видетельству жены, ему  кто-то  позвонил  утром.  Муж
оделся и вышел из дома. Вечером труп  Силакова  обнаружен  в  лесополосе
совершенно случайно. Документов при нем не было,  но  в  кармане  лежали
обрывки фотографии, которую мы восстановили. На ней погибший снят вместе
с Рашитом Ахметовым.
   Очевидно, Силаков хотел избавиться от улики, но не успел.  Ясно,  что
действовал нанятый убийца. Киллер произвел контрольный выстрел в голову.
Для справки: на следующий  день  мы  должны  были  арестовать  Силакова.
Опоздали всего на один день.
   На кухне воцарилось молчание. Дронго,  поднявшись,  взял  обе  чашки,
вылил в раковину остывший чай, снова включил чайник. И  уселся  напротив
Романенко. Тот внимательно наблюдал за хозяином.
   - Сложная у вас работа, Всеволод Борисович, - заметил Дронго. - очень
сложная.
   - Мне моя работа нравится, -  пожал  плечами  Романенко,  -  радуюсь,
когда отправляю мерзавцев за решетку. До сих пор не потерял  охотничьего
азарта. Когда  удается  найти  и  наказать  негодяя  -  чувствуешь  себя
хирургом, который вскрыл гнойник.
   - Кто адвокат у Ахметова?
   - Бергман. Вы его, кажется, знаете. Или же слышали.
   -  И  слышал,  и  знаю.  Он  дружил  с  покойным  Яковом   Ароновичем
Гольдбергом, другом моего отца.. Если сам Бергман ведет дело Ахметова  -
у вас немного шансов.
   - Пока шансы равные, - бесстрастно заметил Романенко.
   - Двадцать седьмого арестован Ахметов, - повторил Дронго,  -  второго
пошел запрос на Чиряева,  третьего  застрелили  Силакова.  Сходится.  Но
почему не убрали самого Чиряева? Он  ведь  такой  опасный  свидетель.  И
почему провели столь сложную операцию - через Интерпол и арестовали  его
не в Москве, а в Берлине?
   -  По  нашим  данным  ,Чиряев  очень  опытный  и  ловкий  рецидивист,
осторожный и скрытный. Возможно, хотели действовать наверняка.
   - Вы сами верите в это? -  с  сомнением  спросил  Дронго.  -  Вам  не
кажется странным, что люди, заранее получающие сведения  обо  всем,  что
происходит в вашей группе, не смогли убрать вора в законе? Вы  верите  в
то, что легче устроить  арест  через  Интерпол  в  Берлине,  чем  убрать
рецидивиста в Москве? В конце концов, его могли просто не  выпускать  из
страны, а потом застрелить во время  доставки  в  тюрьму,  объяснив  все
попыткой побега. Но кто-то специально подстроил его  арест,  решив,  что
так будет лучше. И этот  "кто-то"  точно  знал,  когда  и  куда  полетит
Чиряев. Значит, имел все возможности физического устранения Чиряева,  но
не пошел на этот шаг. Возникает вопрос: почему? Его могли пожалеть?
   Романенко усмехнулся. Дронго согласно кивнул.
   - Я тоже так думаю. В  тех  кругах,  где  вращался  Чиряев,  о  таких
старомодных понятиях никогда не слышали. Тогда  почему?  Почему  его  не
убрали, а решили устроить арест в Берлине? Кому выгодно,  чтобы  он  был
под арестом, но в другой стране?
   - Я об  этом  тоже  думал,  -  признался  Романенко.  -  И  пришел  к
одному-единственному выводу: Чиряев  еще  нужен.  Он  нужен  как  оружие
против кого-то. Если понадобится, Чиряева  могут  использовать.  Поэтому
его решили не убирать, а под благовидным предлогом  посадить  в  тюрьму,
чтобы он не сбежал, как директор  нефтяной  компании.  Это  единственное
объяснение, которое можно принять.
   - Похоже, вы правы. Можно либо сломать эту игру, доставив  Чиряева  в
Москву, либо, приняв их  игру,  оставить  Чиряева  в  Берлине,  позвонив
кому-то развалить все дело.
   - Двенадцатого мая в немецком суде будет рассмотрена наша апелляция.
   Если до этого времени  мы  не  найдем  директора  нефтяной  компании,
исчезнувшего неизвестно  куда,  нам  не  выдадут  Чиряева.  И  тогда  мы
потеряем шансы на успешное завершение нашего многострадального дела. Два
года работы...
   - Может быть, директор уже давно общается  с  чертями  в  аду?  Такой
вариант вы исключаете?
