, мама,  но  я  в
первую очередь думаю об освобождении нашей  Илзе.  Жду  недолго.  Вскоре
молодой голос говорит по-французски:
   - Алло. Я вас слушаю. Кто вам нужен?
   - Мне нужна мадемуазель Дюверже.  -  Я  помню  несколько  французских
фраз.
   - Я вас слушаю.
   - Простите, мадемуазель, вы говорите по-английски? - спрашиваю я.
   - Немного. Кто это? Что вам нужно?
   - Я друг мистера Труфилова.
   - Кого? - удивляется мадемуазель - или делает вид, что удивляется.
   - Я друг Дмитрия Труфилова. Мне нужно срочно с  вами  встретиться.  У
меня очень важное дело.
   - Но я вас не знаю, мсье, - резонно возражает Сибилла. - Уже довольно
поздно...
   - Речь идет о  его  жизни,  мадемуазель,  -  решительно  перебиваю  я
собеседницу. - И о  вашей  тоже,  -  поспешно  добавляю.  -  Только  эти
обстоятельства и заставили меня позвонить вам так поздно. Поймите  меня,
мадемуазель Дюверже.
   - Я все понимаю, -  отвечает  Сибилла,  -  но  все-таки  уже  слишком
поздно.
   Давайте встретимся завтра утром.
   - Необходимо встретиться сейчас, - заявляю  я  решительно.  -  Именно
сейчас. Завтра может быть поздно.
   - К чему такая спешка?..  -  Сибилла  явно  колеблется,  возможно,  с
кем-то советуется. - К чему такая спешка? - снова спрашивает она.
   - У меня дело чрезвычайной важности, - настаиваю я.
   - Хорошо, - наконец соглашается Сибилла. - Приезжайте прямо сейчас.
   - Спасибо. Я буду у вас через пятнадцать минут.
   После этого я быстро набираю номер наших  московских  соседей.  Слава
богу, что разница во времени всего  два  часа,  так  что  еще  не  очень
поздно.
   Трубку снимает наша соседка. Она знает мой голос.
   - Зинаида Аркадьевна, добрый вечер. Вы уж извините, что я так поздно.
   Вы не могли бы позвать к телефону мою мать. Я никак  не  могу  к  ней
Дозвониться.
   -  Конечно-конечно,  -  говорит  соседка.  -  У  нас  сегодня   такое
случилось... - Я в ужасе замираю. Неужели мать  рассказала  о  похищении
Илзе, несмотря на мой запрет? Тогда девочку могут  не  вернуть  никогда.
Если узнает милиция, все может рухнуть. - У нас сегодня кошка  забралась
в водосточную трубу, - продолжает соседка. -  Хорошо,  что  ее  вытащили
оттуда пожарные.
   - Да, - соглашаюсь я, утирая пот со лба, - конечно, это  ужасно.  Так
вы можете ее позвать?
   - Сейчас позову. - Соседка уходит к нам,  а  я  снова  утираю  пот  и
чувствую, что у меня дрожат руки. Хорошо еще, что меня не  донимает  мой
кашель.
   Наконец трубку берет моя мама. Господи, сколько ей пришлось пережить.
И сколько еще предстоит.
   - Мама, это я, здравствуй, - говорю я.
   - Здравствуй. - Она  понимает,  что  нельзя  упоминать  об  Илзе  при
соседях.
   - Мама, у нас  мало  времени,  -  объясняю  я.  -  Если  завтра  Илзе
отпустят, ты должна сразу забрать  ее  и  уехать  к  своей  подруге.  Ты
помнишь, где живет твоя подруга, тетя Клава?
   - Конечно, помню. - Мать действительно должна все  помнить.  Клава  -
младшая сестра хозяйки дома в сибирском селе Старые Галки. Когда мы  там
жили, мама с Клавой очень подружились и потом часто ездили друг к  другу
в гости:
   Клава к нам, а мама к ней, в Витебск. Витебск - это в Белоруссии, так
что виза не нужна, достаточно взять билеты на поезд.
