- Контуженый, говорите? - переспросил Дронго.
   -  Думаете,  маньяк?  -  вдруг  мрачно  спросил  Сыркин,  нажимая  кнопку
четвертого этажа. Створки кабины лифта захлопнулись. Они поднимались наверх.
   - Я ничего не думаю. Просто уточнил, он контуженый?
   - Да, был  легко  контужен.  В  Приднестровье.  У  них  в  военной  части
взорвалась граната. Двое погибли, трое были ранены. Виновных так и не нашли.
Ну а его после госпиталя комиссовали.
   - И с тех пор он работает у вас?
   - Нет, к нам пришел не сразу. Сначала работал в какой-то охранной  фирме.
Потом я взял его сюда. Он мой помощник и заодно  нечто  вроде  завхоза.  Все
хозяйство лежит на нем. - Створки лифта открылись на четвертом этаже, и  они
вышли. Сыркин поспешил к своему кабинету. Достал ключи, открыл дверь,  вошел
в кабинет и сразу же направился к телефону, номер оказался занятым. Только с
третьего раза он дозвонился до следователя.
   - Добрый день, - поздоровался Михаил  Михайлович,  -  вы  просили  срочно
позвонить.
   - Да. Вы можете срочно найти вашего  эксперта?  -  услышал  Дронго  голос
следователя.
   - Какого эксперта?..
   - Вы знаете, какого, - раздраженно сказал Климов, - нам он срочно нужен.
   - Зачем? - спросил Сыркин, подмигнув стоявшему рядом Дронго.
   - Так вы можете его срочно найти?
   - Думаю, что смогу. А зачем все-таки он вам нужен?
   -  Где  он  находится?  На  территории  института?  -  Следователь   явно
игнорировал вопросы Михаила Михайловича.
   - Он в моем кабинете, - наконец проговорил Михаил Михайлович.
   - Передайте ему трубку, - попросил Климов.  Сыркин  взглянул  на  Дронго,
передавая ему трубку.
   - Добрый день, - услышал Дронго приглушенный голос Климова. -  Не  думал,
что сегодня еще раз буду с вами разговаривать.  Мне  кажется,  что  вы  были
правы в некоторых своих предположениях.
   - Что произошло?
   - Мне полчаса назад передали, что Павел Мовчан  пытался  покончить  жизнь
самоубийством. Подробностей я не знаю, но он, кажется, хотел размозжить себе
голову.
   - Я же вам говорил,  что  его  нужно  перевести  в  одиночную  камеру,  -
раздраженно напомнил Дронго.
   - Уже  перевели.  Не  нужно  считать  свое  мнение  истиной  в  последней
инстанции.  Но,  если  у  вас  появятся  еще  какие-нибудь   светлые   идеи,
высказывайте, пожалуйста, их мне, а не Левитину. Думаю, вы меня понимаете?
   Дронго положил трубку и посмотрел на телефонный  аппарат,  словно  ожидая
еще одного звонка. Затем сказал Сыркину:
   - Мне кажется, что ваше преступление оказалось совсем не  таким  сложным,
каким вы его считали.
   - Вы сумели раскрыть преступление? - обрадовался Михаил Михайлович. - Вам
удалось найти убийцу?
   - Вы меня не поняли. Оно не просто сложное.  Судя  по  всему,  это  будет
самая загадочная история в моей жизни. И знайте - я не  успокоюсь,  пока  не
найду убийцу.

Глава 7

   Этот кабинет отличался от  всех,  которые  Дронго  до  сих  пор  видел  в
институте. Здесь было чисто, просторно, комфортно и безжизненно неуютно.  Он
мог принадлежать любому безликому мужчине, но  в  действительности  это  был
кабинет известного ученого, профессора Моисеевой.
