ли разложены на три пачки:  пятьдесят
рублей - за аренду зала, двести пятьдесят - Гончарову (брал  в  долг  на
первый взнос в кооператив) и столько же Лене.
   - Вообще-то я хотел заплатить Вениамину...
   - Зачем спешить, Генчик? Занял на пять лет, а за год почти  выплатил.
И как объяснишь, где взял? Опять скажешь, на скачках выиграл?
   Колпаков действительно не был жадным, действительно любил жену, в  ее
словах действительно имелся известный резон.  Поэтому  он  сложил  пачки
купюр вместе и отдал Лене.
   Она в восторге чмокнула его в висок,  покрутилась  перед  зеркалом  в
прихожей и упорхнула в ванную.
   Колпаков  сел  к  столу,  придвинул  папку  с  диссертацией  и  начал
перебирать листы, пытаясь вникнуть в смысл написанного, но его  отвлекал
шум льющейся воды. Потом вода перестала идти, но он  все  равно  не  мог
сосредоточиться.
   - Закрой глаза, Генчик!
   По особой тональности фразы он сразу понял, какой сюрприз приготовила
Лена на этот раз.
   Ночью Колпаков проснулся как от толчка. Что-то его  тревожило,  и  он
быстро нашел  причину  -  какая-то  мысль  пробивалась  из  подсознания,
порождая смутное беспокойство. В чем же дело?
   Спорт? Нет, здесь все нормально.  Когда  Колодин  подал  в  отставку,
Геннадий вошел в должность председателя федерации, как рука в сшитую  по
мерке перчатку.
   Кооператив?  Построили  в  срок,  в  хорошем  месте,   по   протекции
Писаревского он стал председателем, справился и здесь,  за  что  получил
право выбрать квартиру и отделать ее по своему вкусу.
   Институт? Да, трения,  появились  недоброжелатели,  иногда  ощущается
противодействие, но Писаревский и его друзья помогают, тут он не соврал,
и все будет хорошо...
   Нет, не с казенными делами связано это беспокойство -  с  личными,  с
близкими и дорогими людьми...
   Мать? Стыдно, нехорошо получилось, она  настраивалась  избавиться  от
Петуховых с их скандалами и чадом сгоревшего сала, от протекающей  крыши
и пересыхающих кранов, но вдруг ее место оказалось занятым Леной...
   Беспокойное чувство ворохнулось, видно, причина рядом...
   Лена?   Ну,   взбалмошная,   своенравная,   любит    тряпки,    водит
предпенсионных подруг, это ерунда,  живут  они  хорошо,  неплохо  живут,
лучше многих, и к нему она хорошо относится, да, неплохо относится, хотя
что тут хорошего, если жена "неплохо  относится"  к  мужу,  а  он  этому
радуется?
   Лена! Геннадий проснулся от того, что додумал наконец,  надо  же,  во
сне, при отключенном сознании,  то,  что  много  раз  походя,  мимоходом
царапало  его  душу.  Очень  часто  поступки  ее  увязывались  с  чем-то
бесконечно  от  нее  далеким,  лежащим  в  другой  плоскости,  в  другом
пространственном и временном измерении, но ему знакомым до боли.
   ... изо всей силы...
   ... с максимально возможной скоростью...
   ... в наиболее уязвимую точку...
   ... чтобы добиться цели...
   Знакомым, но почему до боли? Потому что  мишенью  служит  он  сам,  и
сразу  другими  становятся   немудреные   строки   основного   принципа.
Болезненными, острыми, угрожающими, страшными, раздавливающими...
   Как кастет или тигровая  лапа,  надетые  на  неожиданную  покорность,
внезапную ласку, нечастую нежность...
   И тогда, целуя искаженное страстью лицо, всего лишь касаешься  губами
боевой  маски  опытного  противника,  умеющего   выигрывать   так,   что
побежденный и не подозревает о своем поражении.
   Не властелин  над  "окружающими  живыми  существами",  а  марионетка,
кукла, подвешенная за голову, руки, ноги...
   Эта мысль поразила Колпакова окончательно.
   "... По ниточке, по ниточке ходить я не желаю,  отныне  я,  отныне  я
жива-а-я".
   Они с Леной сидели в ресторане, в каком-то там из залов, сразу  после
свадьбы, а эту песню исполняла высокая худая певица в пиджаке из золотых
чешуек, похожая на рыбу, а Лена смотрела на нее, помешивала  проволочкой
шампанское, выпуская газ, и как-то странно улыбалась неизвестно чему.
