ану. По большому счету они охраняли мир от новой мировой войны. И всех их победители посадили в тюрьму. Всех без исключения. Они сейчас сидят за то, что были настоящими офицерами, присягавшими своей стране.
     Менарт чуть не задохнулся от обиды. Он поднялся, достал бутылку минеральной воды, налил себе большой стакан и залпом выпил его. Потом снова сел на свое место и продолжил свой монолог.
     - А потом вы выдали Хонеккера. Он всю свою жизнь доверял вам, верил в дружбу русских и немцев. Он так вам верил, что решил переехать в Москву. А вы его выдали. Несколько старых друзей побывали у Хонеккера в тюрьме. И даже там он держался. Знаешь, он мне никогда не нравился. Разве он мог понравиться нормальному человеку? Ты его наверняка помнишь. Марксистский догматик, сухой, черствый, даже внешне чем-то напоминавший вашего Суслова. Но своей мученической смертью он искупил все свои грехи. Говорят, что человек может притвориться при жизни, но чтобы его понять, нужно посмотреть, как он умирает. Так вот. Хонеккер умер как герой. Я видел кадры, когда в Москве его выдавали ФРГ. Он поднял сжатый кулак и сел в машину. Ты знаешь, когда я это увидел, то почувствовал, что не могу удержаться от слез. Весь мир знал, что на выдаче настаивал тогдашний министр иностранных дел России Андрей Козырев. Я подумал, что поеду в Москву только для того, чтобы дать ему пощечину. Хонеккер был на последней стадии болезни. Российские врачи знали, что он болен раком. Но по приказу Козырева они сделали вид, что ничего не заметили. Даже в объединенной Германии, даже при правительстве Коля нельзя было посадить на скамью подсудимых такого больного человека. И Хонеккера отпустили к дочери.
     - Я знаю эту историю, - кивнул Дронго. - В мире произошло много непонятного и странного.
     - Странного? - переспросил Менарт усмехнувшись. - А ты видел, как выводили российскую армию из Германии? Под пьяный кутеж вашего первого президента. Ты бы видел, как он дирижировал оркестром. Коль и Геншер умирали от смеха. Над Москвой смеялся весь мир. Сначала было предательство Горбачева, а потом - шутовство Ельцина. Вот так вы нас сдали.
     - Не нужно так часто употреблять слово "вы", - недовольно заметил Дронго. - Я видел, как выводили войска. Между прочим, брат моего отца погиб в Германии. И вообще, на той войне погибли два брата моего отца. И у меня есть свой счет к тому "дирижеру". Поверь, это правда. Но сейчас мы должны спасти десятки и сотни людей, которые оказались под угрозой разоблачения.
     - Что тебе нужно?
     - Кто-то предложил американцам списки агентуры, которые ваша группа вывезла из "Штази". Именно поэтому я не мог встретиться с тобой в Зуле. Там за нами следили.
     - Я это сразу почувствовал, - кивнул Менарт. - Они ведут меня уже несколько дней. И я не мог понять, что им от меня нужно. Ты ведь не знаешь, что меня арестовали в девяносто втором. И я получил четыре года тюрьмы. Правда, отсидел только год, потом меня отпустили.
     - Знаю, - ответил Дронго, - я все знаю. Меня интересует, кто из твоих бывших коллег мог выйти на американцев и предложить им документы. Вас ведь было восемь человек?
     - Да, - кивнул Менарт. Он нахмурился. После такого количества спиртного он вспоминал с большим трудом. Но сказывалась его "практика" в Москве. Для другого немца такое количество выпитой водки означало бы полную потерю "трудоспособности".
     - Хеелих и Шилковский погибли в восемьдесят девятом, - вспоминал Менарт, - во всяком случае, мы так полагали. Думали, что их убили обоих. Вайс умер позже. У него сдало сердце. Ты сказал, что Нигбур погиб несколько дней назад в автомобильной катастрофе. Подожди... подожди... Ты думаешь, ему помогли?
     Дронго молча смотрел на него. Менарт прикусил губу, потом с силой ударил кулаком по столу.
     - Проклятая жизнь. Они не оставляют нас в покое даже после стольких лет. Бедный Нигбур.
     - Вас осталось в живых четыре человека, - напомнил Дронго, - ты, Бутцман, Габриэлла Вайсфлог и Гайслер. Кто из вас мог выйти на американцев? Кто?
