это одной  из  лучших  операций,
которые мне приходилось видеть  в  моей  жизни.  Вы  задействовали  весь
арсенал - умение  просчитывать  варианты,  подробный  анализ  возможного
развития ситуации, психологию самого Филиппа Артемьева, его сотрудников,
других людей, принимавших участие в этой операции.
   Совершая нападение на Артемьева, вы заранее знали, что он вам  ничего
не скажет. Более того, вы предвидели, что долго не сможете  продержаться
в его машине. Охранники открыли  стрельбу,  и  вы  благополучно  уехали.
Несчастный Артемьев бросился звонить мне. Вы знали и это - просчитав его
реакцию. А ваш человек, который подключился к  телефону  Филиппа,  сумел
довольно быстро определить, кому звонил Артемьев.
   Кочиевский вздохнул, взял бутылку  минеральной  воды,  налил  себе  в
стакан, с удовольствием выпил. Затем продолжил:
   - Ваш человек прослушивал телефон  Филиппа  Григорьевича  и  в  нашем
офисе.
   Но  здесь  получилась  накладка.  Это  уже  была  не  ваша  вина.  Мы
установили в своем офисе  самое  современное  оборудование,  исключающее
всякую  возможность  прослушивания  наших  сотрудников  или   считывания
информации с наших компьютеров.
   Вы об этом знать не могли. Но  ваш  человек,  который  подключился  к
телефону Артемьева, должен был все проверить. Увы, вы  не  оставили  ему
времени, рассчитав все по секундам.  В  результате  мы  довольно  быстро
установили, что мобильный телефон Артемьева  прослушивается.  И  сделали
соответствующие выводы.
   - Решили его ликвидировать, - вставил Дронго.
   - Я этого не говорил, - криво ухмыльнулся Кочиевский, -  но  если  вы
изволите так думать - пожалуйста. Во всяком  случае,  Артемьев  не  имел
права так глупо подставляться. Он не был дилетантом. Хотя  признаюсь,  в
поединке с таким профессионалом, как вы, он  выглядел  довольно  бледно.
Просто разные весовые категории.
   - Вы его убили, - повторил Дронго.
   - Он сам себя убил, - возразил Кочиевский. -  Нам  удалось  выяснить,
что аппаратура, которая была задействована  при  прослушивании  телефона
Артемьева, работала в стационарном режиме,  -  таким  образом  вышли  на
Лукина. Кажется, он работает в техническом отделе? Специалист из  группы
Романенко. Мы могли бы  легко  устранить  и  его,  но  я  решил  сделать
подарок, подарить парня вам. Да и нам ни к чему лишние сложности.
   Он говорил так, словно жизнь  Захара  -  пустячок,  детская  игрушка.
Дронго подумал, что полковник не играет в злодея. Для него действительно
жизнь человеческая ничего не стоила. Кочиевский налил  себе  еще  стакан
минеральной воды и залпом выпил его.
   - А теперь я перейду к главному, - сказал он.  -  Вы  считаете,  что,
сотрудничая с Романенко, вы боретесь за правое дело. Я даже могу сказать
вам, что именно говорил вам  Всеволод  Борисович,  вводя  в  курс  столь
сложного и важного дела. Но, поймите  меня,  вы  романтик  умный,  а  он
глупый  романтик.  И  судьба  так  распорядилась,  что  вы  должны  были
встретиться.  Романенко  искренне  убежден,  что,  найдя  Труфилова,  он
выполнит свой прокурорский долг. На самом же деле это далеко не так.
   Полковник улыбнулся.  Дронго  смотрел  на  него,  ожидая  продолжения
разговора.
   - Романенко используют в этой игре, - пояснил, кривя  рот  в  улыбке,
Кочиевский, - используют точно так же, как и вас. Это  иллюзия,  что  вы
сражаетесь за правое дело. В этом деле вообще нет ангелов. Битва идет не
между Богом и Антихристом, а между двумя  Антихристами.  Никто  даже  не
заметил, что Бог давно исчез. Остались только Антихристы.
   - Теперь вы решили богохульничать, - заметил Дронго,  -  не  боитесь,
что Бог вас накажет?
   - Я атеист. Убежденный материалист. В  моем  возрасте  трудно  менять
взгляды. Что же касается Бога, то я его не боюсь  даже  теоретически.  Я
внимательно читал Библию, христианское учение об Апокалипсисе. Рано  или
поздно Христос все равно проиграет сражение Антихристу - так  сказано  в
Библии. Так к чему трепыхаться, если христианство признает  неизбежность
конечной победы зла.
