изнес  Машковский,  едва  переступив  порог
кабинета, - я таких сразу чувствую.
   - Они ждут меня? - спросил Хотивари.
   - Судя по всему, да. И еще один незнакомец сидит за столом. Кажется, наши
хозяева были правы. У них точная информация.
   Хотивари промолчал. Он уже понял, какая именно информация у этих людей. И
насколько она точная.
   - Теперь можете звонить Соболеву, - разрешил Родионов.
   Пахомов подошел к столу и поднял рацию.
   - Говорит пятый. У нас все в порядке.
   - Третий понял. Мы начинаем.
   - Дайте возможность уйти нашему другу.
   - Понимаем. Он уже вышел из кабинета и идет по коридору. Сейчас он  будет
спускаться и выйдет на улицу.
   - Удачи, - пожелал Пахомов, отключаясь.
   - Кажется, меня использовали,  как  наживку,  -  усмехнулся  Хотивари.  -
Первый раз в жизни вижу, как милиция и прокуратура ловят бандитов.
   - Он уходит,  -  сказал  Родионов,  посмотрев  в  окно,  -  теперь  можно
начинать.
   - Они знают, - подтвердил  Пахомов.  В  дверь  кабинета  Шестакова  снова
постучали. Молодые люди переглянулись. Один убрал свой  пистолет  с  надетым
глушителем в стол. Другой, сидевший  в  конце  кабинета,  прикрыл  небольшой
автомат  газетой.  Второй  автомат  лежал   в   "дипломате",   стоявшем   на
подоконнике, но убийцы хотели избежать лишнего шума и  пристрелить  Хотивари
из  пистолета.  Автоматы  были  на  случай  страховки  и  если  бы  пришлось
прорываться.
   - Войдите, - крикнул  сидевший  за  столом.  Он  был  чеченцем,  но  имел
каштановые волосы и почти рыжие усы. Второй был русский, но уроженец  Элисты
и  больше  походил  на  представителя  кавказской  национальности,  чем  его
напарник. Оба боевика работали на Асланбекова, были его лучшими киллерами.
   В кабинете появился пожилой человек лет семидесяти. Он  вошел,  с  трудом
передвигая ноги, держа в руках авоську с  торчавшими  из  нее  помидорами  и
луком.
   - Что вам нужно? - нахмурился сидевший за столом. Пистолета  он  не  стал
вытаскивать. Несчастный старик - это не тот человек, против  которого  нужно
применять оружие, чтобы выбросить его из кабинета.
   - Мне нужен Шестаков, - просипел старик, -  у  меня  бумаги.  Он  сказал,
дадите мне, и все. Тогда ваше дело решится.
   - Какие бумаги? - не понял боевик.
   - Я их оставлю и уйду, - предложил старик, - мне трудно каждый раз к  вам
сюда приходить. Далеко ехать.
   - Давайте быстрее, - согласился сидевший за столом.
   Старик медленно полез в свою авоську. И неожиданно достал пистолет:
   - Сидеть, - приказал он первому боевику. Второй растерялся  буквально  на
секунду. И в этот  момент  в  кабинет  ворвалось  сразу  несколько  человек.
Сопротивляться  не  имело  смысла.  Они  даже  не  успели  понять,  как  это
произошло, но через мгновение на их руках защелкнулись наручники.
   Из окна кабинета Пахомова Хотивари видел, как уводили  его  убийц.  Рядом
стоял полковник Родионов. Обоих киллеров посадили в машину, и, только  когда
она отъехали, Хотивари повернулся к Родионову:
   - Я ваш должник, простите, что вам не верил. Сегодня вы мне спасли жизнь.
   И он протянул руку полковнику, снова перейдя на "вы", словно подчеркивая,
что недавний разговор забыт окончательно.
   - Нет, - покачал головой Родионов, - не могу. Это рука бандита. Я  спасал
вас, выполняя свой долг и меньше всего думая о вас. Нет, гражданин Хотивари,
я не буду пожимать вашу руку.
   Гурам  побледнел,  но.  сохраняя  достоинство,  повернулся  и  вышел   из
кабинета. Машковский уже на ходу крикнул Родионову:
   - Ну зачем вы так!
   Он догнал Хотивари на лестнице. Тот был бледен от гнева.
   - Этого суку полковника мы сегодня порешим, -  сказал  он,  задыхаясь  от
гнева, - он жить больше не будет.
   - Так нельзя, - зашептал Машковский, озираясь по сторонам.  -  Вы  с  ума
сошли! Так нельзя.
   - Я его для себя пристрелю. Он руку Гураму Хотивари  пожать  не  захотел.
