еной... Или по рации поднимет въездной пост...
   - Нету у него сирены, - задумчиво сказал Викентьев.
   Второй номер успел рассмотреть сержантские погоны, близко  посаженные
глаза, злой оскал рта. Наткнувшись взглядом  на  подполковника  милиции,
сержант отпрянул.
   - И почему ночью без светящегося жезла? - продолжал бурчать Сивцев.
   Викентьев промолчал. Ему не понравился неожиданный милицейский пост в
неположенном месте и в неурочное время. И  машина  у  них  не  служебной
раскраски - темный, кажется, красный "жигуль", поставленный неприметно в
тени. Засада? Преступники в форме? Но они не  сделали  реальной  попытки
напасть на фургон. И зачем им "Волга"? Скорей всего  милицейские  шакалы
вышли на ночной промысел: сшибать с припозднившихся водителей  трояки  и
пятерки.
   - Так и есть, преследуют! - выругался Сивцев.
   Викентьев взглянул в правое зеркальце заднего обзора. Пара огней уве-
ренно нагоняла спецмашину. Подполковник несколько  раз  нажал  маленькую
кнопку, вделанную в заднюю стенку кабины, миганием лампочки передавая  в
бронированный кузов условный сигнал "внимание".
   Попова опять мутило: к мучившей его духоте добавился новый  раздражи-
тель. Так бывает, когда дождливым днем в дежурный "УАЗ" сажают овчарку и
резкий запах псины заставляет морщиться членов  оперативной  группы.  Но
исходящий от смертника камерный дух, который густо заполнил  весь  объем
спецавтозака, был гораздо отвратительнее. Попов несколько раз  сглотнул.
Дело было, конечно, не в запахе - чего только не  доводилось  нюхать  за
годы службы, сколько покойников осматривать, утопленников ворочать, "па-
рашютистов" из петли вынимать, а "рельсовые" трупы чего стоят...
   Сергеев с кривой усмешкой продолжал рассказывать что-то забавное, яв-
но пытаясь отвлечь товарища от тягостных мыслей. Попов прислушался.
   - ...А один, пока помиловки дожидался, крысу  приручил  -  кормил  ее
каждый день, разговаривал... Всю  жизнь  свою  рассказал,  жаловался  на
судьбу, от признаний, что на суде давал, отказывался.  Как  с  адвокатом
советовался, мол, что теперь будет, да пересмотрят ли приговор. Он долго
сидел, больше года...
   Сергеев говорил тихо, чтобы не было слышно в запертой камере,  Попову
приходилось напрягать слух.
   - А тварь эта здоровая, как кошка, сидит, слушает... Вроде и  понима-
ет! А знаешь, что самое интересное? Когда мы его забрали, крыса все рав-
но приходила, шныряла по углам, нары обнюхивала, беспокоилась и  пищала,
прямо выла, вроде как плакала... От этого воя у дежурного наряда аж  му-
рашки по коже... Застрелить хотели, да в особом корпусе сам понимаешь...
Яду потом ей насыпали...
   Рассказ Сергеева был прерван  тревожным  миганием  матового  плафона.
Третий номер открыл узкую щель в своем борту автозака,  неловко  склонив
шею, выглянул в темноту. Попов сунул руку в карман, нащупал  пистолет  и
обнаружил, что не поставил его на предохранитель.  Осторожно,  чтобы  не
щелкнуть, перевел переключатель в верхнее положение, потом отодвинул по-
лоску стали в правой стенке кузова. Ночное шоссе было пустынным,  только
черная "Волга" обгоняла спецмашину, но ничего угрожающего в  этом  факте
не усматривалось.
   Попов подставил лицо под упругую струю прохладного воздуха,  провожая
взглядом резвую легковушку.
   Из кабины Викентьев внимательно наблюдал, как фары идущей следом  ма-
шины становились все ярче, потом на миг пропали, и в лобовом стекле поя-
вились красные габаритные огоньки, стремительно уходящие к Тиходонску.
   - Не они, - выдохнул Сивцев, и начальник спецопергруппы заметил у не-
го на лбу мелкие бисеринки пота. - Что-то быстро отпустили.
