в партию. В семидесятые годы офицер КГБ не мог  не
быть членом партии. Но я не просто носил при себе партбилет  -  исправно
платил членские  взносы  и  посещал  партийные  собрания,  я  приобретал
определенный опыт, имея доступ  к  информации.  В  те  годы  я  узнал  о
позорном прошлом наших  националистов,  запятнавших  себя  предательским
сотрудничеством с фашистами. Для меня любой, кто работал на гитлеровскую
Германию, однозначно являлся предателем своего народа. Но  и  коммунисты
были далеко не ангелами и не всегда действовали в интересах латышей.  Но
нам приходилось жить  и  служить  режиму,  зная  несколько  больше,  чем
остальные советские граждане.
   ...В центр города мы  попали  только  в  девятом  часу.  Может  быть,
"Гранд-отель"  действительно  классная  гостиница,   но   мне   так   не
показалось. Мой номер, расположенный в новом корпусе, представлял  собой
маленькую комнатушку, где к столику невозможно было пробраться,  а  окно
заслоняла стена какого-то  здания.  Фантастическими  были  только  цены:
триста-четыреста долларов за право жить в центре города, имея  не  такие
уж роскошные условия.
   Размышления о том о сем не сбивали меня с главной мысли - я  собрался
идти к вокзалу. Тот, кого убили в самолете, назначил встречу  на  девять
часов вечера. От гостиницы до вокзала ходу минут десять - можно особенно
не торопиться. У меня  даже  осталось  время,  чтобы  купить  по  дороге
сандвич с сыром, ужин мне, видимо, не светил.
   Конечно, я рисковал. Я понимал, что могу глупо подставиться,  скажем,
вызвать подозрение у голландской полиции.  Ведь  я  ничего  не  знал  об
убитом, о его связях. Но  и  сидеть  в  отеле  я  не  мог.  Моя  "свита"
обязательно появится завтра. Эти люди ни за что не оставят меня  одного.
Я могу оторваться от наблюдения сейчас или никогда. И я решился!
   Улица, которая вела к вокзалу,  как  бы  отсекала  центральную  часть
города от  знаменитого  "розового"  квартала.  Вообще-то  его  нужно  бы
назвать "красным" из-за алых занавесок, которые задергивали проститутки,
когда в их номер входили мужчины. Это было  зрелище,  бьющее  по  нервам
новичков, впервые попадавших в подобные места.
   Представьте   себе   обилие   полураздетых   женщин    за    стеклами
комнат-"аквариумов",  похотливых  лиц.  Особенно  откровенно  вели  себя
негритянки  -  они  вертели  языком,  подмигивали,  извивались  в  свете
неоновых ламп, как жирные змеи в ожидании жертвы.
   До начала девяностых годов жрицами любви были в основном негритянки и
женщины из Индонезии.  Встречались  и  крашеные  блондинки  европейского
типа, спрос на которых был всегда  достаточно  устойчив.  После  развала
стран так называемого соцлагеря  в  Амстердам  ринулись  тысячи  "ночных
бабочек" из восточноевропейских стран, что привлекало сюда толпы молодых
оболтусов, которые ходили глазеть на низкопробное зрелище.  Меня  всегда
поражала цена унижения -  какие-то  жалкие  пятьдесят  гульденов  (около
тридцати долларов)! За эти  деньги  вы  могли  открыть  дверь,  войти  в
комнату любой из женщин и получить от нее купленное по  дешевке  подобие
наслаждения. То ли из-за брезгливости, то ли потому, что нам нельзя было
посещать такие  места  и  я  подсознательно  внушил  себе  отвращение  к
представительницам второй древнейшей профессии и их  дружкам-наркоманам,
болтающимся в кварталах, но при одной мысли, что я могу  воспользоваться
их услугами, меня бросало в дрожь.