     - Никто, - ответил Менарт, - я могу поручиться за всех. Габриэлле трижды предлагали работать на американцев, и она трижды отказывалась. Гайслеру тоже предлагали сдать своих бывших коллег. Ему еще повезло. Все его досье были уничтожены, и они не узнали, что он был "ликвидатором". Вряд ли он станет отдавать такие документы американцам. Скорее уничтожит их. Бутцману тоже не нужно дергаться. Он перебрался в Израиль. И не станет рассказывать каждому встречному о своей бывшей работе в "Штази". Кроме того, он уехал в Израиль с семьей. А значит, не мог взять документы с собой, понимая, что его могут проверить при въезде. Нет. Скорее всего, я мог бы оказаться в роли предателя. Но ни один из них не станет работать ни с американцами, ни с нынешними германскими властями.
     - Как получилось, что в ту ночь погибли Хеелих и Шилковский? Почему они остались одни?
     - У меня спустилось колесо. Мы загрузили микроавтобус документами и, наверно, это был слишком большой груз для нашей машины. Я заметил, как спустилось колесо, еще когда мы выгружали документы, но Хеелих приказал торопиться. Теперь я думаю, что он не хотел, чтобы о наших даже маленьких проблемах узнали в КГБ. Он торопился. Хотел забрать Вайса и Нигбура, оставшихся в здании "Штази". В ту ночь ломали Стену и в городе был общий беспорядок. Могло произойти все.
     - Вы сразу вернулись за ними?
     - Нет. Они поехали короткой дорогой через парк. А мы объехали парк и прибыли в наш центр. Там уже ждали Нигбур и Вайс. А потом мы начали беспокоиться и поехали за полковником Хеелихом. Мы нашли их тела. Я думал, что сойду с ума. Там были какие-то советские солдаты, и мы их чуть не перебили. Шилковский был еще жив, но мы понимали, что его не довезут до больницы. Габриэлле стало плохо, у нее началась истерика. Мы ее едва успокоили, не пустили сопровождать тело Шилковского. Гайслер сильно нервничал.
     - Когда вы вернулись обратно, там оставался кто-нибудь из ваших сотрудников? Ты не помнишь, кто там был еще?
     - Нет, конечно. Даже многие охранники разбежались. А когда мы занимались погрузкой, два раза приходил Дамме, руководитель отдела, который отвечал за эти документы. Я стоял у машины и видел, как он разговаривал с Хеелихом и Шилковским.
     - Как я понял, в вашей группе Гайслер и ты были главными "стрелками"?
     - Да, - кивнул Менарт, - у каждого была своя "специализация".
     - В таком случае, как можно объяснить промах Гайслера. Такие навыки не забываются даже спустя много лет.
     - Не знаю. Может, у него в последний момент дрогнула рука. Ведь они были близкие друзья с Бутцманом. Я не понимаю, что там произошло. Не понимаю.
     - Как ты думаешь, где нам искать Гайслера. Он ушел от наблюдения в Израиле. Говорят, у него были свои связи с арабами, и его теперь не могут нигде найти.
     - Да, он работал на Ближнем Востоке. Я тебе скажу, где его искать. В Восточном Берлине есть бар "Красный Дракон", там могут знать, где находится Гайслер. Спросишь Гуго. Только учти, что он может не согласиться на разговор с тобой.
     - Назови мне адрес, - попросил Дронго, - я постараюсь его уговорить.
     Менарт назвал адрес. Затем взглянул на бутылку и разлил остатки водки в два стакана. Взял свой стакан и посмотрел на Дронго.
     - Я знаю, что нельзя этого говорить. Я стал верующим человеком и понимаю, что каждому воздается в этой жизни. Каждому - по заслугам его. Но когда вспоминаю своего погибшего брата, когда вспоминаю, сколько людей сидит в тюрьмах только потому, что Горбачев не стал оговаривать условия с победителями, не потребовал остановить расправу над побежденными... Когда вспомню, как умер Вайс. Знаешь, я встретил несколько месяцев назад одного нашего знакомого, не буду называть его имя, он был бургомистром довольно большого города. Как раз в это время Горбачевы приехали в Германию на обследование. Так вот он мне сказал - если есть Бог, он не допустит, чтобы Горбачевы вернулись домой живыми и невредимыми. Если есть Бог, один из них должен остаться на этой земле, ведь они предали здесь столько людей.
