лкнули  всех  к
не совсем корректному выводу.
   - Что вы имеете в виду? - занервничал Земсков.
   - Ну-ка,  ну-ка,  интересно,  -  пробормотал  Финкель,  -  вы  что-нибудь
понимаете в ядерной физике?
   - Нет, - улыбнулся Дронго, - простите, что я так  говорю.  Но  я  кое-что
понимаю в психологии и знаю, что такое авторитет такого гения в  науке,  как
вы. Ваша догадка о вывозе зарядов была абсолютно верной.  Но,  безоговорочно
приняв вашу версию, проводившие расследование офицеры невольно попали под ее
гипноз, не  заметив  вполне  очевидных  обстоятельств.  Они  посчитали,  что
водитель Мукашевич, вывозивший в тот день отходы, был в сговоре с  погибшими
учеными. Вот это очевидное влияние вашей версии. А на самом  деле  Мукашевич
наверняка не был причастен к этому, во всяком случае, он не убийца, которого
вы ищете, и он не был главным помощником похитителей, и уже тем более не был
организатором этого преступления.
   - Почему вы так считаете? - спросил Фин-кель.
   - Это очевидно. Если бы Мукашевич был главным организатором случившегося,
он бы не стал ждать два месяца. Он  скрылся  бы  немедленно  после  убийства
сотрудников Центра. И не стал бы ждать, когда приедут его арестовывать. Я уж
не говорю о том, что вряд ли руководство Центра  стало  бы  тогда  увязывать
исчезновение водителя с хищением зарядов.
   Все молчали. Земсков понял,  что  приехавший  говорит  нечто  дельное,  и
прислушался.
   - Интересное наблюдение, - протянул Финкель, - я думаю, что с вами  можно
согласиться, но только отчасти. В таком случае, куда  же  делся  исчезнувший
водитель?
   - Он либо мелкий исполнитель, которому поручено  было  сбежать  сразу  же
после обнаружения хищения, либо несчастная  жертва,  которого  убрали  после
приезда сюда полковника  Машкова.  Причем  я  склоняюсь  скорее  ко  второму
варианту.
   - Почему? - не выдержал Земсков.
   - Просто сравните. Если он сбежал, то его могли найти. Да  и  куда  может
убежать водитель, который вряд ли посвящен в большие тайны. Он даже не сумел
бы определить, что именно вывозил. Это ведь не  научный  сотрудник.  Но  вот
если он хотя бы догадывался, кто организатор этого хищения, то тогда он  был
наверняка обречен. Я думаю, его убрали сразу же после обнаружения хищения.
   Земсков хотел зло  пошутить  по  поводу  "гениальности"  приехавшего,  но
обратил внимание, как слушают его все остальные.
   - Следовательно, у вас есть другой вывод? - уточнил Финкель.
   - Есть, - невозмутимо ответил  Дронго,  -  водитель  убит  на  территории
поселка, и нужно искать его не где-то в тайге  или  в  соседних  городах,  а
именно там. При этом где-то близко, так как у убийцы скорее всего было очень
мало времени  для  тщательного  "заметания"  своих  следов.  Очень  мало,  -
подчеркнул  он.  -  А  главный  вывод  очевиден   -   организатор   хищения,
руководивший всем  этим  процессом,  все  еще  находится  среди  сотрудников
Центра. Я бы даже уточнил, сказав, что он находится среди высших сотрудников
Центра.
   - У вас интересные версии,  -  мягко  улыбнулся  Финкель,  -  но  для  их
подкрепления нужны как минимум две вещи.
   - Да, конечно.
   -  Нужно  найти  убитого  водителя  и  обнаружить   организатора   такого
злодейства. И боюсь, что сделать это не так-то легко.
   Если начнут искать, - убежденно сказал Дронго, - то наверняка найдут тело
убитого водителя.
   - Мы его искали, - сердито вмешался Ерошенко, - не  считайте  себя  умнее
всех.
   - Вы искали его живого, -  быстро  возразил  Дронго,  -  а  нужно  искать
мертвое тело. Это разные  вещи.  Вчера  полковник  Машков  рассказал  мне  о
винтовке, которую нашли у Мукашевича. Но это еще более ложный след.  И  хотя
пока нет заключения экспертизы, или я о  нем  просто  не  знаю,  но  могу  с
уверенностью сказать, что это не та винтовка, из которой стреляли  в  машину
ваших сотрудников.
   - Ладно, - поднялся Земсков, - давайте продолжим  совещание  в  кабинете.
Может, действительно придумаем что-нибудь дельное.
