копеек на пять! При всем желании дело не раздуете!"
   В письменном столе полнейший беспорядок, уйма всяких бумаг, навалом -
альбомов с фотографиями.
   - Валера любит фотографироваться,  -  тихо  пояснила  мать,  когда  я
перелистывал толстые картонные страницы. - Одно время вообще только этим
и занимался.
   На всех снимках красовался вальяжный и значительный Валерий Федорович
в  окружении  легкомысленного  вида  девиц  или  преданных  сотоварищей.
Разнообразия он, похоже, не признавал.
   Между альбомами затесалась  общая  тетрадь  в  зеленом  переплете.  Я
раскрыл первые страницы.
   "20 февраля на большой перемене Большаков сказал, что  Алехина  дура.
Слышали Минеева и Дозорцева".
   Что это такое? Я бегло просмотрел все девяносто шесть листов.
   "Громов курил в туалете... На вечере Зайцева  и  Китаев  заперлись  в
пустом классе и целовались... Фаина целый урок просидела в  спортзале  с
физруком, домой пошли вместе... Ермолай рассказывал,  что  в  шестьдесят
втором  украл  кольцо  из  комиссионки  на  Ворошиловском...   Вершикова
получала товар у Нюськи, продавала в "Комфорте", часть через Марочникову
сдавала  в  "Фиалке"...  Шах  говорил  про  Семена  Федотовича,   кличка
Полковник, который миллионами ворочает..."
   Сплетни, слухи, обрывки подслушанных разговоров  записаны  аккуратным
почерком, разными чернилами, очевидно в соответствии с какой-то системой
классификации.  На  последних  страницах  в  основном  мелькают  фамилии
Вершиковой и Марочниковой.
   - Пиши, - сказал я ведущему  протокол  Петру.  -  Тетрадь  в  зеленой
обложке девяноетошестилистовая, на первой  странице  фраза  "5  сентября
Воронов  прогулял  химию,  ходил  в  кино  на  "Великолепную   семерку",
последняя запись: "После Нового года Шах показывал Вершиковой  камни,  в
скобках - бриллианты, вопросительный знак, она, дура,  не  определила  -
какие и на какую сумму. Где они сейчас?"
   Золотов-старший  никак  не  комментировал  находку,  глянув  на   его
застывшее напряженное лицо, я не стал класть  тетрадь  на  стол,  а  дал
держать участковому.
   В нижнем ящике секретера под ворохом  всякого  хлама  лежал  плоский,
завернутый в ватман пакет. Когда я его  развернул,  с  глянцевых  листов
ударили в глаза розовые груди, колени, ягодицы... Те  самые  журналы,  о
которых говорил Золотов. Рядом - красная пачка из-под фотобумаги. Ну-ка,
посмотрим...
   Вот сволочь! Я бросил  пачку  обратно.  Еще  один  из  многочисленных
крючков, которыми он держал своих подруг. Веселая вечеринка, "заморская"
выпивка, "финская" банька, оргии на манер древнего Рима  плюс  увлечение
фотографией и скрытая камера.
   - Что там? - полюбопытствовал участковый.
   - Фотографии в пачке, опечатанные на месте обыска печатью следователя
и скрепленные подписями понятых, - продиктовал я Петру, заклеивая  пакет
и опечатывая бумажную бандерольку. - Распишитесь вот здесь.
   - Делать нечего, вот и забирают  все  подряд,  -  снова  подал  голос
Золотов-старший.
   - Ничего, сейчас я сяду и напишу везде, куда надо.
   Он брюзжал до тех пор, пока из  шифоньера  в  гостиной  я  не  извлек
толстую  амбарную  книгу,   прошитую,   с   тщательно   пронумерованными
страницами.
   "Мамонов вернулся из командировки семнадцатого,  а  на  работу  вышел
двадцатого,  билет  выпросил   на   вокзале...   Черноплавский   выписал
материальную помощь Ивашиной, деньги она отдала ему на угощение комиссии
из министерства... После субботника Черноплавский с Мамоновым  заперлись
в кабинете, вышли навеселе, за углом к ним в машину села Ивашина..."
   Опять досье  для  доносов!  В  отличие  от  сына  Золотов-старший  не
разбрасывался:  выдернутые  из  жизни  факты  и  фактики   выстраивались
целенаправленно и били в одну точку. Ну и семейка!
   - На  каком  основании  забираете  мои  документы?  -  сипло  выдавил
Золотов-старший. - Это записи о непорядках в нашем учреждении,  перечень
злоупотреблений  некоторых  должностных  лиц.  Разве  советский  человек
должен мириться с подобными явлениями?