   - Исключаю полностью. Он сбежал из Тюмени, где находился  центральный
офис компании. Четыре месяца назад он еще  был  жив,  прятался  у  своих
родственников в Москве. Мы не успели его арестовать, он снова скрылся.
   - Как его фамилия? У него осталась здесь семья?
   - Труфилов.  Дмитрий  Викторович  Труфилов.  Семьи  у  него  нет,  он
разведен.
   Остались бывшая жена и сын. По нашим  сведениям,  он  поддерживает  с
ними отношения. Есть знакомая, очень близкая, в Москве, но он у  нее  не
появлялся - там уже несколько месяцев дежурят наши люди. В Тюмени у него
есть большой дом.
   В Харькове живут мать и семья сестры, но там он тоже  не  объявлялся.
Мы проверяли.
   - Он нефтяник по профессии? Где работал раньше?  -  Дронго  поднялся,
чтобы снова налить кипяток в чашки.
   - В ГРУ. Он бывший офицер военной разведки, - выдавил Романенко.
   Дронго резко обернулся. Поставил чайник на место.
   - Вы шутите?!
   - Какие могут  быть  шутки?  Он  воевал  в  Афганистане,  был  ранен,
контужен.
   В девяностом демобилизовался. Работал в различных местах, одно  время
даже сидел без работы.  С  девяносто  шестого,  перебравшись  в  Тюмень,
руководил нефтяной компанией "ЛИК". Мы проверили и  установили  странную
закономерность. Его рекомендовал на эту должность именно  Силаков.  Судя
по всему, у Труфилова и Силакова были прямые связи  и  с  Чиряевым.  Что
произошло между ними, никто не знает, но Чиряев сумел убедить  Труфилова
отказаться от контрольного пакета акций. Во время  аукциона  происходило
нечто  запредельное.  Из  Москвы  пошла  телефонограмма  о  запрете   на
проведение  аукциона,  но  в  Тюмени  объявили,  что  телефонограммы  не
получали. В день аукциона  туда  полетел  чиновник  Мингосимущества,  но
самолету не дали посадку, объявив,  что  в  аэропорту  нелетная  погода.
Диспетчеры  позже  признались,  что  их  вынудили  отказать  самолету  в
посадке.  И  наконец,  во  время  аукциона  Чиряев  и   Труфилов   лично
присутствовали в зале. Контрольный пакет за бесценок был  продан  другой
компании. Несмотря на попытки Мингосимущества обжаловать сделку в  суде,
все осталось в силе.
   - И кому конкретно достался контрольный пакет?
   -  А  вы  не  догадываетесь?  -  Романенко   вздохнул.   -   Конечно,
"Роснефтегазу".
   - Так, - сказал Дронго, снова протягивая руку  к  чайнику.  -  Хорошо
хоть теперь мы знаем, с кем именно  будем  иметь  дело.  Очень  солидные
люди.
   Получается, что Ахметов работал на них.
   - И не только он один. Чиряев, Труфилов, Си-лаков - целая цепочка.  И
все замыкается на руководстве нефтяной компании. Ни для кого не  секрет,
что они были чрезвычайно близки с вице-премьером нашего правительства.
   - Теперь ясно, откуда у них столь исчерпывающая информация  обо  всех
ваших действиях, - заметил Дронго. - Тем более  почему  Чиряев  в  таком
случае все еще жив? По всем законам он обязан был умереть еще в  Москве.
И Труфилова не должны были отпускать живым.
   - Этого мы не понимаем,  -  признался  Романенко,  принимая  чашку  с
горячим чаем. - Спасибо.
   - И чем же я могу вам помочь? - спросил Дронго.
   - Нам нужно найти Труфилова. Он должен дать показания, чтобы мы могли
получить Чиряева из Берлина. Вы знаете, как сейчас в Европе относятся  к
запросам  нашей  прокуратуры.  После  того  как  в  Польше   не   выдали
Станкевича,  во  Франции  -  Собчака,  мы  не  можем   рисковать.   Если
двенадцатого мая немецкий суд подтвердит решение о невыдаче Чиряева, все
дело может рассыпаться. Мы  не  сможем  доказать,  что  группа  Ахметова
действовала в корыстных целях. У нас в запасе всего полтора месяца.  Нам
нужно найти Труфилова, - снова повторил Романенко.
   - А почему вы считаете, что именно я могу вам помочь?
   - Только вы, - убежденно  сказал  Романенко.  -  По  нашим  последним
данным, Труфилову удалось выехать за пределы страны. Он сейчас где-то  в
Европе. Мы обязаны найти его до двенадцатого  мая.  Найти  и  вернуть  в
страну. Иначе мы рискуем не получить Чиряева  и  окончательно  провалить
дело.
