на Москву.
   - Можно подумать, что ты не работал в КГБ и не знаешь, как это обычно
делается, - покачал головой  Локтионов.  -  Не  нужно  рассказывать  мне
прописные истины. Переходи сразу к делу.
   - Группа выходила непосредственно  на  председателя  КГБ  Крючкова  и
одного из офицеров. Его фамилия нигде не обозначена.  Но  он  докладывал
результаты работы группы  Савельева  непосредственно  председателю  КГБ.
Очевидно,  "ликвидаторы"  были  посланы  для  того,  чтобы  "подчистить"
возможные промахи аналитиков и убрать неугодных лиц,  отказывающихся  от
сотрудничества с Москвой. Однако в материалах дела нет никаких данных  о
том, удалось группе или не удалось  выполнить  поставленную  задачу.  Ни
один из офицеров, сотрудников группы Савельева,  не  работает  больше  в
органах контрразведки. Все четверо  уволены  осенью  девяносто  первого.
Вернее, двое уволены, а двоих списали как убитых.
   - Зачем ты повторяешь мне то,  что  я  сам  тебе  сказал?  -  покачал
головой Локтионов. - Ты три месяца работал, чтобы установить  известное?
И это все, что ты узнал?
   - Нет,  не  все,  -  возразил  Алексеев.  -  Во-первых,  мне  удалось
выяснить, кто именно докладывал в те  августовские  дни  непосредственно
Крючкову о событиях в Литве. Вот список офицеров. Три человека.  Крючков
принимал их практически каждый день. Можно вычислить, кто именно из  них
был связан с группой Савельева.
   -  Откуда  получил?  -  протянул  руку  к  списку  заинтересовавшийся
Локтионов.
   - Крючкова арестовали сразу после провала ГКЧП, - пояснил Алексеев, -
тогда к нему приехали сотрудники прокуратуры, которые  изъяли  документы
из его личного сейфа. Пока шло следствие по делу ГКЧП, они находились  в
прокуратуре.
   Но затем, после амнистии, их вернули в ФСБ. Я попросил  разрешения  с
ними ознакомиться.
   - Очень толково, - кивнул генерал,  заглядывая  в  список.  Прочел  и
нахмурился. - Ты с ума сошел?
   - Это фамилии из записной книжки Крючкова, - упрямо кивнул  Алексеев,
- именно этих людей он принимал в последний месяц почти каждый день.
   На  листке  были  записаны  три   фамилии   -   полковник   Мушкарев,
подполковник  Локтионов,  подполковник  Сарычев.  Вторым  из   указанных
офицеров числился сам Локтионов, успевший за эти шесть  лет,  отделявших
его от августа девяносто  первого,  дослужиться  до  генерал-майора.  Он
растерянно заглянул еще раз в список и поднял глаза на Алексеева.
   - И это все, что нашли? Негусто. Я бы мог сам сказать, какие  вопросы
у  него  обсуждались.  Его  интересовали  события  в  Восточной  Европе,
особенно в Болгарии и Румынии.  Я  тогда  курировал  эти  направления  и
докладывал действительно почти ежедневно. Тебя удовлетворяет  ответ  или
ты собираешься меня допрашивать?
   - Просто я считаю, что  нужна  ваша  санкция  на  допрос  Крючкова  и
остальных двух офицеров, которые уже не работают в нашем ведомстве.
   - У нас много  кто  не  работает.  Это  не  значит,  что  всех  нужно
подозревать.
   Что еще обнаружили?
   - Судя по оставшимся у нас документам, полковник Лякутис  не  имел  к
работе группы  Савельева  никакого  отношения.  Просто  он  помогал  им,
выступая в роли координатора. Поэтому убить его именно  за  это  они  не
могли.
   - Тогда кто его убил и зачем?
   - Этого мы пока не знаем.