Гордый очень, да? Сегодня он жить не будет.
   - Не кричите, - умолял Машковский.
   - Уйди, слушай, - разозлился Хотивари, - ты тоже пустое место.
   Он толкнул адвоката и вышел из  здания  прокуратуры.  Гурам  Хотивари  не
знал, что предусмотрительный  Асланбеков  давно  завербовал  одного  из  его
охранников. И теперь этот перебежчик имел твердый приказ не выпускать батоно
Гурама из здания. Даже если ему удастся уйти живым из кабинета Шестакова.
   Когда Гурам Хотивари, клокочущий злобой, появился на лестнице прокуратуры
республики, охранники забегали перед  машинами.  Двое  побежали  к  нему.  И
только один, мингрел, заросший и мрачный, вдруг вытащил свой автомат.  Никто
не  понял,  что  именно  произошло.  Раздалась  короткая  очередь,  и  Гурам
обернулся.  Ему  даже  показалось,  что  кто-то   из   охранников   довольно
непочтительно  толкнул  его.  Он  еще  хотел  крикнуть  на  него,  но  вдруг
почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он посмотрел вниз, и земля  начала
уходить у него из-под ног. Гурам Хотивари рухнул на лестницу и покатился  по
ней, оставляя кровавые полосы на светлых ступеньках. Громко  закричал  Мирон
Машковский.
   Водитель Хотивари, сам мингрел, и сидевший рядом с  ним  гуриец  почти  в
упор расстреляли охранника,  стрелявшего  в  Хотивари.  Отбросив  выстрелами
убийцу к соседней машине, они продолжали палить в  еще  вздрагивающее  тело,
пока другие охранники пытались оказать хоть какую-нибудь помощь своему шефу.
   Родионов видел из окна всю  эту  сцену  в  подробностях.  Он  даже  успел
заметить, когда убийца поднял свой автомат.
   Пахомов подошел к нему:
   - Кто стрелял? - спросил следователь.
   - Один из людей Хотивари, - почему-то печально ответил Родионов.
   "Его охранник", -  понял  Пахомов,  глядя  на  распростертое  внизу  тело
известного главаря мафии.
   - Это судьба, - нахмурился Родионов, отворачиваясь от окна.
   Внизу добивали убийцу. Выстрелы  слышались  в  их  кабинете.  Раздавались
крики прохожих, плач женщины, испуганной увиденным.
   - Он должен был сегодня умереть, - как-то философски  сказал  Пахомов,  -
они просто обречены на смерть.
   - Да, - согласился Родионов задумчиво, - его то  я  понимаю,  а  вот  его
охранника... Иногда думаешь, есть ли вообще совесть у этих негодяев?
   - А я уже не думаю, - махнул рукой Пахомов, - меня сейчас волнует  только
одно: выживет Чижов или умрет. Для меня это сейчас самое главное.

ГЛАВА 40

   Он гнал, выжимая из БМВ все возможное. На поворотах его  часто  заносило,
но мощный мотор современной машины продолжал увеличивать обороты. Он замечал
в зеркале заднего обзора, как все сильнее  отрывается  от  преследующих  его
автомобилей.
   Ионидис смотрел на лежавшую рядом папку  и  с  удовольствием  Думал,  что
теперь окупит все свои расходы, все лишения  последних  шести  месяцев,  все
потери. Любой разведцентр даст за эту информацию  миллионы  долларов.  Любое
правительство в странах СНГ и на  Западе  не  пожалеет  сил  и  средств  для
опубликования подобного сенсационного документа.  Теперь  следовало  решить,
где лучше переходить границу. Паспорт он  получить  не  успел,  нужно  будет
доставать документы и попытаться прорваться к границе.
   Ионидис  снова   оглянулся.   Неужели   оторвался?   Так   быстро?   Нет,
преследователей нигде не видно. Хотя это и не удивительно. У него, в отличие
от преследователей, была машина с таким мощным мотором.  Как  жалко  бросать
эту прекрасную машину! Но он  знает,  что  делает.  Найти  человека  по  его
автомобилю легче всего. Нужно бросить ее на шоссе.
   В  идеальном  варианте  машину,  конечно,  лучше  продать.  И  тогда   на
вырученные деньги он сможет купить любой документ в  любой  стране  СНГ.  Но
пока он будет терять время на продажу автомобиля, его  найдут.  И  тогда  он
получит вместо денег пулю. Так рисковать он просто не должен.  Но  как  жаль
терять эти деньги! За БМВ можно получить тысяч двадцать, и  тогда  не  будет
никаких  проблем.  Вернее,  все  проблемы  будут  решены.  Напрасно  он  так
поторопился, отдав деньги Жоре Сиплому. Правда, и не отдавать  было  нельзя.
