азве не видели?
   Мне все еще не хотелось верить, что рядом с нами присутствует  еще  и
некто третий. Во всяком случае, на дороге его нет,  это  очевидно.  Наши
два автомобиля одиноко стоят в сером тумане, опустившемся на автобан.  В
такую погоду трудно следить за автомобилем.
   - Мы видели, как вы пригнулись, потом нагнулись. Мы поняли,  что  там
что-то произошло. Я даже подумал, что  вы  собираетесь  драться.  Он  не
захотел с вами разговаривать?
   - Боюсь, что он уже ни с кем не будет разговаривать, - пробормотал я,
глядя перед собой. Мне не хотелось даже смотреть на Широкомордого.
   - Почему?
   - Его убили.
   Широкомордый дернулся. Нет, он не испугался.  Для  него  человеческая
жизнь, кроме его собственной, ничего не стоит. Он удивился:
   - Вы его убили?
   - У меня нет оружия, и я не убийца. Его застрелили у меня на глазах.
   - Вы видели его убийцу? - Я просто чувствую, как  шевелятся  мозги  у
этого типа, словно тяжелые камни перекатываются по невспаханному полю.
   - Нет. Стреляли из соседнего дома. Мне кажется, убийца знал  о  нашей
встрече. Когда я приехал на место, он не успел  выстрелить.  А  когда  я
выходил, Кребберс неосторожно подставился. И тогда его застрелили.
   - Почему вы не вошли в дом?
   - Он упал на пол и непроизвольно захлопнул дверь.  А  вы  хотели  бы,
чтобы я взломал дверь  и  привлек  всех  соседей  к  убитому  Кребберсу?
Учитывая, что все знали о его  прошлом,  а  мое  прошлое  тоже  нетрудно
установить, мне  могли  присудить  пожизненное  заключение  за  убийство
бывшего агента советской разведки.
   Кстати, заодно со мной могли арестовать и вас  обоих.  Вас  прельщает
такая перспектива? - спросил я у Широкомордого  ледяным  голосом,  глядя
прямо в его глаза, почти лишенные ресниц.
   Он долго соображал. Затем изрек:
   - Так вы думаете, это случайность? Стреляли в вас, а попали в него?..
   - Я стоял почти на пороге дома. В тот момент, когда  я  повернулся  и
шел к машине, убийца дважды выстрелил. Буквально  за  секунду  он  успел
сделать два выстрела. Два  точных  выстрела  -  в  сердце  и  в  легкое.
Кребберс умер через несколько секунд. Вы думаете,  что  убийца  случайно
попал два раза в Кребберса? Я стоял у его дома секунд двадцать.  За  это
время нормальный стрелок мог сделать из меня ситечко. Похоже, у него был
однозначный приказ - убрать Кребберса и не трогать меня.  Значит,  я  им
зачем-то нужен, - сказал я, по-прежнему отвернувшись  от  Широкомордого.
Помолчав, добавил:
   - Как, кстати, и вам тоже.
   Мой собеседник снова умолк. Но, так и не придумав ответа, кивнул  мне
головой и вышел из автомобиля. Уже хлопнув дверцей, он наклонился ко мне
и решился на вопрос:
   - И что думаете делать?
   - Уеду сегодня вечером в Антверпен, -  сказал  я.  Потом,  словно  бы
передумал на ходу, уточнил:
   - Нет, завтра утром.  Да,  я  уеду  в  Антверпен  завтра  утром.  Но,
по-моему, вы не должны меня об этом спрашивать. И  вообще,  насколько  я
понял, нам не стоит общаться впрямую.
   Вскинув голову, он  пошагал  к  своему  автомобилю.  Через  несколько
секунд дверца  "Фольксвагена"  хлопнула,  машина  сорвалась  с  места  и
исчезла в тумане.
   Глядя вдаль, я думал, что моя будущая жизнь столь же  непредсказуема,
как этот туман. Сколько мне осталось жить?  Три  месяца,  четыре,  пять?
Может быть, лучше всего  сейчас  закрыть  глаза  и  направить  машину  к
обрыву, за которым - пустота забвения? И я не буду мучиться, кричать  от
боли, сходить с ума от страха. Но что тогда будет с мамой, с  Илзе?  Как
они выживут, кто позаботится о них? Каждый день моего пребывания в  этом
"путешествии" дает лишние деньги для моей семьи.
   Значит, я обязан держаться до последнего. До тех  пор,  пока  убийца,
третий из компании, не получит приказ  убрать  меня.  Или  такой  приказ
получат мои знакомые - Широкомордый и его напарник. Значит, я могу ждать
выстрела с любой стороны.