   - Зато я  знаю,  -  строго  подвел  итог  генерал.  -  Тебе  доверили
разработку важного дела, а ты в кошки-мышки играешь. Пришел бы сразу  ко
мне с этой бумажкой, я бы тебе все объяснил. И никакого  Крючкова  никто
тебе допрашивать не  разрешит.  Не  те  сейчас  времена,  чтобы  старика
беспокоить.
   - Он может помочь расследованию, - упрямо сказал Алексеев.
   - Как же. Он тебе поможет, - издевательским тоном заметил генерал,  -
плохо ты его знаешь. Это же человек-кремень. Из него  лишнего  слова  не
вытянешь. Когда его посадили в тюрьму, сколько газет и журналов над  ним
издевалось. Писали, что он  придумывал  разные  заговоры,  необоснованно
пугал депутатов Верховного Совета, давал неверную информацию Горбачеву -
в общем, выставили полным профаном и кретином. А он сидел  в  тюрьме  и,
стиснув зубы, молчал. У него ведь имелась абсолютно  точная  информация,
что, где и когда будет происходить.
   Сейчас уже известно, что у нас в ЦРУ и ФБР действовали  свои  агенты,
один из них Олдридж Эймс, руководитель специальной группы ЦРУ именно  по
Советскому Союзу. Достаточно было Крючкову только намекнуть на  источник
своей информации, как  ценного  агента  сразу  разоблачили  бы.  Поэтому
Крючков сидел в тюрьме и молчал. Ему в лицо плевали, он молчал. Над  ним
издевались, он опять молчал.
   Может, это и есть высшее служение своему отечеству, когда тебе  плюют
в лицо, а ты все терпеливо сносишь. И  даже  когда  Эймса  арестовали  и
приговорили  к   пожизненному   заключению,   он   все   равно   молчит.
Кремень-человек, он никаких комментариев не дает, ибо знает,  что  может
повредить другим людям. - Генерал перевел дыхание, потом продолжал:
   - И ведь ни одна газета до сих пор  не  извинилась  перед  Крючковым,
даже  после  того,  как  выяснилось,  что  Эймс  работал   на   КГБ   и,
следовательно, все сообщения Крючкова были правдой. Я после ареста Эймса
поехал к генералу,  спросил,  почему  он  молчит.  Знаешь,  что  он  мне
рассказал?
   Алексеев покачал головой.
   - Перед войной в Испании  сбежал  высокопоставленный  сотрудник  НКВД
генерал Орлов. Это ты должен помнить еще по Высшей школе КГБ. Об  Орлове
и его операциях говорят до сих  пор.  Орлов  написал  обличающее  письмо
Сталину и Берии, отказался вернуться и был заочно приговорен к  смертной
казни. Он даже написал за рубежом книгу. Но Крючков напомнил мне не  эти
всем знакомые факты. Теперь я тебе расскажу то,  чего  не  знает  никто.
Сбежавшему на Запад Орлову, лишенному всякой  возможности  вернуться  на
родину, были точно известны имена знаменитой пятерки Кима  Филби.  Имена
всех агентов. И он не выдал ни одного. Более того, он знал Абеля в лицо.
Это  сейчас   нас   просветили,   что   никакого   Абеля-разведчика   не
существовало. Был Вильям Фишер, советский разведчик, назвавшийся  именем
своего друга Рудольфа Абеля. Но Орлов не  выдал  и  его.  Понимаешь,  он
никого не выдал!
   Ни одного агента. Он рассказал  на  Западе  только  о  тех,  кто  был
известен и без Орлова.
   - Понимаю, - задумчиво ответил Алексеев, - я вас понимаю.