   Или вы не одобряете гражданской активности простых тружеников?
   - Активность мы одобряем и очень приветствуем, - я качнул  на  ладони
увесистый гроссбух. - А потому тщательно изучим  ваши  записи  и  примем
нужные меры.
   Я сложил в портфель  изъятые  вещи,  взял  изготовленный  Петром  под
диктовку протокол.
   -  А  если  оснований  для  вмешательства  прокуратуры  не  окажется,
направим ваш труд в коллектив...
   У Золотова обмякло лицо, и он безвольно опустился на стул.
   - Потому что накопление  недостатков  вовсе  не  признак  гражданской
активности. Их надо выносить на обсуждение общественности, давать оценку
и устранять. Так?
   Я  поймал  себя  на  мысли,  что  перенял  нравоучительные  интонации
прокурора.
   Золотов ничего не ответил. Подписывать протокол он не стал,  по  моей
просьбе это сделала супруга, покосившись предварительно на главу семьи и
не получив явно выраженного запрета.
   В гулком опрятном подъезде молчавший до сих пор участковый обрел  дар
речи:
   - Ну и динозавр на моей территории живет! Я сюда и не заходил никогда
- профессорский дом, ни жалоб, ни заявлений. Да и боязно  как-то  ученых
беспокоить...  -  Он  смущенно  улыбнулся  и,  очевидно,  чтобы   скрыть
смущение, спросил:
   - Этот на ученого не похож... Небось сынок? - И ответил сам себе:
   - Наверняка! Такие всю жизнь в детках  ходят,  папашиным  авторитетом
живут... Надо записать: Золотов, квартира пятьдесят два. - Он полез было
в планшетку, но  тут  же  одумался.  -  Какой  толк  -  не  пьяница,  не
скандалист. А сутяжниками и кляузниками милиция не занимается.
   Мы прошли по зеленому  двору,  искореженному  свежевырытой  траншеей,
через высокую арку вышли на оживленную улицу.
   Справа, у булочной, стоял мощный зеленый "Урал" с коляской.
   - Могу подбросить до отдела, - предложил участковый.
   Как раз кстати. Дав практикантам задание изучить  изъятые  "досье"  и
выбрать факты, представляющие интерес для  следствия,  я  первый  раз  в
жизни прокатился по центральной  улице  города  в  коляске  милицейского
мотоцикла.
   В райотделе царило дневное затишье,  особенно  ощущаемое  в  дежурной
части. На стуле у входа сидел один-единственный  человек  -  ресторанный
спутник Золотова.
   - Добрый день, Эдик!
   Он поднял голову.
   - Так это вы на меня опера натравили? А чего я такого сделал?
   - Пойдем, поговорим, - я пригласил  его  в  комнату  для  допросов  -
крохотный, с голыми стенами  и  зарешеченным  матовым  окном  кабинетик:
стол, два стула и телефон.
   - Для начала  познакомимся,  а  потом  вы  расскажете  о  себе,  -  я
представился.
   - Гришаков, - буркнул Эдик.
   Из путаного и туманного  рассказа,  который  приходилось  многократно
уточнять, можно было понять, что Гришаков всю жизнь работал в  торговле,
выдвинулся до замдиректора магазина, тут Золотов не соврал, но потом пал
жертвой интриг, уволился и последние  полгода  "временно  не  работает",
существуя   на   скромные   сбережения   и   добиваясь    восстановления
справедливости.
   - Вы знаете, где ваш друг Золотев? - мягко поинтересовался я.
   Гришаков напряженно улыбнулся.
   - Не знаю. И почему сразу "друг"? Мало ли у меня знакомых?
   - Он здесь, рядом, - я постучал ручкой по  стене.  -  В  комнате  для
задержанных.
   - А я при чем? Чего ко мне пристали? - почти выкрикнул Эдик.
   - Потому что вы могли оказаться на его месте.
   - За что? Объясните, что я сделал!
   Нервы у него были не в порядке. Судя по красным  прожилкам  на  носу,
темным мешкам под глазами и дрожащим  пальцам,  причиной  тому  являлось
запойное пьянство.
   - В ресторане я вас не узнал, - не обращая внимания  на  истерические
вопросы, продолжал я. - Хотя и тогда голос показался знакомым.
   - А вы чего, меня раньше видели или слышали?
   - И видел, и слышал. На даче. По телефону с  вами  говорил,  потом  в
окно смотрел,  как  идете  со  станции.  Но  так  и  не  дождался.  Куда
делись-то? Мы и вокруг все осмотрели.
   - Хочу иду, хочу не иду, - растерянно буркнул он.