   Подчиняясь внезапному импульсу,  Викентьев  запомнил  номер  вторично
обогнавшей их "Волги" и даже записал на одном из ровных  маленьких  лис-
точков, вставленных в обложку записной книжки для текущей фиксации собы-
тий, которые могли не означать ничего, а могли - очень многое. Он вспом-
нил одну из версий розыскного дела "Трасса", и, хотя не вникал в подроб-
ности, ему показалось, что подозрительный милицейский пост может заинте-
ресовать отделение по борьбе с особо тяжкими преступлениями. "Закончится
эта кутерьма, передам Сергееву, - подумал он.  -  Пусть  разбирается  со
свидетелями..."
   Странные милиционеры больше заинтересовали бы не Сергеева, а  Попова,
если бы он увидел лицо сержанта, то наверняка потребовал  бы  остановить
машину. Однако это было невозможно: неплановые остановки при  этапирова-
нии объекта исполнения категорически запрещались. Поэтому то, что  капи-
тан Попов не увидел подозрительных милиционеров, было даже к лучшему.
   Лампочка под плафоном промигала отбой.  Сергеев  с  лязгом  захлопнул
бойницу, Попов неохотно сделал то же самое.
   Свежий воздух вновь вернул его в нормальное состояние.
   "Эти бы дела лучше делать на улице", - подумал капитан и поймал  себя
на том, что примирился с предстоящей процедурой. Только кто будет  стре-
лять? Впрочем, такую сволочь он бы, пожалуй, и сам отправил на тот свет,
рука бы не дрогнула...
   Сейчас он понял, что означали слова Сергеева про везение. Чем  отвра-
тительнее и опаснее объект исполнения, тем легче выполнить свои  обязан-
ности. Но происходящее по-прежнему казалось сном, и он предчувствовал, в
какой момент нереальность и действительность сольются воедино. Хватит ли
сил выдержать то, что произойдет в реальности? Вот Сергеев, видно, готов
ко всему, лицо совершенно спокойно, и думает он, наверное, о чем-то пос-
тороннем...
   Но Сергеев думал о том же самом. О том, что  с  сегодняшним  объектом
повезло им всем. Это не шестидесятилетний Генкин, у которого  подламыва-
лись ноги и отнялась речь, - жалким  безвольным  кулем  висел  он  между
третьим и четвертым номерами, еще живой, но уже расставшийся  с  жизнью.
Сколько он там расхитил? Кажется, - вменяли пятьсот тысяч, а в приговоре
осталось сто двадцать...
   У Белы Ахундовны Таранянц сумма побольше - под миллион...  Хотя  тоже
доказана половина... Королева общепита, Золотая Бела... Без парика, гри-
ма, нарядов... Жалкая, бьющаяся в истерике старуха...
   Бр-р-р! Сергеева передернуло. Это самые жуткие исполнения. Даже  пер-
вый номер потом отчаянно матерился: "Да разве можно за деньги расстрели-
вать, туды их перетуды! Этого бы судью сюда, пусть полюбуется!" И глотал
жадно едва разбавленный спирт.
   Правда, расхитителям редко исполняли высшую меру - почти всегда  при-
ходит помиловка. А последние годы такие приговоры в их зоне обслуживания
вообще не выносились. Дело прошлое, но ходили слухи, что и Генкин и  Зо-
лотая Бела были связаны с очень крупными верхами... И что  кому-то  было
выгодно отправить их на луну... Болтовня - она болтовня и  есть,  но,  с
другой стороны, больше по хищениям исполненных расстрельных приговоров и
не припоминается.
   А может, и правильно, чтобы вообще убрать высшую меру... Дело-то про-
тивоестественное, кровавое, всех причастных людей корежит  и  калечит...
Вон Титкин - здоровенный был мужик, смелый, а теперь ходит  трясется  да
плачет все время: мол, руки по локоть в крови... И у Фаридова крыша пое-
хала... Да если и нет ничего такого, все равно,  разве  прежним  человек
остается? Тот же "первый" - с головой все нормально, а с душой как? Туда
не заглянешь, конечно, но наверняка душа вся выжжена да перекорежена.  О
своей душе Сергеев не думал, но считал, что там все в порядке.
   - Эй, начальники, - раздался вдруг из камеры голос Удава. -  Зачем  в
наручниках держите? Что я, дурак - срок на пулю менять? Снимите  -  руки
отваливаются!
   "А с такими зверями что делать? - подумал Сергеев. - Их-то никак  ос-
тавлять нельзя! Таких гадов только уничтожать! Для них какую-нибудь  ма-
шину специальную придумать, что ли..."
   А вслух лениво сказал:
   - Сиди, сволочь! Кто мне чуть глотку не перегрыз? То-то! Разбежался я
тебе браслеты снимать! Еще палкой пару раз перетяну на прощание!