   - Ничего ты не понимаешь, - разозлился генерал. - Присягу  дают  один
раз и не изменяют ей даже во имя самых лучших побуждений.  Бывший  глава
разведки ГДР Маркус Вольф лично знает имена сотен и тысяч своих  агентов
в ФРГ, а также множество советских агентов. Он до сих пор  не  выдал  ни
одного из них. Ни одного! Его пытаются судить уже в который раз, снова и
снова  находя  любые  абсурдные  обвинения.  Достаточно  согласиться  на
предательство, и он станет богатым, обеспеченным до  конца  своей  жизни
человеком. И его, конечно, оставят в покое. Но  он  не  раскрыл  еще  ни
одного имени. Поэтому ты лучше к Крючкову не цепляйся. Дохлый номер.  Он
тебе все равно не скажет ни слова. Ни про Савельева, ни про его группу.
   - Тогда придется искать двух других офицеров, - подвел итог Алексеев.
   - Это, безусловно, надежнее, -  кивнул,  соглашаясь,  генерал.  -  Но
учти, Николай, у нас с тобой очень мало  времени.  Практически  мы  идем
след  в  след.  За  архивом,  который,  по  идее,  должен  находиться  у
Савельева, уже охотятся.
   - Кто? - удивился Алексеев. - Откуда они знают?
   - Хороший  вопрос,  -  заметил  генерал.  -  Очевидно,  кто-то  решил
проявить активность еще до нашего  подключения  к  этой  операции.  Этот
неизвестный, наверное,  выдал  большую  сумму  денег  и  поручил  розыск
документов одному из самых лучших аналитиков в мире.
   Алексеев засмеялся.
   - Это  наше  типичное  преувеличение.  Лучшие  аналитики  встречаются
только в книгах.
   - И в жизни, - сухо оборвал его генерал, - кто-то  уже  успел  нанять
Дронго.
   - Как Дронго?.. - удивленно поднялся с места Алексеев. - При чем  тут
он?
   - Вот это я и хочу выяснить, - приложил руку к переносице генерал,  -
иначе мы можем опоздать, и все документы достанутся совсем другим людям.
Сегодня днем звонил связной Дронго, пытавшийся осторожно  уточнить,  что
нам известно о группе Савельева. Звонок мы, конечно, засекли, но времени
у тебя очень мало. Нужно  быть  готовым  к  любой  провокации,  к  любой
неожиданности. А что касается  этого  Дронго...  -  Локтионов  помолчал,
потом вдруг добавил:
   - В общем, Николай, я тебе не завидую.

Глава 10

   - Что произошло? - спросил Дронго. -  Почему  у  вас  такой  странный
голос?
   - Я поставил дешифратор, хотя не уверен, что он поможет, -  признался
Владимир Владимирович. - В общем, по твоему делу в ФСБ  сейчас  работает
целая группа. Ее возглавил сам генерал Локтионов. По-моему, они не очень
довольны моим звонком. Сделай вывод и больше мне не звони.
   - Понял, - мрачно сказал Дронго.
   - Ничего конкретного по группе Савельева  уточнить  не  удалось.  Все
сведения строго засекречены.  А  все  мои  попытки  хоть  что-то  узнать
наткнулись на  вежливый  отказ.  Тухлое  дело.  Никто  ничего  не  хочет
вспоминать.
   - Состав группы не  так  важен.  Мне  нужны  данные  по  Германии,  -
напомнил Дронго.
   - Ничем не могу помочь, - виновато ответил Владимир  Владимирович.  -
Ты ведь понимаешь, это зависит не только от меня. В общем, извини, но на
этот раз я, кажется,  бессилен  что-либо  для  тебя  сделать.  А  вообще
Савельев и Семенов давно уже покойники, так, во всяком случае,  записано
в их личных делах.
   - Уже то, что вы сообщили, тоже довольно существенно. Спасибо вам.  -
Дронго положил трубку, взглянул на часы. Теперь  нужно  быстро  уходить.
