ббасов посмотрел на Дронго, и тот кивнул в знак согласия.
   - Они переехали сюда несколько лет назад,  -  пояснил  Аббасов,  -  я
помог им с переездом, дал деньги в  долг  ее  мужу.  Он  мне  потом  все
вернул. Он много рассказывал, как они  оттуда  уехали.  Чудом  спаслись,
когда город, где они жили, должны были сдать войскам другой стороны. Там
ведь тогда никто не разбирал, где правые, где виноватые.  Убивали  всех.
Странно, что до сих пор никто не вспоминает об этой трагедии. Там  погиб
каждый тридцатый. Если бы в Америке погибло десять миллионов человек  из
трехсот, об этом  говорили  бы  сто  лет.  А  в  Таджикистане  во  время
гражданской войны из трехмиллионного населения погибло почти  сто  тысяч
человек. Каждый тридцатый. И никто даже не вспоминает об этой трагедии.
   - ?Распалась связь времен?, - вспомнил  Дронго  знаменитую  фразу,  -
раньше это были красивые слова, а сейчас сама жизнь. Тогда, в  девяносто
первом, убивали друг друга по всей территории бывшего Советского  Союза.
Горбачев заботился о том, как уцелеть, а другие думали о  том,  как  его
свалить. И по пьянке развалили нашу страну в Беловежской пуще.
   - Я не уверен, что по пьянке, - поправил его  майор  Ахмедов,  -  там
были такие умные люди, как Гайдар,  Шахрай,  Бурбулис.  Они  знали,  что
предлагали.
   - Если бы больше не погиб ни один человек, то и  тогда  вина  за  сто
тысяч убитых таджиков лежит на этих людях, - горько сказал Дронго, - они
обязаны были подумать и об этих жертвах. И о Грузии, где погибло столько
людей. Они должны были думать и об Абхазии, где сосед убивал соседа, и о
трагедии Карабаха, в котором начались широкомасштабные военные  действия
сразу после развала Союза. А резня в Приднестровье? Иногда я думаю,  что
они им должны сниться по ночам все убитые. Но  они  не  чувствуют  своей
вины, и поэтому спят спокойно.
   - Многие полагают, что такова логика истории, - заметил Ахмедов, -  и
воля народов, населявших нашу страну.
   - Только не говорите мне про народы, - отмахнулся Дронго, - семьдесят
процентов населения хотели сохранения Союза. Будем считать, что все  они
поддались на агитацию властей. Но как тогда объяснить,  что  три  лидера
крупнейших республик, подписавших этот позорный договор, ушли  со  своих
постов  ненавидимыми  и  проклинаемыми  народами?  Двух   из   трех   не
переизбрали, а третьего, больного и немощного, избрали, но  он  не  смог
доработать до конца срока. Разве  это  не  логика  истории?  Хватит  про
Таджикистан. У меня всегда болит сердце, когда я вспоминаю тысячи убитых
в бывшей моей стране... Значит, муж  Ольги  принимал  участие  в  боевых
действиях?
   - Да, - сказал Аббасов, - он сражался на стороне ?вовчиков?. Там были
тогда ?юрчики? и ?вовчики?.
   - Я знаю, - перебил его Дронго. - Они  приехали  сюда  несколько  лет
назад? У него остались враги?
   - Наверно, - кивнул Раис, - он нам рассказывал, как однажды в горячке
боя задушил врага голыми руками. Вот я и вспомнил эту историю.
   - Надеюсь, что муж Рабиевой не поднимался с вами в  горы?  -  ядовито
осведомился Ахмедов.
   - Нет, не поднимался. Он привез Ольгу прямо к автобусу.
   - Вы говорили, что приезжал и муж Кирсановой? Верно?
   - Бывший муж, - уточнил Аббасов, - верно.  Но  только  они  в  городе
остались и с нами в горы не пошли.
