Вот сволочь! А ведь действительно к тому идет.
   - И когда это он у меня гостевал?
   Марочникова, несомненно, ожидала другой реакции  и  сейчас  выглядела
несколько растерянной.
   - Вчера вечером.
   - Вынужден вас огорчить,  с  восемнадцати  часов  вчерашнего  дня  до
восьми утра сегодняшнего я находился на дежурстве. И был  лишен  возмож-
ности заваривать чай для Золотова и толковать с ним по душам возле буке-
та цветов за коньяком, икрой, конфетами. Кстати, и подписки у меня нет.
   Марочникова молчала.
   - Ваш приятель обычный враль и аферист. Меня удивляет, как  легко  вы
поверили в то, что он наболтал.
   - Как не верить? Он все может! Ну вот это разве  справедливо?  -  за-
пальчиво проговорила она. - Ничтожество, а как захочет, так и сделает! И
слушают его все...
   - Так уж и все?
   - Пусть он наврал, что у вас был и обо всем договорился, но  вы  тоже
сделаете, как он захочет!
   - Неужели?
   - Увидите!
   Похоже, она действительно убеждена в могуществе Золотова.
   - Он хоть и прохвост, но с головой. Потому и других ни в грош не ста-
вит.
   Марочникова опять, как после  допроса,  странновато  посмотрела,  как
стрельнула глазами...
   - Я вам нравлюсь?
   - Гм... Ну... - Даже мой мгновенного действия компьютер не мог подоб-
рать подходящего ответа.
   - Ну вообще-то я ничего себе? Могу мужчине понравиться?
   Она многозначительно улыбнулась.
   - Наверняка, - галантно кивнул я.
   - А для Золотова я только безделушка, которой  можно  хвастать  перед
другими так же, как часами! Ему самому безразлично, как выглядит  женщи-
на! Он так и говорит: "Мне все равно, пусть будет рожа  овечья,  ничего,
прикроем!" Для него главное - тряпки, деньги... Если у какой-нибудь уро-
дины двадцать платьев да все руки в кольцах, он ей будет все  пятки  ли-
зать и каждое слово ловить. А мне: "Знай свое место!" Я для него не  че-
ловек, а лошадь, даже стихи про это написал! Он ведь еще и великий поэт.
   - Какие стихи?
   - О, там тонкая издевка. Мол, кто он и кто я. Если найду, дам вам по-
читать.
   Марочникова разволновалась не на шутку, лицо раскраснелось и  приняло
неожиданно злое выражение.
   - А сам-то... Если бы вы знали, какое он ничтожество!
   Она на секунду замолчала и устало махнула рукой.
   - Ладно, не хочу сейчас об этом говорить...
   - На допросе вы были настроены по-другому. И считали  Золотова  "нор-
мальным парнем".
   - Ну вы же меня спрашивали об убийстве... К  этому  он  отношения  не
имеет. А мои впечатления и переживания к делу не пришьешь, вас же  инте-
ресуют факты... И вообще со следователем лучше не откровенничать.
   - Простите, а за кого вы принимаете меня в данный момент?
   - Как за кого? Я с вами просто как с человеком.
   - Так не получится.
   - Все же сейчас мне проще. С вами я почему-то чувствую себя свободно,
как с хорошим знакомым, и, мне кажется, могу говорить о чем угодно...
   - Да, я исповедник в силу профессии, - попытался я перевести разговор
в шутку. - Только вот грехов не отпускаю.
   - Жалко... Сейчас никто не отпускает грехов. Что же Маринке делать?
   - Как говорится, искупать вину.
   - Искупать... Как она там?
   - Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ладно? Вот скажите: если  вы
так расцениваете Золотова, то почему же продолжаете с ним... - я запнул-
ся, подбирая слово, - дружить?
   - А куда от него денешься? Он как паук - оплетает со всех сторон.
   На глазах у Марочниковой заблестели слезы. Резкие  смены  настроения,
быстрый переход от смеха к слезам и наоборот выдавали в ней натуру нерв-
ную, со слабым типом характера, вынужденную нести в себе какой-то тяжкий
груз, который не с кем разделить.
   - Ладно! - Она беспечно махнула рукой и поднялась со скамьи. - Ну его
к черту! Давайте отправимся ко мне, чаем угощу.
   Марочникова улыбалась и смотрела весьма обещающе. В согласии  она  не
сомневалась и привычным жестом попыталась взять меня под руку.