   Здесь все было подчинено работе.  На  подоконниках  не  было  цветов,  на
стенах - ни единой картины. На столе, кроме  обычного  канцелярского  набора
отечественного производства, лежала лишь стопка бумаг  и  несколько  обычных
канцелярских  конвертов.  И  больше  ничего,  что  свидетельствовало  бы   о
характере заместителя директора или ее пристрастиях.
   Моисеева была высокого роста, ее строгий костюм состоял из  темной  юбки,
такого же цвета пиджака и светлой блузки. Никаких украшений  или  косметики.
Лишь слабый запах лаванды как бы являлся  данью  женскому  естеству  хозяйки
кабинета. У  профессора  Моисеевой  были  довольно  правильные  черты  лица,
немного удлиненный нос, не портивший общей симметрии, припухшие веки и  чуть
одутловатые щеки.
   Безжизненно строгие глаза выдавали в  ней  одинокую  женщину,  потерявшую
шанс  найти  себе  пару.  Она  приняла  Дронго,  стоя  у  дверей,  в  точном
соответствии с этикетом, по-мужски крепко  пожала  руку  и  указала  на  два
кресла, стоявших в углу  кабинета.  Сыркину  она  просто  кивнула,  для  нее
заместитель директора по режиму и хозяйству был почти что завхоз.  Все,  что
не касалось работы, Моисееву абсолютно не интересовало.
   - Сергей Алексеевич вчера  говорил  мне  про  вас,  -  сказала  Моисеева,
доставая сигареты. - Он считает вас лучшим экспертом-аналитиком. Я,  правда,
не знаю, как к вам обращаться. Дронго - слишком фамильярно. Может  быть,  по
имени-отчеству.
   - Называйте меня Дронго, я уже привык.
   - Как хотите. Скажите, а чем я, собственно, могу вам помочь?
   - Вы занимаете угловой кабинет, обращенный окнами и на  проходную,  и  на
здание, где было совершено  убийство.  В  тот  вечер  вы  работали  в  своем
кабинете. Я понимаю, что мой вопрос несколько стандартен, вас  об  этом  уже
неоднократно спрашивали. Но, возможно, вы  вспомните  какие-то  детали?  Мне
важно знать все.
   - Нет, я ничего не забыла, - с ходу ответила  Моисеева.  -  И  никого  не
видела. У меня нет привычки смотреть  в  окно  во  время  работы,  -  строго
добавила она.
   Дронго едва заметно улыбнулся. Трудно было  представить  себе  эту  даму,
праздно глядящей в окошко.
   - Технический отдел работает под вашим руководством. Как вы считаете, что
могло спровоцировать убийцу на подобное преступление?
   - Я не считаю, а знаю, - убежденно сказала Моисеева,  стряхивая  пепел  в
пепельницу, стоявшую перед ней на столике. - Спровоцировать могла только сам
Хохлова. Я неоднократно делала замечание нашим девушкам, но разве  они  меня
послушались бы? А Сергей Алексеевич проявлял тут излишнюю  либеральность.  И
об этом я ему говорила.
   - В каком смысле?
   - Молодая девушка не должна вести  себя  подобным  образом,  -  объяснила
профессор. - Конечно, это большая трагедия, и мы  все  были  ошеломлены,  но
когда-нибудь нечто подобное могло случиться. Все эти мини-юбки, обтягивающие
телеса брюки, прозрачные блузки, которые не  только  не  скрывали,  но  и...
Извините меня, я привыкла говорить то, что думаю.
   - Да, да, разумеется. Но вы сказали им. Кому именно - "им"?  Насколько  я
понял, речь пока идет только о Хохловой?
   - Да, верно, - смутилась Моисеева, потушив сигарету. - Бедная девочка.
   Сыркин, сидевший чуть в стороне, заерзал на стуле, но  не  посмел  ничего
вставить.
   - У нас есть в институте несколько молодых особ, которые больше думают  о
своем макияже, чем о работе, - твердо заявила Моисеева. -  К  сожалению,  не
очень-то удается построить их режим так, чтобы в рабочее время от  них  было
больше отдачи. И пользы, - добавила она, чуть повысив голос.