   -  У  меня  однажды  был  случай,  -  вспомнил  Дронго,  -  сказались
последствия  таджикской  войны.  Потерпевшая  случайно   узнала   своего
насильника, он понял  это  и  решил  с  ней  расправиться.  Но  там  был
конкретный повод, а здесь, похоже, убийца  действует  по  установленному
ритуалу, убивает одного человека раз в год.  Может,  нам  подождать  еще
шесть лет? - невесело пошутил он. - Последний оставшийся в живых и будет
убийцей.
   - Нам не дадут шести лет, - напомнил Ахмедов, - и шести дней тоже  не
дадут. Я не смогу объяснить руководству, куда делся  убийца  в  закрытом
здании, которое охраняли сотрудники полиции. Боюсь, что начальство  меня
не поймет.
   - Убийца еще здесь, - убежденно сказал Вейдеманис, -  это  не  святой
дух, чтобы его никто  не  видел.  Нужно  проверить  и  остальных  людей,
находящихся в школе.
   - Это я уже поручил нашим людям, - вздохнул Ахмедов.
   Он посмотрел на Дронго, словно ожидая от того  последнего  вопроса  к
Аббасову. И тот спросил:
   - Вы знали Керимова много лет. Как вы думаете, почему он поднялся  на
третий  этаж,  вместо  того  чтобы  спуститься  на  первый?  Что   могло
произойти? Что могло заставить его изменить решение?
   - Не знаю. Но отступать - не в его характере. Может, он узнал  что-то
про убийцу. Он пошел  на  риск,  чтобы  найти  убийцу.  Он  был  гордый,
самолюбивый и сильный.
   - Похоже, убийца  действовал  внезапно,  -  сказал  Дронго,  -  иначе
Керимов не дал бы ему шанса. Он вам ничего не говорил перед смертью?
   - Нет, ничего. Он вообще был  обижен  на  меня,  считал,  что  я  зря
пригласил вас из Москвы. Он хотел сам найти убийцу,  я  это  чувствовал.
Поэтому он отказывался от любой помощи.
   - Понятно. Спасибо. Позовите Ольгу Рабиеву, - попросил Дронго.
   - Хорошо,  -  Аббасов  поднялся,  чтобы  выйти,  потом  повернулся  к
сидящим:
   - У нас отняли мобильные телефоны, чтобы мы никому не звонили. Может,
нам разрешат теперь позвонить? Предупредить родных и близких.
   - Я думаю, вам вернут ваши телефоны, - громко сказал Дронго, взглянув
на Ахмедова. - А вы как думаете, майор?
   Ахмедов встал и, подойдя к дверям, крикнул в коридор:
   -  Курбанов,  верните  всем  мобильные  телефоны.  Пусть  предупредят
родных, что задерживаются.
   - Спасибо, - поблагодарил его Аббасов, выходя из комнаты.
   Ахмедов вернулся к своему  столу.  Тяжело  опустился  на  учительское
место.
   - Разговоры, - сказал он недовольно, - одни разговоры.  Думаете,  так
вы что-нибудь найдете?
   - Мы пытаемся установить истину, майор, - строго ответил Дронго, -  и
найти виновного. Если вы знаете  другой  способ  поиска,  то  я  вас  не
задерживаю.
   - Ладно, извините, - буркнул Ахмедов.
   Дверь открылась, и в класс вошла Ольга Рабиева.

Глава 10

   В этой располневшей женщине трудно было  признать  тридцатидвухлетнюю
ровесницу остальных. Она выглядела гораздо старше. Войдя в комнату,  она
остановилась посередине, словно ученица, готовая отвечать на вопросы.
   - Садитесь, - предложил Дронго.  После  ухода  Габышева  он  все  еще
стоял. - У нас к вам несколько вопросов.
   - Скажите, его действительно убили? - спросила Ольга.
   - Да, - сказал Дронго, - его действительно убили.
   - Какой ужас, - она всхлипнула,  доставая  платок,  -  он  был  такой
сильный. Такой мужественный.
   - Габышев сказал, что он был самым сильным парнем в вашем  классе,  -
вспомнил Дронго.