   - Кстати, та вещь, за которой вас посылали, и послужила основанием  к
задержанию Золотова.
   Гришаков дернулся на стуле.
   - Не знаю, что за вещь! Мое дело маленькое  -  Золотев  сказал:  вынь
нижний ящик стола, за ним зеленый пакет колбаской, принесешь -  получишь
червонец... И все!
   Не в чужой дом лезть. Он сказал, все проверит, дождется звонка, потом
уйдет. Вот гад! А сам следователя на телефон посадил.
   Да, мой визит на дачу основательно спутал карты Золотову.
   - К чему такие предосторожности, звонки, проверки? Почему сам Золотов
не вынес из собственного дома свою вещь?
   Растопыренной пятерней Гришаков провел по волосам.
   - Ясно, почему, раз его за это посадили!  Только  тогда  я  этого  не
знал, так бы и залетел!  -  Он  зло  скрипнул  зубами.  -  Любит  чужими
руками... Ему мы все "негры", мальчики на побегушках. Пусть за свое  сам
сидит!
   - Петренко тоже был мальчиком на  побегушках?  -  стараясь  сохранить
безразличность тона, спросил я.
   - А то! Золото старался дружбу с иностранцами завести: туда - металл,
оттуда - шмотки, аппаратуру, валюту. Перевозчик понадобился, вот и  стал
морячка приручать. - Гришаков осекся. - Только это не для протокола, все
равно не подпишу.
   - Ваше право. Но подписать обязательство о трудоустройстве  придется.
И в ближайшее время приступить  к  работе.  Иначе  будем  привлекать  за
тунеядство. Ясно?
   - Да уж тут за вами не заржавеет.
   Бывший торговый работник уныло уткнулся взглядом в выщербленный пол.
   Когда он ушел, я вызвал Золотова.
   - Это произвол и беззаконие! - начал с порога "адмиральский внук".  -
Знаете, что с вами будет? Я требую дать мне телефон!
   -  Вообще-то  задержанным  звонить  не  положено.  Но  раз   вы   так
настаиваете...
   Я развернул к нему телефонный аппарат.
   Золотов сорвал трубку, но это была стремительность инерции  -  вторая
рука зависла в воздухе, потом медленно, будто преодолевая сопротивление,
опустилась на диск.
   Охватившая  его  неуверенность  чувствовалась  даже  в   подрагивании
набиравшего номер толстого, с обгрызенным ногтем, пальца.
   - Сергей Степанович? Золотов...
   Тон у него был искательно-напряженный, и лицо под взглядом невидимого
собеседника приняло откровенно подобострастное выражение.
   - Да вот так и пропал. Неприятности у  меня.  Травят,  преследуют.  И
насчет несчастного случая, и  другое.  Знаете  же,  какие  есть  ретивые
работнички в наших славных органах...
   Напряженность  в  голосе  исчезала,  он  выпрямился,  перевел  дух  и
заговорил совсем свободно.
   - Конечно, надо разобраться. До чего  дошло  -  провокацию  устроили.
Самую настоящую провокацию! Золото  подбросили,  валюту.  Да  от  них  и
говорю. А как же, - он победоносно глянул в мою сторону.  -  Следователь
Зайцев сидит напротив. Алло, алло!
   Он нервно ударил по рычагу, спешно набрал номер.
   - Сергей Степанович! Разъе... Алло!
   - Попробуйте еще раз, - предложил я. - Может, что-то с линией?
   Но в выпуклых глазах подследственного проступило понимание.
   - Трубку бросает, не хочет говорить, - упавшим голосом пояснил он сам
себе.
   - Может, кому другому позвоните?
   - Все одинаковы! - зло выдавил Золотов. - Каждый держится за кресло и
трясется за свою шкуру!
   Он обессиленно откинулся на спинку стула, закрыл глаза, просидел  так
около минуты.
   - Что за беззаконие? Почему меня арестовали? Где санкция прокурора?
   - Санкция будет, - заверил я. - А пока вы задержаны по  подозрению  в
совершении нескольких преступлений. В частности  -  незаконных  валютных
операциях, об остальных поговорим позднее.  Расскажите,  откуда  золотые
монеты, валюта, как вы собирались их использовать?
   Золотов скривил губы.
   - У  меня  золото  -  только  фамилия.  А  если  бы  и  были  монеты,
использовал бы их очень просто:  вставил  зубы  и  закатился  с  хорошей
девочкой в круиз по Дунаю, а на валюту развлекался в баре.
   - А изъятые ценности?
