емные  туфли
на толстой подошве. У другого - рыжие туфли, не  первой  молодости,  так
как были уже изрядно стерты  по  бокам.  Вошедший  первым  -  обладатель
темных роскошных туфель -  замер,  очевидно,  оглядываясь  по  сторонам,
затем он обернулся к своему собеседнику со словами:
   - Что у вас? Говорите, здесь, кажется, никого нет.
   Его собеседник нетерпеливо переминался с ноги на ногу, словно не  мог
устоять на месте.
   - Все в порядке, - наконец услышала она ответ, -  подобрали  команду.
Целый год с ними нянчились.
   - Откуда набирали?
   - Из Подмосковья. Всякая шантрапа, неблагополучные дети. Я все  лично
проверял, как вы говорили. Ни одного человека  из  нормальной  семьи.  У
всех либо пьют родители, либо кто-то сидит в тюрьме. Двенадцать человек,
больше чем футбольная команда.
   Римма сообразила, что речь идет, конечно, не о спорте, и, достав свой
магнитофон, включила его, даже не обращая внимания на предыдущую  запись
интервью с одним из думских деятелей, которую она сейчас сотрет.
   - Почему так много?
   -  Ненужных  отбраковали.  Все  молодые,  злые,  голодные.  Все   как
полагается.
   Кошкин отобрал пять человек.
   - Как именно вы их собрали? - спросил владелец черных башмаков.
   - Сказали, что организуем нечто вроде клуба. Немного заплатили, вроде
бы за членство в клубе. Они и потянулись.  С  ними  работали  два  наших
инструктора. В вашем клубе мы их и готовим. Пока все нормально.
   - Чтобы не перестарались. Не нужно им ничего объяснять.  Чем  глупее,
менее осведомленными они будут, тем лучше.
   - Так и сделаем. Вы не беспокойтесь, все в порядке, они ни о  чем  не
догадываются. Мы им еще Кошкина дали, пусть покажет себя, ребятам  будет
интересно. Он ведь профессионал. В общем, все, как  вы  говорили.  Да  и
атрибутику нужную он даст. Все как положено.
   - Кошкин все знает?
   - Только он  один.  Кроме  него,  никто  и  ничего.  Остальные  будут
уверены, что это справедливая месть.
   - Хорошо. Ребята крепкие?
   - Крепкие. И в драке  злые,  некоторых  проверяли.  Против  настоящих
мужиков тоже потянут. Кошкин их натаскал...  И  все  наши  -  ни  одного
инородца, как вы и говорили. Мы сами всех проверяли. Да и Кошкин не взял
бы их. После того как ему ступню оторвало, он их ненавидит.
   - Ты лично отвечаешь за всех. Учти, никто не должен знать,  зачем  мы
их готовим. Ни единый человек. И отзови своих инструкторов. Пусть Кошкин
им мозги забивает. Отошли  своих  людей  куда-нибудь  подальше,  хоть  в
зарубежную командировку пошли, чтоб месяца два не  появлялись  и  никому
глаза не мозолили.
   Хотя нет, одного оставь. Кто там у тебя ненадежнее?
   - Бондаренко, конечно. Он в паре с Юрловым работает, с  вашим  вторым
водителем.
   - Ну оставь его. Для связи с твоими  подонками.  И  пусть  Кошкин  их
опекает два дня, никуда не отпуская. Сам знаешь - такая сволочь всегда в
цене. Как с оружием?
   -  Готовим.  Отбираем  каждый  автомат,  каждый  пистолет.   Все   со
спиленными номерами или со складов Московского округа.
   - Это самое важное. Если узнаю, что  покупали  на  рынке  или  забыли
спилить какой-нибудь номер, башку оторву. Без лишних слов.
   Римма, старавшаяся не дышать, чуть приподняла голову и ударилась.
   - Кто здесь? - громко спросил хозяин дорогой обуви. При этом голос  у
него предательски дрогнул.
   - Нет  здесь  никого.  Это  какой-то  стук  сверху,  -  успокоил  его
обладатель рыжих туфель, - комната маленькая, здесь не спрячешься.
   - Посмотри-ка с другой стороны, -  предложил  "начальник".  И  второй
повернулся и пошел в ее сторону. Римма протянула руку, убирая сумочку со
стула.
   Мужчина медленно подходил к ней.
   - Я же сказал, что здесь никого  нет,  -  удовлетворенно  сказал  он,
подходя еще ближе.
   Римма от ужаса закрыла глаза. Неужели он пойдет еще дальше? И в  этот
момент дверь снова открылась.