   - Это действительно так, - кивнула Рабиева, - он был  спортсменом,  с
детства хотел поступить на юридический. Они с Вовой всегда состязались.
   - А остальные? Остальные с ними не пробовали состязаться?
   - Иногда Олег Ларченко. Он был легкоатлетом. Но,  конечно,  нет.  Эти
двое были для нас словно боги, остальные были  где-то  внизу.  Остальные
были просто хорошие ребята. А эти задавали тон.
   - У вас был дружный класс?, - Очень. Мы много лет собирались  вместе,
пока.., пока не произошла эта трагедия в Шемахе, - она снова всхлипнула.
   - Вы хорошо знали Рауфа?
   - Конечно. Он безотказный был. Мягкий такой, мямля. Мы его жалели.
   - А Эльмиру Рамазанову?
   -  Она  такой  выдумщицей  была.  На  первое  апреля   всегда   ребят
разыгрывала.
   - Что вы можете сказать об остальных? Я имею в виду четверых  мужчин,
которые сидят сейчас в соседней комнате. Если можно, подробнее.
   - Габышев - наш кумир. Мы все были в него  влюблены.  Вообще-то,  все
парни были влюблены в Свету Кирсанову, а все девочки в - Вову  Габышева.
Когда они начали встречаться, вся школа была в восторге. Но потом что-то
у них не заладилось.
   - Почему не заладилось? - быстро спросил Дронго.
   - Не знаю. Но мне кажется, Вова никогда ее не  любил.  Он  вообще  не
способен на сильные чувства. Хороший парень,  но  никогда  он  не  будет
связан с женщиной. Есть мужчины, которые всегда сами по себе.
   - А Раис Аббасов?
   - Вот он всегда при деле, - улыбнулась Ольга, - он у  нас  бизнесмен.
Всегда такой  рассудительный,  спокойный.  Очень  хороший  парень,  всем
старается помочь.
   - У них были нормальные отношения с погибшим?
   - Не знаю. Кажется, да. У него со всеми были хорошие отношения.
   - Остаются двое - Магеррамов и Альтман. Что вы можете сказать о них?
   - Нормальные ребята, - пожала плечами Ольга.
   - Это не характеристика, - сказал Дронго, подходя ближе. - Мне  нужно
знать ваше мнение о каждом. Как  они  учились,  с  кем  дружили,  с  кем
ссорились?
   - С Фазиком никто поначалу не дружил. Он ведь маленького  роста  был,
все смеялись, когда он рядом  вставал.  И  с  девочками  у  него  всегда
проблемы были. В пятом-шестом классе  мы  вытянулись,  а  мальчишки  еще
маленькими  оставались.  Так  на  нашем  фоне  Фазик  вообще  коротышкой
казался. По-моему, он только с Рауфом дружил, с погибшим. Знаете, как он
переживал, когда мы в горах Рауфа потеряли! Уже ночь была, а он  все  не
успокаивался, звал нас искать его.
   - Рауф тоже был маленького роста?
   - Нет, - ответила Ольга, - он был высокий.  Выше  среднего  роста,  -
уточнила она. - Они не из-за этого сошлись. Просто у  Рауфа  был  мягкий
характер, вот он и опекал  маленького  Фазиля.  Дружили,  друг  к  другу
ходили в гости. У Фазиля сестра была младшая, и у Рауфа  тоже.  Так  они
тоже дружили.
   - А Леня Альтман?
   - Этот  сам  по  себе,  -  отмахнулась  Ольга,  -  такой  законченный
единоличник. Мы его  тогда  с  трудом  заставили  вступить  в  комсомол.
Представляете, в те времена не хотел вступать в комсомол. Такой  скандал
был, меня чуть из комсоргов не выгнали. Восемьдесят второй год был, мы в
седьмом классе учились. Вы же помните, какой это был год. Брежнев  умер,
Андропов стал генсеком. Как  раз  в  ноябре,  мы  тогда  уже  в  восьмой
перешли. Так к нам первый секретарь райкома комсомола приехал,  чтобы  с
Леней поговорить. В то время за такой отказ могли и  из  школы  выгнать.