   Дронго молчал. Он уже понимал всю  сложность  предстоящей  работы,  о
которой просил Романенко.
   - Я говорил с Генеральным  прокурором,  -  добавил  Романенко.  -  Он
полностью со мной солидарен. Если мы  снова  получим  отказ,  это  будет
пощечина не только  прокуратуре,  но  и  всей  нашей  правоохранительной
системе. Купленные журналисты и так изгаляются над нами, доказывая,  что
все подстроено бригадой прокуратуры и  на  суде  уголовное  дело  против
Ахметова и его  группы  все  равно  лопнет.  Мы  обязаны  доказать  свою
правоту. Именно поэтому я решил прибегнуть к столь  нетрадиционному  для
прокуратуры шагу. Я получил согласие Генерального  прокурора  на  розыск
Труфилова. Мы готовы  оплатить  все  ваши  расходы.  Но  нужно  найти  и
доставить его в Москву  до  двенадцатого  мая.  Иначе  мы  действительно
проиграем.
   Дронго все еще молчал.
   - Речь идет не о престиже прокуратуры, - продолжал Романенко, - не  о
моей карьере и не об амбициях нашего Генерального прокурора.  Мы  должны
показать  всем,  что  наконец  перешли  от  слов  к  делу.  Мы   обязаны
продемонстрировать нашу решимость бороться с  воровством  и  коррупцией,
которые захлестнули нашу страну.
   Сейчас вопрос поставлен именно так. Или мы, или они.  Вы  хотите  нам
помочь?
   Дронго все еще молчал, понимая всю сложность предстоящей работы. Но с
другой стороны - это и была его настоящая жизнь, то единственное, что он
умеет делать.
   - Каким образом вор в законе мог запугать сотрудника ГРУ, пусть  даже
бывшего? - вдруг спросил Дронго. - Здесь что-то не сходится.
   - Нам тоже так кажется. Но никаких видимых причин мы не нашли.
   Возможно, был просто сговор  между  ними.  Возможно,  были  и  другие
серьезные мотивы. Ничего конкретного у нас пока нет. Так вы согласны?
   - Да, - ответил Дронго. - Да, кажется, вы меня убедили. Для начала  я
должен получить полное досье на всех людей, которых вы  мне  назвали.  И
выпейте наконец свой чай, или мне придется его снова выливать.
   - Я  был  уверен,  что  вы  согласитесь,  -  с  облегчением  произнес
Романенко.
   - Меня уверяли, что вы лучший аналитик  в  мире,  и  уж  наверняка  в
странах СНГ лучше вас никого не найти.
   - Спасибо, - пробормотал Дронго, - мне остается только поверить вам и
найти исчезнувшего Труфилова. Надеюсь, его  не  закопали  где-нибудь  за
городом, и он действительно сумел  выбраться  в  Европу.  Нам  предстоят
долгие разговоры. Вы должны рассказать мне обо всем  более  подробно.  И
разумеется, ознакомить с документами вашей следственной группы.
   - Конечно, - согласился Романенко, - это в  наших  интересах.  И  еще
одна просьба. Я понимаю, что эти слова лишние, но  обязан  сказать,  это
было одним из условий нашего Генерального прокурора. Никто, кроме нас  с
вами,  не  должен  знать  о  поисках  Труфилова.  Это   единственное   и
обязательное условие.
   - Думаю, что оно справедливо. Но учтите, мне понадобятся помощники.
   Надеюсь, у вас  есть  на  примете  толковые  молодые  люди,  один-два
человека?
   - Найдем, - пообещал, улыбаясь, Романенко.

НАЧАЛО

Самолет над Европой. 12 апреля

   Мы летим в небе над Европой. Говорят, это самая лучшая трасса в мире.
   Лететь над Европой из Москвы куда-нибудь в Париж или Амстердам -  это
значит быть постоянно под контролем  сразу  нескольких  авиадиспетчеров,
которые  внимательно  наблюдают  за  движением  лайнера,  передавая  его
буквально "из  рук  в  руки".  Собственно,  диспетчеры  есть  везде,  но
европейские трассы особенные.