   - Как только Илзе вернется домой, бросайте все и  уезжайте.  Ты  меня
поняла? Как только она придет домой...
   - Я все поняла. - Мама явно хочет меня спросить, почему я так уверен,
что Илзе придет домой. Она хочет об этом спросить - и не может, соседка,
очевидно, стоит рядом.
   - У тебя все хорошо? - спрашивает мама.
   - Да, все хорошо. Илзе  отпустят  домой,  можешь  не  сомневаться,  -
говорю я таким тоном, словно девочка стоит рядом со мной.
   - До свидания. - Мама - очень сильный человек. Мне часто  не  хватает
такой силы воли.
   - Мама! - кричу я. - Я тебя очень люблю!
   - Я тебя тоже, Эдгар, - отвечает она, и я понимаю, что она  с  трудом
сдерживается. - Береги себя. До свидания.
   Я вешаю трубку и наклоняюсь - жуткий кашель раздирает мои легкие. Мне
кажется, что  я  вот-вот  задохнусь.  Кое-как  достаю  платок,  рассыпаю
лекарство.
   - Вам плохо? - слышу участливый молодой голос.
   Поднимаю голову. Рядом стоит молоденькая девушка. Она смотрит на меня
с явным сочувствием. Откуда она взялась? Ее же не было рядом со ой...  Я
стал таким подозрительным,  что  готов  заподозрить  даже  в  этом  юном
существе человека Кочиевского.
   - Нет-нет, ничего, - выдыхаю я собирая  рассыпавшиеся  таблетки.  Она
наклоняется и помогает мне. Протягивает пузырек. Ей не больше  двадцати.
В другие времена я был бы польщен подобным вниманием.
   - Мерси, мерси, мадемуазель, - шепчу я, продолжая кашлять.
   Она смотрит на меня с участием - так смотрят на  тяжело  больных,  на
инвалидов, на стариков. Для нее я  и  впрямь  глубокий  старик.  Наконец
выпрямляюсь.
   - Мерси, - повторяю я, убирая платок. Девушка мне улыбается.
   - Оревуар, мсье, - говорит она мне на прощание.
   Я  пытаюсь  что-то  сказать  -  и  снова   кашляю.   Достаю   платок,
оборачиваюсь - а девушки уже нет. Странно... Неужели она успела дойти до
угла? Куда она могла свернуть? Откуда взялась? Господи, я готов поверить
в Бога. Может быть, Господь послал мне ангела? Может, эта  девушка  была
ангелом, спустившимся с небес, чтобы мне помочь? Если действительно  Бог
существует, пусть поможет мне.
   Мне сейчас так нужна помощь...  Ведь  я  меня  не  осталось  в  жизни
ничего, кроме моей Илзе. Ничего, кроме нее. Смотрю  на  часы.  Я  обещал
Сибилле, что буду у нее через пятнадцать минут. Пять минут  уже  прошло.
Нужно срочно искать такси.

Москва, 12 апреля

   Последние два дня Дронго провел в лаборатории полковника Рогова.
   Оборудованная по последнему  слову  техники,  лаборатория  ФСБ  имела
неплохую  информационную  базу.  Можно  было  пользоваться   не   только
информацией ФСБ, но и Министерства внутренних дел, если,  конечно,  речь
не шла о строго секретных данных.
   Дронго приехал в лабораторию десятого апреля вечером, уже два дня жил
здесь; он ежедневно с самого утра усаживался перед  компьютерами.  Захар
Лукин, приехавший утром одиннадцатого, терпеливо просиживал с Дронго  до
поздней ночи, хотя и  был  "жаворонком",  любил  рано  вставать  и  рано
ложиться. В два ночи Дронго разрешал ему уйти,  сам  же  сидел  до  пяти
утра, а на следующий день, уже с десяти, снова занимал свое место  перед
компьютерами, вызывая изумление дежурных техников.