Тем более, что Леню тогда в Артек  не  пустили.  Он  хорошо  учился,  но
почему-то его не пустили. Я думаю, из-за его фамилии.
   - При чем  тут  его  фамилия?  -  не  выдержал  Ахмедов,  -  в  нашей
республике никогда не было антисемитизма. Думайте, что  говорите.  Здесь
наш гость из Прибалтики. Что он о нас подумает?
   - Я говорю, как есть, - пожала  плечами  Ольга,  -  мне  уже  бояться
нечего. Комсомола все равно нет, а я свое отбоялась в горах,  когда  нас
чуть снарядом не накрыло.
   Леня ведь лучше всех учился, а медаль  ему  все  равно  не  дали.  Не
положено,  говорили,  так  много  медалей  давать  евреям.   Специальная
разнарядка была, вот ему две четверки и влепили.
   - Какие глупости, - возмутился Ахмедов, - можно подумать, что в нашем
городе обижали евреев. Не нужно наговаривать, Рабиева, это некрасиво.
   - А  я  не  наговариваю,  -  возмутилась  Ольга,  -  в  нашем  городе
действительно все дружно жили. И евреи, и  армяне,  и  азербайджанцы,  и
русские, и украинцы. Разве я про это говорю? У нас соседка была еврейка,
так я мацу до сих пор кушаю. Я не про нас  говорю,  а  про  них,  -  она
показала куда-то вверх, - это они нас всех зажимали. И  евреев,  и  всех
остальных.
   - Не очень-то вас зажмешь, - заметил Ахмедов.
   - Значит, Альтман вступил  в  комсомол  позже  всех?  -  улыбнувшись,
уточнил Дронго.
   - Да, - кивнула Ольга, - позже всех. Мы ему значок  и  билет  вручили
позже всех.
   - Вы сказали,  что  погибшая  Рамазанова  была  выдумщицей.  Что  это
значит? Можете привести какой-нибудь пример?
   - Сколько хотите. Она и журналы меняла, и  контрольные  переписывала.
Такая выдумщица была. Однажды Керимов и  Габышев  в  женской  раздевалке
спрятались и вылезли в тот самый момент, когда мы все  почти  разделись.
Такой крик стоял! В отместку Эльмира предложила спрятать  одежду  ребят,
когда они пойдут на физкультуру. Мы действительно спрятали ее во  дворе,
под скамейкой, а потом оказалось, что часть  вещей  уборщица  выбросила.
Решила, что это старые вещи, и выбросила все в  мусорный  ящик.  Знаете,
какой шум был! Многие наши ребята в одних трусах сидели и ждали, пока им
другую одежду из дома принесут. Особенно досталось Фазику, у  него  отец
строгий был. И Рауфу, бедному, тоже досталось. Его  отец,  правда,  рано
умер. Он нефтяником был, на буровой работал. Рано умер, а потом  и  мать
умерла. Говорили, что она  простудилась  на  работе.  Рауф  сразу  после
окончания школы переехал в Сумгаит к тетке. А сестра здесь  осталась,  у
другой тети.
   - Между Рауфом и Габышевым была ссора накануне вашего  восхождения  в
горы. Из-за чего они поспорили?
   - Из-за Светы, - вздохнула Ольга, -  я  же  говорила,  что  все  наши
мальчики в нее были влюблены. Рауф, кажется,  тоже.  А  Вова  над  всеми
посмеивался, вечно колкости разные говорил. Но они  не  спорили.  Просто
сказали друг другу разные слова, потом помирились.
   - Вы не упомянули еще одного  человека  из  вашей  компании  -  Лейлу
Алиеву.
