хлебного
фургона, наблюдение стало целенаправленным, и если бы  подполковник  Ви-
кентьев заглянул в дешевый отрывной блокнот, который  человек  постоянно
носил в заднем кармане, он пришел бы в ужас: там был зафиксирован совер-
шенно секретный график работы спецопергруппы "Финал" за последние полго-
да. Среди множества догадок, бродивших в голове владельца блокнота, была
одна, которая находила подтверждение сейчас, когда он наблюдал за  выво-
рачивающимся наизнанку Валерой Поповым.
   Вышедший следом во двор Сергеев деликатно выждал, пока  у  четвертого
номера пройдет приступ рвоты, потом завел коллегу в гараж к  раковине  с
водой, дал таблетку транквилизатора и сам проглотил такую же.
   Когда они вернулись в подвал, там уже все подходило к концу. Сивцев и
Шитов упаковали аккуратный сверток из  специального  плотного  брезента,
будто приготовили ковер для химчистки, переворошили  и  сбрызнули  водой
опилки... Ромов спрятал свой инструмент во вмурованный в  стену  сейф  и
сидел на табуретке, сложив на коленях натруженные, с выделяющимися вена-
ми руки. Викентьев заканчивал составлять акт: "... сего  числа  в  соот-
ветствии с приговором Красногорского облсуда осужденный Кадиев  подверг-
нут смертной казни путем расстрела. Исполнитель приговора - Ромов И.  А.
Факт смерти Кадиева удостоверен  судебномедицинским  экспертом  Буренко.
Надзор за исполнением приговора осуществлялся старшим помощником  проку-
рора Тиходонского края Григорьевым. Подписи..."
   Буренко на удивление аккуратным почерком выписывал справку о  смерти.
Диагноз: "кровоизлияние в мозг". И это была правда, хотя и не  вся,  ибо
указывался конечный диагноз, а причина - две пули,  пробившие  основание
черепа, - опускалась как не подлежащая разглашению.
   - Расписывайтесь! - первым учинив замысловатую подпись, предложил Ви-
кентьев.
   Члены внутреннего круга спецопергруппы "Финал" один за другим  поста-
вили свои автографы. Затем расписались Григорьев и Буренко.
   - Все, что ли? Бумажные ваши души, - сказал Ромов. Кожа у него на ли-
це опять сморщилась и обвисла, глазки обесцветились и нижняя челюсть  со
вставным протезом перестала по-бульдожьи выступать вперед. - Надо  же  и
стресс снять! Я у бабки огурцов соленых забрал - объедение!
   Расположились в бывшей диспетчерской. На зеленую, забрызганную черни-
лами скатерть Буренко выставил бутылку спирта,  яблоко  и  три  пирожка,
Иван Алексеевич достал из шифоньера потертые тарелки, по-хозяйски  пере-
ложил из целлофанового пакета десяток остропахнущих огурцов, вытащил  из
клеенчатой сумки пакет с бутербродами и, как художник, оживляющий натюр-
морт последним мазком, со стуком поставил рядом со спиртом бутылку "Пше-
ничной".
   - Два часа в очереди стоял, - гордо сообщил он, потирая ладони. - На-
до же, дураки, что устроили: люди душатся, давятся, ругаются, дерутся...
И за чем? Не еда, не одежда, ее рекой гнать можно, да прибыль  -  тысяча
процентов... Эх!
   Наполеон махнул рукой и, ловко сорвав пробку, разлил водку по  стака-
нам. Шитову он не наливал - за рулем, Сергеев  отказался,  пояснив,  что
принял таблетку.
   - Напрасно, Сашенька, - укорил Иван Алексеевич. - Химия, она  здорово
вредит, а от натурального продукта  -  одна  польза,  надо  только  меру
знать... Ну, будем...
   Закусили огурчиками и бутербродами.
   - Старуха делала? - спросил Викентьев.
   - Угу, - пробурчал Наполеон и, прожевав, пожаловался:  -  Я  ведь  ей
сказал, что сторожем уйду на стройку. А она: "Тебе лишь бы из дома  уйти
да выпить! Для того и придумываешь то рыбалку, то дежурства"... Во дает!
- Ромов обвел всех обиженным взглядом. - Я за всю жизнь  никогда  налево
не гулял: с работы - домой, из дома - на работу... Получку до копейки  -
домой, ну разве заначку оставлю на эти дела, - он щелкнул себя по горлу.
- Но ведь пьяницей-то никогда не был...
   Расслабленный транквилизатором и водкой, Попов впился взглядом в ука-
зательный палец Наполеона, которым тот так ловко  и  привычно  изобразил
международный, понятный без перевода жест. И хотя  ничего  особенного  в
этом пальце с ровно подстриженным ногтем и  старческой  пигментацией  на
коже не было, он гипнотизировал Попова, не отпускал его сознания, а ког-
да сгибался - вызывал в душе  смутную,  неосознанную  тревогу.  Хотелось
спать.