   Я не был прописным ханжой. И даже дважды в  своей  жизни  пользовался
услугами проституток. Но это было в Риге и в Москве. Один раз,  когда  я
еще учился в институте и мы поехали к кому-то на  дачу,  вызвав  девочек
"по договоренности". В другой раз в Москве, в  гостинице  "Россия",  где
девица деловито обходила все номера, ища "клиента". Позвонила и ко мне в
номер, и наше недолгое общение закончилось моим грехопадением.
   С трудом вспоминаю ее лицо, но помню лишь чуть  расплывшееся  тело  и
наглый взгляд. Кажется, ее звали Белла. Такие особы любят называть  себя
короткими именами - вроде кличек. Девица действовала с  профессиональным
напором. Протянула мне презерватив, а когда все  закончилось,  прошла  в
ванную и приняла душ. Да,  она  заранее  взяла  пятьдесят  рублей  -  по
советским меркам очень много - и удалилась, даже не  спросив,  как  меня
зовут. А зачем?..
   Амстердамский "розовый" квартал вызывал стойкое ощущение гадливости -
продажная любовь напоказ.
   Вот отдернулась очередная  занавеска,  самец  ушел,  самка  готова  к
новому совокуплению. Она похотливо потягивается.
   У центрального входа в  вокзал  почти  безлюдно.  Несколько  бродяжек
толпятся бесцельно у дверей. Они никому не мешают, и им никто не мешает,
редкие прохожие  просто  обходят  экзотическую  группу.  Чуть  подальше,
прислонив к стене свои велосипеды, целуется молодая  парочка.  Наверное,
студенты. Я перехожу трамвайную линию. Подхожу к  стоянке  такси,  здесь
пусто. Тоже обычная картина: машины такси ждут клиентов, не  наоборот  -
как недавно еще в нашей стране.
   Впрочем, теперь их еще меньше,  такси  не  пользуется  спросом  из-за
дороговизны.
   Гостиница "Виктория". Здесь тоже пусто. Заходи и селись.  Без  всякой
брони или предварительной заявки от всяких могучих организаций... Ко мне
так никто и не подходит. Может, и не подойдут...  Снова  ловлю  себя  на
мысли, что продолжаю, как обычно за рубежом, сравнивать  "их"  и  "наши"
порядки. Теперь это неактуально, но почему-то охватывает  ностальгия  по
старым временам. В  них  было  все  -  и  хорошее,  и  плохое.  Крушение
назревало давно. Но разве мы предполагали, что все рухнет  так  скоро  и
так страшно?..
   Я принимаю решение подойти прямо  к  центральному  входу.  Если  меня
решили убрать, то уберут прямо здесь, у вокзала, и никто не сможет  меня
защитить.  Ни  тут,  ни  в  другом  месте.  Что-то,  во  всяком  случае,
прояснится. Я не думал,  что  убийства  начнутся  в  самолете.  По  моим
расчетам, это могло быть только в Голландии. Но я ошибся. В  чем  еще  я
ошибся?
   Я вхожу в здание вокзала. Сворачиваю налево, к туристическому  офису.
Он уже давно закрыт. Я смотрю на билетные кассы и  поворачиваюсь,  чтобы
выйти из здания. И тут за своей спиной слышу голос:
   - Хорошо, что вы пришли, господин Вейдеманис. Мы  должны  обсудить  с
вами некую общую проблему.

ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО НАЧАЛА

Москва. 4 апреля

   Он  сидел   на   скамейке,   наблюдая   за   зданием.   Первый   этаж
шестнадцатиэтажного дома занимало частное агентство "Чагчаран".  Вывеска
оповещала,  что  в  доме  расположено  акционерное   общество   "Чаран".
Подъезжали машины, сновали люди, по виду - деловые, мужчины  в  основном
до сорока, иногда - женщины.  Дронго  подумал,  что  Артемьев  допускает
ошибку, обычную для бывших сотрудников милиции. Он вызывает  всех  своих
людей в агентство, вместо того чтобы видеться с ними  на  конспиративной
квартире. Но Артемьев взял за правило встречаться  нелегально  только  с
агентами, а своих служащих вызывал, соответственно, в управление.