   Вечером, к восьми часам, Дронго отправился  в  столовую,  где  ужинал
Рогов. Офицер-контрразведчик посмотрел на него и спросил:
   - У вас пока ничего?
   -  Совсем  немного,  -  признался  Дронго.  -  Приходится   проверять
множество сообщений. Меня  особо  интересуют  все  газетные  публикации,
связанные с арестом Ахметова, задержанием в Берлине  Евгения  Чиряева  и
махинациями компании "ЛИК".
   Некоторые журналисты подкидывают интересные идеи.
   - Думаете, поможет? -  усмехнулся  Рогов.  -  Странный  у  вас  метод
работы...
   -  Почему  странный?  -  улыбнулся  Дронго.  -   Ну,   договаривайте,
договаривайте.  Я  не  обидчивый,  мне  даже  интересно...  Спасибо,   -
поблагодарил он девушку в форме прапорщика - девушка поставила перед ним
тарелку гречневой каши с мясом.
   - Я очень много слышал о ваших...  нестандартных  методах  работы,  -
признался  Рогов.  -  Но  не  думал,  что  они  настолько   оригинальны.
Полагаете, что можно найти Труфилова по газетным статьям или по каким-то
данным наших информационных центров? Вы  уж  извините,  но  мне  это  не
совсем понятно.
   - Понимаю, - снова  улыбнулся  Дронго.  -  Мои  методы  действительно
иногда вызывают недоумение. Но мне нужно охватить всю проблему  целиком,
знать все возможные точки зрения. Я убежден:  исчезновение  Труфилова  и
вся история с арестом Ахметова - это скорее политика, а не уголовщина.
   - Всеволод Борисович так не считает, - заметил Рогов.
   - И правильно не считает. Он занимается конкретным делом,  ему  важно
найти доказательства и передать дело Ахметова в суд.
   -  Я  думал,  что  вы  тоже  занимаетесь  конкретным  делом  -  ищете
исчезнувшего свидетеля.
   - Искать можно по-разному. Можно начать проверку аэропорта, откуда он
вылетел, выяснить, куда именно он направлялся. Но я убежден: так  у  нас
ничего не получится. Если  бы  Труфилов  был  просто  бывшим  директором
нефтяной  компании,  возможно,  такие  методы  дали   бы   положительный
результат. Но он - бывший офицер ГРУ, значит, прятаться  умеет.  Уходить
от слежки его тоже учили.  Конечно,  для  поисков  Труфилова  мне  нужно
узнать, каковы его связи  в  Европе,  но  мне  никто  не  даст  подобной
информации. Кстати, боюсь, что и вам ее не дадут. А вот бывший полковник
ГРУ Кочиевский имеет шансы получить подобную информацию. Значит, на этом
направлении  я  заведомо  проигрываю.   Именно   поэтому   мне   следует
действовать иначе. Я убежден, что Труфилова будут искать не  только  те,
кто желает его ликвидировать, но и те, кому он нужен  для  подтверждения
компромата  на  влиятельных  людей,  поддерживающих  Ахметова.   Значит,
во-первых, я должен знать, кто и почему поддерживает или не поддерживает
всю эту компанию. Во-вторых, обязан  разобраться:  что  может  связывать
столь разношерстную компанию - заместителя министра, бывшего  полковника
ГРУ и вора в  законе.  При  этом  у  Чиряева  весь  последний  год  были
достаточно серьезные разногласия с конкурентами.
   - Да, к нам поступала такая информация, - кивнул Рогов.