   -  А  при  чем  тут  она?  -  удивилась  Ольга.  -  Лейла  -  девочка
самостоятельная, умная. Двоих детей воспитывает,  диссертацию  защитила,
муж у нее прекрасный, что еще нужно человеку. Думаете, она все бросит  и
убивать пойдет? Зачем, когда у нее все есть? Ведь убивают почему?  Когда
чего-то нет,  чего-то  не  хватает.  Я  так  понимаю.  Разве  вы  знаете
миллионеров, которые становились бы убийцами?
   - Полным-полно, - сказал Дронго, - только миллионеры и убивают людей,
поверьте мне на слово.
   Она посмотрела на Дронго,  лицо  его  казалось  серьезным,  но  затем
заметила усмешку, промелькнувшую на физиономии Вейдеманиса.
   - Да бросьте вы меня разыгрывать, - отмахнулась она. - Где вы  видели
таких миллионеров? Только в кино? А в жизни они на своих миллионах сидят
и охраняют их, чтобы не потерять. И других забот у них нет.
   - Это концептуальный спор, - согласился Дронго и вдруг спросил:
   - Почему вы бросили учебу, Ольга? Почему вы не стали учиться дальше?
   - Что? - казалось, этот вопрос застиг ее врасплох.
   - Мне рассказывали, что вы были одной  из  лучших  учениц,  комсоргом
класса. А потом вдруг все бросили и уехали с мужем в  Таджикистан,  даже
не доучившись. Вы не пробовали поступить в институт?
   - Вам не все сказали, - она поправила волосы, взглянула на Дронго.  -
Вам не все рассказали, - повторила она, - я ведь в институт поступила. В
политехнический, как и хотела. А потом встретила своего  будущего  мужа.
Он старше меня, мы с  ним  случайно  познакомились...  Когда  мы  нашего
первого ребенка ждали... Ну, в общем,  что  говорить...  Я  возвращалась
домой, когда меня сбила машина. В результате у меня был выкидыш. Я потом
полгода лежала в горячке, все не могла себе простить,  что  не  заметила
машину. Хотя как положено переходила, на зеленный свет. А он пьяный был,
сукин сын, говорят, племянник какого-то  министра.  Вот  мы  с  мужем  и
решили тогда уехать отсюда. Врачи мне сказали, что у меня  больше  детей
не будет. Я с горя чуть руки на себя не наложила.
   В  классе  было  слышно,  как  где-то  в  коридоре   переговариваются
сотрудники полиции. Трое мужчин молчали, ожидая окончания этой истории.
   - А потом я снова забеременела, - с вызовом сказала  Ольга,  -  врачи
говорили, что мне нельзя рожать. А я знала, что буду рожать. Знала,  что
нужна мужу, вот такая нужна. Больная, пустая, но нужна. Знаете,  как  он
за мной ухаживал. И его глаза... Я тогда поняла, что у бабы одно счастье
есть в жизни, когда на нее вот так мужик смотрит. И нет больше  никакого
счастья для женщины, что хотите мне говорите.  Он  мне  сказал:  ты  мне
нужна, и больше ни о чем не думай. А я думала. Думала. Знала,  что  сына
он хочет. Как и все мужики нормальные, сына хочет, - она тихо заплакала.
   -  Извините  нас,  -  сказал  Дронго,  -  не  нужно   больше   ничего
рассказывать.
   - Нет,  расскажу,  -  возразила  Ольга.  -  Я  несколько  месяцев  на
сохранении лежала. Все боялась повторного выкидыша. До  самой  последней
минуты не разрешала проверить, кто у меня будет. Твердо знала, что будет
мальчик. Я его  чувствовала  в  себе,  слышала,  как  он  ночами  бился,
разговаривала с ним.
   Она вытерла лицо.
   - Там, в горах, есть такое лекарство. Сейчас о нем все  знают.  Мумие
называется. Мне его давали пить. Врачи говорили, что шансов  почти  нет.
