а еще не видел вблизи  труп,
если не  считать  девяностолетнего  деда  Семена,  который  в  прошлом  году
загнулся от инсульта, - но пока Савик с матерью добирались к нему в Петушки,
дед уже был восковой, ненастоящий, лицо было обсыпано пудрой, и челюсть была
подвязана черным шарфом... А какой он был, дед, в тот  момент,  когда  вдруг
свалился, как подрубленный, в сенях и за полминуты отдал Богу душу?
   Во всяком случае, глаза ему закрывала бабка, это Савик знал.
   - Слышь? - произнес Савик не своим голосом. - Ты чего?
   Молчание. С улицы донеслись детские голоса. Савик поднял голову. "А вдруг
кто-то подойдет к комку и захочет заглянуть внутрь?" - дошло вдруг до  него.
Он вскочил на ноги, нашел приткнутую к стеклу табличку "Открыто", перевернул
ее другой стороной, где было написано "Закрыто". Проверил защелку на  окошке
и на двери. Задернул шторку. Оглянулся. Глеб лежал без движения, по-прежнему
пялясь пустыми глазами в потолок. И обстановка в ларьке изменилась  -  исчез
уют, пропала  праздничность  дармовой  выпивки.  Остро  пахло  опасностью  и
смертью.
   "Все. Теперь бежать", - пришла трезвая  и  ясная,  как  морозный  воздух,
мысль.
   Да. А стакан с отпечатками? А следы? А бутылка? А...
   Савик наклонился. Только сейчас он  заметил  красноватую  припухлость  на
щеке у Глеба, чуть правее носа. Розовое пятно  размером  не  больше  бабьего
соска, и в середине что-то торчит. Как будто твердый гнойный стержень  вылез
из назревшего фурункула... Странно, вроде никаких нарывов у него на роже  не
было... Или это тень такая...  Но  странности  Глебовых  гнойников  отходили
сейчас на задний план.
   Савик ничего не соображал. Ладно, надо убрать следы... Он вытащил  из-под
ящиков  грязную  тряпку,  наспех  протер  пол.   Затем   сорвал   со   стены
полиэтиленовый пакет. Стакан, бутылка, окурки - все туда. Что еще?..  Ручка.
Савик совсем про нее забыл. Ручка.
   Он пошарил глазами по киоску. Ручка лежала на полочке, рядом  с  польской
туалетной водой и дезодорантами. Савик взял ее, хотел сунуть  в  карман,  но
что-то его остановило. Погоди, ведь  перед  тем,  как  Глеб  кувыркнулся  со
своего стула, он  как  раз  нажал  на  стреловидный  зажим,  правильно?  Да.
Раздался тихий шипящий звук, и цифра 8 сменилась  цифрой  7.  Шипящий  звук.
Савик тогда подумал, что Глеб включил свою  зажигалку,  чтобы  прикурить.  А
может, шипела не зажигалка?..
   Синий цилиндрик с надписью "Ronson" лежал в  раскрытой  ладони  мертвеца.
Сигарета валялась рядом на полу. Савик поднял ее, посмотрел: кончик светлый,
бумага не закопчена. Значит, это была не зажигалка.
   Взгляд его невольно скользнул по щеке Глеба, и  тут  Савик  -  тот  самый
Савик, который пожил, который знает, - вообще перестал что-то понимать.
   На щеке ничего не было! Ни припухлости, ни  красноты,  ни  тени!  Обычная
пористая и не очень чистая кожа - и все.
   Это  было  за  гранью  понимания.  "Херня  какая-то",   -   сформулировал
растерянный Савик. Он осторожно, словно ядовитого паука,  завернул  ручку  в
платок и спрятал ее в правый внутренний карман куртки - от сердца подальше.
   Глеб лежал в нелепой позе, скалясь в потолок.
   Савик отпер дверь и вышел из киоска.
   Он долго ходил по улицам, не зная, куда приткнуться, совершенно очумелый.