   - Вы никого не подозреваете? - вдруг спросил Дронго.
   - Конечно, никого, - удивилась профессор. - По-моему, все уже и так ясно.
Преступление совершил наш бывший охранник. У него, кажется. была  судимость.
Никто из сотрудников нашего института такое сделать  не  мог.  Это  дикость,
варварство, извращение. Я даже не знаю, как назвать этого убийцу. Его лечить
нужно, а не сажать в тюрьму.
   - А почему вы уверены, что именно он совершил убийство?
   - Больше некому, - твердо заявила она. - Я работаю здесь уже много лет  и
хорошо знаю наш коллектив. Нельзя сказать, что у нас работают  исключительно
одаренные и порядочные люди. Но то, что у нас в  коллективе  не  может  быть
маньяков и насильников, - это безусловно. Я в этом не сомневаюсь.
   - Почему - насильников? Насколько я знаю, Хохлова была только убита.
   - Не знаю, - чуть поморщилась она, - возможно, вы и правы. Я не вдавалась
в эти малоприятные детали.
   - А как вы могли бы охарактеризовать покойную?
   - О покойных или хорошо,  или  ничего,  -  она  достала  сигареты,  снова
закурила, - но я объективный человек. В науке она  была  абсолютный  ноль  и
даже  отрицательная  величина,  плохо  влияющая  на   коллектив.   Ветреная,
непостоянная, непоследовательная. Человек, правда, неплохой, так говорят  ее
коллеги. Отзывчивая, добрая, иногда слишком добрая. Вот, собственно, и  все,
что я знаю. У вас есть еще вопросы?
   - Только один, последний. Кто принимал ее на работу?
   - Это не входит в  мою  компетенцию,  -  сухо  ответила  Моисеева.  -  Ее
принимал сам Архипов.
   - Спасибо. Извините, что я вас побеспокоил. - Дронго поднялся из  кресла.
Хозяйка кабинета встала следом. Посмотрела ему в глаза.
   - Вы думаете, что это сделал кто-то из наших? - спросила она.
   - Во всяком случае, не охранник, у которого была судимость.
   Она отвернулась. Помолчав, раздумчиво произнесла:
   - Вот так живешь  рядом  с  людьми,  работаешь,  доверяешь  им.  А  потом
оказывается, что кто-то из окружающих тебя - дикий зверь, маньяк. Это  очень
тяжело себе представить. Полный крах всех иллюзий.
   - Да, - согласился Дронго, - возможно, вы и правы.
   Она впервые за все  время  разговора  с  интересом  посмотрела  на  него.
Протянула руку.
   - Если я понадоблюсь, можете заходить в любое время. До свидания.
   - До свидания, - рукопожатие было таким же - мужским и сильным, как и при
знакомстве.
   Дронго и Сыркин вышли из кабинета. Когда дверь за ними закрылась,  Сыркин
приглушенно сказал:
   - Она очень хороший ученый. Но одиночество наложило свой отпечаток на  ее
характер и поступки. Послушать ее - так на работу  все  должны  приходить  в
рабочих комбинезонах, быть бесполыми существами.
   - Она думает прежде всего о работе, - возразил Дронго, - это понятно. Мне
нужно еще познакомиться с Сулахметовой, Фирсовой и поговорить с вашей Олей.
   - Почему с моей? - смутился Сыркин.
   - Это же вы нас познакомили. Не обижайтесь, я  не  хотел  сказать  ничего
такого.
   - Фирсова сидит на третьем этаже, в своем отделе. Как  раз  в  этом  углу
находится ее кабинет. Под нами. Сулахметова на втором. Но на противоположной
стороне. Их окна обращены в другую сторону. Оля, наверное, сейчас в машбюро.