   При  этом  он  метнул  строгий  взгляд  в  полковника   Машкова,   словно
предупреждая того, чтобы  он  поменьше  общался  с  подобным  типом.  Ильин,
выходивший за Ерошенко, сказал, обращаясь  к  Левитину,  но  так,  чтобы  их
услышал генерал:
   - Прилетают тут разные "специалисты". Советы дают.
   Ерошенко согласно кивнул головой. У выхода из столовой  академик  Финкель
придержал за руку Дронго.
   - У вас интересное мышление, - сказал он одобрительно, - но  не  нужно  с
таким напором нападать на этих господ. Они  все-таки  делают  свое  дело.  И
потом, это их специфика.
   - А моя специфика давать отпор хамству, Исаак Самуилович, - тихо  ответил
ему Дронго. - По-моему, кто-то должен иногда говорить им такие вещи.
   Земсков шел впереди. Он с некоторым  удовлетворением  подумал,  что  если
новый эксперт окажегся прав и Мукашевича действительно убили,  то  тогда  он
заставит этого эксперта оставаться в Чогунаше до тех пор, пока тот не найдет
организатора этого преступления.  К  тому  времени  у  этого  типа  отрастет
борода, радостно подумал Земсков. А я  подожду,  посмотрю,  как  этот  умник
будет работать. Раз руководство считает, что он может справиться лучше  нас,
пусть потрудится. Мы ему мешать не будем. Но и помогать не станем, решил для
себя генерал.

Хельсинки. Финляндия. 10 августа

   Он ехал с пересадками в  нескольких  автобусах  всю  ночь,  чтобы  успеть
добраться до Хельсинки к пяти часам вечера, как и договаривался с  Сирийцем.
Его радовало и немного беспокоило, что разговор получился таким  коротким  и
результативным. Он боялся признаться самому себе, что не верит  Сирийцу,  не
верит в его благородство, не верит в порядочность его людей.  И  поэтому  он
наметил для себя план действий, которого  твердо  собирался  придерживаться.
Ночью ему было плохо,  его  все  время  тошнило,  кружилась  голова,  болели
суставы.
   К десяти часам дня он был уже в двух часах  езды  от  столицы  Финляндии.
Войдя в очередной туалет и посмотрев в зеркало, он не сразу узнал себя.  Это
был не тот Сухарев, который  всего  несколько  дней  назад  выглядел  вполне
здоровым,  упитанным  человеком.  Из  зеркала  на  него   смотрел   бледный,
измученный, отверженный человек с запавшими глазами, у которого к тому же на
голове начали появляться какие-то непонятные проплешины. Он провел рукой  по
волосам и увидел, что они вылезают целыми прядями. Это изумило его. Он хотел
еще раз проверить волосы,  но  тут  его  скрутило  в  очередной  раз,  и  он
наклонился  над  раковиной,  извергая  остатки  пищи,  непонятно   как   еще
сохранившиеся в его желудке после стольких приступов рвоты.
   Когда он умывался, у него дрожали руки. Он снова посмотрел  в  зеркало  и
вдруг, схватив себя за клок волос с силой потянул. Волосы  легко  поддались.
Он ошеломленно смотрел на них. Такого с ним не было никогда, даже  когда  он
тяжело болел в лагере, заразившись какой-то лихорадкой от приехавших из Азии
заключенных. Да, такого никогда не было. Он выбросил волосы и  посмотрел  на
себя в зеркало. Потом, наклонившись, задрал штанину. На  ногах  образовались
раны, словно мясо и кости начали гнить еще при жизни.  Он  не  понимал,  что
происходит. Неужели это последствия двух бессонных ночей? Но он и раньше мог
сутками не спать, и ничего...
   Сухарев стоял и смотрел на себя в зеркало, вспоминая загадочный прибор  и
пластины, которые его окружали. Постепенно к нему стало приходить  понимание
того, что произошло нечто невозможное, страшное, к чему  нельзя  привыкнуть.
Он  зашел  в  магазин  и  купил  себе  спортивную  шапочку,  чтобы  прикрыть
образовавшиеся на голове лысые участки. И еще - легкую куртку, выбросив свой
помятый пиджак.
   После этого он отправился в Хельсинки. Он знал, где находится больница, в
которой один из врачей говорил по-русски. Ему уже приходилось бывать в  ней.
Она находилась как раз недалеко от терминала, где он должен был  встретиться
с людьми Сирийца. Он не сомневался, что Сириец стянул  всех  своих  людей  к
терминалу. Взяв такси, Сухарев поехал в больницу. По дороге ему снова  стало
плохо, и он едва не остановил такси. Но все-таки перетерпел  и  добрался  до
больницы. Здесь он, к счастью, довольно быстро нашел знакомого  врача.  Было
уже около двух часов дня.