   Может, нас и  создали  по  бесовскому  образу  и  подобию,  чтобы  мы
показали всем живым существам, населяющим Вселенную, как не надо жить. И
вся наша кровавая история - это, возможно, история о том, каким не  надо
быть Человеку, разумному существу. Вы об этом не думали, Дронго? Если мы
некое  учебное  пособие  в  руках  высших  сил,   созданное   лишь   для
эксперимента, -  закончил  Кочиевский,  -  то  наша  участь  предрешена,
торжество Антихриста неизбежно.
   - И вы можете назвать фамилию вашего Антихриста? - спросил Дронго.
   - Смешно, - снова криво усмехнулся Кочиевский, - очень  смешно.  Ценю
ваши остроумные замечания. Но дело не  в  конкретных  фамилиях.  Дело  в
Дмитрии Труфилове, бывшем подполковнике  ГРУ,  который  исчез  где-то  в
Европе и которого вы хотите найти до двенадцатого мая. Так?
   - Возможно. Зачем же спрашивать о том, что вы прекрасно знаете?
   - Я хочу уточнить наши позиции. Если вы сумеете каким-то чудом  найти
Труфилова, в чем лично я, простите,  сомневаюсь,  то  вы  должны  будете
привезти его в Москву и заставить дать показания против Чиряева.  Только
в этом случае германский суд выдаст Чиряева  российской  прокуратуре.  И
только в этом случае Романенко сможет раскрутить цепочку от  заместителя
министра Ахметова и выше. Но у  него  ничего  не  получится.  Все  равно
цепочка оборвется.  Дело  в  том,  что  милейшего  Всеволода  Борисовича
используют в этой игре втемную. Речь  идет  о  двух  известных  в  нашей
стране политиках, о самых известных, если хотите. На  стороне  одного  -
банки,  деньги,  нефтяные  компании,  средства  массовой  информации.  У
другого - тоже  деньги,  плюс  власть,  все  правоохранительные  органы,
машина государственного аппарата. Они примерно равны по мощи. Но  именно
в деле Ахметова им захотелось потягаться.
   Труфилов всего лишь мелкая сошка,  но,  зацепившись  за  него,  можно
раскрутить очень многих чиновников. И  "т  незначительной,  в  общем-то,
фигуры Труфилова сегодня зависит, кто из  наших  "антихристов"  победит.
Ваш Романенко всего лишь подставная фигура в этой игре. Вот, собственно,
и все. Не  думайте,  что  вы  играете  на  стороне  добра.  Это  ерунда.
Существует только выбор из двух зол. Но лично у  вас  может  и  не  быть
никакого выбора. Мы даем вам очень  большую  сумму  денег  и  предлагаем
выйти из игры. Скажем, уехать куда-нибудь на Гавайи до двенадцатого мая.
Мы оплатим все ваши расходы. Вы меня понимаете?
   - Понимаю, - вздохнул Дронго, - Всеволод Борисович искренне  считает,
что  служит  закону.  Он  может   огорчиться,   если   узнает   о   моем
предательстве.
   - О чем вы? - не понял Кочиевский.
   - Может быть, вы и правы,  и  действительно.  существует  выбор  лишь
между двух зол. Но я не меняю сторону, за которую играю.  И  не  потому,
что одна сторона мне нравится больше, чем другая. Вы сами  сказали,  что
мы с Романенко два романтика. Значит, нас уже  двое.  А  это  коллектив.
Если к нам присоединится третий, то потом, возможно, появятся  четвертый
и пятый, и  так  далее.  Кто-то  должен  оставаться  в  мире  честным  и
порядочным человеком. Вам это, Кочиевский, трудно понять. Но существуют,
кроме материальных, такие ценности, как совесть, честь, вера...
   - Я думал, вы серьезный человек, -  нахмурился  полковник,  -  а  вы,
оказывается, демагог.
   - Это не демагогия. Это закон равновесия. Злу противостоит добро.
   Может, поэтому в несовершенный мир людей  пришел  Христос.  И  всегда
должна оставаться надежда, что силы добра победят мрак и хаос зла.
   - Так, - мрачно подвел итог Кочиевский, - теперь я  знаю  вашу  точку
зрения. Но вы не узнали мою. Вы даже не представляете,  сколько  мы  вам
готовы предложить. Вы можете стать очень обеспеченным человеком. Это  же
глупо, Дронго.
   Да при вашей  опасной  профессии  вы  в  любой  момент  можете  стать
инвалидом.
   - Значит, буду лечиться в государственной больничке, - упрямо  сцепил
зубы Дронго, - но все-таки попытаюсь с вами побороться.