   "Идеальная мишень" для любого из них. Остановка за  приказом.  Но  до
этого часа мои близкие будут получать деньги. Такая договоренность  была
у нас с Кочиевским.
   Я останавливаю машину у телефона и  выхожу,  чтобы  позвонить.  Своим
мобильником я принципиально не пользуюсь. А подслушать все  телефоны  на
бельгийских дорогах не сможет даже Интерпол. Я  набираю  наш  московский
номер.
   Трубку сразу берет мама. Я узнаю ее голос.
   - Здравствуй, мама, - радостно говорю я, сдерживая кашель,  -  как  у
вас дела?
   - Все хорошо. У нас все в порядке. Как ты себя чувствуешь?
   - Нормально. Где Илзе?
   - Уже ушла в школу. Она все время о тебе спрашивает.
   - Скажи, что я ее люблю. Очень люблю. До свидания.
   - Ты еще позвонишь? - спрашивает меня мать.
   - Конечно. - Я кладу трубку и возвращаюсь к машине.
   И долго кашляю перед  тем,  как  сесть  за  руль.  Тогда,  в  Москве,
полковник Кочиевский принял меня в своем огромном кабинете. Я  был  выше
его на целую голову, но сразу почувствовал  его  внутреннюю  силу.  Даже
превосходство. Есть такие люди, чья  энергетика  сразу  чувствуется.  Он
пригласил меня сесть за стол.
   Затем сел напротив меня, поднял темную кожаную  папку,  открыл  ее  и
начал ровным голосом читать:
   - Эдгар Вейдеманис, бывший подполковник бывшего ПГУ КГБ СССР. Родился
в сорок девятом году в сибирском селе Старые Галки. Учился... Женился...
   Развелся...  Родители...  Дочь...  Мне  читать  про  ваши   служебные
операции, - спросил он, - или вы мне поверите, что я получил ваше полное
досье?
   У этого типа было действительно  почти  полное  досье  на  меня.  Мне
говорили, что в КГБ после девяносто первого года многие ценные документы
оказывались в руках мафии или зарубежных спецслужб, но я не  думал,  что
утечка столь впечатляюща.
   - Не нужно, - прервал я полковника,  -  вы  достаточно  меня  удивили
своим знанием. Зачем вы меня вызвали, полковник?
   - Мне кажется, это вы настаивали на встрече, - напомнил Кочиевский. -
Вы ведь сейчас остались без работы. И сдается, не так давно даже продали
свой автомобиль?
   Он знал обо мне все. И даже больше, чем я  мог  себе  представить.  Я
смотрел на него и молчал.  В  таких  случаях  лучше  молчать,  чтобы  не
совершить ошибку.
   - Мне сдается, - повторил полковник, - вы точно знали, на что идете.
   Кажется, вы обо всем договорились с Кузьминым.
   - Не обо всем. Он советовал мне обратиться к вам.
   - Но вы ведь не отказывались применить свои прошлые знания на  пользу
некоторых людей. За крупный гонорар, разумеется.
   - Не отказывался. - Он знал, что ситуация загнала  меня  в  угол.  Он
знал, что я не могу отказаться ни от чего, и этим пользовался. Но я  все
еще не догадывался, что именно они мне готовят.
   - Нам нужен именно такой человек, как вы, - повторил полковник, -  вы
тот самый идеальный случай, который мы давно искали.
   Интересно, почему я идеальный  случай?  Если  учесть,  что  я  хорошо
стреляю, то это не редкость. Подобных стрелков  в  Москве  сотни.  Можно
даже отыскать чемпионов по стрельбе. Если он намекает на мое прошлое, то
тоже непонятно. Отставных Офицеров КГБ,  МВД  и  армии  сейчас  по  всей
стране даже не десятки, а сотни тысяч.  Среди  них  есть  люди,  имеющие
боевой опыт. Есть тысячи офицеров, прошедших не только  уже  полузабытый
Афганистан, но и Приднестровье, Карабах, Чечню,  Абхазию.  Но  полковник
сказал, что именно я "идеальный случай", который они давно искали. И это
меня заинтриговало.
   - Чем и кому я могу быть полезен?
   - Сначала я должен быть уверен, что вы согласитесь. Скажите, на какой
гонорар вы рассчитывали, придя ко мне?
   - Не знаю, - я действительно этого не знал, - думаю, что тысяч десять
или пятнадцать, - тогда для меня это были огромные деньги.
   Он нехорошо усмехнулся. Щеточка усов у него под носом при этом  хищно
изогнулась, и он стал похож на злобного тролля.