   - Вот видите... Дело в том, что Чиряев хотел  подмять  под  себя  все
славянские группировки в Москве. После того как многие  авторитеты  были
уничтожены или сбежали за  границу,  Чиряев  оставался  одним  из  самых
известных в  городе  криминальных  авторитетов.  И  в  такой  момент  он
ввязывается в борьбу за компанию "ЛИК". А через  несколько  дней,  после
того, как Чиряев оказал кому-то  очень  существенную  помощь,  в  Москве
арестовали двоих известных мафиози. Грузина  и  чеченца.  Я  не  верю  в
подобные совпадения. Видите, какая польза от чтения старых газет?  Нужно
только уметь обращать внимание на некоторые факты.
   -  Хорошо,  -  согласился  Рогов,  -  предположим,  что   вы   правы.
Предположим, что эта информация действительно  заслуживает  внимания.  Я
даже согласен, что вы  точно  просчитали  их  связи.  Возможно,  Чиряева
попросили,  и  он  помог  кое-кому,  помог,  используя  свои   связи   в
криминальном мире. Но что нам  все  это  дает?  Что  у  нас  имеется  на
Чиряева? Берлинский суд не примет наших аргументов. А наш суд  оправдает
Ахметова.
   - Верно, - согласился Дронго. - Но остается  еще  одна  сторона,  те,
кого не устраивает деятельность Чиряева. Это друзья и знакомые тех самых
авторитетов, которые были арестованы в  Москве.  Они  все  просчитали  и
поняли: именно Чиряев сдал своих конкурентов сотрудникам милиции.  Такие
вещи в преступном мире  не  прощаются.  Мне  пришлось  пересмотреть  все
газеты за прошлый год. И сличить некоторые даты. Двадцать седьмого  июня
прошлого года арестовали Ахметова. Через неделю был  убит  Силаков.  Еще
через неделю из  Москвы  уезжает  Евгений  Чиряев.  Его  арестовывают  в
Берлине по явно надуманному обвинению - неуплата налогов  с  австрийской
недвижимости. Кому-то выгодно засадить Чиряева за решетку. Не убирать, а
именно посадить, "законсервировать" важного свидетеля. Вполне  возможно,
что на подобный шаг решились люди, которым он оказал поддержку в деле  с
компанией "ЛИК". Не исключено,  что  его  подставили  конкуренты,  решив
избавиться на время от такого опасного человека. Во  всяком  случае,  он
оказался в тюрьме. А  уже  через  несколько  дней  прогремели  взрывы  в
принадлежащем ему казино. Восемнадцатого июля  все  газеты  сообщили  об
этих взрывах. И началась новая война московских преступных группировок.
   - Интересно, - усмехнулся Рогов. - Действительно интересно.  Кажется,
я начинаю верить в ваши нестандартные подходы.
   - Я могу рассказать вам очень занятную  историю,  которую  слышал  от
отца, - продолжал Дронго. -  В  шестидесятые  годы  один  человек  решил
защитить  диссертацию  по  газетам   военного   времени.   Он   исправно
проштудировал в библиотеках все газеты, выходившие  во  время  войны,  и
написал  диссертацию  о  нашем  военном  потенциале  в  первой  половине
сороковых. И что вы думаете?
   Диссертацию немедленно засекретили, настолько ошеломляющими оказались
сведения о нашем военном потенциале во время войны. И это газеты  времен
войны, которые подвергались строжайшей военной цензуре. Вот вам  и  весь
секрет, В ЦРУ, говорят, целые управления занимались  подробным  анализом
всех  выходивших  в  социалистическом  лагере  газет  и  журналов.   Вы,
очевидно, не знаете, что в состав Первого Главного управления  КГБ  СССР
входили еще два сверхсекретных управления.
   Управление "Р", отвечавшее за оперативное планирование  и  анализ,  и
управление "И",  уже  тогда  имевшее  мощную  компьютерную  службу.  Но,
кстати, лучше всех прессу  использовала  особая  секретная  служба  "А",
которая занималась организацией дезинформации.  Именно  сотрудники  этой
службы  готовили  различные  статьи  в  чужих  газетах,  они   прекрасно
понимали, как важно использовать печать в собственных интересах.
