зарегистрировал труп убитого с признаками насильственной смерти. Молодец. Ничего другого придумать не мог.
     - Приехали представители прокуратуры, - хмуро ответил майор, стоя перед начальником райотдела, - я обязан был сделать запись.
     - Садись, - разрешил подполковник, - узнал хоть, кто это такой?
     - Я участкового вызвал, а он его не знает. Сегодня фотографию сделали, завтра поеду, покажу в поселках. Может, кто-нибудь его знал. В спецкомендатурах много всяких людей бывает. Хотя он не похож на обычного заключенного. Туфли у него модные, да и одет очень прилично.
     - Откуда он тогда там появился? - спросил подполковник.
     - Не знаю, - честно ответил Шаболдаев.
     Подполковник помолчал. Потом нехотя сказал:
     - В районе неспокойно. Идут митинги, демонстрации. Все что хочешь может быть. Начнутся беспорядки, кто потом будет отвечать? Райком все на нас свалит.
     - Да, - согласился Шаболдаев, - нужно двух-трех крикунов арестовать, пусть у нас посидят, остынут.
     - Не разрешают, - сквозь зубы сказал подполковник, - говорят, у нас сейчас гласность. Нельзя старыми методами работать. А как можно, не говорят. И тут еще твое убийство. Новый министр только повод ищет, чтобы сорвать на ком-нибудь злость, показать, какой он строгий начальник. Хочешь, чтобы он на мне все показал?
     - Я найду убийцу, - понял Шаболдаев, - за три дня найду.
     - За два, - сказал подполковник, - там ведь чужой появиться не мог. Убийца наверняка кто-то из местных. Потряси всех, но найди. Главное, успеть отчитаться о раскрытом преступлении. Мне нужен убийца. Любой убийца. Понимаешь меня - любой. Потом напишем, что ошибались. Доказательства не те были. Но это потом будет. А сейчас найди мне кого-нибудь.
     - А прокурор как? - вспомнил Шаболдаев. - Их следователь дело ведет. Он может не согласиться с нашей версией. Начнет копать, расспрашивать. Он ведь дело в суд должен передать.
     - Я уже договорился с прокурором, - отмахнулся подполковник, - он согласен. Можно кого-то из больных взять и написать. Они там все ненормальные, эти прокаженные. Никто туда не поедет проверять, просто побоятся. Прокуратуре тоже нужны хорошие показатели. В общем, через два дня ты мне должен сообщить имя убийцы. А потом делай что хочешь. Главное, наши показатели не испортить.
     Шаболдаев знал, как делаются эти показатели. Когда нужно было резко исправить ситуацию с раскрываемостью преступлений, сотрудники уголовного розыска просто задерживали давно известных им наркоманов и мелких правонарушителей, подбрасывая им пакетики с наркотиками. Доказательства были налицо. Суд обычно бывал скорым и неправым. Обвиняемый получал несколько лет тюрьмы, а в райотделе успешно отчитывались о высоком проценте раскрываемости преступлений. Конечно, увеличивалось и число правонарушений, но это было уже не так страшно. Во-первых, можно было не показывать действительных случаев. А во-вторых, успешное расследование всегда резко улучшало статистику. Ведь если из шести преступлений два не раскрыто, то это уже больше тридцати процентов. А если из восьми только два или из десяти, то это двадцать пять или двадцать процентов, а значит, улучшение налицо.
     "Подполковник прав, - подумал майор. - Нужно найти какого-нибудь придурка в лепрозории и приписать все ему. Они все равно больные и обреченные. Пока прокуратура все распишет, пока дело в суд передадут, больной и подохнуть может. Кроме того, многие из них просто недееспособные. Тяжелобольные, у которых поражен мозг. А значит, и никакой ответственности не несут. Нужно будет снова вернуться в поселок и поговорить с главным врачом. Может, у него есть на примете такие больные. Но сначала нужно установить личность убитого".