   - Спасибо, - я отстранился. - Танца вполне достаточно.
   - Достаточно? - удивилась она. - Для чего?
   - Для выговора! - отрезал я и пояснил: - Какникак, я  следователь,  а
вы - свидетельница по делу, от этого никуда не уйдешь. Да и вообще...
   - Неужели вы такой зануда? По крайней мере проводите даму!
   - Дама, уверен, дойдет сама. До свидания.
   - Вот тебе раз! - Марочникова была в полном недоумении.  Очевидно,  в
ее представлении совсем не так должен себя вести мужчина в подобной  си-
туации. - Вы же не бросите меня одну? Мне так тоскливо!
   Я вспомнил разговор с Лагиным, когда он предостерегал меня от  поджи-
дающих следователя искушений. Правда, он не имел в виду плотские...
   - Я не гожусь на роль утешителя.
   Искушение не овладело мною, так что даже  не  с  чем  было  бороться.
Слишком многое стояло между нами.
   - Вам надо найти хорошего друга, и все войдет в  норму.  И  держитесь
подальше от Золотова.
   Банальные слова. И вообще - самое бесполезное дело давать советы  как
жить: умному они не нужны, а дурак все равно не сумеет использовать.
   Я пошел к подземному переходу. Каблуки Марочниковой застучали в  про-
тивоположную сторону. Дул холодный неприятный ветер.
   У входной двери я оглянулся. Золотов  мог  просто-напросто  пойти  за
мной от прокуратуры и вон с того угла пронаблюдать, куда я зашел.
   Дома было тепло, уютно. Не зажигая света, я прошел в спальную  комна-
ту, поцеловал Асю в щеку, она что-то по-детски пробормотала во сне.
   Мне спать не хотелось. Вышел на кухню, поставил на газ чайник, достал
принесенную Вальком книгу. Надо дочитать и отдать, неудобно.
   "... Трехпалый Охотник был прав - мелкие  детали  трансформируются  в
последнюю очередь.  Всякие  второстепенные  косточки,  хрящики,  нервные
окончания... Все эти мелочи, незаметные по отдельности,  в  совокупности
дают хорошо описанный Карпецким "эффект псевдоса", на который я и  среа-
гировал, хотя, нажимая спуск, и не отдавал себе в том отчета  -  механи-
ческий рисунок походки: неживые, плохо согласованные движения  конечнос-
тей, будто движется большая заводная кукла. Ему нужны были еще три-четы-
ре абсорбации. С учетом сложной психической структуры Горик мог заменить
две... И я две... Так вот почему эта мерзость решила напасть днем и сра-
зу на двоих! Слишком лакомые, жирные, вкусные кусочки, жалко упускать!
   И будь он на ступень развитее - не упустил бы. Не стал бы  рисковать,
рассчитывая на правдоподобное обличье, затаился бы за камнем, как низко-
разрядные твари, у которых другого способа-то и нет,  пропустил  нас,  и
все...
   Меня передернуло, по телу пробежал озноб, я отошел в сторону и сел на
землю рядом с Гориком. Он как увидел звериные уши да заглянул  в  глаза,
так и замолк, втиснул между лязгающими челюстями антистрессовую таблетку
и ждал, пока она подействует. Мы просидели молча минут десять, потом на-
бежала тень, и, подняв голову, я увидел ребят из аварийной группы.
   Следующие дни были до предела заполнены анализом полученных  материа-
лов.
   Видеозапись происшедшего автоматически произведена индивидуально  но-
симыми камерами с разных ракурсов, что позволило воссоздать объемную мо-
дель нападения и хронологически совместить ее с нашими ментограммами. На
ментограмме Горика имелся отчетливый провал в момент зацепа. На  моей  -
крохотная выщерблинка секундой позже, когда зафиксированный мощной опти-
кой фиолетовый луч пропорол надвздошье оборотня.
   Впоследствии эксперты придут к выводу, что нападение на двух  человек
не было тактической ошибкой недостаточно развитого псевдоса - он оказал-
ся вполне способен абсорбировать обоих, просто не учел быстроты  реакции
существа  со  сложной  психоструктурой  и  наличия  чрезвычайно   быстро
действующего оружия.