   - И на сколько "операций" вы рассчитывали? Уже в этот момент я обязан
был догадаться, что он знает все. И понять, почему я "идеальный объект".
Но я был слишком  занят  своими  мыслями.  И  своей  болезнью.  В  таком
состоянии трудно требовать от человека особой проницательности.
   - Вы хотели  сказать:  на  сколько  меня  хватит?  -  пробормотал  я,
совершая ошибку. И в этот момент он вдруг сказал:
   - А если действительно не хватит?
   - Что вы хотите сказать? - спросил я и закашлялся. Проклятая  болезнь
дала о себе знать. Именно в эту секунду. Он с интересом следил за  мной.
Да, да, именно с интересом. Не с жалостью,  не  с  любопытством.  В  его
глазах был неподдельный интерес. Так смотрят на вертящуюся  юлу,  считая
обороты и ожидая, когда наконец она свалится.
   - Вы больны, Вейдеманис, -  безжалостно  произнес  Кочиевский,  -  вы
серьезно больны, подполковник.
   Отпираться не имело смысла. Я  подумал,  что  он  откажется  со  мной
работать. В конце концов, если он сумел достать мое досье, то  узнать  о
моей болезни легче легкого.  Мои  посещения  онкологического  центра  не
великий секрет.
   Да и мой кашель говорит о многом.
   - Я болен, но это не имеет значения, - сказал я, глядя ему в глаза. -
Я могу выполнить любое ваше задание.
   - Не сомневаюсь. - Если бы он в этот момент улыбнулся, я бы  встал  и
вышел из кабинета. Но  он  смотрел  на  меня  очень  серьезно.  И  вновь
повторил:
   - Не нужно скрывать очевидного, Вейдеманис. Вы  больны.  -  Я  сделал
резкое движение, чтобы встать, и именно в этот момент услышал:
   - Но поэтому я и захотел с вами встретиться. У меня есть к вам весьма
перспективное предложение.
   Я остался как пригвожденный сидеть на своем  стуле.  Вспоминая  потом
наш разговор, я понял, что мою волю  подточили  не  столько  его  слова,
сколько самочувствие и моя неустроенная жизнь.
   - Нам нужны именно вы, - продолжал тем временем Кочиевский, глядя мне
в глаза, - вы и только вы, Эдгар Вейдеманис.
   - Что же вы от меня хотите? - Если этот тип, думал я,  знает  о  моей
болезни, то почему так настойчиво  стремится  меня  заполучить?  Или  он
думает, что обреченный на смерть киллер будет более ловким убийцей,  чем
его здоровый "коллега"? Или же он поручит мне дело, на которое и годится
только смертник. В таком случае я попрошу у него гораздо большую  сумму.
За мою жизнь он заплатит большие деньги. Даже если мне осталось жить  на
этом свете всего несколько месяцев. Полковник  терпеливо  ждет,  пока  я
откашляюсь.
   - Не скрою,  нам  нужен  специалист,  профессионал,  который  мог  бы
обеспечить нормальное развитие операции, и вместе с тем мы должны  иметь
гарантию нашей безопасности. Чтобы подобная операция никогда и нигде  не
могла  быть  разглашена.  Ваша   болезнь   -   лучшая   гарантия   нашей
безопасности. Даже если вам удастся уйти от наших людей, вы не...  одним
словом, вы не дождетесь суда.
   Уже  во  время   следствия,   которое   могут   провести   по   вашим
свидетельствам, ваше здоровье не позволит вам участвовать в процессе. Мы
говорили с вашим  лечащим  врачом.  У  вас  нет  шансов,  -  безжалостно
закончил полковник.
   Я сидел и слушал, будто речь шла о постороннем человеке.  А  что  еще
можно делать в такой ситуации? Только сидеть и слушать.
   - Мы хотим с вами работать, - продолжал Кочиевский. - Вы уже  знаете,
что я бывший полковник военной разведки и  умею  просчитывать  некоторые
варианты.
   Если вы согласитесь на операцию, которую мы вам предложим, ваша семья
получит деньги. Большие деньги. И за каждый день  операции,  которую  вы
будете проводить, ваша семья будет получать  дополнительные  суммы.  Все
зависит от того, насколько долго вы продержитесь и  как  далеко  сможете
продвинуться.
   - Сколько денег я получу? - это единственное, что меня интересовало.
   - Если согласитесь с нами  сотрудничать,  то  сразу  пятьдесят  тысяч
долларов, - сказал он, глядя мне в глаза. Я дрогнул. Мне показалось, что
я ослышался. Такая сумма - пятьдесят тысяч долларов!