Если дешифратор не сработает, оперативная группа ФСБ прибудет сюда минут
через десять-пятнадцать, а объясняться с ними,  доказывать,  что  ты  не
верблюд,  достаточно  сложное  дело.  Трудно  мотивировать,  почему   он
интересуется сверхсекретной группой полковника Савельева, работавшей  на
литовском направлении  летом  девяносто  первого.  Похоже,  он  поступил
правильно,  решив   сотрудничать   с   этим   "ликвидатором".   Потапчук
единственный, кто может привести его к  Савельеву.  Если  последний  еще
жив.
   На сборы ушло не больше пяти минут.  Он  всегда  был  готов  покинуть
любое помещение, помня о том, что зубную щетку или лишнюю рубашку  можно
купить, а вторую жизнь одолжить уже невозможно. Через пять минут он  уже
отходил от своего дома, втайне надеясь, что  сотрудники  ФСБ  не  станут
ломать двери его квартиры, убедившись, что  там  никого  нет.  Обычно  в
таких случаях они выставляют засаду и ждут, когда хозяин дома  придет  к
себе, чтобы его задержать.
   Эту ночь он провел в гостинице. На следующий день утром он уже  стоял
у книжного магазина. Подъехал автомобиль, в котором находились  Потапчук
и его племянник. На этот раз  машину  вел  племянник,  а  сам  Потапчук,
переодевшись в костюм и теплый плащ, сидел  на  заднем  сиденье.  Дронго
занял место рядом с ним.
   - Вы не указали мне вчера время встречи, -  ухмыльнулся  Потапчук,  -
решили проверить, помню ли я наши правила?
   - Нет, - искренне ответил Дронго, - я был и так убежден в этом. Вы же
профессиональный сотрудник КГБ. За столько лет эти правила автоматически
становятся режимом поведения. Если агент при встрече назначает следующее
свидание на завтрашний день и не оговаривает время, значит,  оно  должно
произойти в тот  самый  час,  когда  состоялось  первое  свидание.  Так,
по-моему, учат всех разведчиков в мире.
   Племянник удивленно оглянулся.
   - Не оглядывайтесь, молодой человек, - посоветовал Дронго, - это мы с
вашим дядей играем в "казаков-разбойников". Правда, на этот раз не ясно,
кто мы сами: казаки или разбойники?  Вы  убрали  микрофоны  из  квартиры
вдовы?
   - Конечно, - кивнул Потапчук, - рано утром сам  побывал  в  доме  под
видом водопроводчика. У них действительно краны барахлят. Тогда и убрал.
   - Хорошо, - кивнул Дронго, - но когда вернемся, я еще проверю.
   Когда они уже проехали центр города, Потапчук заметил:
   - Лозинский раньше жил в Харькове, но потом сменил адрес  и  уехал  в
Киев. Я его адрес знаю, он оставлял его мне на  всякий  случай.  Видимо,
тоже догадался, куда исчез Савельев с документами. Наверное, сейчас он в
Европе большие деньги за них получает.
   - Вас что-нибудь в жизни, кроме  денег,  волнует?  -  строго  спросил
Дронго.
   - А вас? - вскинул на него серые глаза Потапчук. - Раньше у меня была
работа, служба, моя  родина,  жена,  семья.  Сейчас  у  меня  ничего  не
осталось. С работы меня выгнали,  моей  прежней  организации  больше  не
существует, над моей присягой смеются, мою работу проклинают. А от  всей
родины остались Ростов-папа и Санкт-Петербург вместо  Ленинграда.  -  Он
помолчал и вдруг с неожиданной злостью добавил:
   - Меня после смерти жены вообще, кроме денег, ничего в этом  мире  не
интересует. Пропади все к чертовой матери! Если газетчики пронюхают, чем
именно я занимался в КГБ, они такой репортаж выдадут - весь  мир  читать
будет и на  меня  пальцами  показывать.  Сукиным  сыном  меня  выставят.
Поэтому я и хочу много денег, чтобы уехать из  этой  обосранной  страны.
Нечего мне здесь больше делать.
   Дронго отвернулся,  чтобы  не  вступать  с  ним  в  дискуссию.  Потом
спросил:
   - Давно Лозинский переехал?