Иначе Гасанов мог его заподозрить, а  этого  следовало  избежать,  чтобы  не
спугнуть раньше времени своего бывшего напарника по тюремным нарам.
   Он продолжал выжимать из автомобиля все, что возможно, стараясь как можно
быстрее выехать за пределы Москвы, где розыск будет вестись более тщательно.
Он  не  сомневался,  что  у   нападавших   есть   мощная   поддержка   среди
правоохранительных органов. Этот Петр Савельевич знал так много, что  вполне
мог оказаться генералом КГБ, или как там сейчас называют эту организацию?  А
этот надутый дурак банкир Мурад Гасанов искренне полагал,  что  такую  папку
нужно отдавать этим кретинам  из  контрразведки.  Слава  Богу,  ему  удалось
вмешаться как раз в нужный момент.  Или  другой  дурак,  приехавший  с  этой
красивой девочкой из Лондона. Он себя вел, как индюк,  надутый  и  серьезный
индюк. А у самого мозгов вообще нет. Нес папку через всю улицу  и  улыбался,
как полоумный. Радовался  возможности  скорее  избавиться  от  ненужных  ему
документов.
   Ионидис от радости  даже  запел,  вытирая  ладонью  руки  выступающие  на
большой лысине капельки пота. Конечно, ему повезло, неслыханно  повезло.  Он
провел все разведки и контрразведки, все спецслужбы этих кретинов и  дураков
- турецкую, армянскую, грузинскую, азербайджанскую, российскую.
   Над ним пролетел вертолет. Выругавшись, он посмотрел вверх. Так  и  есть.
Его преследователи просто пересели на другой  вид  транспорта.  Кажется,  он
слишком долго оставался в этом автомобиле. Нужно скорее избавляться от него.
Теперь уже нет другого выхода. Если он не бросит  машину  немедленно,  через
полчаса будет слишком поздно. Вертолет снова пролетел над дорогой.
   Ионидис, оглянувшись, решил, что эксперименты с гонками нужно кончать, и,
резко выворачивая руль, свернул на проселочную дорогу, съезжая  с  основной.
Впереди был какой-то поселок. Стараясь  держаться  поближе  к  деревьям,  он
проехал еще два километра и решил, что вполне достаточно.
   Разглядев  впереди  автобусную  станцию,  он  с  сожалением  выбрался  из
автомобиля, побежал к автобусу. Несколько человек с удивлением  смотрели  на
него.
   - Подождите, - кричал Ионидис, - подождите, задержите  автобус,  я  очень
тороплюсь.
   Автобус остановился, и он побежал изо всех сил. Бежал так, как никогда не
бегал в своей жизни. И успел прыгнуть на последнюю ступеньку автобуса.
   - Большое спасибо, - вежливо поблагодарил он, протискиваясь на  свободное
сиденье.
   Сверху пролетел вертолет.
   "Кажется, сегодня мой день, - радостно подумал Ионидис,  -  Впрочем,  все
имеет свой конец".
   После тюремных мытарств в Баку и побега в Москву он наконец почувствовал,
что госпожа Фортуна повернулась к нему лицом. Теперь можно говорить  о  том,
что Александр Ионидис не просто  богатый  человек.  Он  миллионер.  Нет,  по
греческим понятиям он даже миллиардер.
   Ионидис вздохнул и развернул папку. Списки. Те самые списки. Он  умиленно
посмотрел на сидевшую рядом старушку, жевавшую беззубым ртом.
   - Успел, милок? - спросила она.
   - Успел, бабуля, успел, - радостно ответил  он.  Кажется,  он  готов  был
расцеловать даже е„. Пусть теперь ищут. На вертолетах  и  подводных  лодках.
Пусть найдут человека в огромной  стране  или,  вернее,  в  странах  СНГ.  В
Белоруссию можно попасть, даже не переходя границы,
   Он начал читать.
   "Наверное, читатель удивится, видя здесь вещи, раньше неизвестные, потому
что их истинность впервые доказана только  умудренным  незнанием".  Что  это
такое? Он перелистал несколько листов. "Какой судья праведнее, чем тот,  кто
есть сама справедливость?" При чем тут судья? Или это такой шифр? Он  закрыл
глаза, пытаясь успокоиться. Потом  открыл  и  прочел  целый  абзац,  пытаясь
вникнуть в смысл фраз.