Она обычно приносит туда работу  технического  отдела.  Машинистки  сидят  в
конце нашего этажа, - Сыркин показал рукой, - рядом с моим кабинетом.
   - Пойдемте-ка туда, - предложил Дронго. - Я думал, что машинописных  бюро
уже не бывает. Сейчас все перешли на компьютеры.
   - Какие компьютеры? Все равно все  отчеты  нужно  готовить  в  письменном
виде. Попробуйте послать куда-нибудь в вышестоящую инстанцию письмо по факсу
или по электронной почте. Будет грандиозный скандал.
   -  Ну,   это   понятно.   Начальство   привыкло   к   персонифицированной
ответственности своих подопечных. Им нужны письма  с  личными  подписями,  с
печатями, чтобы в случае необходимости прикрыться такими бумажками.
   - Вот-вот. Вы не знаете, сколько мы отправляем бумаг, которые  никому  не
нужны, - оживленно говорил Сыркин, шагая впереди.
   Он дошел до машбюро, открыл дверь.
   - Входите, - пригласил он Дронго.
   В  очень  длинной  комнате  за  столиками  сидели  четыре  женщины.   Две
молоденькие девушки, одна женщина чуть постарше и одна совсем седая, похоже,
давно вышедшая на пенсию. Все улыбались, очевидно, кто-то из них рассказывал
смешную историю. Вошедших так и встретили - улыбками.  Сыркина  не  боялись,
скорее уважали. Дронго заметил сидевшую на стуле Ольгу Финкель. Девушка была
уже в другой, но не менее  смелой  мини-юбке,  наглядно  демонстрирующей  ее
красивые коленки. В комнате было много цветов, очевидно,  Михаил  Михайлович
щедро делился цветочными  горшками  и  вазочками  с  соседним  кабинетом.  В
комнате царил тот упорядоченный  беспорядок,  который  бывает  у  нескольких
хозяек, когда разбросанные вещи вроде бы не принадлежат никому, а  собранные
- конкретной сотруднице.
   - Здравствуйте, девочки, - степенно произнес Михаил Михайлович. - Что это
вы все улыбаетесь?
   - Сегодня день рождения Светланы Федоровны, - пояснила Ольга, - вот мы  и
хотим после пяти часов отметить.
   - А потом пораньше уйти с работы? - прищурился Сыркин.
   - У меня пораньше не получится, - сморщила свой  красивый  носик  Оля,  -
опять в нашем отделе какие-то данные будут обрабатывать.
   - Ничего, тебе полезно немного  больше  провести  времени  на  работе,  -
рассудительно заметил  Михаил  Михайлович.  -  А  вас,  Светлана  Федоровна,
разрешите поздравить с днем рождения.
   - Спасибо, - улыбнулась самая старая из женщин. -  Только  уж  не  с  чем
поздравлять.
   - Оля, пойдем с нами, - попросил Сыркин. - Товарищ эксперт хочет с  тобой
побеседовать.
   - Пойдемте,  -  согласилась  Ольга,  вставая.  -  А  я  думала,  он  сюда
знакомиться пришел, - задиристо заявила она, и все прыснули от смеха.
   - Несерьезная ты девушка, - улыбнулся  и  Михаил  Михайлович,  выходя  из
кабинета. Дронго пропустил вперед девушку. Сыркин  открыл  свой  кабинет  со
словами:
   - Вы побеседуйте, а я сейчас вернусь.
   - Спасибо, - кивнул Дронго, проходя к столу. Оля села напротив. Юбка была
ей не просто коротка. Она напоминала скорее набедренную повязку. Нужно  было
сделать определенное усилие, чтобы не смотреть на ее ноги. Дронго  вздохнул,
вспомнив о разнице в возрасте  с  этой  красотулей.  Ему  намахало  тридцать
девять. Последнее время он чувствовал себя стариком. Встречаясь  с  молодыми
людьми, моложе его на  пятнадцать-двадцать  лет,  он  с  явным  раздражением
замечал, что это уже другое поколение. Более открытое и более независимое, с
иными жизненными ценностями. Если его сверстники были замыкающим  поколением
распавшейся империи, развал которой начался, когда им было под тридцать,  то
молодежь взрослела в совсем иные времена.