   Дронго следил за агентством уже целый день, меняя место обзора.
   Артемьев приехал на работу  утром.  Днем  отъехал  куда-то  по  своим
делам. Через час вернулся. Затем в четыре часа дня снова уехал,  но  уже
на полтора часа, и вернулся к половине шестого. В семь часов свет  почти
во всех кабинетах погасили, и многие сотрудники заспешили  домой.  Перед
зданием стояли только два автомобиля:
   "БМВ" темно-синего цвета, принадлежавший самому Артемьеву, и джип, на
котором ездил кто-то из его служащих. Примерно  к  восьми  часам  вечера
Артемьев  вышел  из  своего  офиса.  Высокий   худощавый   человек   лет
пятидесяти. У него были редкие седые волосы и узкие, азиатские глаза.
   С ним вместе вышли водитель  и  телохранитель.  Водитель  поспешил  к
автомобилю. Телохранитель открыл дверцу.  Артемьев  сел  в  свой  "БМВ",
телохранитель занял место на переднем сиденье,  и  автомобиль  тронулся.
Буквально  через  несколько  минут  вышли  из  здания  еще  два  молодых
человека, подошли  к  джипу,  достали  из  него  несколько  целлофановых
пакетов. Очевидно, это были дежурные, которые оставались в здании на всю
ночь, и в пакетах находилась еда и бутылки с водой. Все окна  в  здании,
выходившие на улицу, были темными.  Только  в  одной  комнате,  рядом  с
входной дверью, горел свет. Очевидно, там находились дежурные.
   Теперь у него уже был примерный план действий.  Он  встал,  чувствуя,
как затекли ноги. Пройдя на соседнюю улицу, он остановил такси и  назвал
адрес своей съемной квартиры. У его дома по-прежнему дежурили сотрудники
агентства Артемьева. Приехав в свое временное жилище, Дронго  шел  вверх
по грязной, заплеванной лестнице. Не дойдя нескольких пролетов,  услышал
звонок телефона в своей квартире. Он никогда не носил с собой на задание
мобильный телефон, зная, что нельзя рисковать подобными вещами.  Телефон
мог зазвонить в  самое  неподходящее  время.  Или  же  выпасть  в  самый
неудобный момент, став прекрасным ориентиром для тех, кто  его  ищет.  И
вообще Дронго считал, что  в  опасных  ситуациях  телефон  может  только
помешать.
   Кто мог звонить ему по городскому телефону?
   Кроме Романенко, номера не знал никто. Дронго  быстро  открыл  дверь,
вошел в комнату и снял трубку.
   - Здравствуйте, - с явным  облегчением  сказал  Романенко,  -  я  уже
думал, что с вами что-то случилось.
   - Нет. Я оставил свой мобильный телефон дома.
   - Слава богу. Я звоню уже несколько часов. Когда мне  прислать  своих
людей?
   - Вы им дали адрес?
   - Конечно. Как вы и просили. Я собираюсь отправлять их по одному. Они
ждут моего звонка. Кого первым?
   - Давайте начнем с дамы. Все-таки достаточно поздно, а ей потом одной
возвращаться домой.
   - Это не такая дама, которая боится вечерних  прогулок,  -  засмеялся
Романенко. - Сейчас я ее к вам пошлю.  Следующий  сотрудник  подойдет  к
десяти часам вечера. Вас устраивает такой график?
   - Конечно. Они незнакомы друг с другом?
   - Почти нет. Возможно, встречались, но вряд ли. Она  из  милиции,  из
группы  сотрудников  МВД,  которые  прикомандированы  к  нам,  а  он  из
технического отдела. Золотой  специалист.  Может  сделать  все,  что  вы
скажете.  Подключиться  к  любому  телефону.  Хотя  я   официально   вас
предупреждаю, что это незаконно, -  полушутливо  напомнил  Романенко.  -
Нет, я не думаю, что они контактировали. Хотя наверняка слышали  друг  о
друге. С нашей группой работает около сорока человек.