   - За каждый день операции будете получать еще по тысяче  долларов,  -
продолжал он как змей-искуситель, наблюдая за моей реакцией. - Если  все
пройдет нормально и операция будет завершена так, как мы  планируем,  то
вы  получите  еще  пятьдесят  тысяч  по  завершении,  -  добил  он  меня
окончательно.
   Пятьдесят тысяч долларов сразу! Да за такие деньги я сделаю для  него
все, что он прикажет. Я отдам свою кровь  до  последней  капли,  разрешу
разрезать меня на куски, использовать как донора, как живой материал для
опытов. Он, видимо, почувствовал мое состояние - на его  лице  появилась
удовлетворенная улыбка. Он понял, что я принимаю все его условия.
   - А теперь я расскажу вам о ходе операции, - сказал Кочиевский как  о
деле решенном.
   И действительно, я сдался ему с  потрохами,  готовый  выполнить  все.
Все, даже не задумываясь о своих принципах.  Правильно  говорят,  что  у
голодных нет принципов.
   Я все время думаю об этом. Вот уже сколько дней. Почему я  так  легко
сдался? Мог ли я отказаться от денег и  остаться  честным  и  порядочным
человеком?
   Но  тогда  бы  я,  кичась  своей  неподкупностью,  обрек  на   нищету
собственную мать и дочь. Порядочно ли оставаться честным за  счет  своих
близких, которым некому помочь в этой  жизни?  И  не  является  ли  грех
гордыни самым тяжким из грехов?
   С другой стороны, может, это и есть искушение дьявола. Ведь так легко
оправдать собственную слабость заботой  о  близких.  И  где  та  золотая
середина, найдя которую можно жить в полном ладу со своей совестью и  не
обделять людей, зависящих от тебя? Я не знаю ответов на эти  вопросы.  Я
вообще, кажется, ничего теперь  не  понимаю  в  жизни.  Дожив  почти  до
пятидесяти лет, я все еще не могу для себя .решить подобные дилеммы. Что
более нравственно: умереть честным человеком и оставить голодными  своих
беспомощных родных  или  пойти  на  сделку  с  подонками,  понимая,  что
обеспечиваешь нормальную жизнь своим близким? Какой выбор сделали бы вы?
Были  герои,  отрекавшиеся  от  себя  и  своих   семей,   были   титаны,
возносившиеся к богам силой своего духа и мужества. Но я не титан  и  не
герой. Я всего лишь конформист, заурядный приспособленец.
   Когда нужно было делать карьеру, я вступил в  комсомол.  Когда  нужно
было выбирать место работы,  я  пошел  в  КГБ.  Даже  когда  нужно  было
жениться, я выбрал Вилму, хотя уже тогда понимал,  что  легкой  семейной
жизни у меня не будет. Я всегда шел по пути  наименьшего  сопротивления,
плыл по течению. И в конце своей жизни  снова  получил  право  выбора  -
нелегкого выбора. Улыбчивые  взяточники,  наживающиеся  на  человеческом
горе, милые расхитители, торгующие своей Родиной,  добродушные  подлецы,
устраивающие свою карьеру на  костях  друзей,  очаровательные  мерзавцы,
готовые   пролить   чужую   кровь   ради   собственного    благополучия,
респектабельные  негодяи,  готовые  отречься  от  своего  Бога,  родины,
любимых, от собственных идеалов ради достижения своих целей, я всех  вас
понимал в этот момент. Всех, без  исключения.  Понимал  ваши  трудности,
хотя и презирал вас.
   Отныне и до самого своего последнего вздоха я так же буду презирать и
самого себя. Согласившись на сделку с  дьяволом,  коим  предстал  передо
мной полковник Кочиевский, я  присоединился  ко  всем  вам,  мерзавцы  и
подлецы. И теперь уж никакие оправдания не смогут изменить этого  факта.
Жить  с  ощущением  собственной  подлости,  возможно,  самое  худшее  из
наказаний, когда-либо придуманных для человека.
   - Итак, - еще раз повторил Кочиевский, уверенный в  моем  согласии  и
преданности, - я изложу детали нашего плана.
   Я впервые за время нашего разговора облегченно вздохнул.  Мне  теперь
было все равно, что он скажет. Я  гарантировал  своей  девочке  хотя  бы
безбедное будущее.

ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО НАЧАЛА

Москва. 6 апреля

   - Может, ее нет дома? - пробормотал Лукин,  когда  они  подъехали  по
нужному им адресу. - Все-таки уже второй час дня.
   - Она дома, - уверенно ответил Дронго, - вот увидишь.
   Он достал свой мобильный телефон и,  узнав  у  Захара  номер,  набрал
квартиру Жучковой. Трубку взяли тут же.