   - Идите быстрее, - раздался  незнакомый  женский  голос,  -  вас  уже
спрашивали.
   -  Не  забудь  о  том,  что  я  говорил,  -  сказал  тот,  который  с
начальственным голосом, поворачиваясь к выходу.  Он  вышел  из  комнаты,
прикрыв за собой дверь. А его компаньон замер, а  потом  приподнялся  на
носках и, передразнивая ушедшего, пробормотал:
   - "Не забудь о том, что я говорил", умник нашелся, а сами ничего  без
меня не сделают.
   Он не стал проверять комнату и тоже направился к выходу. Он уже был у
самого  порога,  когда  Римма,  в  нос  которой  попала  пыль  с  нижней
поверхности  столешницы,  вдруг  почувствовала   непреодолимое   желание
чихнуть. Она сдерживалась, когда незнакомец  стоял  рядом,  но  едва  он
подошел к двери, как щекотка в носу стала непереносимой. Желтые  ботинки
уже выходили из комнаты,  когда  она,  все  же  не  удержавшись,  громко
чихнула. Мужчина замер.  Римма  от  ужаса  зажмурилась.  Он  не  мог  не
услышать ее громогласное чихание. Вернувшись  в  комнату,  он  пошел  на
звук, не скрывая своего твердого намерения выяснить, кто же прячется под
столом. Римма убрала магнитофон в сумочку и проворно  полезла  в  другую
сторону. Незнакомец услышал шум. Теперь ошибиться  было  невозможно.  Он
бросился к ней, а она, выскочив из-под стола и схватив  под  мышку  свою
сумочку, стремглав побежала к дверям.
   - Стой! - гневно заорал он, - стой, дрянь!  Стой...  -  он  выкрикнул
нецензурное ругательство, но Римма была уже у самой двери.  Обернувшись,
она успела рассмотреть его багровое лицо. Всклокоченные  редкие  волосы,
вытянутый череп, белые от бешенства глаза,  крупный,  чуть  свернутый  в
сторону нос, пухлые губы. Она запомнила это лицо.  Но  самым  неприятным
было то, что и он, очевидно, запомнил ее.
   Ловец уже перескочил через стол и несся на жертву, но она уже  бежала
по направлению к сотрудникам милиции.
   - Задержите его! - крикнула она. - Задержите этого человека.
   Офицеры милиции недоуменно смотрели на бегущую к ним молодую женщину,
не понимая, чего именно она хочет.
   - Задержите, - тяжело дыша, бормотала она.
   - Кого задержать, - недоуменно спросил один из офицеров, - почему  вы
кричите? Покажите ваши документы.
   - Я специальный корреспондент газеты "Новое время",  -  сказала  она,
задыхаясь и доставая пропуск. - Вот  мои  документы.  А  этого  человека
нужно задержать.
   - Кого? - спросил офицер, все еще не понимая, чего от него хотят.
   Римма растерянно оглянулась. Странно, но  ее  никто  не  преследовал.
Странно, подумала она: почему никого нет? Неужели толстогубый не побежал
за ней? Но куда он в таком случае делся? Она снова оглянулась.
   - У него были рыжие туфли, - несмело сказала она, - я  запомнила  его
рыжие туфли. И свернутый набок нос между пухлых щек.
   - Ну и что? - спросил офицер,  -  при  чем  тут  его  туфли?  Или  вы
считаете, что в такой обуви нельзя здесь появляться? Идите-ка,  дамочка,
не мешайте нам работать.
   Она  отошла  от   сотрудников   милиции,   недоумевая,   куда   делся
преследовавший ее  человек.  Снова  огляделась  по  сторонам  -  никого.
Странно, почему же он не стал ее  преследовать.  Нужно  срочно  передать
сообщение в газету. Она вдруг вспомнила про  магнитофон.  Нельзя  носить
его с собой, вдруг испугалась Римма.
   Его могут отнять на выходе, если это были влиятельные люди. Ее  могут
даже  арестовать  за  то,  что  она  подслушала  разговоры  двух  важных
чиновников. Или депутатов. Впрочем, что определишь по обуви  и  голосам?
Заметив в коридоре знакомого корреспондента, она бросилась к  нему.  Это
был сотрудник "Коммерц-журнала".
   - Вадим, дорогой, выручай, - молила она коллегу.
   Тот удивленно обернулся:
   - Что случилось, Римма?
   - Возьми мой магнитофон, - сунула она ему в руки магнитофон, -  пусть
будет у тебя. Я его завтра заберу.
   - Вечно у тебя какие-то истории, - пробормотал Вадим, - ладно,  давай
свой магнитофон. До завтра оставлю у себя.