     - Ты не прав, - возразил Дронго, - я согласен, что он действовал не лучшим образом. Согласен, что он был слабым и непоследовательным политиком. Я даже соглашусь, что он слишком часто предавал и своих бывших союзников, и свои идеалы. Но, с другой стороны, он ведь пытался что-то изменить. Он искренне пытался убрать эту Стену, помогая немцам, а не мешая им. И разве можно его за это осуждать? Ведь тогда, десять лет назад, граждане Восточной Германии сами выбирали путь к объединению. Ты помнишь, какие митинги прокатились по всей Германии, сколько людей штурмовали Стену, причем со стороны Восточного Берлина.
     - Я не сказал, что они были против, - горько возразил Менарт, - красивые витрины магазинов всегда привлекательнее мертвых догм. Но разве тот же Горбачев не мог спасти тысячи людей, которые ему так верили и которые были его союзниками? Разве он не мог гарантировать им безопасность в будущем?
     - Он много чего не сделал, - согласился Дронго. - Когда-нибудь историки подробно проанализируют случившееся и дадут объяснение каждому его шагу. А насчет смерти его жены... Знаешь, что я тебе скажу, Бруно. Они так сильно любили друг друга, что для него потеря супруги была, возможно, самой большой личной трагедией в жизни. Даже когда развалилась страна, даже когда он уходил со своего поста, - это было не так страшно и горько. Поэтому ты этого не трогай. Я видел слезы на глазах его дочери, я видел, как он относился к своей жене. Ты не нашел со своим сыном взаимопонимания и поэтому сходишь с ума. Представь себе состояние человека, который потерял самого близкого человека. А если учесть, что он атеист, как и ты был когда-то, и не верит в существование другого мира, то тяжесть потери усиливается тысячекратно.
     - Еще немного и я заплачу, - отмахнулся Менарт. Он залпом выпил, затем тяжело поднялся, открыл дверцу шкафа и достал вторую бутылку.
     - Такие вопросы нельзя решать без спиртного, - мрачно сказал Менарт, усаживаясь напротив. Он отвинтил крышку. Взглянул на Дронго. - Насчет личной жизни Горбачева, может, ты и прав. Не нужно желать никому зла. А вот насчет всего остального... Здесь ты меня не убедишь. Он нас всех предал. Предал, - упрямо повторил Менарт.
     Дронго поднял стакан: мутная жидкость, на дне несколько лимонных косточек.
     - Будь здоров, Бруно, - пожелал своему собеседнику Дронго. - Выпьем за твоего сына.
     - У тебя есть дети? - вдруг спросил Менарт.
     - Есть, - сказал Дронго, вспомнив о Джил и своем сыне. До этого он никогда и нигде этого не говорил. Никогда и никому. Но сейчас ему не хотелось врать Менарту.
     - За наших детей, - налил себе полный стакан Менарт. - Может быть, они когда-нибудь поймут и простят нас. Или не простят, как ты думаешь?
     - Я думаю, у каждого поколения своя правда. И не дело детей судить родителей. Мы ведь не судим наших родителей. Каждому свое.
     - Будь осторожен, - вдруг сказал Менарт. - Я видел, что вчера около моего дома одного человека сбила машина. Видимо, он пытался ко мне прорваться. Она появилась неожиданно и потом сразу скрылась. А эти суки смотрели из своих машин со всех сторон, и никто даже не попытался помочь человеку. Вот тогда я и подумал, что нужно с ними рассчитаться. А когда увидел тебя в магазине, вспомнил, что мне рассказывали про Дронго. И решил сюда приехать.
     - Спасибо, - кивнул Дронго. - Ты мне очень помог, Бруно. Только назад ты меня не повезешь. По этой дороге мы в таком состоянии не поедем.
     - Верно, - сказал Менарт, - мы останемся здесь. Уже поздно. Завтра утром я отвезу тебя на вокзал. Давай еще по одной. Так, кажется, говорили в Москве. Ты видишь, я еще не забыл русский язык.
     - Вижу.
     Был уже девятый час вечера. Возвращаться назад не было смысла. Можно остаться здесь, а утром вернуться в Зуль. Хотя нет, зачем ему возвращаться в Зуль? Он должен ехать в другой город. Но в какой именно, он уже не помнил. Он слушал бормотание Менарта и отвечал ему, грустно качая головой.