   - Скажите, Оля, - спросил Дронго, прервав цепь своих  размышлений,  -  вы
хорошо знали Аллу?
   Девушка вздрогнула. Он заметил, как она вздрогнула. Улыбка исчезла  с  ее
лица.
   - Почему вы спрашиваете?
   - Вы ведь работали в одном отделе. Говорят,  она  была  красивой  молодой
женщиной, как и вы.
   - Может быть, - сухо  ответила  Оля,  -  мы  мало  общались.  Она  у  нас
проработала совсем немного.
   - Но достаточно, чтобы ее успели убить.
   - Да, - печально ответила девушка, - но  мы  с  ней  не  дружили.  Просто
общались по работе.
   - Какой она была?
   - Нормальной.
   - Это я понимаю, - улыбнулся Дронго, - не сомневаюсь даже, что у нее была
одна голова, две руки и две ноги, - он специально  пошутил,  видя,  как  она
зажалась. - Но почему именно ее убили? Как вы думаете?
   - Не знаю, - немного испуганно ответила девушка, - я ничего не знаю.
   - Что вы делали в тот вечер?
   - Сидела в приемной у Архипова, - сообщила  Ольга,  -  потом  печатала  в
машинописном бюро. Потом Елена Витальевна послала меня в  технический  отдел
принести нужные ей бумаги.
   - Когда это было? И как?
   - Примерно в половине седьмого. Я вошла в здание, прошла в лабораторию  и
получила у Алексаняна нужные мне бумаги.
   - Он был в лаборатории?
   - Нет. Он выходил в другую комнату, смежную с лабораторией.
   - А кто в этот момент был в лаборатории, вы не знаете?
   - Знаю. Зинков, Коренев и Шенько. Меня много раз про это спрашивали.
   - А откуда вы знаете, что именно они были там?
   - Я слышала их голоса.
   - Что было дальше?
   - Я взяла бумаги и вернулась обратно. Когда я поднималась в кабине лифта,
один лист бумаги упал на пол и немного промок. Моисеева  приказала  мне  его
перепечатать. Я снова вернулась в бюро и перепечатала  этот  листок.  Вот  и
все.
   - Почему промок? У вас в лифте таскают воду?
   - Нет. Но у нас есть душевые на первом  этаже,  где  после  работы  можно
принять душ. Иногда после работы в лабораториях наши ребята туда ходят.
   - Какой был лифт? У вас два лифта. Правый или левый?
   - Правый. А другой лифт в тот вечер не работал.
   - Вы отдали последний лист Моисеевой. Что было дальше?
   - Потом я ушла. Но видела, как собиралась домой Елена Витальевна.  Вот  и
все.
   - Вы никого не видели в другом здании?
   - Нет, никого. Во дворе встретила Сережу Носова.  Он  куда-то  торопился.
Больше никого не видела.
   - Вы давно работаете в техническом отделе?
   - Полтора года, - ответила Оля, -  сразу  после  окончания  института.  -
Хохлова пришла позже?
   - Да, позже. Примерно восемь месяцев назад.
   - Две красивые молодые женщины в одном отделе, - задумчиво сказал Дронго.
- И вы относились друг к другу нормально?
   - Да, нормально, - с явным вызовом повторила Ольга,  -  у  нас  вообще  в
коллективе были нормальные отношения. И сейчас нормальные.
   - Я не хотел вас обидеть, не нужно так эмоционально реагировать. Вы  ведь
сидели в одной комнате?