   - Года два назад. Он все время звонил мне, беспокоился, не  объявился
ли Игнатий Савельев. Наверное, тоже боялся.
   - Он мог убить Лякутиса?
   - Лозинский? - удивился Потапчук. - Конечно, не мог. Тихий такой был,
вежливый, всегда извинялся. Нет, только не он.
   - А кто? - повернулся к нему Дронго.
   Потапчук не смутился.
   - Да любой из остальных троих членов нашей группы. Или Савельев,  или
Семенов. - Он видел настойчивый взгляд Дронго. И поэтому ответил на  его
немой вопрос, добавив:
   - Или я. Но я этого не делал.
   - У вас нет предположений, где может скрываться Савельев?  -  спросил
Дронго.
   - Нет. Кабы знал, разве я бы  с  вами  сговорился?  Сам  бы  нашел  и
прищучил его. Мне он нужнее вашего. Вам только свой интерес  позабавить,
а мне еще жить хочется. Я ведь не старый, мне не так много лет.
   - А люди, которых вы убивали, им жить не хотелось? - покачал  головой
Дронго.
   - Вы мне здесь гуманизм не разводите. Знаю я  ваш  гуманизм.  На  вас
небось кровушки тоже немало. Нечего из себя ангела  строить.  Вы  в  ООН
работали. Там вас "голубыми ангелами" называли, а на самом деле вы такие
же убийцы, как и мы, только с международными паспортами.
   - Я, во всяком случае, не убивал  людей,  как  вы,  -  по  заказу,  -
парировал Дронго.
   - Какая разница! Будем считать, что ваши трупы пахнут лучше  моих?  -
ухмыльнулся Потапчук. - Нет, на самом деле все трупы одинаково дерьмом и
прогнившими листьями воняют.
   - Почему листьями? - не понял Дронго.
   - А черт его знает, почему. Но проверял - точно.  Как  человек  гнить
начинает, так этот сладковатый запах гниения мертвый лес напоминает. Или
мертвое дерево.
   - Оказывается, вы лирик. Даже в своих убийствах эстетику находите,  -
поморщился Дронго. - Интересно, сколько на вашем счету трупов?
   - Это мое дело, - обиделся Потапчук, - я никого и никогда просто  так
не стрелял. Я долг свой выполнял. Офицера и  солдата.  И  ты  мне  здесь
мораль не  разводи.  Знаю  я  вас,  моралистов.  Сам  небось  чистеньким
остаться хочешь, а понадобится, ведь убьешь, не задумываясь, или на тебе
вообще крови нету?
   Дронго молчал.
   - То-то и оно, - торжествующе сказал Потапчук. - И выходит, ты  ничем
не лучше меня. Просто ты  оправдываешь  свою  работу  какими-то  другими
мотивами, а у  меня  все  ясно.  Я  был  "ликвидатором".  Меня  посылали
"подчистить"  за  каким-нибудь  агентом,  я  и  "подчищал".  А  что  там
случилось, из-за чего все произошло, кто виноват, это  не  мое  дело.  Я
солдат и присягу давал. Куда меня посылали, туда и ехал. А  понадобится,
снова поеду. Только уже не задарма. Накася выкуси. Теперь я все  это  за
деньги делать буду. За очень  большие  деньги.  На  нашу  работу  сейчас
большой спрос. Настоящие профессионалы всегда нужны.
   Племянник несколько  раз  оборачивался,  глядя  на  своего  дядю,  но
вопросов задавать не решился. Они так и приехали в аэропорт,  не  сказав
друг другу больше ни слова. Купили  билеты,  оформили  посадку.  Проходя
через пограничный контроль, Дронго шепнул Потапчуку:
   - Надеюсь, оружие с собой не взяли? Иначе нас арестуют прямо здесь, в
аэропорту.