   Вадиму было тридцать  пять.  Высокого  роста,  с  неопрятной,  всегда
какой-то нечесаной бородкой и лохматыми кудрями,  которые  не  брала  ни
одна  расческа.  Он  был  единственным  представителем  респектабельного
"Коммерц-журнала", которому дозволялось ходить в таком виде,  -  талант.
Редактор раз в полгода грозился отправить Кокшенова в баню или хотя бы в
парикмахерскую, но все пока ограничивалось угрозами. Правда, Вадим  умел
с одинаковой ловкостью носить темные тройки-костюмы и джинсы -  помогала
хорошая фигура. Когда Вадим отошел, она облегченно вздохнула. Теперь  не
осталось никаких улик. Интересно, кто и зачем  готовит  этих  непонятных
боевиков? Для какой цели? Они, кажется,  сказали,  что  "такая  сволочь"
может им понадобиться. Но что они имели в виду?
   Если Рыжие Туфли  успел  ее  разглядеть,  то  это  очень  плохо.  Она
машинально пошла к выходу. Срочно бы поехать в редакцию и все рассказать
главному. Он, конечно, поймет, что к чему  в  этом  странном  разговоре.
Потом, обработав пленку, она сделает сенсационный материал.  Но  сначала
необходимо узнать, кто эти заговорщики. Одного она  уже  знает  в  лицо.
Впрочем, как и он ее. Нужно быть осторожнее. Раз он не побежал за ней по
коридору, значит, боится, что она может его разоблачить. А  раз  боится,
следовательно, они затевают что-то противозаконное.
   Римма показала офицеру, стоявшему у дверей, свой пропуск. Тот  кивнул
головой, разрешая пройти. Она облегченно вздохнула - пронесло. Выйдя  из
здания, она посмотрела на часы. Сейчас все должны быть в  редакции.  Как
глупо, что она забыла вчера на  работе  свой  мобильный  телефон.  Римма
потянула на себя сумочку и вдруг почувствовала, как в  бок  ей  уперлось
дуло пистолета.
   - Тихо, милая, - сказал кто-то, обдав ее гнилостным запахом изо  рта,
- и не ори, иначе будет очень больно.
   Она не стала  поворачивать  головы.  Просто  посмотрела  вниз.  Рядом
стояли Рыжие Туфли.
   - Что вам нужно? - дрогнувшим голосом спросила Римма.
   - Поедешь с нами. И без глупостей. Иначе, сама понимаешь, нам  терять
нечего.
   Римма, все еще не веря в случившееся, шла к автомобилю как во сне. До
машины оставалось всего несколько шагов. Она уже видела безучастное лицо
водителя, он уже открыл дверь, приглашая их садиться...

Глава 2

   В последние годы у него иногда болело сердце. Болело  оно  по  ночам,
когда  Дронго  оставался  один.  Словно  выжидало  момент,  когда  можно
напасть. Едва он ложился в постель, пытаясь заснуть, сердце напоминало о
себе и  он  вскакивал,  хватая  воздух  непослушными  губами.  Это  было
непонятно и обидно: чтобы сорокалетний мужик, который  всегда  отличался
отменным здоровьем, так маялся с  сердцем.  Оно  жило  по  своим  особым
законам. Врачи, осматривающие его,  тщательно  проверяли  все  и  делали
заключение:  сердце  у  него  абсолютно  здоровое.  Но   оно   почему-то
продолжало болеть. Он иногда  догадывался,  почему  оно  болит.  Слишком
тяжкий груз давил на его сознание, и сердце не могло выдержать всех этих
разоблачений, тягот, забот,  которые  выпадали  на  его  судьбу.  Может,
поэтому  он  так  ненавидел  телефоны,   предпочитая   ставить   их   на
автоответчик, и никогда не  пользовался  мобильными  телефонами.  Он  не
любил неожиданных звонков и внезапных  известий.  Они  всегда  приносили
неприятности, плохие известия.
   Его искали как "Скорую помощь" в час скорби. Он нужен  был  как  врач
или священник, как последняя инстанция, к которой обращались с  надеждой
на чудо.
   Короче говоря, та последняя инстанция, в которую обращались  в  самых
сложных и самых печальных обстоятельствах. Гонорары, которые он  получал
за предыдущие расследования, позволяли ему вести независимую  жизнь,  не
связанную ни с государством, ни с какими-либо официальными  инстанциями.