   - Здравствуйте, доктор, - сказал он, входя в его кабинет.
   Он не помнил его имени и фамилии, но это было неважно.  Главное,  что  он
нашел врача, говорящего по-русски. Тот что-то писал и удивленно посмотрел на
странного пациента.
   - А, мистер Зухарив, - обрадовался врач, узнав наконец его.  -  Как  ваши
дьела? Что случилось?
   - Посмотрите меня, доктор, - попросил Сухарев, - мне очень плохо. Я таксу
знаю, я вам заплачу, только посмотрите меня.
   - Хорошо, садьитесь, - показал врач на стул, - что у вас болеть?  На  что
жаловаться?
   - Вот, - Сухарев снял шапку, показывая свои плеши, потом засучил брюки.
   Врач посмотрел на его раны, нахмурился, подошел к умывальнику,  тщательно
помыл руки, потом снова подошел к своему необычному пациенту,  посмотрел  на
его голову, нахмурился еще сильнее. И затем еще раз спросил:
   - Что у вас болеть?
   - Меня тошнит, все тело ломит,  голова  кружится,  сам  не  понимаю,  что
происходит, - признался Сухарев.
   Врач, не дотрагиваясь  до  его  головы,  внимательно  оглядел  ее.  Потом
подошел к телефону и, подняв трубку, что-то сказал  по-фински.  Затем  снова
вернулся к Сухареву. Через минуту в  комнату  вошел  другой  врач.  Он  тоже
подошел к Сухареву, и  они  стали  осматривать  его  вдвоем,  что-то  горячо
обсуждая. Потом пришедший врач быстро вышел.
   - - Где вы были в последние месяцы или недели? Вы куда-нибудь ездить?
   - Нет, только в Финляндию, - проворчал Сухарев.
   - Вы бывать вашей атомной станции или стоять рядом?
   - Нет, - удивился Сухарев. - Почему вы спрашиваете об этом? Что со мной?
   - Подождите, - врач внимательно посмотрел на него, потом попросил:
   - Снимите рубашку и покажите ваши руки.
   Сухарев   начал   расстегивать   пуговицы,    снова    чувствуя    легкое
головокружение. Встал, снял рубашку и с  некоторым  удивлением  поглядел  на
собственное тело. Затем вытянул руки. Пальцы  дрожали.  Сильно  дрожали.  Он
хотел унять дрожь, но не смог. Голова болела все сильнее. Врач нахмурился. В
этот момент дверь открылась, и в комнату вошли не только второй врач,  но  и
какая-то молодая женщина, очевидно медсестра. Врач что-то сказал ей,  и  она
подошла к Сухареву с  каким-то  непонятным  прибором.  Прибор  начал  громко
трещать, женщина вскрикнула, показывая на Сухарева и пятясь назад.
   - Что случилось? - спросил Сухарев, вставая со стула.
   Оба врача сделали шаг назад, словно он был зачумленный.
   - Вам нельзя ходить, - твердо сказал первый врач, - вы лежать тут. Мы вас
госпиталь отправлять.
   - Что у меня? - Он увидел ужас в глазах молодой женщины и явное  смятение
обоих врачей.
   - Вы больны, вы очень  больны,  -  убедительно  сказал  врач,  -  мы  вас
отправлять госпиталь. Не нужно денег, мы вас не брать денег.
   - Что происходит? - заорал Сухарев и почувствовал, как снова  закружилась
голова. Он пошатнулся и сделал два шага к стулу.
   Врачи держались в нескольких шагах от него, не рискуя подойти ближе.
   - Скажи, что случилось, - уже более миролюбивым голосом попросил Сухарев,
- мне нужно знать.
   - Вы больны, - кивнул врач, незаметно пятясь к  дверям,  -  очень  сильно
больны.
   Сухарев видел панику на их лицах. Он увидел, что молодая женщина показала
на прибор обоим врачам и что-то тихо сказала.  Второй  громко  возразил,  но
женщина выбежала из палаты. Тогда первый обратился к Сухареву:
   - Вы сильно болеть. Вам нельзя ходить город. Сейчас придет машина, и  вас
нужно госпиталь.
   - Нет, - твердо сказал Сухарев, поднимая рубашку.  Она  как-то  непонятно
искрилась. Он с удивлением посмотрел на рубашку и начал надевать ее.
   - Не нужно, - почти страдальчески крикнул врач, - у вас плохой рубашка.
   - Как это не нужно, - не понял Сухарев,  -  я  что,  голый  должен  здесь
сидеть?
   - Сейчас машина ехать и вас больница, - твердо сказал врач.