Почти нет никаких  шансов.  А  я  ждала,  когда,  наконец,  мой  мальчик
созреет. И через девять месяцев легла на стол. Сама попросила:  если  со
мной что-нибудь случится, спасайте мальчика. Врач-старик,  такой  чудный
таджик, почти по-русски не говорил. Он спас и меня,  и  мальчика.  А  вы
спрашиваете, почему я не училась. Зачем же мне  было  бегать  от  своего
счастья? Они сегодня за мной сюда приедут - муж мой и сынишка маленький.
И я знаю, что должна к ним живой и невредимой  выйти.  И  если  я  этого
подлюгу убийцу найду, если только я  с  ним  встречусь,  он  мне  ничего
сделать не сможет. Я ему, подлецу, глаза выдавлю, я  ему  все  скажу.  Я
свое горе уже хлебнула, полную  чашу.  Нельзя  мне  умирать,  понимаете,
нельзя.
   В комнате стояла тишина.  Все  боялись  даже  шевельнуться.  В  такой
момент лучше помолчать, слова могут оскорбить тишину. Это длилось  целую
минуту. И только затем Дронго сказал:
   - Я знаю о мумие. Когда у моей мамы оторвало палец, врачи пришили его
и залечили этим лекарством. Я слышал о его чудесных свойствах.  Спасибо,
Ольга. Идите и пришлите к нам Магеррамова. Скажите, что мы хотим  с  ним
поговорить.
   Она кивнула на прощание и вышла из комнаты.
   - Вот так в жизни бывает, - задумчиво  сказал  Вейдеманис,  -  иногда
думаешь, что твоя жизнь  не  удалась  и  Бог  зачем-то  ставит  на  тебе
эксперимент. А на самом деле... Может, она должна была пройти через  все
эти  муки,  чтобы  обрести  свое  счастье?  Может,  поэтому  она   такая
счастливая?
   Дронго помнил,  что  Вейдеманиса  бросила  жена,  оставив  ему  дочь.
Поэтому не торопился отвечать. Наконец он сказал:
   - Не знаю. Трудно вообще решать за других,  что  такое  счастье.  Она
потеряла первого ребенка, заболела, бросила учебу, не  сделала  карьеры.
Казалось, что все кончено и жизнь не удалась. А с другой стороны, у  нее
есть любимый муж,  который  остался  ей  верен  в  трудной  ситуации,  и
выстраданный ребенок. Бог дал ей все, что она могла бы у него попросить.
   - Я всегда подозревал, что ты  скрытый  антифеминист,  -  пробормотал
Вейдеманис, - для тебя счастье женщины в семье, в любимом человеке.
   - Да, - кивнул Дронго,  -  а  я  этого  никогда  не  скрывал.  Вместо
дурацкого ора феминисток, которые спорят,  кто  главнее  -  мужчина  или
женщина, я искренне считаю, что важнее всего сама жизнь  человеческая  и
чувства,  которые  возникают  между  людьми.  Мне  иногда  кажется,  что
человечество  выживает  именно  благодаря  этим  чувствам,  этой  особой
энергетике, возникающей между людьми.  Она  материализуется  и  защищает
наше пространство от энтропии зла, которое тоже  материализуется,  в  не
меньшей степени.
   -  Вы  философ,  Дронго,  -  заметил  Ахмедов,  -  вам  нужно  менять
профессию.
   - У меня философская профессия, -  улыбнулся  в  ответ  Дронго,  -  я
уменьшаю энтропию зла, пытаюсь  в  меру  своих  возможностей  сузить  ее
размеры. Разве это не замечательная работа?
   Ответа он не услышал. В комнату вошел Фазиль Магеррамов. Вид  у  него
был взволнованный и  несколько  растрепанный.  Однодолларового  галстука
?под фирму? на нем уже  не  было.  Две  верхние  пуговицы  рубашки  были
расстегнуты. В добротном костюме он смотрелся сейчас гораздо лучше,  чем
раньше.
   "Еще браслет снять, - подумал Дронго, - и будешь похож на нормального
мужчину?.

Глава 11

   Магеррамов был яв