   - Подумаешь! Да ваш дружок и подкинул. Он шустрый, этот опер.  Теперь
понятно, зачем вы ему меня в ресторане показывали!
   Мне стало смешно.
   - Там тысяч на пятьдесят добра. Кто и где может раздобыть такую сумму
для вашей компрометации? Прикиньте сами!
   - Не знаю, как вы свои делишки обделываете,  -  огрызнулся  он.  -  И
знать не хочу!
   На вопросы больше не отвечаю, требую прокурора. Все!
   - Что же, дело хозяйское. - Я заполнил  протокол  задержания,  собрал
бумаги и встал. - Мы вернемся к этому разговору.  Подумайте,  как  вести
себя, чтобы не выглядеть смешным.
   Из райотдела я зашел домой пообедать, затем вернулся  в  прокуратуру,
доложил Белову результаты работы.
   - Развели аферистов, - недовольно бурчал  прокурор,  будто  именно  я
занимался столь  неблаговидным  делом.  -  Маскируются  под  порядочных,
вводят в заблуждение честных людей! Мне уже звонили некоторые  товарищи,
к которым  этот  проходимец  втерся  в  доверие.  Вы  должны  критически
подходить к его показаниям, - шеф  многозначительно  постучал  по  столу
ребром металлической линейки. - Он может умышленно опорочить  тех,  кого
обманул...
   - Сами обманывались! Небось на даче гулеванили, в баньке парились,  а
теперь в кусты?
   Белов нахмурился.
   - У него же на лбу не написано, что он? фохвост!
   - А по-моему, как раз написано, и  крупными  буквами.  Для  тех,  кто
хочет прочесть.
   Мы с шефом опять  не  сошлись  во  мнениях.  В  последнее  время  это
случалось  все  чаще.  Пожалуй,  у  меня  два  пути:  стать   внутренним
оппозиционером, как Лагин, или уходить. В другой район, в  городскую,  а
может, вернуться к мысли об аспирантуре?
   В моем кабинете Лагин беседовал с практикантами. На  коленях  у  него
лежала знакомая книжка в яркой обложке.
   - ...не советчик, прочел, чтоб дежурство скоротать. И вообще не люблю
фантастику.
   - Да при чем здесь фантастика? - горячился Валек. - Это форма, а суть
вполне реальна!
   - Глупости. Выдумка - она выдумка и есть, - изрек Петр.
   Валек повернулся ко мне.
   - Давайте спросим Юрия Владимировича, он тоже читал.
   - О чем спор?
   - О псевдосах, - буднично, будто  разговоры  о  кошмарных  обитателях
вымышленной планеты велись в прокуратуре каждый день, ответил  Лагин.  -
Валя считает, что наши подследственные и есть псевдосы.
   - Не все, - уточнил Валек. - Хулиганы, грабители, блатата всякая не в
счет - их за версту видно,  с  ними  все  ясно.  А  вот  замаскированная
сволочь, чистенькие оборотни - куда опасней! Не только обворовывает  нас
- души высасывает, уродует людей, калечит...
   - Преувеличиваешь, - снисходительно  отмахнулся  Петр.  Лагин  слушал
внимательно, я видел, что Валек его заинтересовал.
   - Скорей преуменьшаю! Сколько пацанов завидует барменам, кладовщикам,
закройщикам! Не летчиками мечтают стать, не  космонавтами,  там  учиться
долго надо, математику проклятую осиливать, мозги напрягать и  вообще  -
риск, перегрузки... А здесь - раз, и в дамках!
   - Хочешь сказать, что раньше кумиром был летчик-испытатель, а  теперь
- жирный торгаш в красной "Ладе"? - хитро прищурился Лагин.
   - Именно так! А что, не правда?
   - Но не для всех же, - Петр говорил как умудренный родитель с  глупым
несмышленышем.
   - Даже если для одного!  Значит,  его  и  высосал  псевдос!  Про  что
книжка?
   Космические  приключения?  Черта  с  два!  Рыжее  солнце,   бластеры,
блокирующие спутники - это антураж, условность. Главное - псевдосы среди
людей! И неважно где - на далекой планете или  на  Земле.  Если  хотите,
Леда и есть Земля!
   - Ну ты загнул! - Петр засмеялся.
   - Может, и так, - серьезно сказал Лагин. - У меня было дело:  научный
руководитель довел аспиранта до самоубийства, присвоил идеи, женился  на
его невесте.
   - Сколько ему дали? - перестал веселиться Петр.
   - Наказание неотвратимо? Только никакого преступления я  не  доказал,
слишком тонкие материи пришлось хватать  грубыми  юридическими  щипцами.