     На следующее утро вместе с лейтенантом Касымовым он отправился объезжать местные спецкомендатуры. Между офицерами милиции, работавшими в различных подразделениях, существовала своего рода неприязнь. Офицеры райотдела считали сотрудников спецкомендатур и колоний бесчувственными негодяями, измывающимися над случайно оступившимися людьми и выжимающими деньги из их родственников, делая свою прибыль на беде людей. В свою очередь, офицеры спецкомендатур считали сотрудников местных райотделов зажравшимися котами, обирающими честных людей по поводу и безо всякого повода. В колониях и спецкомендатурах сидят преступники, считали они. Это все виноватые в различных преступлениях люди. А вот обирать невиновных нехорошо. У каждого была своя логика, устраивающая того или иного офицера, в зависимости от его места работы.
     Майора Шаболдаева встречали не очень приветливо. Но фотографию охотно смотрели. Убитый мог оказаться заключенным спецкомендатуры, отпущенным за взятку домой. В таком случае скандал следовало гасить своевременно, исправляя документы ушедшего по всей положенной форме.
     Но, потратив почти целый день, майор так и не добился успеха. Никто никогда не видел этого человека в лицо. Вернувшись в райотдел, он узнал, что участковый Гуламов, которому он поручил обойти с этой фотографией два соседних поселка, уже вернулся и дважды его спрашивал. Шаболдаев сразу позвонил участковому.
     - Узнал что-нибудь? - быстро спросил он.
     - Кажется, да, - радостно ответил участковый, - один из жителей нашего района видел его несколько раз в районной больнице. Я туда поехал, но главного врача не было. Она уехала в город. Завтра все узнаю.
     - Черт тебя побери, - разозлился майор, - найди ее адрес, поедем к ней домой. Сегодня нужно узнать все. У нас времени очень мало. Быстро все выясни, а я позвоню, скажу, чтобы нам оставили автомобиль.
     Лейтенант Касымов принес из прокуратуры, которая была рядом с райотделом, за стеной, протокол вскрытия трупа. Несчастный умер от сильного удара по черепу. Патологоанатом, однако, утверждал, что смерть могла наступить не только в результате удара по голове. На левой скуле покойного была свежая ссадина, и эксперты предполагали, что погибший мог получить сильный удар в лицо и, упав, удариться об камень. Однако рядом с телом такого камня не нашли. В любом случае теперь уже не оставалось никаких сомнений, что неизвестный был убит. Через десять минут появился запыхавшийся Гуламов. Он нашел адрес и теперь готов был ехать.
     По дороге в город Шаболдаев молчал. Он уже мысленно обдумывал свой завтрашний разговор с Лаидовым, в лепрозории. Было уже темно, когда они въехали в город. Всюду стояли объединенные патрули, состоящие из людей войск МВД и Министерства обороны. В городе было неспокойно. Повсюду шли митинги, демонстрации. Власти боялись столкновений и провокаций. И своей трусостью только провоцировали оппонентов на дальнейшие страсти.
     Квартиру главного врача районной больницы они нашли уже в восьмом часу вечера. Пока поднимались по ступенькам, Шаболдаев грозно шептал Гуламову, что убьет того, если главного врача не будет дома. На счастье участкового, она была дома и сама открыла дверь. А узнав участкового, пригласила обоих в квартиру.
     Главный врач - Алла Сергеевна - была все еще молодой и красивой женщиной. Ей только исполнилось сорок пять лет, и она, похоже, ничуть не огорчалась этому событию. Жизнерадостная, трудолюбивая, всегда в хорошем настроении, она любила свою работу и своих больных, которые платили ей взаимностью.
     Целых пять минут шли ничего не значащие разговоры, пока Шаболдаев не достал фотографии. Он показал их женщине.
     - Может, вы знаете, кто это такой? Говорят, его иногда видели у вас в больнице.
     Алла Сергеевна спокойно взяла фотографии. Начала смотреть и вдруг вскрикнула:
     - Он убит?
     - Вы его знаете? - понял загоревшийся майор.
     - Конечно, знаю, - кивнула хозяйка дома, - это Рамиз, врач-гинеколог из города. Он иногда приезжает к нам, помогает нашему врачу. Что с ним случилось? Его действительно убили?
     - Кажется, да, - кивнул Шаболдаев.
     - Какой ужас! Такой молодой парень. И специалист был хороший. Мы его несколько раз приглашали на консультации.
     - Вы знаете, где он живет? - спросил майор.
     - Да. Но у меня адрес и телефон записаны на работе. В моем кабинете. Если хотите, я позвоню дежурной, она посмотрит.