   Во-первых, они перегружены так,  что  из  иллюминатора  всегда  можно
увидеть  пролетающие  навстречу  или  параллельно  с  вами  самолеты,  а
во-вторых,  здесь  сидят  лучшие  специалисты  в  мире.  Такого   класса
авиадиспетчеры, возможно, есть только в США. Но столь проверенных  трасс
точно нет нигде в мире. Стоит лишь представить себе, сколько под  крылом
вашего самолета надежных и благоустроенных аэропортов, и можно  спокойно
спать в своем кресле.  Полет  над  Европой  всегда  удовольствие,  почти
гарантированная  безопасность,  если,  конечно,  самолет  можно  считать
гарантированно безопасным средством передвижения.
   Где-то я читал, что риск погибнуть в авиационной катастрофе  примерно
равен  одной  двадцатипятитысячной.  Шанс  почти  нереальный.  Но   если
вспомнить, сколько людей ежегодно гибнет в  авиакатастрофах,  то  как-то
сразу забываешь об этих шансах. Впрочем, мне  все  равно  не  умереть  в
самолете. У  меня  мало  шансов  вернуться  обратно  в  Москву  живым  и
невредимым. Вернее, шансов почти нет. Один на сто или на  тысячу.  Я  не
знаю, как считать. Я  ведь  идеальная  мишень.  То  есть  такая  круглая
бумажка с указанием разрядов, которую повесили перед  глазами  стрелков,
чтобы  они  попали  точно  в  десятку.  Стрелки   имеют   неограниченное
количество патронов и возможность стрелять столько, сколько им нужно.  А
я обязан терпеливо дожидаться, когда в меня попадут.  Точно  в  десятку.
Может быть, в сердце. Или в голову. Это уже не так важно.  Единственное,
на что я не имею права, так это уклоняться от  их  преследования.  Я  не
имею права никуда исчезать.
   Более того, я обязан сделать все, чтобы  быть  у  них  постоянно  под
прицелом.
   Только не считайте меня сумасшедшим. Я сознательно сделал свой выбор.
И вполне понимаю, на что именно я иду. Впрочем, на  сегодняшний  день  у
меня все равно нет иного выбора.
   Я нахожусь в салоне бизнес-класса.  Мой  широкомордый  преследователь
сидит в другом салоне. Но я не сомневаюсь, что среди моих спутников есть
его напарник. Все спят, но один наверняка делает вид, что спит. Впрочем,
я, возможно, излишне подозрителен. Куда  я  могу  сбежать  из  самолета,
который  только  через  несколько  часов   приземлится   в   Амстердаме?
Выпрыгнуть  с  парашютом?  Или  заставить   пилотов   посадить   самолет
где-нибудь в Германии? Все это хорошо  для  фантастического  боевика.  В
жизни все скучнее и проще. И гораздо опаснее.
   Впрочем, какая мне разница, чем моя история не похожа  на  надуманные
романы. Любой профессионал скажет вам, чем и  как  отличается  настоящая
жизнь от захватывающих приключений супергероев. Да  прежде  всего  своей
монотонностью, своей обыденностью. Самые великие разведчики - это те,  о
которых мы так ничего и не узнали. Самые  выдающиеся  контрразведчики  -
это люди, незаметно и хорошо делавшие  свою  работу.  Когда  преступника
арестовывают  со  стрельбой  и  погоней,  это  означает  только  одно  -
следователь  не  умеет  работать,  а   сотрудники   уголовного   розыска
откровенные профаны. К сожалению, это не относится ко мне.
   Моя жизнь в течение нескольких ближайших дней или недель,  смотря  по
тому, сколько я смогу продержаться, не обещает быть  ни  монотонной,  ни
обыденной.
   Мне кажется, я примерно знаю, кто именно напарник Широкомордого.  Это
неприятный типчик,  сидящий  в  углу  салона.  У  него  короткие,  будто
нарисованные усики и несколько азиатский тип лица. Возможно,  он  калмык
или татарин. Скорее всего его родовые  корни  на  Северном  Кавказе.  Он
удивительно  быстро  открывает  глаза,  когда  рядом  с  ним  появляется
стюардесса. Не спит, имитирует сон.
   Все правильно. У Широкомордого обязательно должен быть напарник.  Они
будут  "пасти"  меня  вдвоем,  подстраховывая  друг  друга.  Я  подзываю
стюардессу и прошу принести мне кампари. Уже давно я не выезжал за рубеж
и давно не испытывал этого непонятного  чувства  полусвободы,  когда  ты
оказываешься за рубежом. И хотя я прекрасно понимал, что никуда не  могу
сбежать и в любом случае вернусь в страну  по  завершении  командировки,
тем не менее в тот момент, когда я оказывался за границей, мне казалось,
что я попадал даже не в другую  страну,  а  в  другое  время.  Все  было
фантастически интересно и как-то тревожно.