   "С другой стороны, человек существует только конкретно, поэтому подняться
до соединения с максимумом было бы возможно только  одному,  воплотившему  в
себе всю истину человека. Такой поистине был бы  человеком  так  же,  как  и
Богом, и Богом так же, как человеком,  -  совершенством  Вселенной,  имеющим
первенство во всем". Какой бред. Кто это написал? Он перебрал еще  несколько
листков и вдруг наткнулся на титульный лист  "Об  ученом  незнании"  Николая
Кузанского. "Какого Кузанского?" - разозлился он, вытаскивая  из  папки  все
листы. Кто такой этот стервец Кузанский? Где  списки  агентуры?  Они  должны
быть обязательно здесь, в этой  папке.  Куда  они  подевались?  Он  еще  раз
перебрал все листы. Он постепенно начал понимать,  что  никаких  списков  не
будет. Списков агентуры нигде не было. Их не было вовсе. Он вдруг понял, что
тот туповатый мужчина, приехавший из Лондона, на самом  деле  обманул  всех:
его, Гасанова, Багирова, разведку, контрразведку, он обманул всех на  свете.
И страшнее всего он обманул его - Александра Ионидиса.
   И  тогда  Ионидис  захохотал.  Громко,   пронзительно,   с   истерическим
завыванием. На него смотрели, испуганная старушка  даже  отшатнулась.  А  он
продолжал смеяться.
   - Господи, - шептал он, почти плача, - как  все  это  здорово  -  Николай
Кузанский. Какой прекрасный философ. Как все это здорово.
   Сидевшая сзади молодая женщина покрутила пальцем у виска.  Все  понимали,
как ему плохо. Один старик даже вытащил валидол, протягивая его Ионидису.
   Тот взял таблетку.
   - Я идиот! - закричал он на весь автобус. - Люди, какой я кретин!
   Пассажиры переглядывались, не понимая, почему так нервно  реагирует  этот
человек на какие-то листы бумаги.
   - Николай Кузанский мой друг, мой брат, моя кровь! - закричал он,  смешно
кривя рот. И, схватившись за голову, застонал. Водитель, видевший выкрутасы.
мужчины, с сожалением подумал, что  придется  останавливаться  в  поселке  и
высаживать этого типа.
   Ионидис по-прежнему держался за голову. Он уже не кричал и не плакал.  Он
просто стонал. Стоявший над  ним  Николай  Кузанский  пытался  утешить  его,
объясняя свой следующий трактат. И ласково улыбался ему, словно сочувствуя.

***

   Вечером этого дня в кабинете заместителя  Директора  ФСБ  по  оперативной
работе раздался звонок правительственного телефона. Хозяин  кабинета  быстро
поднял трубку.
   - Что случилось? - спросил гневный голос. - Где списки?  Вы  нашли  этого
грека?
   - Нашли. Он в совершенно невменяемом  состоянии.  Твердит  про  какого-то
Николая Кузанского. Его привезли в ближайшую больницу.
   - Где его автомобиль?
   - Его мы тоже нашли.
   - Там ничего не было?
   - Нет.
   - А где его папка?
   - Была с ним, - осторожно сказал хозяин кабинета.
   - Списки где? - не сдержался говоривший.
   - Мы их не можем найти. Но он ни с кем не встречался, это точно.
   - Нас опять провели. Эти идиоты из  "Феникса".  Они  еще  играют  в  свою
войну. Но одни они ничего бы не смогли сделать. Это Дронго.  Это  он,  сукин
сын. Он нас обманул.
   - Мы сделали все, что могли.
   - Он и в Ташкенте  обманул  всех,  и  в  Лондоне.  Потом  он  вырвался  в
Шереметьево, наконец обманул нас на Кутузовском проспекте.  Такому  человеку
опасно долго жить. Ты не считаешь?
   - Я все понял.
   - Хорошо. И разберись с остальными. Вчера  президент  подписал  указ.  Ты
знаешь, кто будет Директором ФСБ? ? Знаю. Я хотел вас поздравить.
   - Это хорошо. Вот ты и соображай. Иначе быстро вылетишь со своей  работы.
Уберите всех, кто знает об этом деле. Всех, без исключения. Ты меня понял? И
на этот раз никаких осечек.
   - Я все понял.
   - Начните с автора этих списков. Он вполне может по  памяти  восстановить
их, а нам они ни к чему. Ясно?
   - Понимаю.
   - До свидания, - говоривший положил трубку. Заместитель директора  минуту
просидел молча. А потом вызвал своего секретаря:
   - Ларионова и Самсонова ко мне, быстро.
   Впервые в жизни он должен был принять целый  комплекс  решений.  Но  если
сейчас промедлить или попытаться отсидеться, все может  закончиться  крахом.