   - Да, разумеется. - Рогов отодвинул тарелку. - Но почему вы  уверены,
что сумеете выйти на конкретный результат?
   - Судя по вашим данным,  Кочиевский  отправил  в  Европу  группу  для
захвата  Труфилова,  -  пояснил  Дронго.  -  Я  абсолютно  убежден,  что
противники  Чиряева  попытаются  нанести  ответный  удар.  Если  я   все
рассчитал верно, мы вскоре узнаем о действиях этих групп.  И  тогда  мне
следует оказаться в нужном месте. В этом и состоит моя тактика. Я  почти
уверен: мы получим известия в ближайшие несколько дней.
   - Да, - сказал Рогов, - теперь я понимаю, почему вас считают гением.
   В следующее мгновение  в  столовую  ворвался  возбужденный  Лукин.  В
пустом помещении сидели только Дронго и Рогов. Лукин  подскочил  к  ним,
посмотрел на Дронго.
   - Говорите, - кивнул тот.
   - Есть, - выдохнул Лукин. - Вы просили  обращать  внимание  на  любые
происшествия в самолетах, вылетающих из Москвы.
   - Что случилось? - спросил Дронго.
   -  Только  что   передали   из   Амстердама.   На   рейсе   Аэрофлота
Москва-Амстердам  убили  одного  из  пассажиров.   Голландская   полиция
задержала всех пассажиров, ведется расследование.
   - Они начали, -  вздохнул  Дронго,  отодвигая  тарелку.  -  Я  так  и
предполагал. Они начали. Когда ближайший рейс на Амстердам?

Париж. 15 апреля

   К дому на авеню генерала Леклерка я  подъехал  минут  через  двадцать
после того, как договорился о  встрече.  Расплатившись  с  таксистом,  я
выскочил на тротуар. Подбежав к подъезду, нажал на кнопку домофона.
   - Я вас слушаю, - раздался голос Сибиллы Дюверже.
   - Это друг мистера Труфилова, - проговорил я, сдерживая кашель.  -  Я
звонил вам недавно.
   - Заходите, я живу на четвертом этаже. - Щелкает замок входной двери.
   Я вхожу в подъезд, автоматически включается свет. Прохожу к лифту.  И
через несколько секунд после того, как. открывается дверь  и  включается
свет, раскрываются створки  кабины  лифта,  распахиваются  под  приятную
музыку. Вхожу в кабину, нажимаю на кнопку четвертого  этажа.  Когда  всю
жизнь  видишь  автоматически  включающийся  свет,  чистые   парадные   и
услужливо   раскрывающиеся   перед   тобой   створки   лифта,   поневоле
вырабатывается  совсем  другой  характер,  чем  у   большинства   бывших
советских людей.  Чаще  всего  мы  видели  замызганный  темный  подъезд,
провонявший сивухой и мочой, и обшарпанные двери. Я  не  утверждаю,  что
все подъезды в нашей бывшей стране  были  такими,  но  и  таких  повидал
немало.
   Выхожу из лифта, озираюсь. На площадке  четыре  квартиры.  На  каждой
двери имеется табличка. Прохожу по коридору и вижу  наконец  нужную  мне
фамилию. Едва подхожу ближе, как  дверь  открывается.  На  пороге  стоит
женщина.  У  нее  темные  прямые  волосы,   почти   до   плеч.   Светлые
миндалевидные глаза, нос с небольшой горбинкой,  который  ее  совсем  не
портит, и тонкие сухие губы. Она смотрит на  меня  и,  похоже,  пытается
вспомнить, где меня видела. Но вспомнить не удается - мы с  ней  никогда
не встречались. Зато я сразу узнаю ее  лицо.  Мне  показывал  фотографию
Кочиевский. - Добрый вечер, - здороваюсь я.
   Хозяйка молча пропускает  меня  в  квартиру.  Когда  я  вхожу  и  она
закрывает дверь, я оборачиваюсь к ней.