   Может, уже тогда она чувствовала  себя  кукловодом,  умело  дергающим
невидимые упругие нити?
   Лунный свет положил на пушистый палас тень улучшенной,  с  форточкой,
рамы, сверкнул на тонкой резьбе хрустальных рюмок в  серванте,  высветил
безмятежное лицо покойно спящей Лены.
   Да нет, ерунда!
   И все же... Раньше Лена открыто пыталась взять его в  руки,  подавить
волю, напрямую не удалось, и она изменила  тактику  -  ведь  в  конечном
счете он выполнял все ее желания... И вряд ли это происходило само собой
-  с  первого  телефонного  звонка  ее  действия  отличала   расчетливая
целеустремленность... максимум силы в уязвимую точку...
   Он сам руководствовался этим принципом и добивался успеха.
   Знаток карате побеждает любого непосвященного, но все меняется,  если
встретились два  каратеки,  тогда  исход  схватки  зависит  от  большего
мастерства одного из них. Решающую  роль  играют  неожиданность,  умение
владеть собой, скрывать свои намерения и уровень подготовки.
   Колпаков смотрел на красивый профиль жены, и душу  терзали  сомнения,
самые страшные, которые существуют на свете: можно  ли  верить  близкому
человеку?  Не  являются  ли  ее   слова,   чувства,   поступки   ширмой,
прикрывающей другой, чужой и совершенно незнакомый облик?
   Тогда и история Одуванчика может оказаться ложью; Колпаков был  готов
бросить карате, а в планы Лены это, конечно же, не входило,  наоборот  -
рушило все ее замысли и расчеты.
   Куда он ударил "семерку"?
   Колпаков выругался про себя.
   "Что за  чушь!  Приписывать  жене  изощренное  коварство,  чудовищную
хитрость - стыдно, батенька!"
   Он лег на спину, расслабился, подышал  низом  живота,  отключаясь  от
всего на свете. Не получалось. Буддийские монахи не были связаны тысячей
нервов с окружающим миром, у них  существовал  обет  безбрачия,  они  не
подозревали близкого человека в лживости,  и  вообще  монастыри  наглухо
отгораживались от всего суетного и мирского...  Есть  котлеты  японскими
палочками...
   Колпаков встал, прошел на кухню, к аптечке, и выпил  первую  в  жизни
таблетку снотворного. Лекарство подействовало, через полчаса он спал. Но
спал беспокойно, мчался с крутой горы на велосипеде или лыжах, а  может,
просто на груде бочек и ящиков, скорость  угрожающе  нарастала,  впереди
вспыхивали десятки красных огней.  Стоп,  стоп,  стоп...  Он  и  рад  бы
остановиться,  но  не  мог:  инерция  неумолимо  несла  вниз,  прямо  на
запрещающие сигналы.
   Проснулся Колпаков поздно, вяло сделал разминку, пообещав  себе,  что
вечером полностью выполнит положенные нагрузки. В последнее время он все
чаще давал такие обещания и все реже их исполнял.
   Зато Лена активно занималась спортом и  по  совету  моложавых  подруг
каждое утро бегала вокруг искусственного озера неподалеку от их дома.
   Пока Колпаков заваривал по специальному рецепту  чай  и  варил  яйца,
Лена вернулась, весело поздоровалась, приняла душ и  бодрая,  освеженная
уселась к столу. Она прекрасно выглядела, и у нее был отменный  аппетит.
После  завтрака   Колпаков   отвез   ее   на   работу,   исполняя   свою
неукоснительную обязанность.
   - Если красивую женщину не возит муж, обязательно  предлагает  услуги
кто-то другой, - сказала она сразу после приобретения  автомобиля.  -  А
это, как ты сам понимаешь, чревато...
   Она  любила  подобные  перлы  житейской  мудрости,   почерпнутые   из
известных ему источников. И была очень уверена в себе.
   Высаживая жену возле  обшарпанного  здания  торгово-закупочной  базы,
Колпаков взглянул на часы.  Почти  одиннадцать.  Лена  не  знала  толчеи
общественного транспорта, спешки,  не  боялась  опозданий.  "Надо  уметь
устроиться так, чтобы не тратить нервы по пустякам, - говаривала она.  -
Тогда дольше проживешь и не состаришься".
   Все окружающие ее дамочки - Зверева, Хомутова,  Клавдия,  Элеонора  -
безусловно,   умели   устраиваться.   Колпаков    вспомнил    измученную
переполненным автобусом мать, стремящуюся выйти пораньше, до начала часа
"пик", нервно  ожидающую,  пока  Петуховы  освободят  ванную,  бросающую
быстрые взгляды на пожелтевший циферблат допотопных ходиков.