   - Прекрасно. Тогда я жду вашу даму. Он положил трубку и  взглянул  на
часы. Девятый час вечера. Дронго с отвращением  оглядел  свое  временное
жилище.
   Привыкший к порядку, он с неудовольствием замечал  плохо  приклеенные
обои,  тусклый  свет  грязной  люстры,  старую,   местами   потертую   и
поцарапанную мебель.
   Его устраивало местоположение квартиры, район, но жить здесь долго он
бы не смог. Главное, с чем он не мог примириться даже  временно,  -  это
постельное белье. Он сам купил себе комплект в  итальянском  магазине  и
пользовался только им. Посуда на кухне тоже была его, а не хозяйская.
   Через двадцать минут в квартиру позвонили. В "глазок" двери он увидел
женщину лет тридцати пяти, с  коротко  остриженными  светлыми  волосами,
несколько  длинноватым  носом,  маленькими   темными   глазами,   щелкой
узкогубого, неженского  рта.  Почему-то  он  ждал  красавицу  и  в  душе
посмеялся над своим нелепым эстетизмом. Ведь ему нужен  профессионал,  а
не фотомодель. За дверью стояла сотрудник милиции, и это чувствовалось в
каждом ее движении, в манере держаться. И все же, решил он,  можно  было
прислать сотрудника с более женскими чертами лица. Но, когда  он  открыл
дверь, у него было непроницаемое лицо.
   - Добрый вечер, - голос у женщины  оказался  под  стать  внешности  -
резкий, бьющий по нервам.
   - Здравствуйте. - Он посторонился, чтобы пропустить даму в квартиру.
   -  Я  пришла  от  вашего  знакомого,  -   сказала   она,   и   Дронго
подсознательно отметил, что она  не  назвала  фамилии.  Это  было  явным
плюсом в ее актив. Стоя на пороге, она ждала, что он ответит.
   - Я вас жду, - коротко сказал Дронго, приглашая гостью войти.
   Женщина вошла в коридор, сняла  свой  утепленный  плащ,  повесила  на
вешалку и прошла в комнату. Темный костюм -  юбка  сильно  за  колено  и
темная же водолазка, как ни странно, шли ей. В довольно  большой  сумке,
висящей через плечо, она наверняка хранила свое оружие.
   - Я Галина Сиренко, - представилась женщина.
   - Очень приятно. Вам, очевидно, сказали, что нам предстоит совместная
работа? - начал Дронго.
   - Сказали, - подтвердила она, оглядывая комнату. Обстановка  ей  явно
не нравилась, и это отразилось на ее лице.
   -  Я  здесь  только  снимаю  квартиру,  -  пояснил  он,  -  садитесь,
пожалуйста, на стул. У меня к вам несколько предварительных вопросов.
   Положив сумку рядом с собой, она приготовилась отвечать.
   - Сколько вам лет?
   - Тридцать четыре.
   - Сколько времени вы работаете в милиции?
   - Одиннадцать лет, - ответ  прозвучал  как  некий  вызов,  и  он  это
почувствовал.
   - Все время на оперативной работе?
   - Последние восемь лет - да.
   - Давно вы работаете с группой Всеволода Борисовича?
   - Больше десяти месяцев. - И снова в ее словах почувствовался  то  ли
вызов, то ли намек на то, что его вопросы слишком примитивны.
   - Приходилось стрелять?
   - Два раза. Один раз я ранила убегавшего преступника, - сухо сообщила
она. - Но мне кажется, вас должны были ознакомить с моим личным делом.
   -  Разумеется.  Но  мне  интересно  разговаривать  непосредственно  с
человеком, с которым я буду работать. Вы замужем?