Потом остановился, огляделся: какая-то пустынная остановка, жестяной  флажок
с номерами маршрутов скрипит на ветру. Вспомнил вдруг про пакет, который  до
сих пор сжимал в руке. Бутылка, стакан, окурки. Воровато глянул по сторонам.
Швырнул пакет в урну, отошел. Нет, вернулся, высыпал  сигареты  из  пачки  в
карман, пустую пачку поджег и бросил следом за пакетом. Гори оно все!..
   Савику сегодня определенно не везло.  Вдобавок  ко  всему  он  забрел  на
"чужую" территорию, в район проспекта Вернадского, рядом с автостоянкой. Там
Савик нарвался на ребят из  группировки  Жгута,  который  "держит"  соседний
участок и, как это часто бывает у соседей, имеет целый букет территориальных
и прочих претензий к группе Директора и Смольского. Жгут с  Директором  свои
проблемы обычно решают за бутылкой коньяка в отдельной кабинке какого-нибудь
дорогого ресторана, как принято у уважающих себя  людей.  А  "бойцы"  той  и
другой стороны знай метелятся между собой при каждом удобном случае.
   "...Смотри, этот, как его, Савкин топает, - послышался нетрезвый голос. -
Отбуцкаем?" Савик увидел стремительно приближающиеся фигуры и, развернувшись
на сто восемьдесят градусов,  побежал.  Ловить  здесь  было  нечего,  только
бежать. Савик сам не раз участвовал  в  подобных  расправах,  он  знал,  как
действует на разгоряченный выпивкой мозг  пресловутый  "эффект  чужака".  Ни
повод не нужен, ничего. Только - морда, об которую можно почесать кулак.
   Убежать Савику не дали. В подъезде,  мимо  которого  он  проходил  минуту
назад, обжималась парочка; парень, как оказалось, тоже был из  жгутовских  -
Боря Хмель. Услышав крики, Боря оставил на время  свою  подругу  и  выскочил
Савику наперерез. Савик попытался уложить его с первого удара, но не  сумел.
Хмель вцепился ему в куртку, а тем временем подоспели остальные...
   Спустя пять  минут  все  закончилось.  Савик  остался  лежать  на  снегу,
облизывая разбитый рот и чувствуя при каждом вздохе, как ребра  вонзаются  в
печень. Хорошо, что он работает на Директора. Если бы он был обычным  лохом,
то жгутовские затоптали бы его насмерть. С другой стороны, если  бы  он  был
бригадиром или просто авторитетным пацаном, его бы никто не тронул...
   Савик отдышался немного. Встал.  Обшарил  карманы.  Шестьдесят  долларов,
полученные с должников, а с ними и личные сорок рублей - все исчезло.  Савик
чуть не взвыл от злости и досады. Ну, суки, ну попадетесь же когда-нибудь!..
С тревожным чувством он залез в карман. Ручка была на месте. И зажигалка,  и
две сигареты остались не поломанными.
   Савик вытер лицо и руки снегом, посидел на корточках, отдышался,  выкурил
сигарету. Капли воды стекали по  его  разбитому  и  насупленному  лицу.  Вот
херня! Совершенно Неожиданно он сам оказался в должниках.
   Часов в восемь Савик приплелся в дискобар "Миранда". Это "точка" Юры Маза
- он сидит за стойкой днями напролет, лакает с дружками  немецкое  пиво  под
горячие сосиски, треплется. А когда он бывает нужен Директору, всегда знает,
где его искать.
   Вот и сегодня бригадир сидел на своем обычном месте, уткнувшись  носом  в
пивной бокал. Савик подошел, стал рядом, всем своим видом выражая уныние  от
незаслуженной обиды.
   -  Слышь,  Юра,  меня  жгутовские  отбуцкали,  деньги  отняли...   Совсем
оборзели!
   Маз допил пиво, без интереса  скользнул  взглядом  по  его  разукрашенной
физиономии.