   Как ни странно, такой грубый ответ Удава обрадовал. Всю дорогу он ли-
хорадочно думал: не обвели ли его подлые менты вокруг пальца? За его де-
ла вряд ли миловать станут... Хотя у них сейчас гуманность всякая,  пос-
лабления. И в газетах сколько раз читал, мол, надо "вышака" совсем отме-
нить. Может, и отменили? И правильно, как в Америке: что  хошь  делай  -
посадят пожизненно, и живи! Хоть там такая лафа тоже не везде... Но если
разобраться: какое право они имеют у человека жизнь отнимать? Чего бы он
ни сделал! Он ведь неправильный, потому и преступник, а они  правильные,
потому и судьи, и менты. Другой вон шмонает по квартирам всю жизнь,  так
менты же его хату не бомбят!
   Но если вправду помиловали, почему наручники не снимают? А если  наб-
рехали, суки, куда везут столько времени? Стенки-то везде есть?
   Ага, вон в чем дело, мусор обиделся, хочет покуражиться... Ну  пусть,
пусть и палкой отходит, лишь бы дальше жить... Какая разница, что в  зо-
не? Жратва будет, ему ведь все равно, что хавать, лишь бы много,  ну  да
отобрать всегда можно... Баб нет, зато  петухи  имеются...  Правда,  вот
этого самого, когда белое горлышко похрустывает, аж низ живота холодеет,
будто летишь куда-то, - нельзя будет... Хотя почему нельзя? Придется по-
терпеть годик, даже меньше, чтоб сразу подозрений не было, а потом  поп-
робовать... Хрен они докажут...
   В восторге Удав громко расхохотался, Попов даже вздрогнул  от  неожи-
данности, да и Сергеев дернул плечом.
   - Сиди тихо, сука! - прикрикнул он и ударил в дверь камеры.
   Удав продолжал хохотать, но вдруг резко замолчал. Трудно  было  пове-
рить, что все складывается так  замечательно.  Вдруг  наврали,  сволочи,
чтоб успокоить, чтоб он сам, добровольно к  стенке  пришел...  Ну  тогда
держитесь! Я вас зубами рвать буду, головой калечить, ногами - не скова-
ли, дураки, - убивать! Я вас всех, паскуд, с собой заберу!
   Из камеры смертника послышалось сдавленное рычание.
   Фургон с надписью "Хлеб" въехал в Тиходонск.


   Глава десятая

   Много лет назад, еще до войны, северная окраина Тиходонска была прев-
ращена в промышленную зону. По скорости, с  которой  возводились  в  ко-
выльной степи серые громады производственных корпусов, по ощетинившемуся
"колючкой" периметру и вооруженной охране можно было безошибочно опреде-
лить, что строится оборонный объект. К моменту пуска  "колючку"  заменил
высокий глухой забор, огораживающий многокилометровый  квадрат  земли  и
скрывающий все происходящее за ним так же надежно, как название  "почто-
вый ящик 630" скрывало профиль работы нового завода. И если бы не  взле-
тающие на летные испытания истребители, наглядно подтверждающие рассказы
двух тысяч местных жителей, ставших работать на п/я 630, наверное, никто
бы не сумел проникнуть в  столь  тщательно  скрываемую  тайну  режимного
предприятия.
   Потом шестьсоттридцатку эвакуировали, но после победы вернули на мес-
то, а рядом поднялись новые "почтовые ящики"  за  столь  же  высокими  и
крепкими заборами: пятьсот  десятый,  семьсот  двадцать  второй,  триста
восьмидесятый.
   Шли годы, и десятилетия, город разрастался и, наткнувшись  на  тысячи
гектаров огороженных трехметровым железобетоном территорий,  обошел  их,
шагнув на несколько километров в глубь  окружающего  зеленого  приволья.
Теперь режимные объекты оказались между центральной частью города и  но-
вым "спальным" микрорайоном. Сто пятьдесят тысяч тиходонцев, едучи утром
на работу по Магистральному проспекту, видели справа жилые дома,  возве-
денные в сороковых-пятидесятых специально для рабсилы "оборонки", а сле-
ва - бесконечные заборы заводов,  сменивших  будоражащую  воображение  и
привлекаемую излишнее внимание цифровую нумерацию на нейтральные, ничего
не означающие названия. По вечерам, возвращаясь домой, жители  Северного
микрорайона слева наблюдали ветшающее постепенно жилье старой застройки,
а справа - попрежнему крепкие, регулярно ремонтируемые и  подкрашиваемые
"укрепленные периметры".