   - На хозяйственные нужды деньги еще остались?  -  спросил  Викентьев,
убирая пустую бутылку.
   - Пять рублей, - сразу же ответил Ромов и добавил: - С копейками.  За
это исполнение получим - надо опять скидываться.
   Григорьев скрипнул стулом и, пошарив в карманах, бросил на стол  смя-
тую пятерку.
   - Пора заканчивать!
   - А спирт? - обиделся Буренко и зубами вытащил тугую пробку. -  Гово-
рите: кто бавит, кто запивает...
   - Это тот, который резиной воняет? - спросил Иван  Алексеевич.  -  Ты
его что, в грелке хранишь?
   - Может, резиной, может, еще чем, - с отвращением сказал  прокурор  и
встал из-за стола. - Владимир Михайлович - на пару слов!
   Викентьев вышел за ним во двор.
   - Попрошу впредь не оскорблять приговоренного и не  унижать  его.  По
крайней мере, в моем присутствии! - холодно произнес Григорьев,  в  упор
глядя на подполковника.
   - Вы это всерьез? - не менее холодно отозвался руководитель группы. -
Может, подскажете, как гуманнее отправлять этих сволочей на тот свет?
   - Перечитайте информационное письмо по Северной группе. Мне бы не хо-
телось писать на вас представление.
   Викентьев замолчал. "Финал", обслуживающий Северную  зону,  попытался
рационализировать свою работу: набили на три четверти песком старую боч-
ку, с одного края сделали полукруглый вырез, смертника ставили на  коле-
ни, голову заправляли вовнутрь, накрывали мокрым мешком  и  сквозь  него
стреляли. Ни брызг, ни рикошета. А прокурор, увидел в этом глумление над
личностью приговоренного, накатал  представление.  Группу  расформирова-
ли...
   Да-а-а... Викентьев хорошо понимал, что, перестав быть  руководителем
группы, он сразу отправится на пенсию. Вынужденное безделье и,  главное,
отстраненность от серьезных и важных дел, которыми он привык  заниматься
всю жизнь, пугали его всерьез. С Григорьевым лучше не  ссориться.  Он  и
так может уцепиться за что угодно, например:  вместо  табельного  оружия
используется бандитский пистолет, или: врач не измеряет пульс и не  про-
веряет зрачковую реакцию у расстрелянного, или... Да мало ли  что  можно
отыскать, чтобы раздуть кадило!
   - Я вас понял, Степан Васильевич, - примирительно  сказал  подполков-
ник. - Не сдержался.
   - Да и я вас понимаю, - более мягко произнес Григорьев. - Но ведь это
такое дело, что если перегнуть палку, то получится не исполнение  право-
судия, а какая-то подвальная расправа... На это все время и намекает наш
доктор.
   - Меньше слушайте, - отмахнулся Викентьев.
   - Но в одном он прав, - продолжил Григорьев. - Суд выносит высшую ме-
ру тем, кто перешел последнюю грань допустимого среди людей. Но когда ее
исполняешь, можно незаметно и самому заступить за черту. И чем тогда бу-
дешь отличаться от приговоренных?
   В темноте лица прокурора видно не было, но Викентьев очень  отчетливо
его представлял.
   - Иногда мне кажется, что доктор оттого ерничает  и  задирается,  что
больше нас понял...
   Викентьев молчал. На территории "Прибора" залаяла собака.
   - Не задумывались об этом?
   - Нет, - грубо ответил второй номер. - Если каждый станет умствовать,
некому будет общество от зверья очищать. Чистеньким, конечно, хорошо ос-
таться, только так не бывает, чтобы дерьмо убрать и не вымазаться.  А  в
говне жить негоже. Значит, кому-то приходится...
   Они разговаривали вполголоса, и человек за забором не  мог  разобрать
ни одного слова.
   Когда Викентьев с Григорьевым вернулись в комнату, спирт был уже  вы-
пит. Викентьеву оставили полстакана и огурец, но он раздраженно  понюхал
и выплеснул стакан за порог.
   - С чего ты его сцеживаешь у себя в морге?
   Буренко обиженно отвернулся.
   - Какая разница, он же все микробы убивает,  -  примирительно  сказал
Иван Алексеевич и озабоченно свел брови.
   - Я вот говорю, давно надо печку сложить  гденибудь  в  уголке,  нас-
колько проще станет работать... И ребятам не надо будет голову  морочить
всю ночь... Вы бы похлопотали, Степан Васильевич...
   - Какую печку? - переспросил прокурор.
   - Да крематорий! Сколько лет говорим, сколько лет  собираемся...  Не-
большой, нам-то много не надо...
   - Пусть УВД делает, - брезгливо ответил Григорьев. - Прокуратура над-
зирает за исполнением приговора. А что происходит потом  -  не  в  нашей
компетенции!
   Он резко встал, нервно дернул перекошенным плечом, огляделся зачем-то
по сторонам.
   - Все, поехали! Больше мне здесь делать нечего.