   - Должна вас предупредить, - говорит Сибилла, -  я  позвонила  своему
другу в полицию и сообщила о вашем визите. Камера наблюдения  внизу  уже
сфотографировала вас, и ваша фотография уже имеется у нашего консьержа.
   - Спасибо за предупреждения. - Я пытаюсь улыбнуться.
   - Проходите, - приглашает Сибилла.
   На хозяйке длинное черное платье, даже туфли на высоком каблуке почти
не видны. Странно... Она что же, ходит на каблуках и  дома?  Впрочем,  у
каждого свои причуды. Но мне почему-то кажется, что она дома не  одна...
А может, хозяйка недавно принимала гостей и еще не  успела  переодеться?
Стоит ли гадать?
   Мне вдруг приходит  в  голову,  что  она,  возможно,  специально  так
нарядилась, то есть из-за моего визита. В конце  концов,  разве  поймешь
француженку, пусть даже наполовину польку?
   Я усаживаюсь на  голубой  диван.  В  просторной  гостиной  -  царство
"нового  евростиля".  Или,  как  его  сейчас   называют,   "техностиля".
Глубокие, причудливо выгнутые диваны, настольные лампы и торшеры  четких
геометрических линий...
   Небольшие  лампочки  освещают  картины  постмодернистов.  И   повсюду
неяркий мягкий свет, словно рассеивающийся по гостиной. Хозяйка  садится
в кресло причудливой формы, стоящее напротив дивана.
   - У вас ко мне дело? - Она берет со столика длинную пачку сигарет.
   Предлагает мне, но я качаю головой - уже откурил свое.
   Сибилла щелкает  зажигалкой,  затягивается.  Внимательно  смотрит  на
меня.
   Сложно   начинать   разговор   именно   здесь.    Париж...    Картины
постмодернистов на стенах, причудливый дизайн и эта женщина... Какое  ей
дело до моей судьбы, до моей дочери,  до  моей  жизни?  Как  я  могу  ей
объяснить, что произошло? Могу ли  я  надеяться,  что  она  захочет  мне
помочь? Какое ей дело до моего горя? - Извините, что  беспокою  вас  так
поздно, - говорю я, покашливая, - но у меня  очень  важное  дело.  Я  не
посмел бы даже позвонить вам, если бы речь не шла о  самом  дорогом  для
меня человеке, о моей дочери.
   Она смотрит на меня с удивлением. Смотрит и курит, изящным  движением
стряхивая пепел в стоящую на столике  пепельницу  в  виде  головы  льва,
раскрывающего пасть.
   - Я вас не совсем понимаю, - говорит она. - При чем тут ваша дочь?
   Какое я имею к  ней  отношение?  Вы  сказали,  что  вы  друг  Дмитрия
Труфилова, и только поэтому я согласилась вас принять.  Я  действительно
знала мистера Труфилова, недолго, но знала. Однако я не совсем  понимаю,
что именно вы от меня хотите.
   - Мне нужно срочно увидеться с  мистером  Труфиловым.  Я  должен  его
увидеть, - говорю я, глядя в ее равнодушное лицо.
   - Это даже... неприлично, - замечает Сибилла. - Вы врываетесь ко  мне
ночью, требуете найти человека, которого я не видела уже несколько  лет,
и при этом рассказываете о своей дочери. Я ничего не понимаю...
   - Сейчас объясню.
   Очевидно, я не совсем правильно начал разговор, моя  сумбурная  речь,
вероятно, смутила хозяйку. Впрочем, трудно было  бы  требовать  от  меня
четкости изложения в такой момент.
   - Дело в том, что мне нужно срочно найти Труфилова. Я  знаю,  что  он
сейчас в Париже. Речь идет не только о судьбе моей дочери. Речь идет и о
его судьбе. Я приехал его предупредить. Может так получиться, что завтра
его убьют.
   Она улыбается. Вежливо улыбается. Хваленая европейская вежливость.