   В его опыте подобных сведений быть, естественно, не могло, потому что
он складывался из опыта и знаний простых  леданцев,  которых  эта  тварь
вначале подстерегала ночью в засадах и одновременно с абсорбацией разди-
рала на куски, чтобы утолить физический голод; потом, по мере  трансфор-
мации и увеличения радиуса зацепа, оборотень подходил все ближе к жилью,
выслеживал свои жертвы уже и днем, перестроившаяся  система  питания  не
побуждала терзать добычу, он просто убивал их после абсорбации -  беспо-
мощных и нежизнеспособных...
   Почти против своей воли я подошел к прозрачной камере холодильника  и
как загипнотизированный смотрел на  безобидного  фермера  в  треугольной
шапке, грубом кожаном жилете, лопнувшем между животом и грудиной.
   Встреча с нами прервала чудовищную эволюцию, и в специальное хранили-
ще Чрезвычайного Совета он так и попадет псевдосом четвертой ступени.  А
иначе...
   Достигнув третьей ступени, он бы стал маскировать убийства, а на пер-
вой делал бы это изобретательно и изощренно. К тому времени  исчезли  бы
сто сорок три отличия от организма обычного леданца, которые мы  обнару-
жили при внутреннем и лабораторных исследованиях, а абсорбация из  необ-
ходимой потребности развития превратилась бы в  обыденную  периодическую
подпитку награбленного интеллекта. А если бы в его "копилку" попали сущ-
ностные свойства наших с Гориком личностей, он бы превратился в  суперп-
севдоса, не только недосягаемого для разоблачения, но и осведомленного о
Трехпалом Охотнике с его простыми, но действенными  методами,  обо  всех
помогавших мне леданцах...
   Мне стало нехорошо, как будто я действительно предал их всех, но  по-
том стало еще страшнее: он узнал бы о возможностях, открываемых абсорба-
цией землян, и код тревожного вызова, и шифр входного  люка  корабля,  и
способ включения программы аварийного, в автоматическом режиме,  возвра-
щения на Землю...
   Никогда в жизни я не испытывал такого ужаса! Эти мысли не давали  по-
коя не только мне. Горик, оправившись от шока, долго стоял у саркофага с
оборотнем, после заперся в каюте и целый день  прослушивал  мои  записи,
которые раньше называл бредом сумасшедших, а Трехпалого Охотника  слушал
много раз подряд, потом спросил: мог  ли  псевдос  трансформироваться  в
землянина и достигнуть первой ступени уже по нашему  уровню?  И  неужели
ничем бы не отличался от человека? И рентгеновские снимки, и анализ кро-
ви, и энцефалограмма?
   Что ему ответить?
   И психологические тесты, и компьютерная томография,  и  сканирование!
Бесполезны любые способы инструментального  исследования.  Разве  что...
Псевдос не способен к творчеству - награбленный интеллект холоден и  не-
подвижен, как камень, на который он взобрался, чтобы сравняться с  окру-
жающими. Но каким прибором измеришь этот дефект?
   - Но тогда он может просочиться куда угодно...
   Я пожал плечами и ничего не сказал.
   Запись про старосту Средней деревни, вокруг которого за последний год
произошло восемь загадочных убийств, самоубийств, несчастных  случаев  и
за которым Трехпалый Охотник безуспешно следит несколько месяцев, я  уб-
рал из общей кассеты и отдам  только  Председателю  Чрезвычайного  Сове-
та..."
   Закончил читать я около двух часов ночи.  Разогрел  остывший  чайник,
натрусил в чашку заварку, залил кипятком. Ожидая,  пока  чай  заварится,
откалывал старинными щипчиками от ноздревато-серой сахарной головы  ост-
рые, искрящиеся на сколах кусочки. Эту мою привычку Золотов, конечно, не
мог вплести в свою правдоподобную ложь.  Теперь  понятно,  почему  Валек
назвал его псевдосом! На первую ступень бульдогообразный фанфарон не по-
тянет, но в остальном...


   ПСЕВДОЧЕЛОВЕК ВАЛЕРИИ ЗОЛОТОВ

   В отличие от большинства себе подобных, Золотов знал, что он  не  та-
кой, каким должен быть настоящий человек, что различие между его  истин-
ным содержанием и внешней, для посторонних глаз, оболочкой таит постоян-
ную угрозу разоблачения.