   - Извините, пожалуйста, я говорю по просьбе Филиппа Григорьевича.  Он
извинялся, что вчера не смог приехать, и просил передать  вам  небольшую
посылочку от него. Как войти к вам в дом?
   - У нас шифр, - обрадовалась Алевтина, - наберите сначала буквы  Н  и
С, а потом цифры: один, пять, девять, и дверь откроется.
   От радости, что Артемьев прислал ей  подарок,  она  забыла  о  всякой
осторожности. Дронго верно рассчитал реакцию девицы. Она рассудила,  что
никто из посторонних не мог знать о ее вчерашнем разговоре с Артемьевым.
Поэтому и посылку вполне мог прислать Филипп Григорьевич.  Итак,  Дронго
рассчитывал узнать у Алевтины о возможных связях Артемьева с Кочиевским.
Похоже, план удавался, но это  было  и  достаточно  рискованно,  ведь  в
квартире  Жучковой  в   любую   секунду   могли   появиться   сотрудники
прокуратуры, которые так или иначе выйдут на любовницу убитого директора
частного агентства.
   Дронго попросил Лукина остаться на улице, чтобы  в  случае  появления
людей из прокуратуры тот дал знать по мобильному телефону. Поднявшись на
третий  этаж,  позвонил  в  дверь.  Через  несколько  секунд  за  дверью
послышались торопливые шаги. Даже не заглянув в "глазок", она открыла  -
так не терпелось девушке получить подарок  от  своего  дружка.  И  почти
сразу кто-то вошел в квартиру, оттолкнул ее в коридор и закрыл дверь.
   Она  испугалась,  очень  испугалась.  Хотела  закричать,  позвать  на
помощь, но не решилась и  на  это.  Высокий,  довольно  плотный  мужчина
обернулся к ней, и она тихо спросила:
   - Что вам нужно?
   Дронго был удивлен не меньше ее. В  таких  случаях  женщины  начинают
кричать, метаться, звать на помощь. Алевтина была явно испугана, но вела
себя не совсем обычно.
   - Вы смелая женщина, - начал Дронго. - Другая бы  в  вашем  положении
либо орала, либо потеряла сознание от ужаса.
   - Я не  теряю  сознания  при  виде  незнакомых  мужчин,  -  нагловато
ответила хозяйка, - так что вам нужно?
   - Мне нужно с вами поговорить.
   - Так бы сразу и сказали. Надеюсь, вы не грабитель?
   - А разве я похож на грабителя?
   - Нет, - криво усмехнулась она, - поэтому я и не закричала. Когда  вы
вошли и оттолкнули меня в коридор, я почувствовала запах вашего парфюма.
Это "Фаренгейт", верно?
   - Да, - удивился Дронго, - у вас тонкое обоняние.
   - Ничего потрясающего. У меня был друг, испанец, который  любил  этот
запах. Поэтому я сразу узнаю его. Это ведь очень дорогой парфюм. Я сразу
поняла, что вы не грабитель. Да и по одежде видно, на домушника вы никак
не похожи.
   - Вы меня просто потрясли, - засмеялся Дронго, -  никогда  не  думал,
что мой одеколон может успокоить женщину.
   - Будь это "Шипр"... - Она туже перевязала свой розовый банный  халат
и  тряхнула  распущенными  по  плечам   каштановыми   волосами.   Полные
чувственные губы были ярко накрашены, карие глаза в  обрамлении  длинных
ресниц смотрели вызывающе. - Проходите в комнату, - пригласила хозяйка.
   Дронго снял плащ,  повесил  его  на  вешалку,  после  чего  прошел  в
гостиную.
   Алевтина показала ему на глубокое кресло, сама села напротив, закинув
ногу на ногу. Из-под коротенького халата вызывающе виднелись ее красивые
ноги.
   - Так что вам, собственно, нужно? - повторила она, почувствовав  себя
хозяйкой положения.
   - Вы недавно сюда переехали? - задал он свой первый вопрос.
   - Это допрос? - спросила она, усмехаясь.
   - Нет. Это даже не вопрос.  Скорее  утверждение.  Вы  переехали  сюда
достаточно недавно. И с деньгами вам помог Филипп Григорьевич. Так?
   - Так, - улыбнулась она, -  ну  и  что?  Кому  какое  дело,  кто  мне
помогал?
   Это ведь мое личное дело. Вы только это хотели узнать? - Не только. -
Его, кажется, нервировали ее обнаженные ноги. У  Артемьева  был  хороший
вкус. Он прикупил лучший образец породистой  самки  -  точеные  лодыжки,
молодое,