     - И зачем только я так напился, - мелькнула последняя трезвая мысль.

     Через восемь дней после начала событий.
     Берлин.
     29 октября 1999 года

     Самым важным человеком для Кардигана в эти дни был Дитрих Барлах, лежавший в американском военном госпитале. Он приезжал к нему ежедневно, надеясь хоть что-нибудь узнать от молчаливого немца, который равнодушно принимал его посещения. В один из дней Кардиган, не выдержав, спросил, надеется ли Барлах получить документы к десятому ноября. Барлах тяжело взглянул на него, закрыл глаза и сказал, что даст ответ в пятницу. Кардиган хотел узнать, почему именно в пятницу, но благоразумно воздержался.
     По указанию Страуса в палате были установлены мониторы, которые круглосуточно отслеживали состояние раненого. У палаты постоянно дежурили морские пехотинцы. В конце коридора находились еще два сотрудника ЦРУ. Кардиган полагал, что Барлах просто лжет и называет десятое число только для того, чтобы угодить американцам. Однако Страус был настроен более рационально. Ему хотелось знать, каким образом Барлах общается со своим информатором.
     В пятницу утром Кардиган приехал к раненому в палату, заранее предвкушая, как солжет на этот раз Барлах, сказавший, что документы будут переданы десятого. Кардиган не сомневался, что у бывшего осведомителя "Штази" был информатор, с которым он работал. Однако поверить в информатора, который неведомым образом связывается с Барлахом, минуя наблюдателей, он не мог. Для этого он был слишком рациональным человеком.
     Он вошел в палату и посмотрел на Барлаха. На часах было около десяти. Барлах читал газету. Увидев Кардигана, он отложил газету и кивнул американцу. Рядом, на тумбочке, лежали бумага и ручка.
     - Десятого вы дадите нам документы? - несколько иронично спросил Кардиган.
     - Да. Как только вы разблокируете счета, мы передадим вам все списки. Вам нужно будет к двенадцати часам дня послать сообщение вот на этот адрес в Интернете, чтобы подтвердить перевод денег. - Барлах протянул лист бумаги. Кардиган взял его, посмотрел адрес, а потом, улыбаясь, спросил: - Вы заранее знали этот адрес?
     - Нет. Сайт открыли только позавчера, - спокойно ответил Барлах. - Вы подтвердите, что деньги разблокированы, и я передам вам дискету с документами.
     - Я понимаю. - И вдруг до Кардигана дошло, что именно ему сказал Барлах. - Как это позавчера? - повышая голос, спросил он. - Как это позавчера? Вы хотите сказать...
     Он посмотрел в окно. Может быть, кто-то подошел к окну и передал сигнал. Но каким образом этот тип узнал адрес? Кардиган подошел к окну. Оно выходило во внутренний двор, и сюда не мог войти посторонний.
     - Вы нас обманываете, - покраснел Кардиган. - Учтите, Барлах, что вы не сможете взять ни цента, пока документы не будут у нас. Ни цента. Вы напрасно рассчитываете, что вам удастся нас обмануть. Нигбур был вашим информатором, и его убили. Верно? Скажите мне правду?
     - Нет, - ответил Барлах, - я его плохо помню. Мы работали много лет назад.
     - Как? Каким образом вы могли узнать адрес этого сайта? - бушевал Кардиган. - Как вы связываетесь со своими людьми?
     - Я думал, американцы умнее, - с явной издевкой сказал Барлах.
     - Вы меня не обманете. Я сам тебя найду, если ты попытаешься меня обмануть, - наклонился Кардиган к Барлаху, и в этот момент зазвонил его мобильный телефон. Барлах смотрел на него спокойно, не меняя позы. Кардиган достал телефон, продолжая смотреть ему в глаза.
     - Слушаю, - сказал он.
     - Перестаньте нервничать, - услышал он голос Страуса, очевидно узнавшего про истерику Кардигана. - Я все знаю. Он дал вам адрес в Интернете. Возвращайтесь ко мне, мы уже поняли, как он связывается со своим информатором.
     - Что? Что вы сказали? - Он не мог отвести глаз от тяжелого взгляда Барлаха, смотревшего на него не мигая. В этом взгляде была смесь ненависти, презрения и удовлетворения от унизительного состояния американца. Кардиган отпрянул, убрал телефон.