   Они были разными людьми и, хотя жили  в  одном  городе,  пожалуй,  не
имели шанса повстречаться: слишком  разные  интересы  и  круги  общения,
непохожие формы времяпрепровождения. Разве что в магазине... Да нет - те
не заходят в продуктовые, в универмаги проникают со служебного  входа  и
то редко: в основном заказывают, и все необходимое доставляется им прямо
на дом.
   А про чековые магазины мать узнала совсем недавно от Лены,  удивленно
рассматривала незнакомые бумажки с водяными знаками и толком  так  и  не
поняла, что это такое.
   Ей это было чуждо и неинтересно,  а  Лена  посмотрела  с  сожалением.
Такие взгляды бросали на мать все ее наставницы во время  свадьбы,  они,
конечно же, считали ее не сумевшей "устроиться", неудачницей.
   Фасонный звук итальянского, за триста рублей сигнала оторвал Геннадия
от размышлений. Мимо, солидно помахав рукой, прокатил бородатый Кулаков,
за которым закрепилась красноречивая кличка Кулак.
   Пока Колпаков смотрел вслед замызганной, в  царапинах  машине,  мысли
его переключились на Другое.
   Городской мир карате за прошедшие годы здорово изменился. Получив  на
соревнованиях  тяжелую  травму  и  провалявшись  несколько   месяцев   в
больницах, бросил занятия Зимин. Побывал на всесоюзных курсах и приобрел
квалификацию  тренера-инструктора  Окладов,   совсем   недавно   удалось
достигнуть того же и Котову. За драку с тяжким исходом осужден  на  пять
лет Слямин.
   Теперь  официальных  инструкторов  было  четверо,  каждый  вел   одну
спортивную группу. Кроме того, Колпаков, Габаев и Котов имели  по  одной
абонементной, статус которых  четко  не  определялся,  а  оплачиваемость
тренировок не афишировалась.
   Все "дикие" группы "ушли в подполье". Они снимали ведомственные залы,
устраивались в переоборудованных подвалах,  находили  и  приспосабливали
любые пустующие помещения. Многие маскировались  под  секции  самбо  или
дзюдо.
   Незаконные   секции   были   разношерстны:   и    небольшие    группы
фанатиков-энтузиастов, и  целые  платные  школы,  возглавляемые  имеющим
какоеникакое имя сенсеем. Последние преобладали:  карате-бизнес  получил
широкий размах.
   Изворотливые  дельцы,  не  упускающие   случая   поживиться,   широко
эксплуатировали интерес к новому виду спорта и всячески его подогревали.
По  рукам  ходили  всевозможные  самоучители,  трактаты  и   наставления
стоимостью от десяти  до  двадцати  пяти  рублей,  продавались  портреты
столпов карате и комплекты фотографий, на  которых  они  пробивали  лбом
толстенный слой черепицы,  рубили  ладонью  бутылки,  протыкали  пальцем
подброшенную тыкву.
   К дефицитным товарам черного рынка  прибавились  кимоно,  протекторы,
складные макивары, доспехи и другой карате-инвентарь.
   Но главным средством обогащения служили тренировки. Бизнесмены-сенсеи
набирали по три-четыре группы, занятия  проводили  помощники,  сами  они
появлялись  в  каждой  на  полчаса-час,  благо  все  успели  обзавестись
автомашинами и резко повысили мобильность.
   Спеша  урвать  побольше,  каждый  отталкивал   от   денежной   лохани
соперников, конкуренция была острой, и Зверев, попытавшийся организовать
собственную школу, чуть не сломал  себе  шею  и  поспешно  вернулся  под
крылышко Колпакова.
   В лидеры подпольных сенсеев довольно быстро пробивался Кулаков. Этому
в немалой степени способствовала физическая мощь, природная жестокость и
навык  ломать   кости,   о   котором   очень   быстро   стало   известно
заинтересованным лицам.
   Кулак не признавал авторитетов и даже своего  бывшего  наставника  не
ставил ни в грош, что приводило Габаева в бешенство.  Бели  когда-нибудь
их пути пересекутся, кому-то не поздоровится. Колпаков  считал,  что  не
поздоровится обоим.
   После того как Колодин, убедившись, что не в состоянии справиться  со
стихией, подал в  отставку  и  его  место  занял  Колпаков,  Кулак  стал
оказывать  новому  председателю  знаки   внимания,   но,   не   встретив
взаимности, отошел на исходные позиции. Хотя давал понять, что  выделяет
Геннадия из  серой  массы  и  готов  поддерживать  как  деловые,  так  и
дружеские контакты.