   Сейчас уже многим не понять, как завидовали  человеку,  который  имел
возможность  в  семидесятые-восьмидесятые  годы  регулярно  выезжать  за
рубеж. На человека, побывавшего в Париже или в Лондоне, смотрели как  на
инопланетянина. Я пришел в КГБ в семьдесят пятом. Честно говоря, я  даже
не думал, что когда-нибудь стану сотрудником органов. К нам,  прибалтам,
традиционно относились с большим недоверием, чем к представителям других
народов. Я родился в сорок девятом, в сибирском поселке Старая Галка.
   Там мы жили вчетвером - с матерью, сестрой и бабушкой. Нас выслали  в
Сибирь в сорок восьмом, родители  матери,  как  нам  сказали,  оказались
представителями старинного баронского  рода.  И  хотя  мой  дед  к  тому
времени уже давно лежал  в  семейном  склепе  на  кладбище,  "баронства"
оказалось достаточно, чтобы выслать жену, беременную  дочь  и  внучку  в
Сибирь как потенциально опасных представителей старого мира.  Интересно,
чем  могла  навредить  Советской  власти  моя  старая  бабушка  или  моя
пятилетняя сестра? Беременной была моя мама, и,  как  вы  догадываетесь,
именно я сидел у нее в животе. А вот с папой все было гораздо сложнее.
   О моем отце мама никогда не говорила, словно его никогда и не было.
   Однажды сестра рассказала мне, что он ушел  от  нас,  когда  ей  было
четыре года.
   Бабушка говорила сестре, что он  бросил  семью  и  уехал  в  Западную
Германию, к своему дяде. Откуда  нам  было  знать,  почему  он  уехал  в
Германию и почему мама ничего нам не рассказывала? Он  уехал  за  восемь
месяцев до моего рождения и за полгода до нашего  выселения  из  Латвии.
Уезжая в Германию, он не знал, что моя мама ждет ребенка.
   Мы провели в Сибири больше пяти лет. Об этом времени у меня почти  не
осталось воспоминаний. Я только помню  большую  крестьянскую  избу,  где
всегда было тепло и весело. Мы жили в крестьянской семье, где, кроме нас
с сестрой,  росло  еще  четверо  ребят.  И  нужно  сказать,  что  мудрые
крестьяне понимали все гораздо лучше наших доморощенных  "политиков"  из
КГБ. Они чувствовали разницу  между  настоящими  врагами  и  несчастными
людьми, случайно ставшими жертвами этого молоха. К нам относились всегда
хорошо, а сестре в школе даже не намекали,  что  она  из  семьи  "врагов
народа". Хотя формально мы не считались  "чесизрами",  то  есть  членами
семьи изменников родины. Дедушка умер в  тридцать  восьмом,  и  мы  были
просто ссыльными поселенцами.
   Пять с половиной лет пролетело довольно быстро. Во всяком случае, так
мне говорила моя сестра, которой к тому  времени  шел  уже  одиннадцатый
год. Она училась в четвертом классе и уже говорила по-русски без всякого
акцента, когда однажды к  нам  домой  приехал  сам  начальник  районного
отдела КГБ. В пятьдесят четвертом так стали называть органы  разведки  и
контрразведки.  До  этого  местные  отделения  КГБ  назывались   сначала
отделами НКВД, затем МГБ, позже МВД.
   Нужно было жить в те времена, чтобы  понимать,  какое  значение  имел
визит руководителя районного КГБ в глухое сибирское село. Все  население
деревни знало о визите важного гостя. Но самое удивительное  было  не  в
том, что он  впервые  приехал  в  это  село.  Поразительно,  что,  кроме
правления, куда он обязан был зайти, редкостный гость пришел еще и в наш
дом. Наши хозяева были не то что напуганы, даже трудно подобрать  слова,
чтобы описать их чувства. Если бы они  были  по-настоящему  религиозными
людьми, они бы решили, что к ним явился сам Господь. Или по меньшей мере
кто-то  из  его  архангелов.  Приехавший  оказался  довольно  молодым  и
приятным человеком, не более тридцати пяти лет. Помню, как он  улыбнулся
мне и даже дал конфету, которую тут же отняла у меня сестра. Он явился к
нам с председателем колхоза, который  часто  кашлял,  наверное,  скрывая
свое смущение.
   Потом важный гость и моя мама о чем-то говорили наедине. Вдруг  дверь
распахнулась, и он попросил принести воды. Бабушка закричала. Я помню ее
крик.
   Она, очевидно, посчитала, что  непрошеный  гость  убил  дочь.  Ничего
хорошего от представителей Советской власти она уже не ждала. Тем  более
от сотрудник