Ему нужно  сделать  все,  чтобы  уцелеть.  И  хотя  это  крайне  рискованные
операции, у него просто нет другого выхода.
   Дверь открылась, и в кабинет вошли вызванные им офицеры.

***

   Вечером этого дня Пахомов с удивлением, смешанным с ужасом, читал  списки
агентуры,  составленные  бывшим  министром  безопасности.   Сидевшие   рядом
Комаров, Иваницкий и Родионов были мрачны,  как  никогда.  Казалось,  только
Дронго сохранял обычное присутствие духа.
   - Эти списки нельзя публиковать, - наконец выдавил Пахомов, посмотрев  на
присутствующих, - их нельзя публиковать ни в коем случае. В мире  разразится
скандал. Мы будем посмешищем перед всеми странами. Такое количество  агентов
сделает нашу страну на тысячу лет объектом  насмешек  всего  цивилизованного
мира.
   - Да, - согласился Комаров, - я тоже так считаю. Родионов  промолчал.  Он
помешивал ложечкой в своем стакане, стараясь сохранять присутствие духа.
   - Что будем делать?
   - Оставим эти списки, спрячем, - предложил Пахомов, - иначе никак нельзя.
   - Согласен, - ответил Иваницкий.
   - Да, - выдохнул Комаров.
   Родионов кончил размешивать сахар в стакане и молча убрал руку.
   - Значит, все напрасно? - спросил Дронго. - Значит,  мы  напрасно  искали
эти списки, рисковали ради них. Значит, напрасно ради  этих  клочков  бумаги
убивали стольких людей, лгали, предавали, продавали? Чем тогда мы отличаемся
от них?
   - Ты становишься нетерпимым, - заметил Родионов, - а так нельзя.
   - А вы, кажется, все становитесь миротворцами.
   -  Ты  действительно  не   понимаешь,   какой   скандал   может   вызвать
опубликование этих документов, - спросил Иваницкий, - или просто  не  хочешь
вникать в смысл происходящего?
   - Я понимаю, - кивнул Дронго, - но зачем нужно  было  доставать  с  таким
трудом эти документы, если в итоге они оказались мертвым грузом; Лучше  было
бы отдать их этому полоумному греку. Он, кажется, тронулся от счастья, когда
увидел списки. За  них  он  мог  получить  конкретную  сумму.  А  мы  просто
замаринуем эти документы и будем держать до тех пор, пока они не испортятся.
Вернее, уже никому не будут нужны. Вы считаете это нормальным?
   - Их нельзя публиковать, - вздохнул Пахомов. - У меня ребята погибли, и я
первый должен рваться отомстить. Но вместе с водой мы выплеснем  и  ребенка.
Получается, что почти каждый второй политик в России агент или  осведомитель
КГБ. Понимаешь, что это конкретно означает? Скандал потрясет не просто  нашу
политическую систему, он может вызвать просто развал России.  Развал  страны
на ряд независимых регионов. Тем более, что и местные  вожди  этих  регионов
оказались далеко не безупречны:
   - Значит, документы оказались не просто  опасными,  а  самоубийственными.
Верно? И поэтому мы должны от них отказаться, - подвел  итоги  Дронго.  -  У
Багирова они приносили пользу. Он мог ими шантажировать некоторых политиков.
А мы ввиду нашей порядочности не сможем сделать и этого.  Все  правильно.  У
нас есть совесть, а какая совесть есть у негодяев?
   Дронго поднялся.
   - Кажется, мы все решили, - сказал он, - во всяком случае,  я  могу  быть
свободным.
   - Ты не хочешь ничего сказать? - удивился Комаров.
   - Ничего. Мне даже неприлично вмешиваться в ваши дела. Я гражданин теперь
уже другого  государства.  Таллин,  Киев,  Минск,  Ташкент,  Тбилиси,  Баку,
Алма-Ата - это все теперь чужие города для вас.  Многие  из  вас,  доказывая
свой интернационализм, готовы были даже  выговаривать  по-русски  Таллинн  с
двумя буквами "н" и говорить "Алмата", надеясь, что  эстонское  и  казахское
звучание сделает вас ближе друг с другом. Вы все рассчитали правильно. Я был
иностранцем, и я им остался. Для меня Москва и Санкт-Петербург теперь  чужие
города. Санкт-Петербург.  "Как  много  в  этом  слове  для  сердца  русского
слилось", - насмешливо произнес он, перефразируя известные стихи. - Кажется,
мне здесь уже нечего делать. Я должен возвращаться в свой город. А вы будете
по-прежнему  гореть  и