   "Вот опять, легок на помине!"
   Небрежно приткнув машину к  тротуару,  Кулаков  поджидал  его,  делая
жесты, приглашающие остановиться.
   Геннадий притормозил, вышел. Кулак корректно  поклонился,  он  нагнул
голову в ответ, но руки не протянул.
   - Почему вы не явились на заседание федерации?
   Если официальность вопроса и смутила бородача, то вида он не подал.
   - Там разбирались незаконные секции карате, при чем  здесь  я?  Мы  с
ребятами немного занимаемся самбо, так, для себя. Все чинно-благородно.
   - Знаю, новичка  вталкивают  в  круг  и  бьют,  а  он  должен  суметь
защититься. Испытание на прочность. У одного сотрясение мозга, у другого
- серьезные ушибы.
   - А заявления от пострадавших есть? То-то! Иной упадет  в  подвал,  а
придумает черт-те что... Это Гришка  козни  строит,  не  может  простить
моего ухода. А если я его перерос и сам стал сенсеем?
   Колпакова   коробил   развязный,    самоуверенный    тон    бородача,
пренебрежительное  упоминание  о  бывшем  учителе,  которому  он  раньше
заглядывал в глаза и с подобострастием ловил каждое слово.
   - А кто вас аттестовал как сенсея?
   - Вот в том и загвоздка. - Кулаков недовольно боднул  воздух.  -  Без
бумажки ты букашка, лишь с  бумажкой  -  человек.  Знания,  опыт  -  все
побоку, подавай документ. А где его взять? Ездил в  Москву,  вот  он  я,
экзаменуйте, испытывайте! Нет, нужно направление от федерации, опять  за
бумажкой дело! Так вот я и говорю, - бородач доверительно придвинулся, -
дайте направление! Вам ничего не  стоит  -  бланки  под  рукой,  подпись
всегда при себе! А за мной не заржавеет!
   Он многозначительно подмигнул.
   - Где вы работаете? - поинтересовался Колпаков, хотя  прекрасно  знал
ответ.
   - Гм... Пока, временно, нигде.
   - А в связи с чем оставили предыдущее место?
   Кулак глянул бешено, но сдержался.
   -  Про  то  все  знают...   Профессиональная   непригодность...   Еще
посмотреть, кто к чему пригоден... Да не  в  том  дело!  Не  в  медицину
прошусь, на кой она сдалась!
   - При таких обстоятельствах федерация не сможет рекомендовать вас  на
учебу. Да и вряд ли вы пройдете аттестацию - уровень подготовки не тот.
   - Ты за мой уровень... - Кулаков осекся. - Федерация ни при  чем,  ты
сам мне дай бумажку - и дело с концом! А дальше - мои заботы. И внакладе
никто не останется: я тебе за нее тыщу отстегну, прям счас!
   - Неужели при себе  такие  деньги  носишь?  -  удивился  Колпаков,  и
Кулаков расценил это как согласие.
   - А чего? Сегодня сбор делал... Садись в машину.
   Бородач плюхнулся на сиденье водителя и отщелкнул кнопку замка задней
двери,  но  Колпаков  остался  стоять,  наблюдая,  как  он   вытаскивает
рассованные по карманам деньги.
   Кулак набирал большие группы и под предлогом  того,  что  обучает  не
банальному, как во всех других  секциях,  карате,  а  более  сложному  и
опасному виду - кунг-фу, драл по сорок, а то и  по  пятьдесят  рублей  с
человека.
   - Счас сделаем, если у тебя  бланков  с  собой  нет,  заедем...  Тебе
какими лучше?
   Он говорил уверенно-фамильярно, с легким оттенком  снисходительности:
свои люди, чего кочевряжиться! А деньги разложены по достоинству купюр с
необычной  для  этого  неряшливого  орангутанга   аккуратностью.   Любит
денежки, сволочь!
   - Крупными.
   -  А-а-а,  -  понимающе  осклабился  Кулак,  -  значит,  тратить   не
собираешься... И правильно, пусть полежат...
   Он отслюнил пачку  двадцатипятирублевок  и,  держа  руку  на  отлете,
замешкался.
   - Сверни трубочкой, - ровно сказал Колпаков.
   - Трубочкой? - На бородатом лице отразилось непонимание.
   - Да, и потуже.
   -  Счас  сделаем,  у  меня  и  резинка  есть,   перехватим.   Готово!
Толстовато, но ничего, поместится...
   - Тебе видней. Теперь засунь их себе...