     - Очень хотим. Вы же нас понимаете. Совершено убийство, и мы обязаны узнать, кто это сделал.
     - Сейчас я позвоню, - подошла к телефону женщина.
     - Скажите, - спросил Шаболдаев, пока она набирала номер телефона, - у него были враги?
     - Откуда я знаю? - удивилась женщина. - Он ведь не наш работник. Алло. Тамара, это ты? Зайди ко мне в кабинет. Там коричневая книжка в столе, да, в ящике. Вытащи и посмотри номер Рамиза. Правильно. Врача-гинеколога. Только быстро. И продиктуешь мне. Да нет, с дочерью все в порядке, не волнуйся. Просто он мне нужен.
     - Сейчас принесет, - сказала она майору.
     - А почему Тамара спрашивает про вашу дочь? - нахмурился Шаболдаев. - При чем тут она?
     - Она недавно вышла замуж. Мы ждем внука, - улыбнулась Алла Сергеевна.
     - А при чем тут Рамиз? - не понял майор.
     - Да, - в этот момент сказала его собеседница, - диктуй, я записываю. Там и адрес есть. Его тоже продиктуй.
     Она аккуратно записала все своим мелким, бисерным почерком. И только потом сказала:
     - Он ведь был специалистом по абортам. И практикующим врачом. Поэтому Тамара так волнуется.
     - Спасибо, - вскочил на ноги Шаболдаев, - кажется, нам пора. У него родные есть, вы не знаете?
     - Он не женат. Родители живут в районе, где-то далеко. Но в городе, кажется, живет его сестра. Кстати, я сейчас подумала над вашим вопросом. Вы знаете, некоторые мужчины к нему очень плохо относились. Он ведь врач-гинеколог и должен осматривать женщин. А у нас такие ревнивые мужья. Ни за что не пустят жену к чужому мужчине. И потом, некоторым не нравилось, что он делал операции. Женщины иногда скрывают от мужчин такие вещи. Особенно у нас. Вы меня понимаете?
     - Спасибо, - кивнул майор, - я все понимаю. Большое вам спасибо, Алла Сергеевна!
     По лестнице он спускался совсем в другом настроении.
     Через полчаса нашли квартиру врача. Еще через десять минут, поговорив с соседями, они уже точно знали, что врача два дня не видели дома. А еще через некоторое время один из соседей вспомнил, что Рамиз собирался ехать в поселок с таким смешным названием. Умбаки. Шаболдаев, чувствуя, что напал на след, едва сдерживал свое нетерпение. Теперь все сходилось. Теперь он знал, что скажет утром главному врачу лепрозория.

ГЛАВА 7

     В этом поселке оказалось совсем не так страшно, как поначалу представляла себе Инга. Больных было не много, человек восемьдесят. Причем тяжелобольные, у которых были поражены конечности и задет мозг, уже не могли двигаться, а просто лежали в своих палатах. Остальные вели нормальный образ жизни. Ссорились, мирились, обижались, сплетничали, ругались и любили друг друга. Последнее было самым удивительным. Но здесь, как в маленьком человеческом микрокосмосе, люди все равно испытывали это чувство. Или пытались его прочувствовать, надеясь таким образом хоть как-то обмануть саму судьбу.
     За последние десять лет было даже два брака, заключенных в Умбаки. В первом случае санитарка вышла замуж за больного, бывшего военного офицера, попавшего сюда в сорок два года. У офицера была поражена нога, которая совсем не мешала ему выполнять свои супружеские обязанности. Во всяком случае, одну ногу ему вскоре ампутировали, а он по-прежнему смотрелся совсем неплохо, появляясь вместе со своей супругой на телевизионных просмотрах, где собирались почти все больные.
     Второй брак был заключен между двумя больными, поступившими пять лет назад. Им обоим было далеко за тридцать. Они были цыганами из разных республик, по невероятному совпадению оказавшимися в одном лепрозории. Многие подозревали, что их супружество лишь видимость, а на самом деле их объединяет лишь их принадлежность к беспокойному цыганскому племени. Правды никто, конечно, не знал. Супругам отвели отдельную комнату, и они мирно жили, стараясь не привлекать к себе особого внимания. У обоих были поражены лица, поэтому они редко появлялись на телевизионных просмотрах, предпочитая общение друг с другом.