   - Какие деньги?
   Если бы в таком виде заявился Татарин, Маз вскочил  бы,  собрал  ребят  и
отправился на разборку. А на обиды Савика ему  было  плевать.  Савик  ощутил
острый укол уязвленной гордости.
   - Сегодня шестьдесят баксов получил с Нинки и  Глеба...  Маз  поморщился.
Имен овец он не знал и знать не хотел. Его интересовала только шерсть.
   - А Глеб потом...  -  Савик  запнулся,  вдруг  ясно  увидев  перед  собой
остекленевшие  глаза  ларечника  и  отвалившуюся  челюсть.  -  Короче,  Глеб
прижмурил задницу.
   - Что-о? - протянул Маз, задирая брови.
   - Сдох, что!.. - неожиданно для себя огрызнулся Савик  Маз  посмотрел  на
него как на законченного идиота.
   - Что ты мне пургу  метешь?  -  медленно  произнес  он.  -  При  чем  тут
жгутовские?
   - Они потом.  Вначале  Глеб  долг  отдал,  потом  вдруг  помер.  А  потом
жгутовские напали. Хмель и еще рыл семь.
   Маз    отвернулся,    постучал    по    стойке    пальцем,     увенчанным
кольцом-"печаткой". Рядом появился бармен, поставил перед ним  кружку  пива.
Маз отпил из бокала, спросил:
   - Значит, ты этого  ларечника  замолотил,  бабки  заныкал,  а  жгутовские
виноваты?
   - Жгутовские, - подтвердил Савик. Маз хмыкнул и слез с табурета.
   - Идем на воздух.
   Они вышли на улицу, под козырек бара.
   - В общем, так, братишка, - сказал Маз, закуривая "Честерфилд". - Я помню
- на прошлой неделе ты катил бочку на  какого-то  лоха  за  то,  что  платеж
задержал. Кричал, грозился. А сегодня приходишь  с  разукрашенной  мордой  и
разбитыми кулаками и говоришь, что он умер. А зачем ты мне это говоришь?
   - Так я с ним водку пил...
   Маз жесткой рукой схватил его за отворот старой, выношенной куртки, грубо
развернул, припечатал к стене.
   - Тебе поручали его мочить? Я, или Директор, или Смольский?
   Савик затряс головой.
   - Я его пальцем не тронул! Бригадир презрительно усмехнулся.
   - Не поручали. Значит, это твоя личная проблема. Отмазывать тебя никто не
будет.
   - Матерью клянусь, он сам...
   - Вот так ментам и расскажешь. Если лишнее болтнешь  -  сам  знаешь,  что
будет. А бабки принесешь - сроку тебе три дня. Все понял?
   В данной ситуации ответ мог быть только одним.
   - Все.
   - Тогда вали отсюда.
   Маз пошел допивать свое пиво, а Савик, проклиная  все  на  свете,  побрел
прочь от "Миранды".

   * * *
   В эту ночь Савик спал плохо, потел и ворочался. Когда удавалось  забыться
на некоторое время, он видел полчища голых баб  с  отвисающими  безобразными
грудями без сосков, такие изжелта-белые мешки, и ничего  на  них  нету,  как
слепые. Еще он видел чей-то рот с медленно отваливающейся нижней челюстью  и
бездонную пустоту за ней, которая затягивала его с неудержимой  силой.  Мать
Савика Лежала в соседней комнате и несколько раз слышала,  как  он  вставал,
чтобы попить на кухне воды. "Небось пережрал вчера? - ворчала она наутро.  -
Вон лицо-то избитое все..." Савик отмалчивался.
   Весь день он просидел дома, уткнувшись в телевизор.  Его  мозг  напоминал
проигрыватель с заевшей пластинкой.  Савик  непрестанно  думал  о  том,  что
случилось вчера в палатке у  Глеба,  снова  и  снова  прокручивая  в  голове
цепочку событий: вот он вертит ручку, шипение, цифра  8  уплыла  за  пределы
окошка, появилась семерка, Глеб с вытаращенными глазами сползает  на  пол...