   Колпаков  точно  назвал,  куда  именно  следует   засунуть   денежный
рулончик, и тут же схватил дернувшегося было бородача мертвой хваткой за
кончик носа, а  другой  рукой  рубанул,  будто  отсекая  зажатую  часть.
Хлынула кровь.
   Варварский прием, но не опасный, ошеломляет  противника,  выводит  из
строя, не причиняя вреда  здоровью.  Существенного  вреда  -  хрящ,  как
правило, ломается, но тут уж ничего не попишешь.
   Кулак взревел, рванулся, чтобы  выскочить  на  простор  и  уничтожить
обидчика, пришлось вздернуть его большим пальцем за челюсти и опрокинуть
обратно на сиденье.
   - Тихо, приятель, не шуми. Приедет милиция, а ты тепленький, и деньги
трубочкой... Хоть картину рисуй "Взяткодатель  перед  лицом  закона".  И
кого покупать надумал?
   Кулаков замычал, Геннадий ослабил нажим.
   - Я честно, без халтуры, в одной  секции  зарабатываю  -  и  хватает.
Своим трудом, между прочим, и знаниями. А ты привык нахрапом.  Все  твои
"контактники" в восторге:  как  же,  здоровенного  лба  на  бензоколонке
вырубил! Большой подвиг! Лез без очереди да еще ударил неподготовленного
человека в сердце. Есть за что уважать! А кого не запугать  -  попробуем
купить. Мразь ты все-таки, Вова, вот что я  тебе  скажу.  И  врачом  был
никудышным, людей калечил, и спортсмен паршивый: нахватался  вершков  да
сломал ногу Хомутову - вот и все заслуги. Набрался  наглости  -  захотел
сенсеем  стать,  и  опять  халтура:  в  три  секции  не  успеть,   завел
помощников, сам только пенки снимаешь.
   Кулаков пробубнил что-то сквозь окровавленный платок.
   -  Нельзя  так,  Вова,  -  с  театральной  назидательностью  завершил
Геннадий. - Начинай по-другому жить, правильно.
   Он отпустил Кулакова, брезгливо отер испачканные  пальцы  и  пошел  к
своей машине.
   - На себя посмотри, - прогундосил сзади неузнаваемый голос.  -  Ты-то
правильно живешь?! И людей калечишь, и пенки  снимаешь,  только  делаешь
это в перчаточках, вроде с приличием. А какое здесь  приличие?  Ты  меня
презираешь, асам точно такой же!
   Бородач поперхнулся и клокочуще закашлялся.
   "Отвезти его в травмпункт, что ли?  -  подумал  Колпаков.  -  Ничего,
оклемается и сам доедет, дорога знакомая".
   - Даже хуже меня, потому  что  порядочным  прикидываешься.  Институт,
диссертация... Ширма! С зарплаты ты машину купил и кооператив  построил?
То-то! А еще председатель, мораль читаешь...
   Кулаков  снова  закашлялся.  Почему-то  его  слова   стали   задевать
Колпакова.
   - И вокруг все такие же  двоедушные.  Все!  Даже  жена  тебе  рога  с
Гришкой наставляет!
   - Что ты сказал?
   Он прыгнул, но не успел: машина рванула с места, мелькнуло  страшное,
с растрепанной окровавленной бородой лицо, но невероятно:  рот  Кулакова
раздирала торжествующая улыбка победителя.
   Последняя фраза засела в душе как заноза. Геннадий механически провел
практические занятия, машинально обсудил с Гончаровым  какие-то  текущие
вопросы,  кивая,  выслушал   приглушенную   скороговорку   Писаревского.
Хотелось, чтобы побыстрее все закончилось - побыть одному,  собраться  с
мыслями.
   Но такой возможности не  представилось:  освободившись  в  институте.
Колпаков должен был спешить на  квартиру  Клавдии.  Все  уже  собрались:
непотускневшие жемчужинки в бархатной коробочке. Колпаков усадил  их  на
ковер в два ряда, только Лена и Элеонора не могли принять позу лотоса  и
просто подогнули ноги по-турецки, и начал привычную форму расслабления.
   Женщины старательно отрешались от повседневности, свято веря, что это
продлит  молодость.  Сквозь  прищуренные  веки   Геннадий   рассматривал
спокойные, незамутненные житейскими заботами и раздумьями о своем  месте
в  жизни  лица.  Им-то  и  не  нужен  еженедельный  час  психологической
разгрузки: без всяких  медитаций  отброшены  обычные  женские  проблемы,
неприятные эмоции, пер