   - Ну уж нет. У меня еще есть  дела  в  городе,  -  он  начал  застегивать
рубашку.
   - Ходить нельзя, уходить нельзя, - врач говорил все это,  стоя  со  своим
коллегой у двери, словно ждал удобного момента, чтобы выскочить наружу.
   - Мать твою, - разозлился Сухарев, - скажи ты мне, что со мной.
   Он вдруг вспомнил, что прибор затрещал, едва  женщина  вошла  в  комнату.
Вспомнил и вчерашнее одеяло, его потрескивание, посмотрел на свои руки.
   - Ты почему меня про атомную станцию спрашивал? - нахмурился он. - У меня
что-то не то, да? Ты мне скажи, что у меня не то?
   - Вы облучаться, - серьезно сказал врач, - вы  сильно  облучаться.  Очень
сильно. В западной медицинской практике не принято скрывать от больного  его
диагноз. Сухарев закрыл глаза.
   - Вот оно что, - задумчиво сказал он,  -  вот,  значит,  какой  подарочек
Сириец к вам в гости переправлял.
   Он поднялся, поправил рубашку, взял куртку.
   - Я ухожу, - строго сказал он.
   - Нельзя, - врач стоял в дверях, и его коллега  кивал  ему  в  унисон,  -
нельзя  уходить.  Вы  сильно  болеть.  Вам  больница,  спасать.  Вы   сильно
облучаться. Очень, очень сильно. Вам нужно больница.
   - Нет, - сказал Сухарев, - мне уже больница не  поможет.  Спасибо,  друг,
хоть сказал, что у меня.
   - Вы не уходить, - сделал последнюю попытку врач.
   - Иди ты... - Сухарев натянул шапочку, покачнулся и пошел к дверям.
   Оба врача испуганно отшатнулись от него, как от  прокаженного.  Очевидно,
он буквально светился от радиоактивности. Сухарев вышел из кабинета, а врачи
бросились звонить в полицию.
   Теперь он точно знал, что обречен. Он понимал, что не успеет добраться ни
до Порво, который был в полутора часах езды, ни до этого проклятого прибора.
Сухарев вспомнил про Надю и решил, что нужно  позвонить  ей.  Он  подошел  к
телефону, набрал киевский номер. На этот  раз  долго  не  отвечали.  Наконец
трубку сняла женщина. Она визгливо спросила, кого ему надо.
   - Тетя Клава, это я, Сухарев, - пробормотал он, - позовите Надю.
   - Ах ты бандит, ах ты зверь такой, - начала вдруг  причитать  женщина,  -
из-за тебя она в  больницу  попала.  У  нее  на  лице  такой  синяк.  Бандит
проклятый. Чтоб тебе пусто было. Это твои дружки  вчера  пришли  резать  мою
семью. Чтоб ты провалился, проклятый. Из-за тебя чуть внука моего...
   Он положил трубку. Значит, Сириец нашел Надю в  Киеве.  Наверно,  они  ее
мучили. Он закрыл глаза, прислонившись к стене. Они ее мучили.  Он  понимал,
что обречен, понимал, что ничего изменить нельзя, понимал, что все  кончено.
Но где-то в глубине в нем все еще жил уголовник Сухой, который и кличку свою
заработал не потому, что его фамилия была Сухарев, а потому, что  с  детства
никогда не плакал, даже когда попадал в самые страшные переделки.
   Он достал из кармана все свои деньги.  Теперь  они  были  ему  не  нужны.
Сухарев оставил себе двести долларов, аккуратно отложив их в один карман. Он
зашел на почту и спросил, можно ли перевести остальные деньги в Россию.  Ему
долго объясняли, что нужно делать, но он ничего не  понял.  Тогда  он  купил
пять конвертов, вышел из здания почты, надписал  на  каждом  конверте  адрес
санкт-петербургской квартиры  Нади,  купил  марки,  не  забыв  их  наклеить,
разложил все деньги в пять конвертов, затем надписал  адрес  Нади  и  бросил
конверты в несколько разных ящиков. Часы  уже  показывали  половину  пятого,
когда он закончил возиться с деньгами.
   Сухарев  даже  не  предполагал,  что  полиция  уже  ищет  подозрительного
русского, который облучен до такой  степени,  что  представляет  угрозу  для
окружающих, Все полицейские города получили указание не задерживать  его,  а
лишь  сообщить  о  нем  в  центральную  службу,  чтобы  за  больным  выехала
специально оборудованная машина.  До  такой  степени  он  представлял  собой
опасность для жизни людей, которые могли, по несчастью,  оказаться  рядом  с
ним.