красноватое пятно под  скулой  и  кончик  какой-то  хреновины,  торчащий  из
середины... А потом - чистая  гладкая  кожа,  ничего  нет.  Пусто...  Но  не
привиделось же ему это все! Тем более что Глеб так и остался мертвым...
   Савик сильно подозревал, что все дело в этой  чертовой  ручке.  Шпионская
какая-нибудь дрянь... Откуда она там взялась? Хотя... Целый автобус каких-то
крутых взорвали, у тех что угодно быть могло!
   По всем правилам, ручку следовало уничтожить - тогда концы уйдут в  воду.
Но ему не хотелось этого делать. Целый день он  опасливо  крутил  ее  так  и
этак, направив на всякий случай в большую ватную подушку.
   Постепенно кое-что  стало  проясняться.  Ручка  имела  два  положения.  В
обычном из нее выдвигался стержень и можно было писать обыкновенной  на  вид
синей пастой. Но если ободок и наконечник как бы  растянуть  и  одновременно
повернуть в противоположных направлениях, открывалось окошко с  цифрой  7  и
ручка начинала излучать волны опасности и скрытой силы. Савик понимал,  что,
если сейчас нажать стреловидный зажим, эта сила немедленно проявит себя.  Но
он не нажимал - проделывал все манипуляции в обратном порядке,  расписывался
на косо  оторванном  листе  газеты.  Ручка  завораживала  его  изяществом  и
красотой. Эти плавные  отточенные  линии,  эта  правильность  форм,  золотой
ободок на темном полированном дереве, дорогая и изысканная простота...
   Савик не был ни эстетом, ни поэтом, в Третьяковку он сроду не ходил, даже
вместе с классом, а самой красивой вещью на свете, по  его  мнению,  являлся
пистолет Макарова, который он как-то видел  у  Маза.  Но  здесь  Савика  что
называется проняло. Может, даже не красота, а то общее, что было между  "ПМ"
и этой ручкой?.. Так или иначе выбрасывать  он  ее  не  стал,  а  спрятал  в
туалете за канализационной трубой.
   Аппетита не было, он почти  ничего  не  ел.  Мать  заподозрила  неладное,
забеспокоилась, снова завела свою обычную песню.
   - Чего ты дурью маешься? Работал, как все, шофером,  в  приличном  месте,
вроде около власти... А теперь что? То спишь  целый  день,  то  шастаешь  по
ночам, то пьяный, то злой, то побитый... Теперь сидишь,  как  волк  в  норе!
Куда это годится? Что это за работа такая?
   Но на все ее расспросы Савик только цедил: "Все нормально. Отцепись".
   Вечером он решил развеяться, выпросил у матери полтинник в долг, выбрался
из своей берлоги и отправился в "Миранду" - дискобар, где любили  собираться
путевые пацаны района. Там было многолюдно, резко били по ушам рваные ритмы,
синие, желтые и зеленые всполохи цветомузыки били по  глазам.  Площадка  для
танцев была плотно забита потными разгоряченными  телами,  каждый  корячился
сам по себе  -  прыгали,  раскачиваясь,  обкуренные  или  подколотые  парни,
извивались,  подняв   руки,   такие   же   кайфующие   девчонки.   Некоторые
притягивались друг к другу и сплетались в объятиях,  бесстыдно  тискаясь  на
глазах у остальных. Потом парочки  шли  в  туалет  и  возвращались  порознь,
потеряв друг к другу всякий интерес.
   Савик подошел к стойке, взял  кружку  "Балтики",  залпом  выпил.  Тут  же
повторил. Захотелось есть,  захотелось  водки,  захотелось  анаши  или  пары
"колес", захотелось бабу, захотелось "бэшку" или "мерс", чтобы промчаться по
Вернадке на ста сорока, тиская правой  рукой  обтянутое  скользким  нейлоном
колено. Но наличность заканчивалась, и,  очевидно,  чувствуя  это,  худой  с
прилизанным пробором  бармен  отошел  подальше  и  индифферентно  смотрел  в
сторону.