Несколько раз в год он путешествовал, каждый раз выбирая новое место,  -
не любил  встреч  с  прошлым.  Но  даже  в  своих  путешествиях  избегал
знакомств  с  женщинами,  словно  опасаясь  нарваться  на  серьезную   и
продолжительную связь.
   В Москве и в Баку, где он владел собственными квартирами, у него было
несколько знакомых женщин, которые, зная его характер,  терпеливо  ждали
его звонка. Он мог позвонить через год, через два. А  мог  не  позвонить
никогда.
   Женщины, общавшиеся с ним, уже знали об этой его особенности. Он  был
постоянен в выборе партнеров и непостоянен в выборе партнерш.
   Его жизнь протекала странно. Иные месяцы проходили медленно и  сонно,
а следующие за ними дни расширялись  до  размеров  года.  Многих  людей,
которые встречались у него  на  пути,  он  не  помнил.  Они  становились
размытыми масками прошлого. Кое-кого он помнил долго, каждого по-своему.
Он давно осознал как непреложную истину: люди  не  бывают  хорошими  или
плохими. В зависимости от обстоятельств они делаются либо  благородными,
либо непорядочными. Изначальных негодяев с абсолютно темными  душами  он
почти не встречал. Как  не  встречал  ангелов,  не  ведавших  о  суетной
стороне жизни. Такое знание могло сделать его циником, но  вместо  этого
он становился меланхоликом,  сам  не  замечая,  как  физически  стареет,
словно обретенное познание давит на его душу. Поэтому у  него  и  болело
сердце.
   В этот день он проспал,  как  обычно,  до  полудня.  Ночью,  привычно
выключив телевизор, он читал один из последних романов  Айзека  Азимова.
Узнав о том, что он умирает,  великий  американский  фантаст  признался:
если бы я знал, что так быстро умру, я написал  бы  еще  больше.  Дронго
поразила философия этого замечательного гуманиста. Он  не  пожелал  себе
ничего - кроме работы. Ничего, в чем мог бы  находить  радость:  у  него
было одно - радость творчества.
   Впервые Дронго  так  долго  не  мог  уснуть,  пытаясь  разобраться  в
собственных чувствах. Может быть, и  для  него  есть  лишь  единственная
радость - творчество.
   Наверное, только благодаря этому он  выжил  в  те  годы,  когда  это,
казалось, было невозможно.
   Когда в девяносто первом в Вене убили Натали, когда распалась страна,
которой он присягал, ему больше жить не хотелось. В девяносто втором  он
уехал в Англию, где его арестовали; это казалось ему концом.  Но  быстро
отпустили, и он, вернувшись в  Москву,  навсегда  отказался  работать  в
государственных органах, став, по существу, частным детективом.  И  лишь
одно  качество  осталось  с   ним:   его   феноменальные   аналитические
способности одного из лучших в стране экспертов, умевших применять их на
практике.
   Он был постоянен в своих главных привычках, в  том  числе  в  еде,  в
одежде, к запахам. Запах "Фаренгейта", французского  парфюма,  стал  его
своеобразной визитной карточкой. Из обуви  он  предпочитал  всем  другим
фирмам "Балли".
   Итальянские костюмы от Валентине были ему привычны, как никакая  иная
одежда.
   Дронго часто  ловил  себя  на  мысли,  что  подобный  консерватизм  -
свойство пожилых людей,  которым  уже  поздно  менять  свои  устоявшиеся
привычки.
   Когда раздался телефонный звонок, он недовольно  поморщился.  Телефон
стоял в другой  комнате,  он  никогда  не  позволял  себе  устанавливать
телефон  в  спальной,  но  звонок  был  достаточно  громкий,  чтобы  его
разбудить. Часы показывали пять минут первого.
   - Извините, что беспокою вас, - сказал незнакомый голос в  трубке,  -
вам надо звонить после  двенадцати.  С  вами  говорит  главный  редактор
газеты "Московский фаталист" Павел Сорокин. Возможно, вы слышали о нашей
газете. Я бы хотел с вами  встретиться.  Понимаю,  что  вас  удивил  мой
звонок,  но  прошу  мне  поверить,  что  дело  чрезвычайно  важное.  Мой
телефон...
   Сообщение было записано, и главный редактор  положил  трубку.  Дронго
приподнялся на подушке. "Молодец, - подумал он, - позвонил ровно в  пять
минут первого". С другой стороны, ясно, что накануне редактор общался  с
очень близким ему человеком: кто-то  подсказал,  когда  следует  звонить
Дронго. Он поднялся с постели, задумчиво провел рукой по  щеке.  Первое,
что он делал просыпаясь, - шел в ванную комнату побриться и принять душ.