     "Как они все поняли?" - подумал Кардиган и, не прощаясь, вышел из палаты. Двое охранников, стоявших у палаты, взглянули на него, но ничего не спросили. Они слышали его крики. Кардиган сжал губы. Теперь о его срыве узнают все. Страус наверняка постарается. Он пошел по коридору в самом скверном настроении.
     Приехав к Страусу, Кардиган вошел в его кабинет и встал перед столом резидента, даже не поздоровавшись.
     - Каким образом он связывается со своим информатором? Или у него появилась возможность телепатического общения? - зло спросил Кардиган, вспоминая их разговор о подобных способностях Барлаха.
     - Нет, - спокойно ответил Страус. - Сядьте и успокойтесь, Кардиган. Способ довольно простой и надежный. Мы проверили все возможности и поняли, каким образом он получает информацию. Из газеты.
     - Из какой газеты? - не понял Кардиган. - О чем вы говорите?
     - Сегодняшний номер "Зюддойче Цайтунг", - поднял газету Страус. - Там указан адрес, который вам дал Барлах. Можете проверить. Мы уточнили, какие газеты читал Барлах в больнице и в нашем госпитале. Выяснилось, что он регулярно просил принести ему "Зюддойче Цайтунг". Вот и вся разгадка. Они связывались с ним через газету. Все правильно. Думаю, через несколько дней он попросит нас послать сообщение именно в эту газету. В отдел рекламных объявлений.
     Кардиган тяжело опустился в кресло. Ему было стыдно за свой срыв. И обидно, что все так элементарно просто. Страус наверняка специально темнил, уже зная обо всем, чтобы Кардиган сорвался. Но говорить об этом хозяину кабинета он не стал.
     - У нас еще одна проблема, - сообщил Страус. - Мы выяснили, что среди оставшихся в живых сотрудников группы Хеелиха трое живут в Германии - Бруно Менарт, Габриэлла Вайсфлог и Карстен Гайслер. Немцы уже попытались взять их под свой контроль. Двоих. Третий улетел в Израиль. Он получил вчера визу и улетел в Израиль в туристическую поездку. Самое интересное, что четвертый член группы - Оливер Бутцман находится в Израиле.
     - Он полетел к нему?
     - Очевидно. Нам нужно принимать срочные меры. Если это Гайслер или Бутцман, то они могут договориться. Нужно послать в Израиль нашего представителя.
     - Да, - согласился Кардиган, - немедленно. Или связаться с нашим резидентом в Тель-Авиве. Думаю, он сумеет выйти на израильтян и чтобы объяснить им ситуацию.
     - Будет лучше, если вы сами полетите в Израиль, - сказал Страус. - Мистер Тенет наверняка одобрил бы такую инициативу.
     - Да, - кивнул Кардиган, - будет лучше, если я полечу в Израиль на несколько дней и сам все проверю. А вы думаете, Гайслер - информатор Барлаха?
     - Я привык доверять фактам, Кардиган. А пока у меня нет доказательств, буду думать, что любой из этой четверки мог оказаться информатором Барлаха.
     - Почему именно эти четверо?
     - Я тебе не сказал самого главного. Группа Хеелиха вывозила все документы из архивов "Штази" для передачи их представителям КГБ. И есть абсолютная уверенность, что эти люди вывозили документацию и на "апостолов".
     Кардиган откинулся в кресле.
     - Значит, один из этой четверки, - выдохнул он. - Мне самому нужно лететь в Тель-Авив.

     Веймар.
     6 ноября 1999 года

     Утром нестерпимо болела голова. Дронго в очередной раз подумал, что не стоило вчера пить. Некоторые вещи никогда не следует делать: курить, пробовать наркотики, получать удовольствие от спиртного. Он оценил важность состоявшегося вчера разговора с Менартом, понимая, что подобный разговор не мог бы состояться на трезвую голову. Но от этого было не легче. Пришлось принять две таблетки аспирина и подставить голову под холодный душ, чтобы к нему вернулась способность рассуждать здраво. Менарт еще спал. Дронго посмотрел на него и подумал, что его не стоит будить. В последние дни Дронго чувствовал себя немного исповедником, который должен был выслушивать истории бывших сотрудников исчезнувшей разведки исчезнувшей страны. Очевидно, вся эта боль слишком долго копилась