Получил он выговор "за неэтичное  поведение",  через  пару  лет  защитил
докторскую, развелся, опять женился.
   Потом был в центре институтской склоки - группа на группу,  анонимки,
комиссии.
   Студентки  жаловались:  "неэтично"  ведет  себя  профессор:  достает,
домогается.
   - И чем кончилось? - не утерпел Валек.
   - Проводили с почетом на заслуженный отдых,  -  Лагин  качнул  пышной
седой шевелюрой.
   - Вот, пожалуйста! - приглушил вырвавшееся ругательство Валек. -  Про
то я и толкую! Получается, псевдосы неуязвимы? Эта, например, семейка, -
он ткнул в лежащие рядом зеленую тетрадь  и  амбарную  книгу.  -  Копили
материал для доносов на знакомых,  может,  пописывали  втихую  анонимки,
младший следователя грязью облил, а с виду - обычные люди. Что мы  можем
сделать таким? Попробуй их разгадай.
   - Элементарно, - пренебрежительно хмыкнул Лагин.  -  Птицу  видно  по
полету!
   - Чего ж ваш профессор остался безнаказанным? - съехидничал Валек.
   - Это другой вопрос! - Лагин резко наклонился вперед. - Я  спросил  у
декана: почему  не  дадите  принципиальной  оценки?  А  он  мнется:  раз
следствием вина не доказана... Мы-то что можем  сделать?  Да  отторгнуть
негодяя, не общаться с ним, руки не подавать -  испокон  веку  известно,
как  обходиться  с  проходимцами!  Он  взгляд  отводит:  сейчас  так  не
принято...
   Не штука - отличить, нужно желание  -  отличать!  А  оно,  вишь,  "не
принято"! Вот и жируют расхитители в открытую, никто не  спрашивает:  на
какие деньги, подлец ты этакий? Ждут. Когда арестуем, конфискуем, осудим
- тогда прозреют!
   - Ну а как распознать тех же золотовых и им подобных? - настаивал  на
своем Валек. - Тысячными тратами не выделяются, смердят потихоньку...
   - Вот по запаху и распознавай, - поддержал я Ладно - давая ему  время
успокоиться. Сердчишко у Юрия Львовича барахлило,  и  нервничать  лишний
раз ему совершенно ни к чему.
   - Манеры, речь, запросы, интеллект, круг общения...  Десять  минут  с
человеком поговори - и он весь как на  ладони.  Поэтому  и  сбиваются  в
стаи. И выкобениваются друг перед другом: я книжку  достал  про  интриги
французского двора, а я попал на закрытый просмотр, а я с писателями  на
охоту ходил... Вот, мол, какие мы умные да способные, а что  аттестат  в
тройках да в каждом слове ошибку делаем - ерунда, с оценок не  пить,  не
есть, не  развлекаться,  пусть  отличники  себе  глаза  портят  да  язву
наживают, а мы ничуть не хуже! Только карлик и на ходулях - карлик!
   Наблюдая за мной, Лагин успокоился и улыбнулся,  как  бы  подтрунивая
над собственной горячностью.
   - Если бы  кучковались  в  своем  стаде  -  полбеды.  Но  им  надо  с
нормальными людьми перемешаться, чтобы не бросаться в глаза, внимания не
привлекать, да и для самомнения... Чего только не  придумывают!  -  Юрий
Львович улыбнулся шире, с обычным сарказмом.  -  Один  завмаг  держал  в
кабинете портрет Дзержинского.  Спросят  -  объясняет:  я,  мол,  старый
чекист, двадцать лет в органах, вышел в отставку, послали на  укрепление
торговли... Врал, конечно. Но действовало. На  недовольных  покупателей,
общественных контролеров, корреспондентов. Даже на  молодых  сотрудников
ОБХСС!
   -  Лагин  подмигнул  мне.  -  Старый  стал,  болтливый,  завожусь   с
пол-оборота. Но это я для них, -  он  кивнул  практикантам.  -  Помните,
заманивает такая нечисть нормальных людей  в  свою  стаю.  Лестно  им  с
актерами знаться, писателями, журналистами, а особенно с  нашим  братом.
Ничего не пожалеют: улыбаться будут,  приятные  слова  говорить,  услуги
оказывать, дефицит предлагать... Психологи великие: слабости отыскивают,
пристрастия и играют на них умело!
   Лагин снова стал серьезным, даже мрачным.
   - А палка копченой колбасы из-под прилавка, даже за свою цену  -  это
первый крохотный шажочек... Второй, третий, все безобидно, а оказывается
- повязан накрепко! - Юрий Львович встал. -