Выполнив привычный ритуал, он подошел к телефону и снова включил  запись
с сообщением Павла Сорокина.
   Прослушав запись во второй раз, включил ее в  третий.  И  лишь  после
этого поднял трубку и набрал номер абонента.
   - Здравствуйте, попросите, пожалуйста, к телефону Павла Сорокина.
   - Добрый день, - услышал он в ответ, - я звонил  вам  полчаса  назад.
Прошу извинения, что позвонил без разрешения.  Но,  поверьте,  дело  мое
действительно чрезвычайной важности.
   - Это я уже понял, - пробормотал Дронго, - где мы встретимся?
   - В любом месте, какое мы назовете.
   - Давайте на Арбате. Вы знаете, где находится ресторан "Пальма"?
   - Примерно да. Это на Новом Арбате?
   - Да, на бывшем Калининском... на втором  этаже.  Я  буду  ждать  вас
ровно через два часа.
   - Договорились.
   Дронго положил трубку. Он вспомнил  все,  что  слышал  о  "Московском
фаталисте". Очень популярная  газета.  Самый  большой  тираж  в  Москве.
Иногда ее обвиняют в цинизме, некоей бульварности, но она все же  держит
марку самой читаемой в столице газеты. Есть ли еще какие-то  сведения  о
газете в Интернете?
   Он подсел к своему компьютеру  и  принялся  искать  интересующие  его
файлы.
   Через  два  часа  главный  редактор  "Московского  фаталиста"  был  в
ресторане.
   Сознание собственной значимости сквозило в каждом слове и жесте этого
сорокалетнего  мужчины.  Ухоженная  бородка  и  очки  в  круглой  оправе
придавали ему сходство с Чеховым, которым он очень гордился. Несмотря на
потуги тщеславия, вполне понятные при столь шумных успехах  руководимого
им издания, это был умный, приятный в общении собеседник, не допускавший
бестактных промахов. И вместе с  тем  ловкий  деловой  и  предприимчивый
человек, каким ему  приходилось  быть  в  сложных  рыночных  отношениях,
обрушившихся на прессу в начале девяностых.
   Его главным качеством было умение мгновенно принимать решения, быстро
перестраиваться в случае  необходимости,  точно  рассчитывать  возможные
финансовые успехи, избегать провалов в разного  рода  проектах.  Он,  по
существу, соединял в одном лице  талантливого  предпринимателя,  умелого
директора и хваткого редактора, что делало его фигуру почти культовой  в
среде московских журналистов.
   Войдя  в  зал  ресторана,  он  внимательно  осмотрелся.  Нужного  ему
человека нигде не было. Ему описали Дронго, и Сорокин  был  уверен,  что
сумеет с ходу узнать своего собеседника. И в этот момент за  его  спиной
раздалось:
   - Здравствуйте, Павел Сергеевич.
   Сорокин резко обернулся. За спиной стоял тот самый человек,  которого
ему описали. Лет сорок, высокий, широкоплечий, умные насмешливые  глаза,
большой лоб.
   - Здравствуйте, - протянул руку Сорокин, - я, кажется, не опоздал.
   - Нет. В этом ресторане можно  назначать  любые  встречи.  Здесь  два
выхода с разных сторон, и, сидя за столиком, вы просматриваете всю улицу
из конца в конец.
   - Вы назначали встречу с учетом  и  этих  возможностей,  -  улыбнулся
Сорокин.
   -  Конечно,  -  серьезно  ответил  Дронго,  -  иначе  я  бы  не  смог
продержаться так долго.
   Они прошли за столик. Подскочившего официанта  попросили  для  начала
принести апельсиновый сок.
   - У  меня  к  вам  очень  важное  дело,  -  начал  Сорокин,  невольно
наклоняясь к своему собеседнику.
   - И я даже знаю,  какое,  -  кивнул  Дронго,  -  убийство  Звонарева.
Верно?
   - Вам уже звонили? - удивился главный редактор.
   - Конечно, нет. Просто перед тем, как  явиться  на  нашу  встречу,  я
немного покопался в Интернете. Так сказать,  для  ознакомления  с  вашей
газетой. Должен  признаться,  что  я  постоянный  ее  читатель,  и  могу
засвидетельствовать вам свое восхищение. Разумеется,  я  не  мог  пройти
мимо материалов вашего Звонарева.
   Всегда  очень  интересные,  объемные,  с  массой  фактов.   Он   ведь
занимался, кажется, проблемами служителей Фемиды. Во всяком  случае  его
последняя статья была об этом. И две недели назад  его  уб