   - Это тоже нужно для  нашей  работы?  -  Она  не  улыбнулась,  просто
спросила.
   - Если бы не было нужно, я бы не спрашивал.
   - Разведена. Шесть лет назад. Детей нет. Родители живут в Туле.
   - Вы работали в уголовном розыске?
   - Сначала в дежурной части, потом, после  окончания  института,  меня
взяли на работу в уголовный розыск.  Больше  приходилось  встречаться  с
нелегалами. - Дронго знал,  что  так  в  милиции  называют  сотрудников,
внедренных в среду преступников.
   - Вы работали с агентурой?
   - У нас не принято распространяться на этот счет. Но если вам  нужно,
я отвечу. Да, работала.
   - Вы знаете, зачем вас сюда прислали?
   - Меня проинформировали коротко. Я обязана вам помогать. Помогать  во
время  ваших  поисков  Труфилова.  Так  сформулировал  для  меня  задачу
Всеволод Борисович.
   - Хорошо. - Дронго встал. - Хотите чаю?
   - Что? - удивилась она.
   - Вы ведь, наверно, еще не ужинали. У меня нет особых разносолов,  но
горячий чай и бутерброды я охотно сделаю.
   Она чуть усмехнулась.  Впервые  с  того  момента,  как  вошла  в  эту
квартиру.
   - Спасибо.
   - Можно мне называть вас Галиной? - спросил Дронго.
   Она кивнула. Он прошел на кухню и, пока возился с бутербродами, вдруг
обнаружил, что она смотрит на него.
   - Я помогу вам?.. - предложила она.
   - Сегодня вы у меня  в  гостях.  А  с  завтрашнего  дня  я  буду  вас
эксплуатировать, - усмехнулся Дронго.
   Через десять минут они вновь сидели в комнате, и  Дронго  излагал  ей
свой план на завтрашний день. Галина внимательно слушала.
   - Завтра я попытаюсь проникнуть в агентство  "Чагчаран"  и  попытаюсь
заставить Артемьева рассказать мне, кто именно  поручил  ему  слежку  за
моим домом. Я почти наверняка убежден, что он не скажет всей правды  или
вообще не захочет говорить. Если точны сведения, которые мне передали  о
нем, этот человек упрям,  вспыльчив  и  взбалмошен.  Добавьте  сюда  его
службу в Афганистане и работу в милиции. Полагаю, он не красная  девица,
которая при виде моего пистолета грохнется в обморок. Но именно на  этом
я и построил свой расчет... Он наверняка откажется говорить. Более того,
попытается оказать сопротивление или вызвать охрану. Я продумал  все  до
мелочей. Спасибо Всеволоду Борисовичу, он любезно  снабдил  меня  картой
местности вокруг здания.  Поэтому  моя  задача  -  не  столько  получить
сведения у Артемьева, сколько его разозлить. Устроить неудачную  попытку
шантажа и постараться уйти живым.
   - Рискованный план, - пробормотала Галина, - вы серьезно рискуете.
   - Зато очень действенный. Как только моя  попытка  сорвется,  первое,
что он должен сделать, -  это  позвонить  и  сообщить  о  нападении.  Он
обязательно должен сообщить о моей неудачной попытке узнать у  него  имя
заказчика. Вот на этом и строится мой план. Мне нужно, чтобы  вы  завтра
вытащили из его машины водителя и телохранителя. Хотя  бы  на  несколько
минут. Сумеете?
   - Думаю, что да. Но мне понадобится машина.
   - Я уже говорил с Романенко. Завтра утром они выделят  вам  служебные
"Жигули" с частными номерами. Что-нибудь еще?
   - Почему вы уверены, что он вам не скажет правды? Ведь  у  вас  будет
оружие?
   - Нужно знать такой тип человека. Он скорее умрет, чем уступит  силе.
Я обратил внимание, что всех своих со