     Но кроме этих официальных отношений существовали и другие. Несколько сравнительно молодых мужчин довольно ревниво ухаживали за уже немолодой санитаркой Басти, которая благосклонно относилась к любому из них, охотно предоставляя свои услуги и не пугаясь ужасного вида своих партнеров.
     Эти встречи Бармина еще могла как-то терпеть, но когда сюда поступила Азиза, все пошло кувырком. Азиза была балериной и раньше танцевала в Таджикистане. Сначала болезнь начала развиваться на пальцах ног, потом перекинулась на всю голень. Несмотря на чудовищно распухшие ноги, сделавшиеся почти черными до колен, женщина сохраняла миловидность и кокетство, присущее молодой, красивой женщине. Вся беда была в том, что выше колен она оставалась молодой и нормальной женщиной. С нормальными циклами жизнедеятельности и нормальной тягой к молодым мужчинам.
     Старая дева Бармина получила своего рода раздражитель. Азиза нравилась всем - водителю главного врача, одному из местных чабанов, иногда появлявшемуся в поселке со своей отарой, больным мужчинам, еще сохранившим тягу к женщинам, в общем всем, кто оказывался в поселке и кого не пугали ноги бывшей балерины.
     И хотя Азиза была относительно разборчива и многим отказывала, тем не менее полностью отрешиться от земных радостей она не могла и не хотела. Именно поэтому часто уходила из своей палаты, вызывая бешеную ярость Барминой. Главный врач Лаидов относился к этим встречам достаточно снисходительно. Он даже находил в этом нечто целительное, позволявшее больным забывать о своей обреченности. И это был единственный повод, из-за которого они расходились со своей старшей медсестрой.
     Инга не понимала подобных похождений Азизы. Но также относилась к этому вполне спокойно. Ей казалось невозможным встречаться с кем-то, зная о собственном увечье. Азиза, смеясь, рассказывала, что никогда не снимает шерстяных носков, чтобы не пугать воздыхателей. Инга вежливо слушала, но все это ее как-то не касалось. Пока не случилось страшного.
     Во всем был виноват этот чабан Васиф. Конечно, его можно было понять. Месяцами в горах, когда рядом нет живой души. Месяцами без женского общения. В такой ситуации даже немного полные ноги в носках покажутся не такими уж страшными. Южане вообще более агрессивны и менее терпеливы. Может, в этом виновато южное солнце. Или жирная и острая пища, которая так возбуждает молодых мужчин. Во всяком случае, в сельских местностях Италии и Испании, Закавказья и Средней Азии опыт приобщения молодых мужчин к Эросу начинался с... животных. Обычно с курочек, которые были безотказны в таких случаях. А уже затем молодые ребята переходили на более крупных домашних животных. В таких вариантах молодая женщина с плохо слушающимися ногами может показаться почти Венерой или Афродитой.
     Обычно Азиза знала, когда ей можно встречаться с мужчинами, а когда нельзя. Она сама высчитывала все свои сроки. Но на этот раз что-то произошло. То ли сама Азиза ошиблась, то ли чабан оказался слишком настойчив. Но через два месяца Инга с ужасом узнала, что ее подруга ждет ребенка!
     Это было единственное табу для больных женщин в лепрозории. Им не разрешали рожать ни при каких обстоятельствах. Слишком велика была опасность появления ребенка, зараженного подобной болезнью. Каждый заболевший обязан был унести эту болезнь в могилу. На каждом проказа должна была закончиться, и роковая цепочка не смела продолжаться дальше. Даже если ребенок рождался абсолютно здоровым, он мог передать сбой в генетической цепочке кому-то из своих потомков. И потому табу было абсолютным. И Азиза это сознавала.
     Она понимала, что нужно решаться на аборт. Понимала и по-прежнему чего-то ждала. Может быть, чуда. А может, просто осознание того обстоятельства, что и она может быть матерью, так радовало ее, делало необычайно насыщенной ее жизнь. И наполняло само существование глубинным смыслом, словно оправдывавшим ее появление на свет.