   Началось это еще в раннем детстве. Вечно занятый, раздраженный оглое-
дами, норовящими прокатиться за чужой счет, отец, иногда вдруг  вынырнув
из водоворота вечных неотложных дел, почитал необходимым заняться воспи-
танием и, выпытав у матери все его прегрешения: разбитую чашку,  опроки-
нутый суп, измазанный пластилином стол - сажал на жесткую неудобную  та-
буретку напротив себя, глаза в глаза (обязательное условие, взгляд отво-
дить не разрешалось) и усталым монотонным голосом втолковывал, какой  он
гадкий и никчемный мальчишка, способный только пакостить и сводить к ну-
лю все старания отца навести в доме дисциплину и порядок для  благополу-
чия самого же маленького неблагодарного негодяя, но раз  он  неисправим,
то отец перестанет гробить свое здоровье и отдаст его в детский  дом,  о
чем уже договорено, и не позднее чем завтра за ним придет эвакуатор.
   В конце отец кричал, Валера начинал плакать и молить о  прощении,  но
напрасно, ночь проходила в слезах, беспокойном метании по родной кроват-
ке, с которой предстояло навсегда расстаться, но  утром  отец  объявлял,
что дает последнюю попытку исправиться, он бурно радовался и обещал себе
стать хорошим мальчиком, но ничего не получалось:  разливался  клей,  из
авторучки неожиданно выскакивали на скатерть чернила, падала  на  кафель
эмалированная кастрюля, грехи накапливались, ожидая очередного пробужде-
ния у родителя педагогического рвения.
   Он привык ощущать себя преступником, но, когда раз в год семья  Золо-
товых выезжала в красивый приморский город к деду на летний  отдых,  все
вдруг менялось совершенно волшебным образом!
   Отец не уставал повторять, какой хороший мальчик Валерик, как послуш-
но он себя ведет, как любит рисовать и как  замечательно  учит  стихи  -
расскажи дедушке свой самый любимый, про море и кораблик...
   Зубрежка "любимых" стихов была обязательным  элементом  подготовки  к
поездке, так же, как посещение лучшей в городе  детской  парикмахерской,
где отца все знали, а потому улыбались сыну и давали на время неприятной
процедуры стрижки играть каким-нибудь замысловатым флаконом; как поход в
ателье, где отца тоже знали и быстро, вне очереди, шили Валерику морскую
форму и бескозырку с ленточками - на них  бронзовой  краской  изображали
всегда одно и то же название: "Отважный" - так назывался крейсер, на ко-
тором дед командовал во время войны огневой частью.
   Поскольку в перерывах между поездками с Валериком никто не занимался,
зубрежка "любимых" стихов была самым мучительным из подготовительных ме-
роприятий: приходилось получать пощечины и подзатыльники, стоять на  ко-
ленях в углу, сидеть в темном чулане. Но скорее не эти меры из педагоги-
ческого арсенала Золотова-старшего, а предвкушение сказочной жизни у де-
душки помогали непослушным строчкам уложиться в памяти.
   И когда подходил момент, он читал любимые стихи с выражением, бодрым,
веселым голосом - это тоже было обязательным, заранее оговоренным  усло-
вием, - про штормы и бури, ветры и грозы, сквозь  которые  идут  упорные
корабли с бесстрашными матросами.
   Дед светлел лицом, разглаживались  суровые  морщины,  он  подхватывал
внука на руки, целовал и спрашивал: "Кем ты будешь, когда вырастешь?"
   А он без запинки отбарабанивал: "Конечно, моряком, как дедушка!"
   И взлетал к потолку, кося глазами на отца: все ли правильно, не ошиб-
ся ли, не напутал чего? Потому что ошибка - он это отчетливо  понимал  -
была бы самым страшным преступлением, искупить которое невозможно ничем.
Но отец весело улыбался,  озорно  подмигивал  сыну  и  бодро  выкрикивал
что-то про морскую династию Золотовых...
   Быстро бежала сказочная летняя жизнь. Поездки в большой черной  маши-
не, за рулем которой сидел настоящий веселый матрос, дававший  примерить
огромную, сползающую с головы бескозырку, катание на глиссере по гладко-
му зеркальному морю, ночевка на берегу в похожем  на  пряничный  теремок
домике...