   Сухарев купил на оставшиеся деньги два хороших финских ножа. Один  был  с
ручкой из козьей ноги и стоил почти семьдесят долларов. Он  давно  мечтал  о
таком, но все никак не мог собраться и купить его.
   Ровно в пять часов он появился у терминала, где  должна  была  состояться
встреча. Там его уже ждал Федор, один из боевиков Сирийца,  выполнявший  его
особые поручения. Он был один. Но по его довольному лицу было видно, что  он
считает Сухарева фраером, попавшимся в собственную западню. Вокруг терминала
находились около двадцати его людей,  которые  перекрыли  все  пути  отхода,
чтобы не дать возможности беглецу уйти во второй раз. В руках у  Федора  был
"дипломат".
   - Здравствуй, Сухой, - сказал он, увидев подходившего Сухарева, -  небось
набегался, надоело.
   - Да, решил кончать, - отмахнулся Сухарев, подходя совсем близко.
   - Видик у тебя уставший, - довольным голосом сообщил Федор, -  набегался,
наверно, устал. И шапочка у тебя новая появилась.
   Сухарев теперь стоял совсем рядом с Федором, с умешкой глядя на него.
   - Чего дыбишься? - вдруг заподозрил неладное Федор. - Где груз, говори.
   - Сначала деньги, - решительно сказал Сухарев.
   - Нет, - усмехнулся Федор, - так дело не пойдет. Ты  нас  за  фраеров  не
держи. Сначала скажи, где груз?
   - А потом ты мне бабки дашь и отпустишь? - Сухому было почему-то весело.
   - Дам, - подтвердил Федор, - ты меня знаешь.
   - Именно поэтому я тебе и не  скажу.  Пошел  ты...  Давай  телефон,  я  с
Сирийцем говорить хочу.
   - Зачем тебе телефон? - подозрительно спросил Федор.
   - Давай, говорю, иначе передумаю. Я только ему скажу, где его ящик. Пусть
сам за ним приедет и забирает.
   Сухарев все еще надеялся, что игра будет проходить по его правилам. Федор
достал из кармана телефон, протянул его Сухому, недоуменно пожимая  плечами.
Сухарев взял телефон, набрал известный ему номер, когда почувствовал, как  в
спину ему уперся ствол пистолета. Это два  боевика  Федора  подошли  к  нему
сзади.
   - Кончай дурить, - сказал один из  них,  -  говори,  где  груз.  И  отдай
телефон. Нечего тебе с Сирийцем разговаривать.
   - Эх ребята, ребята, - медленно повернул к ним  голову  Сухарев,  -  хоть
"пушку" уберите. Я ведь свой.
   - Был свой, - резонно заметил Федор, - а сейчас  скурвился.  Говори,  где
груз?
   - "Пушку" убери, - упрямо повторил  Сухарев.  Федор  сделал  знак  рукой,
боевик убрал пистолет. Сухарев повернулся к ним. Нет, он не знал этих двоих.
Видимо, новички.
   - Где груз? - заорал Федор. - Говори, гнида.
   - Сначала деньги, - упрямо сказал Сухарев, - сначала деньги.
   - На, - злобно сказал Федор, протягивая  "дипломат",  -  подавись.  Здесь
ровно пятьдесят "кусков", можешь не пересчитывать.
   Сухарев поднял голову. Было тепло, очень тепло и  почти  не  было  ветра.
Жаль, подумал он, что нет ветра.
   - Я проверю, - упрямо сказал он.
   - Ты издеваешься? - разозлился Федор. - Говори, где груз?
   Один  из  боевиков,  стоявших  за  спиной,  сильно  ударил  Сухарева   по
позвоничнику, и тот с коротким стоном упал. У него теперь не было  сил  даже
подняться. Он лежал на асфальте закрыв глаза.
   - Скажи, где груз? - наклонился Федор.
   - Сначала проверю, - упрямо прошептал Сухарев.
   Федор открыл "дипломат", показывая деньги.
   - Все тут, - сказал он, - пять пачек. Чего тебе еще нужно?
   - Я посмотрю, - упрямо сказал Сухарев, с трудом поднимаясь на ноги.
   Он открыл "дипломат", достал одну пачку, сорвал с нее обертку. Здесь было
ровно десять тысяч. И он изо  всех  сил  швырнул  пачку  наверх,  чтобы  она
разлетелась на сотню бумажек. Пачка взлетела и разлетелась даже  лучше,  чем
он ожидал.
   - Ты что делаешь? - заорал Федор. Стоявшие  за  спиной  Сухарева  боевики
дрогнули. Они не понимали, почему этот странный тип позволяет себе подобное,
но вид падающих денег действовал на них зав