   - Я же не сумасшедший, - грубо оборвал его Потапчук, - законы знаю. А
понадобится, в Киеве легко куплю себе ствол. Сейчас это не проблема.
   - Надеюсь, вы не хотите отправиться  за  оружием  сразу,  как  только
выйдем из аэропорта, - зло пошутил Дронго, проходя первым.
   Полет прошел нормально. И через полтора часа они уже  высаживались  в
Киеве.
   Пограничный и таможенный контроль занял не так много времени.  Каждый
в руках нес лишь небольшую сумку с личными  вещами.  Перед  аэровокзалом
толпились частники, готовые отвезти куда угодно.
   - У вас есть деньги? - спросил Потапчук.
   - А вы решили, что я теперь возьму вас на содержание? - саркастически
спросил Дронго. - Вам не кажется, что это уже хамство?  Оружие  вы  тоже
собирались покупать на мои деньги?
   - У меня нет такой суммы, - угрюмо признался Потапчук. - Когда найдем
документы и получим вознаграждение, можете вычесть из моей доли.
   - Это еще бабушка надвое  сказала,  -  пробормотал  Дронго,  -  когда
получим.
   Ладно, пошли договариваться с водителями, я заплачу.  Надеюсь,  здесь
они берут российскими рублями.
   Потапчук пошел договариваться, и довольно скоро  они  уже  неслись  в
старой "Волге" "ГАЗ-21"  по  направлению  к  дачному  поселку,  где  жил
Лозинский. В целях конспирации  не  доверявший  своему  новому  партнеру
Потапчук сообщил новый адрес водителю очень  тихо,  почти  шепотом.  Всю
дорогу Дронго посматривал по сторонам, пытаясь выяснить, куда они едут.
   Машина выскочила за город, и минут через сорок они въехали  в  дачный
поселок.
   - Какой номер? - спросил водитель.
   - Двадцать шестой, - ответил Потапчук, озираясь.
   Автомобиль подъехал к довольно большому дому. Вокруг все  было  тихо,
спокойно. Ставни на окнах не закрыты - значит, хозяин  либо  дома,  либо
скоро вернется. Заплатив водителю и отпустив  машину,  они  обошли  дом,
затем, подойдя к двери, довольно долго и безуспешно звонили.
   - Может, вы перепутали адрес? - спросил Дронго.
   - Да нет, - Потапчук озадаченно покачал головой, - я сюда  в  прошлом
году приезжал. В этом доме он жил. Точно в этом.
   - Один? А где его семья?
   - Насчет семьи не знаю, но сын у него в  Москве  жил,  часто  папашку
туда звал. Но Лозинский почему-то боялся ездить к сыну.
   Дронго наклонился и посмотрел сквозь стекло.
   - Может, куда-нибудь уехал?
   - Куда он мог уехать? - хмуро спросил Потапчук. - Вон поленница  дров
свежая лежит.
   Он тоже наклонился и посмотрел в окно. Все по-прежнему было тихо.
   И вдруг Потапчук отпрянул от окна, словно увидел нечто  страшное.  Он
сделал это так  внезапно  и  так  быстро,  что  не  рассчитал  движения,
наткнулся на какой-то куст и, оступившись,  упал.  Дронго  бросился  его
поднимать.
   - Что вы там увидели? - спросил он напарника удивленно. "Ликвидатора"
обычно трудно испугать, такие люди не боятся трупов и чужой крови.
   - Просто оступился, - смущенно сказал Потапчук, - почудилось  что-то.
Я покойников обычно чувствую. Вот и сейчас что-то похожее привиделось.
   - Надеюсь, ваше предчувствие вас обмануло, - пробормотал Дронго.
   Он подошел к окну, снова наклонился, вглядываясь в комнату. Но отсюда
трудно было различить, что находится внутри. Дронго поманил Потапчука за
собой и подошел к двери. Пошарил под  ковриком  у  входа,  но  ключа  не
нашел.  Видимо,  уходя,  Лоз