   Но и в прекрасные мгновения этой замечательной жизни он боялся: вдруг
дедушка, веселый водитель и другие матросы,  отдающие  дедушке  честь  у
входа в штаб, как-нибудь узнают, что на самом деле он вовсе не  хороший,
послушный, любящий морские стихи и мечтающий стать  моряком  мальчик,  а
гадкий, подлый, неисправимый негодяй, из которого не выйдет ничего  пут-
ного и к которому уже  много  раз  протягивал  огромные  волосатые  руки
страшный эвакуатор!
   Вдруг отец рассердится и расскажет все этим замечательным, поверившим
закоренелому преступнику людям?! Его охватывал такой страх и тоска,  что
он готов был броситься в море и утонуть, а в случае  разоблачения  решил
так и сделать.
   Когда дедушка приводил его к себе в штаб, показывал огромную карту  с
двигающимися силуэтами кораблей,  огромный  глобус,  утыканный  красными
треугольными флажками, и многие другие диковинки: модели крейсеров и эс-
минцев, настоящие мины и торпеды, деревянный со множеством ручек штурвал
- он так радовался, что вконец растроганный дед, не подозревающий об ис-
тинной причине ликования, махнул рукой на запреты  и  пообещал  показать
настоящий корабль, после чего Валерик принялся в полном восторге скакать
по огромному кабинету. В основе этой восторженной эйфории лежал железный
порядок: дед никогда не брал отца "куда не положено", а значит, в  штабе
и на корабле угроза разоблачения отсутствовала. Если только дедушка  сам
не разглядит под нарядной матроской его мерзкую натуру...
   Постоянный страх переставал терзать его, лишь когда дивный летний ме-
сяц заканчивался и он снова становился самим собой - гадким  мальчишкой,
правда о котором была скрыта, только чтобы не волновать  дедушку.  Но  в
следующий раз...
   Став постарше, он понял: отцу выгодно, чтобы в  глазах  дедушки  внук
всегда оставался отличным, смышленым, целеустремленным парнем, каким  не
получился сын. Он распознал, что дедушка не жалует отца, считает его ле-
нивым бездельником, не имеющим в жизни настоящей мужской цели. И напрас-
но тот заискивает, заводит "умные" разговоры, бросает  многозначительные
намеки и даже выбегает по росе в сад - делать зарядку под окнами дедовой
спальни, не эти примитивные уловки помогают сохранить до предела натяну-
тые родственные связи, а он сам - Валерик  Золотов,  последняя  надежда,
продолжатель морских традиций.
   И когда однажды во время очередного летнего отдыха он, тогда уже уче-
ник третьего класса, сообщил отцу, что собирается рассказать дедушке про
пощечины, темный чулан и эвакуатора, у того отвисла челюсть и пропал дар
речи. Он как раз уговаривал готовящегося к уходу в отставку деда  переб-
раться к ним в город, построить или купить в зеленой зоне дачу, а  впос-
ледствии имел план организовать обмен полученной пенсионером флота квар-
тиры и провернуть целый ряд других выгодных операций.
   Довольный произведенным эффектом, Валерик добавил, что расскажет, как
отец ругал дедушку дураком, который при такой должности не получил адми-
ральского звания исключительно из-за своего ослиного упрямства и  солда-
фонской прямолинейности. Память у него была хорошая,  и  он  в  точности
воспроизводил неосмотрительно употребленные в его  присутствии  слова  и
обороты.
   Отец стал что-то лепетать, уговаривая, обещать, лицо покрылось  крас-
ными пятнами, вспотело, но Валерик помнил эвакуатора и не  испытывал  ни
малейшей жалости.
   - И что жадиной обзывал, расскажу, за то  что  денег  мало  давал,  -
мстительно выпевал он, упиваясь внезапно появившимся могуществом и  лег-
костью от свалившегося наконец бремени постоянного страха и опасений.
   Придя в себя, отец попытался угрожать, но быстро сдался и  перешел  к
задабриванию, пообещав купить настоящий футбольный  мяч,  а  Валерик  со
сладенькой улыбкой выторговывал спортивный велосипед. Родитель скрежетал
зубами и вслух сожалел, что десять лет назад не стал на одну  ногу  мер-
завцу, а за другую не дернул, но Валерик уже не боялся, он в полной мере
вкусил эффективность и безопасность обоснованного шантажа. Это открытие,
да еще сделанное в столь раннем возрасте, во многом определило направле-
ние дальнейшего развития его характера.
   В разгар торга к воротам подъехал черный лимузин, и отец сразу  капи-
тулировал - будет тебе велосипед, только смотри не