   Они шли всплошную, и лишь небольшие отличия - в цвете покраски,  фак-
туре стены, форме декоративной, скрывающей сигнальную проволоку, решетки
на гребне показывали внимательному наблюдателю, что забор, скажем,  "Де-
тали" перешел в ограждение "Прибора".
   Только в одном месте непрерывная монолитная стена прерывалась - между
огромным  квадратом  "Прибора"  и  не  менее  огромным   прямоугольником
"Конструктора" имелся десятиметровый промежуток,  словно  проулок  между
кварталами.
   Перед въездом в него висел дорожный знак  "тупик".  И  действительно,
через восемьсот метров проулок заканчивался, упираясь в  электроподстан-
цию, обеспечивающую энергией всю промышленную  зону.  Дежурную  суточную
смену на подстанцию завозил специальный автобус в восемь утра, он же за-
бирал отработавший персонал. В течение дня по проулку проходило еще нес-
колько машин, но в основном он оставался пустынным.
   Трудно было представить, что в миллионном городе  может  существовать
такой глухой закоулок. Особенно жуткое впечатление производил он  ночью:
запоздалые прохожие переходили под  фонари  на  другую  сторону  Магист-
рального проспекта, обходя зловеще-черный зев безымянного переулка.  Три
световых пятна терялись в глубине почти километрового аппендикса  -  это
было освещение запасных, аварийно-пожарных въездов на  территории  заво-
дов, которыми никто и никогда не пользовался, однако разбитые или  пере-
горевшие лампочки регулярно заменялись охраной. Тем  более  удивительным
могло показаться то обстоятельство, что четвертые ворота, регулярно рас-
пахивающие свои тяжелые створки, постоянно находились в тени.
   В отличие от трех других они не относились ни к  одному  из  заводов.
Когда-то за ними располагалась охранная комендатура НКВД, потом режимный
отдел УМВД, а после передачи охранных функций подразделениям В ОХР здесь
находилась ремонтная база автохозяйства УВД. До тех пор,  пока  один  из
предшественников Викентьева не присмотрел это место для того, чтобы  пе-
реводить осужденных к высшей мере из одного состояния в другое. Из живо-
го в мертвое.
   В ноль часов тридцать минут, когда спецавтозак,  замаскированный  под
хлебный фургон, прибыл в Степнянскую тюрьму, с Магистрального  проспекта
в темный безымянный переулок свернула старая, давно отслужившая положен-
ный срок серая "Волга", не списанная в металлолом только благодаря  нас-
тойчивости подполковника Викентьева и мастеровым  способностям  младшего
сержанта Шитова, который и сидел за рулем - без оружия, в немаркой одеж-
де гражданского образца, - как и положено шестому номеру  спецопергруппы
"Финал".
   Рядом с Шитовым кособочился на продавленном сиденье довольно невзрач-
ный человек в  старомодном,  изрядно  поношенном  костюме.  Перекошенное
вверх правое плечо еще больше, чем потертости на локтях  и  "пузыри"  на
коленях, выдавало в нем многолетнюю жертву сидячей, канцелярской работы.
Но почетное переднее место и утратившая праздничную свежесть  белая  со-
рочка с потерявшим строгость галстуком - униформа "аппаратных"  работни-
ков - отличали советника юстиции Григорьева от двух  остальных  пассажи-
ров.
   Массивный, катастрофически толстеющий  Буренко  развалился  сзади  и,
расстегнув на груди клетчатую желто-белую  шведку,  обмахивался,  словно
веером, газетным свертком, в котором  находились  резиновые  перчатки  и
другие причиндалы - вата, марля, жгут. Ноги он вытянул  поперек  салона,
создавая явные неудобства первому номеру. Тот, однако, не возражал, тер-
пеливо сидел в уголке, прижимаясь к разболтанной  дребезжащей  двери,  и
только время от времени отстранял грубые ботинки врача, чтобы не  испач-
кались широкие, допотопного покроя брюки. Впрочем, штаны были  немаркими
и легко отстирывались, так же, как выгоревшая форменная защитного  цвета
рубашка без знаков отличия - в этом наряде он работал у себя в саду.
   Серая "Волга" проехала около четырехсот метров и развернулась поперек
проулка. Справа виднелись огни Магистрального  проспекта,  слева  тускло
светились окна электроподстанции. Ближний свет  фар  высвечивал  зеленые
стальные ворота в серой бетонной стене.