   - Вы будете бороться не со мной, - поднял кверху палец  полковник,  -
против вас  выступят  такие  силы,  такие...  одним  словом  -  они  вас
раздавят.
   Раздавят, несмотря на все  ваши  способности,  хитрость  и  ловкость.
Нельзя в одиночку противостоять такой армаде.
   - Если вы захотели меня купить, значит, вы меня опасаетесь. А это уже
свидетельство вашей неуверенности, Кочиевский. Или я не прав?
   - До свидания,  -  полковник  вскочил  со  своего  места.  -  Вы  еще
пожалеете о своем решении, - прохрипел он, - но у вас не будет ни одного
шанса. Вы слышите, ни единого.
   Дронго качнулся на стуле и медленно поднялся  во  весь  свой  большой
рост.
   Полковник был ему до плеча. Кочиевский нервно закусил губу.
   - Полковник, - проговорил с высоты своего роста Дронго, - игра только
началась. Я играю своими фигурами,  за  вас  делают  ходы  другие  люди.
Учтите, что в ответственный момент они могут подменить фигуру.
   Кочиевский повернулся, ругнулся сквозь зубы и направился к выходу. Не
проронив больше ни слова, он спустился по лестнице в  общий  зал,  кивая
на. ходу своим охранникам. Через несколько минут от  ресторана  отъехали
три автомобиля.
   Уже в  салоне  своего  "Мерседеса"  полковник  Кочиевский  спросил  у
сидевшего впереди начальника охраны:
   - Вы все проверили?
   - Так точно, - повернулся тот к шефу, - он действительно болен.
   Последняя стадия. Рак легких.  Врачи  уверяют,  что  он  не  протянет
больше нескольких месяцев.
   - Пусть протянет один  месяц,  -  зло  бросил  Кочиевский,  -  завтра
десятое апреля. Привезите ко мне Вейдеманиса. Я  объясню  ему  ситуацию.
Если он хочет помочь своей семье, он наверняка согласится. И возьми  ему
билет на двенадцатое апреля в Амстердам. Подготовьте  личные  дела  всех
пятерых.
   - Вы скажете ему адреса? - удивился начальник охраны.
   - Конечно, нет. Адреса он будет получать после прибытия в  конкретный
город. Отправишь с ним наших лучших людей.
   - Двоих?
   - Нет, - подумав, ответил Кочиевский, - Двое не справятся.  Пусть  он
думает, что их двое. Отправишь еще  одного.  Я  тебе  сам  выберу,  кого
именно. У  Нас  ведь  Витя,  кажется,  засиделся?  Надеюсь,  они  сумеют
опередить этого хваленого Дронго.
   - Может нам его убрать прямо сейчас? - предложил Начальник охраны.
   - Здесь через пять минут будут машины ФСБ. Мы не успеем даже отъехать
от ресторана, -  зло  бросил  Кочиевский,  -  это  же  правительственная
трасса. Я у него говорю о его людях, которые наверняка есть в ресторане.
Ничего, у нас еще будет возможное его устранить.
   Он помолчал.
   - А потом, мне даже интересно -  неужели  он  в  одиночку  может  нам
противостоять? Нужно дать парню шанс...

Париж. 14 апреля

   Кочиевский сказал мне, что они будут в городе только через полчаса.
   Значит, вся компания  приезжает  из  Антверпена  ночным  поездом.  От
Северного вокзала, куда прибывает поезд до моей гостиницы минут двадцать
пять, тридцать.
   У меня в запасе ровно час. Только один час. Я быстро  оделся,  помня,
что Кочиевский мог и соврать. Возможно, они уже в городе  и  нагрянут  в
отель через несколько минут. Хотя в  любом  случае  им  неизвестно,  где
именно я остановился.
   Им потребуется минут пятнадцать, чтобы из центра города добраться  до
меня.
   Значат, мне надо уходить из отеля немедленно.
   Потом скажу, что вышел подышать свежим воздухом.
   По данным Кочиевского, в Париже жили два  человека,  с  которыми  мог
контактировать Дмитрий Труфилов, - это Сибилла Дюверже  и  Эжен  Бланшо.
Первая встречалась с Труфиловым во время его работы в Польше. Мать ее  -
полька  из  Кракова,  во  время  войны  угнанная  во  Францию,  где  она
познакомилась со своим  будущим  мужем  -  французом.  Эжен  Бланшо  был
сотрудником военной миссии Франции, он работал с  Труфиловым  пятнадцать
лет назад. В отличие от Кребберса Бланшо  не  был  русским  агентом,  но
отношения его  с  Труфиловым  являлись  достаточно  близкими,  и  в  ГРУ
считали, что в случае необходимости тот мог обратиться к Эжену Бланшо за
помощью.