   - Слышь, братан!
   Было шумно, но тот услышал, на  удивление  быстро  подбежал  и  изобразил
максимальную почтительность.
   - Налей соточку водки в долг, - попросил  Савик,  понимая  невыполнимость
просьбы. Если каждому задарма вливать... - Сейчас сделаю!
   Через минуту на стойке появилась рюмка и тарелочка с бутербродом. Чудеса,
да и только!
   Савик выпил, закусил и  пришел  в  благодушное  настроение.  Сегодня  ему
везло. Может, появится классная телка с ароматно дымящейся  мастыркой...  Но
вместо этого вдруг появился Боря Хмель.
   - Здорово, братское сердце! - сердечно произнес он и приобнял  Савика  за
плечи. - Ты не обижайся,  это  мы  по  пьяни...  Не  разобрались,  короче...
Хочешь, я тебе сейчас стол накрою?
   Савик насторожился. С  чего  такая  щедрость?  Похоже  на  ловушку.  Надо
сваливать, пока по новой не накатили...
   - Сейчас не могу,  ребята  ждут.  -  Он  осторожно  высвободился  и  стал
протискиваться к выходу, жалея, что не захватил с собой нож. Но все обошлось
- никто не ждал у входа, не крался следом, не караулил в подъезде.
   Ночью его опять мучили бабы без сосков и всякие другие кошмары.
   Рано утром раздался звонок в дверь. Опухший невыспавшийся Савик  скатился
с кровати, крикнул матери:
   "Я открою!" - и побежал к двери.  Он  задницей  чувствовал,  что  это  по
поводу Глеба.
   На пороге стоял Маз.
   - Одевайся, выйди, - сказал он сухим тоном. До этого дня никто из старших
на дом к Савику не заявлялся. "Плохо дело", -  думал  он,  дрожащими  руками
натягивая на себя спортивные штаны и куртку.  Из  спальни,  стуча  шлепками,
вышла мать в ночной рубашке.
   - Ты куда это? Опять за свое?
   -  Не  твое  дело,  -  раздраженно  рявкнул  Савик.  -  Надо.  На   улице
подморозило, снег жестко серебрился ледяной корочкой. Савик чувствовал,  как
его бьет нервная дрожь. Маз ждал на спортивной площадке перед  домом.  Когда
Савик  приблизился,  Маз  неожиданно  улыбнулся,  достал  из  кармана  пачку
"Честерфилда", встряхнул и протянул ему:
   - Угощайся.
   Не понимая, чем вызвана такая перемена, Савик взял сигарету.
   - Как ты это делаешь?
   После первой затяжки в животе у Савика заиграл военный марш.
   - Чего делаю?
   Маз улыбнулся еще шире.
   - Директор поспрашивал кое-каких своих знакомых в ментярне  насчет  этого
Глеба. Там все чисто. Сердечный приступ, говорят. Хотя до того, как с  тобой
поссорился, был здоров как бык.
   - Чисто?! - Савик чуть не подпрыгнул от радости. Может, и  пятно  и  тень
ему просто привиделись? Может, и ручка самая обычная, просто  у  него  глюки
начались? Но главное - ментов бояться нечего!
   - Да. И с Хмелем чисто.
   - А при чем тут Хмель? - ошарашенно спросил Савик.
   - Не знаю. Ты же вчера был в "Миранде"?
   - Был.
   - Хмеля видел?
   - Видел. И что?
   - А то. Ты ушел, а  Хмель  через  полчаса  окачурился.  Пошел  танцевать,
попрыгал немного - брык! И готово!  Сказали  -  передозировка.  Сколько  лет
кололся - и все нормально, а с тобой помахался - и привет! Так как?