   - Не хотели, а задаете  такие  вопросы,  -  вдруг  с  некоторым  надрывом
произнесла она. - Весь институт за мной ходит и смотрит, как будто это я  ее
убила. А мы с ней вообще ни разу не поспорили, ни разу даже не поругались.
   - А почему вы должны были ругаться? - вставил Дронго.
   - Не почему, - зло ответила Оля, - просто все считали, что  мы  не  любим
друг друга.
   - А вы ее любили?
   - Я относилась к ней обычно. Я же вам сказала - о-быч-но.
   - Кто, по-вашему,  мог  совершить  убийство?  -  Его  вопросы  заставляли
девушку вздрагивать.
   - Н-не знаю, - чуть запинаясь, произнесла она, - я действительно не знаю,
- торопливо добавила Ольга, - но это не Пашка. Точно не он.
   - Почему не он?
   - Добрый он был, мягкий. Сейчас говорят, что его за грабеж судили, а я  в
это тоже не верю. И жену его я видела. Хорошая семья...
   - Хорошая семья - это не оправдание. Больше ничего в тот вечер не было?
   - Нет. Меня об этом несколько раз спрашивали.
   - Ясно. А какие у вас отношения с Еленой Витальевной?
   - Рабочие, - ответила  она,  не  употребив  на  этот  раз  свое  словечко
"нормальные".
   - Рабочие? - переспросил Дронго. - А почему не нормальные?
   - Это вы у нее спросите, - с сарказмом заметила девушка. - Она, по-моему,
вообще женоненавистница. Синий чулок, они все такие.
   - Вас не учили, что нельзя так говорить о старших?
   - Учили, - с вызовом  бросила  она,  -  но  я  все  равно  говорю.  Елена
Витальевна хороший ученый, и это все знают. Но она не сумела устроить  своей
личной судьбы и считает, что в этом  виноваты  все  окружающие  ее  женщины.
Поэтому они нас так и ненавидят.
   - Давайте по порядку, - усмехнулся Дронго. - Кто "они" и кого "нас"?
   - Нас всех, - не смутилась она, - и меня, и, всех  наших  девочек.  -  То
есть вы угнетенная часть женского коллектива?
   - Пусть только попробуют нас угнетать. - Оля закинула ногу на ногу. Когда
дело касалось женской свободы, она садилась на своего конька;
   - А кто именно вас угнетает? Одна Елена Витальевна? Но вы сказали "они".
   - Есть тут разные деятели, - не ответила на вопрос Оля, - каждая  считает
себя Эйнштейном и Афродитой в одном лице.
   - А вы не считаете?
   - Нет, не считаю. По-моему, любой женщине прежде всего  нужно  определять
свою личную судьбу. Думать о своей жизни, а не о позитронах.
   - Ну, это спорный вопрос.
   - А по-моему, все ясно. И когда женщина нормально устроиться не  может  и
рядом нет  порядочного  мужчины,  она  начинает  разную  фигню  придумывать,
говорить о своей любви к науке. Или еще хуже, посадит рядом мужика и  сидит,
как собака на сене, считая, что он только ей принадлежит.
   - У  вас  стройная  теория  разработана,  -  заметил  Дронго.  -  Значит,
отношения с Моисеевой у вас не сложились?
   - Нет, не сложились. Я ей в тот вечер объясняла,  что  листок  все  равно
высохнет. А она меня заставила все перепечатать. Ну  как  можно  быть  такой
занудой?
   - У меня еще один вопрос. Что вы думаете о сотрудниках вашего отдела?  Вы
могли бы их охарактеризовать?
   - Всех?
   - Всех не нужно. Тех, кто был в тот вечер в лаборатории. Зинков,  Шенько,
Коренев, Алексанян.
   - Нормальные ребята, без комплексов. Кто именно вас интересует?
   - Все четверо.
   - Алексанян немного зануда,  но  добросовестный  и  пунктуальный.  Шенько
работает здесь, по-моему, еще с доисто