     Но все это продолжалось недолго. Через два дня приехал молодой врач, которого вызвала Бармина. И Азиза покорно ушла с ними в кабинет главного врача. И вернулась через три часа уже без своего ребенка. Она прошла, тяжело ступая, к своей кровати и молча села на нее, стараясь не смотреть на находящихся в комнате девушек. И лишь спустя некоторое время с вызовом сказала:
     - Ну и что?
     - Больно было? - спросила Инга.
     - Терпимо, - криво усмехнулась Азиза, - ничего страшного.
     - А кто у тебя должен был быть? - спросила Таня.
     - Говорят, мальчик, - скривилась Азиза и, вдруг повернувшись, громко зарыдала, упав на подушку. Она кричала так, словно действительно потеряла сына и только теперь полностью осознала это. Инга подсела к ней и долго успокаивала подругу. Лишь через полчаса пришедшая в себя Азиза наконец снова села и, также криво улыбаясь, сказала Инге:
     - Ты меня не успокаивай. Все равно все мы здесь в одинаковом положении.
     - Да, - печально согласилась Инга.
     - Ты хоть переспала бы с кем-то, - вдруг с вызовом сказала Азиза. - На Таню не смотрят, а ты пока еще нравишься многим. Так ведь и помрешь девицей, как наша Бармина.
     - Не хочу, - покачала головой Инга, - с водителем противно. От него вечно чесноком пахнет. А с нашими тоже не хочется. Я ими брезгую.
     - Ты смотри, какая аристократка, - запричитала Азиза, - она еще кого-то брезгует. Да вот Танька сидит. Ее кто-нибудь пальцем поманит, она и побежит. Побежишь, Танька?
     - Нет, - выдавила Таня.
     - Побежишь, - уверенно кивнула Азиза. - А хочешь, я тебе уступлю Васифа на одну ночь, - загорелась она от своей мысли, обращаясь к Инге, - он ведь мужик настоящий, не то что наши.
     - Не хочу, - встала и отошла от ее кровати Инга, - ты думай, что говоришь. Как это уступлю? Я таких подарков не принимаю. И мне Васиф никогда не нравился.
     - Тебе нужен американский актер. Или французский, - разозлилась Азиза, - Ален Делон или Марлон Брандо? Кого хочешь, выбирай.
     - Никто мне не нужен. С кем попало не хочу.
     - Дура ты, - с неожиданной злостью сказала Азиза, - самая настоящая дура. Скоро твоя болезнь дойдет до морды, и на тебя никто не посмотрит. Даже если очень будешь просить. Пока у тебя все на руке, можно что хочешь делать. У меня вот ноги больные, и то не останавливает. Ты знаешь, что мне сказала Бармина? Через два-три года я не смогу ходить. И в постели ничего сделать тоже не смогу. А ты говоришь "с кем попало". Эх ты. Я, по-твоему, тоже "с кем попало"?
     Инга молчала.
     - У меня знаешь какой парень был! - закричала Азиза. - Сын нашего премьера. Умолял меня замуж за него выйти. А я его не любила. Думала, танцевать буду, в Москву поеду. Вот и станцевала свой танец.
     Она сжала зубы. Они не любили говорить о прежней жизни. Это было слишком больно. Больные в лепрозории как-то свыкались со своей страшной судьбой, стараясь не думать о том, что их ждет. Очевидно, так вообще устроен человеческий мозг. Нечто иррациональное всегда присутствует в его логике. Зная, что они обречены, люди продолжали жить, не думая о своих болезнях и об отпущенном им сроке.
     Впрочем, это относилось не только к больным. Разве все человечество не похоже на больных этого лепрозория? Разве мы не знаем абсолютно точно, что также обречены? Обречены на смерть. Пусть через тридцать, сорок, пятьдесят лет. Но обречены все. В живых не останется никто из ныне живущих. Им на смену придут другие поколения. Тем не менее мы меньше всего думаем о смерти, позволяем себе влюбляться, ссориться, встречаться, расставаться. Словом, ведем себя так, как будто и не думаем о своем конечном итоге. Который обязателен для каждого из живущих.
     На этом разговор закончился.
     А через две недели Инга встретила Эльдара. И впервые осознала, что значит любить по-настоящему.
     Он был студентом-биологом. И случайно забрел в Умбаки. Она сидела на скамейке. Правым боком к солнцу. И он подошел к ней, не видя ее левой руки. Она, закрыв глаза, просто улыба