   Я знал, что подобные оперативки готовили на многих разведчиков.  Дело
в том, что в разведывательных учреждениях  всех  стран  мира  существуют
свои  внутренние  контрразведки.  В   КГБ   эта   структура   называлась
управлением внешней контрразведки Первого Главного управления КГБ  СССР.
В свое время его возглавлял молодой генерал Калугин. Я знал  его  лично.
Тогда он мне казался умным и честным человеком, но в девяностые годы  он
фактически  отрекся  от  всей  своей  прежней  жизни,   перекрасился   в
"демократа" и  даже  стал  делиться  своими  секретами  с  американцами.
Кажется, он переехал жить в Америку, а  в  ЦРУ  вряд  ли  забыли,  какую
именно должность он занимал. Хотя с какой стати я ругаю этого  человека,
если сам стал мерзавцем, готовым на все ради денег.
   Управления или отделы внешней контрразведки  -  это  самые  секретные
структуры разведок,  своего  рода  внутренняя  полиция  для  надзора  за
разведчиками.
   Именно они готовят особые папки на каждого  разведчика,  выполняющего
ту или иную миссию за рубежом. Все контакты разведчика,  все  его  связи
заносятся в особую папку - своего  рода  внутренний  документ  о  связях
разведчика. Его готовят в ПГУ три управления - само  управление  внешней
разведки,  управление  оперативного  планирования  и  анализа,  а  также
управление разведывательной информации.
   В  случае,  если  разведчик  попадает  под  подозрение  или  пытается
скрыться, эта папка и извлекается на свет божий. Конечно, доступ  к  ней
имеют только руководители управления внешней  контрразведки  в  СВР  или
аналогичного подразделения в ГРУ. И  поэтому  я  очень  удивился,  когда
Кочиевский назвал мне пять фамилий и позволил ознакомиться с  биографией
каждого из "связных"
   Труфилова. Это значило одно - полковник Кочиевский до сих  пор  имеет
очень хорошие связи в своем бывшем ведомстве.
   Об Эжене Бланшо я  пока  забываю.  Занимаюсь  исключительно  Сибиллой
Дюверже.  Я  надеваю  свой  плащ  и  выхожу  из  отеля.   Надеюсь,   мои
"наблюдатели" еще не успели добраться сюда. Останавливаю такси и  еду  к
вокзалу Монпарнас. Там легко можно затеряться, есть выходы с  нескольких
сторон. На вокзале я покупаю телефонную карточку. Кажется, за мной никто
не следит. Можно позвонить в справочную и узнать адрес Сибиллы  Дюверже.
На авеню генерала Леклерка, как выясняется, живет  только  одна  Сибилла
Дюверже. Да здравствует европейский порядок!  Мне  кажется,  что  я  уже
близок  к  цели.  С  одной  стороны,  я,  конечно,  делаю   все,   чтобы
возненавидеть Дмитрия Труфилова,  из-за  которого  погибло  уже  столько
людей - убитый в самолете неизвестный, застреленный  у  меня  на  глазах
Кребберс, двое убитых в Схетоне, погибший во время взрыва Игорь Ржевкин.
С другой стороны, все, кроме Кребберса, которого я не знал, были  далеко
не ангелами. Жуликоватый Ржевкин и трое бандитов не могли вызвать у меня
чувства жалости.
   Но я твердо знаю, что это не последние жертвы. Даже найдя  Труфилова,
убийцы не остановятся. Они убьют всех, кто имел хоть какое-то  отношение
к исчезнувшему офицеру ГРУ. Они уберут и Сибиллу Дюверже, и неизвестного
мне Эжена Бланшо. Убьют заодно и меня, я им не нужен в Москве.  Я  звоню
каждое утро и проверяю  -  деньги  уже  три  дня  исправно  поступают  в
немецкий банк. Каждый день по тысяче долларов. Счет открыт на  имя  моей
девочки. На имя Илзе Вейдеманис.
   Только она может  получить  деньги.  Или  ее  доверитель,  которым  я
оформил свою мать.
   Пятьдесят тысяч долларов, которые мне дал Кочиевский,  я  потратил  в
первый же день. Я не имел права рисковать, так как не надеялся  на  свое
благополучное возвращение. Значит, обязан был хоть как-то  гарантировать
жизнь  своим  близким.  Я  купил  за  сорок  две   тысячи   квартиру   -
двухкомнатную квартиру в центре,  рядом  с  метро.  После  августовского
кризиса цены упали, и квартиру, которая раньше стоила восемьдесят тысяч,
я приобрел за сорок две. Куда можно еще вложить  деньги  за  один  день?