   С треском вытянув стержень ручника, Шитов вышел из машины, сноровисто
и быстро отпер замок и отвалил тяжелые створки. "Волга"  въехала  в  не-
большой двор бывшего автохозяйства. Собственно, здесь ничего не  измени-
лось. Проржавевший остов грузовика, гора старых шин, гараж на три бокса,
кирпичное здание мастерских... Точка исполнения.
   Гараж и мастерские сходились под прямым углом, поэтому  члены  спецо-
пергруппы "Финал" между собой называли это место "уголком". Самый внима-
тельный глаз не смог бы определить истинное назначение "уголка" -  обыч-
ная ремзона, каких в большом городе не менее сотни. И помещение, которое
отомкнул шестой номер - бывшая диспетчерская, - наводило уныние  типовой
безликостью: стол под зеленым, в чернильных пятнах, сукном, старые  рас-
шатанные стулья, изрядно  вытертый  клеенчатый  диван,  обшарпанный  ши-
фоньер... Точь-в-точь красный уголок какогонибудь домоуправления, только
стульев поменьше.
   Григорьев, прижимая локтем видавшую виды кожаную папку, первым  зашел
в комнату, с отвращением вдохнул застарелый табачный дух, стряхнул  пап-
кой невидимую, но вполне вероятную здесь пыль и осторожно  опустился  на
скрипнувший диван. Лицо его, как всегда, выражало недовольство. Это  от-
носили на счет многолетней хронической язвы, хотя столь  же  многолетняя
работа по надзору за мерзостями мест лишения свободы в не меньшей степе-
ни была способна породить не только любую гримасу, но и саму язву.  Сей-
час недовольство прокурора могло объясняться и учуянным еще в машине за-
пахом перегара, исходящим от Буренко, и позвякиванием в клеенчатой сумке
первого номера, и деловитостью, с которой  тот  перемешивал  на  зеленой
скатерти черные костяшки домино.
   Конечно, и стресс надо  снимать,  и  "козла"  забивать  можно,  время
есть... Но черт бы их побрал с этой обыденностью - будто на пикник  вые-
хали... Особенно раздражал Буренко: неряшливостью, цинизмом,  самомнени-
ем. Гордится своей эрудицией - как же, два института окончил! Ну и  что?
Зачем врачу археология? Зачем таскаться летом по раскопкам?  Работает  с
трупами, отдыхает со скелетами, хорошенькое хобби! Жить в палатке, воро-
чать грунт на солнцепеке, мокнуть под дождями; комары, гнус,  малярия...
Да мало ли какую инфекцию  можно  найти  в  любом  захоронении...  И  не
мальчишка, скоро пятьдесят стукнет, а на тебе - романтик! Но выезжать  с
ним любят. Как начнет байки травить про сарматскую царицу, золотой  кур-
ган, скифские клады, все - от шоферамилиционера  до  следователя  -  рты
раскрывают. И начальники служб не прочь с ним поболтать, говорят - инте-
ресный человек. Вот и возомнил себя черт знает кем! Викентьеву не подчи-
няется, считает, что и прокурору не поднадзорен, - получается, он  здесь
и есть самый главный? Разговоры всякие заводит, да так, будто  остальные
в грязи ковыряются, а он, чистенький, сидит наверху да им за это пеняет.
Недаром исполнитель с ним постоянно ссорится: кому  приятны  эти  намеки
про убийц и их жертв... Нашелся моралист! Если хотя  бы  половина  того,
что о нем болтают, правда... Вроде спирт из препаратов пил и с  женскими
трупами это самое... Конечно, бывшей жене веры мало, но  когда  смотришь
на его жирную ряшку, то ведь не скажешь однозначно, что вранье... Насчет
спирта и сомневаться нечего - закладывает здорово и с каждым  годом  все
больше... А вот насчет остального - кто знает, пятьдесят на пятьдесят...
   Врач будто почувствовал мысли прокурора и уставил на него пристальный
взгляд маленьких, нервно блестящих глаз.
   - Присоединитесь, Степан Васильевич?
   Григорьев отрицательно качнул головой и демонстративно полез  в  свою
папку. "Даже шестьдесят на сорок, - подумал он. - На редкость неприятный
тип!"
   - Начальство отказалось, - ернически пропел Буренко. - А нам что  ос-
тавалось? Не хочешь разрыдаться - сумей поразвлекаться!
   И об