   Маз испытующе разглядывал Савика, будто никогда не видел.
   -  И  на  фиг  они  тебе  сдались,  эти  мудаки?  Было  бы   из-за   чего
подставляться! Дал по яйцам - и достаточно. А ты вон какой обидчивый!
   - Я тут ни при чем, - неуверенно проговорил Савик.
   - Хватит из себя лоха корчить. Глебу ты небось по сонной врезал? А  Хмелю
вколол что-то?
   Савик молчал. Десятый раз повторять, что он никого не  убивал,  не  имело
смысла.
   Маз пожал плечами и хлопнул его по плечу, как равного.
   - Ну, как знаешь... Дело хозяйское. Пстрикнув  сигаретой  в  сторону,  он
пошел прочь. Потом остановился, повернул голову и добавил:
   - Кстати, со Жгутом тоже был разговор. Он  клянется,  что  никто  из  его
пацанов тебя в тот день в глаза не видел. Вот так-то.
   - Врет! - воскликнул Савик. - Деньги у них! Маз махнул рукой:
   - Да ладно... С деньгами как-нибудь разберемся.
   Савик вернулся домой сам не свой. Тело дрожало, как в лихорадке, в голове
плыл туман. Он достал ручку, привычно проделал нужные манипуляции - окошко с
цифрой наглядно подтвердило, что это не обычная письменная принадлежность, а
оружие. Грозное и не оставляющее следов.
   За завтраком, с  аппетитом  уплетая  жареную  картошку  (мать  ворчала  и
раздраженно гремела кастрюлями), Савик вдруг понял, что долг ему скостят.  И
еще он понял, что не будет больше пасти ларечников - пусть другие пасут, кто
попроще и помоложе.
   Он сам не знал, откуда у него взялась такая  уверенность.  Просто  что-то
резко поменялось в его судьбе.
   Перед Савиком открывались невиданные перспективы.

   * * *
   -  Титановый  сплав,  унификационного  номера  в  Госстандарте   нет,   -
обстоятельно докладывал Гарянин. -  Зато  в  секретном  приложении  "Военная
промышленность"  его  формула  имеется,   по   ней   Сименкин   и   произвел
идентификацию. Сплав создан в 1985 году, исключительно прочен, жароустойчив,
не подвержен коррозии. Вечный металл. Но  в  производстве  сложен  и  дорог,
выпускался ограниченными партиями строго по целевому назначению.
   - Вот как, - сказал Фокин. Мысли его были далеко.
   -  В  восемьдесят   пятом   четыре   килограмма   пошли   на   обтекатель
разведывательного спутника "Протон", - продолжал Гарянин. Он видел, что  шеф
не в себе,  но  личные  проблемы  не  могут  остановить  расследование  дела
государственной важности.
   - Через год три килограмма - на оболочку экспериментального  портативного
ядерного фугаса, тогда же НИИ-47 изготовил два корпуса ядерных  чемоданчиков
- основной и резервный...
   "Почему  именно  в  этот  день?  -  тяжело  думал   Фокин.   -   Сказали:
"обнаглел"... Что я такого сделал?  Как  раз  и  ничего...  Вначале  был  на
осмотре, потом составлял справку Ершинскому, потом прикрывал Чуйкова..."
   - Я позвонил  в  Федеральную  службу  охраны,  -  в  голосе  оперативника
отчетливо прорезались нотки гордости. - Оба чемоданчика на месте.
   - Странно, очень странно, - вслух сказал Фокин, и Гарянин отнес реплику к
своему рассказу
   - Но дело в том, что в начале восемьдесят седьмого тот же  НИИ  изготовил
еще два чемоданчика по заказу ЦК КПСС, - торжествующе произнес он. - Обломки
на месте взрыва - одного из них!
   - Да? - вяло удивился майор.
   - Других вариантов нет.
   Прозвонил  телефон,  и  Фокин  схватил  трубку.  Апатия  и   отрешенност