Покупать ценности глупо. В случае нужды  они  не  продадут  их  даже  за
половину цены, да и грабители  могут  похитить  и  ценности,  и  деньги.
Оставалось вложить деньги в  недвижимость.  Сорок  две  тысячи  ушли  за
квартиру и еще четыре тысячи - агенту по недвижимости, чтобы все оформил
за один день.
   А вечером следующего дня у меня состоялся самый  трудный  разговор  с
матерью.
   Еще осенью, когда  я  начал  кашлять,  она  впервые  как-то  изучающе
посмотрела на меня и спросила:
   - Ты давно был у врача? Он поставил какой-то диагноз?
   На что я ответил:
   - Надо сходить на рентген.
   - Ты же был на рентгене  месяц  назад.  Разве  не  вредно  так  часто
облучаться?
   - Кажется, ты путаешь, - сказал я, пряча глаза, -  это  было  гораздо
раньше.
   -  Может  быть,  -  сказала  моя  мудрая  мать,  -  может   быть,   я
действительно путаю.
   Больше на эту тему мы не говорили. Еще через  месяц,  когда  я  начал
кашлять уже очень сильно, мать вышла из спальни, где они спали вместе  с
девочкой - в нашей маленькой квартирке я спал в столовой, на диване, - и
сказала мне, садясь рядом:
   - Эдгар, давай наконец поговорим откровенно.
   - Да, конечно. -  Я  решил,  что  она  начнет  расспрашивать  меня  о
лекарствах, которые я прячу в стенном шкафу у дверей.
   - Как у тебя дела? - начала мама.
   - Все нормально. Ты ведь знаешь, сейчас всем трудно.  Но  мне  твердо
обещали найти неплохую работу.
   - Да я не о работе. Как ты себя чувствуешь? - спросила она  напрямик,
и я напрягся, ожидая следующего вопроса.
   - Врачи говорят,  что  у  меня  хронический  бронхит.  -  Я  старался
говорить так, чтобы она поверила. Она всегда легко распознавала, когда я
вру. Я умолк,  и  она  молчала.  Долго  молчала.  А  потом  вздохнула  и
неожиданно сказала:
   - Меня беспокоит Илзе.
   - Что? - Я поднял голову. - Что ты сказала?
   - Меня беспокоит Илзе, - повторила мама. Только этого не  хватало.  Я
поднялся и сел рядом с ней.
   - Что случилось?
   - Она ведь уже не ребенок, - сказала мама, - ей уже четырнадцать.
   Кажется, у нее появился Друг.
   - Господи, - сказал я улыбаясь, - только этого не хватало.
   - Перестань улыбаться, - покачала головой мать, - я говорю  серьезно,
Эдгар.
   - Я понимаю. Но, видишь ли, я считаю, что не стоит вмешиваться в дела
детей. Тем более таких уже взрослых, как наша Илзе. А что, ты полагаешь,
я должен сделать? Поговорить с ней? Или с  ним?  Ты  можешь  представить
меня в роли отца-ментора?
   - Я не об этом. У Илзе появился друг, - продолжала моя мать, - а  она
не хочет с ним встречаться.
   - Значит, он не настоящий друг, - пожал я плечами, собираясь ложиться
спать. - Она все время думает о тебе, - вдруг сказала мать, - она  нашла
твои лекарства  в  стенном  шкафу.  Ее  парень  -  студент  медицинского
института. Ему девятнадцать, а ей четырнадцать. И он рассказал  ей,  для
чего нужны эти  лекарства.  От  какой  болезни  они  помогают.  Ты  меня
понимаешь? Теперь она не хочет с ним встречаться. Все время плачет.
   Черт возьми! Только этого не  хватало.  Я  ошеломленно  посмотрел  на
мать.
   Она не сказала мне ни слова про мою болезнь. Она вообще меня ни о чем
не спрашивала. Она говорила только про Илзе, но сумела сказать все,  что
нужно. Я понял, что она давно все знала. Знала и молчала. Как  это  было
похоже на мою мать. Она молча страдала, не решаясь заговорить со мной на
эту тему.
   - Что мне теперь делать? - спросил я, глядя матери в глаза.
   -  Поговори  с  Илзе.  Объясни,  что  ты  принимаешь  лекарство   для
профилактики. И скажи, чтобы она не злилась на своего парня.
   - Да, конечно, -  машинально  сказал  я,  соглашаясь.  Наверное,  моя
выдержка - от матери. И мое хладнокровие - тоже от нее.
   Она встала, собираясь уйти