   Слово "мне" прокурор выделил, словно так можно было  отгородиться  от
происшедших событий.


   Глава одиннадцатая

   Первой из точки исполнения выехала серая "Волга".
   Григорьев кособочился рядом с водителем в  прежней  позе,  а  Буренко
вольготно лежал сзади, беспрепятственно задрав на сиденье согнутую ногу,
потому что  Ромов,  белея  пластмассовыми  зубами,  придерживал  тяжелую
створку ворот и прощально помахивал поднятой до уровня  плеча  ладошкой.
За рулем теперь сидел Викентьев, так как шестой номер спецгруппы "Финал"
Петя Шитов прогревал двигатель белого медицинского "рафика"  с  матовыми
стеклами и грибообразной трубой вытяжной шахты на крыше.
   - А Иван Алексеевич как же? - спросил Попов, которого Сергеев посадил
вперед, подальше от зловещего брезентового свертка.
   - Тут заночует, - отозвался майор. - Боится к старухе среди ночи при-
ходить... У него здесь и раскладушка, и матрац, и бельишко...
   "Рафик" выкатился из первого бокса и скользнул за ворота, мимо улыбки
и прощального жеста первого номера.
   - Я б здесь ни в жизнь не остался, - убежденно сказал Сивцев, сидящий
напротив Сергеева по другую сторону носилок. - Ни за какие деньги!
   - И за тысячу? - хмыкнул Шитов.
   - Ни за сколько. Уж лучше на кладбище переночевать.
   Попов погрузился в полудрему, и голоса  сержантов,  вяло  обсуждавших
сравнительную опасность живых  и  мертвецов,  доносились  до  него,  как
сквозь слой ваты.
   Труповозка ходко промчалась по пустынному  Магистральному  проспекту,
пронизала спящие кварталы Северного микрорайона и неслась дальше, в  те-
мень, где раскинулось  городское  кладбище,  принимавшее  ежедневно  со-
рок-пятьдесят, а в промозглые осенние дни, когда обостряются хронические
заболевания и вспыхивают неизбежные эпидемии гриппа, до восьмидесяти-ста
постояльцев.
   Вопрос о строительстве  необходимого  миллионному  городу  крематория
стоял давно и, как большинство вопросов, не решался, кварталы могил рос-
ли быстрее, чем городские новостройки, отхватывая новые гектары пахотных
земель у некогда богатого, но в последние годы захиревшего совхоза "При-
городный". Здесь был свой центр и свои окраины,  престижные  и  бросовые
районы, своя архитектура, свои порядки, свой уклад...  Социальное  нера-
венство после смерти проявлялось так же, как и при жизни,  даже  нагляд-
нее.
   Несколько лет назад на Аллее Славы с почестями похоронили бывшего об-
ластного начальника, осужденного по нашумевшему "торговому" делу и умер-
шего в колонии. Эта история попала в газету и на телеэкраны,  разразился
скандал, устроители и участники пышных похорон были показательно  лишены
должностей и партийных билетов, а сам скандалиозный  покойник  перенесен
чуть в сторону от праха не потерявших при  жизни  официального  уважения
мертвецов, оставшись, впрочем, в престижном центральном квартале.
   Заодно с бывшим начальником пострадал и неизвестный  широкой  общест-
венности кавказский человек, который ответственных должностей  не  зани-
мал, под судом и следствием не состоял и умер тихо, не привлекая ничьего
внимания, но уже после этого позволил себе воплотиться в  скульптуру  из
чугуна, выполненную в натуральную величину, и усесться на высокий поста-
мент в непринужденной, даже несколько вальяжной позе.
   Волна возмущения обойти его, конечно же, не могла, мгновенно окрести-
ла усопшего не то крупным цеховиком, не то вором в  законе,  и  чугунную
фигуру с непропорционально короткими ногами и большой головой  огородили
огромным жестяным щитом с грубо намалеванной схемой Северного  кладбища.
Щит быстро проржавел, за ним столь  же  быстро  образовалась  свалка,  и
только через пять лет чугунного цеховика освободили, успокоив обществен-
ное мнение тем, что постамент укорочен на полметра. Памятник  и  вправду
казался ниже - то ли действительно опустили, то ли сказывался психологи-
ческий эффект восприятия после пятилетнего осквернения.
   Все эти страсти разыгрывались в центральной части кладбища,  рядом  с
конторой, куда и вело сворачивающее налево шоссе, но Шитов поехал прямо,
по накатанному проселку. Местные власти несколько  раз  перекрывали  эту
дорогу стальной трубой или вкапывали рельсы, и Викентьев немало  походил
по исполкомовским и коммунхозовским коридорам, чтобы законным путем уст-
ранить препятствие. Но найти концы ему так и не удалось: в  многочислен-
ных кабинетах никто не брал на себя ответственность за самодельный шлаг-
баум. Плюнув, Викентьев дал  пятерку  шестому  номеру,  и  тот,  пригнав
бульдозер, за пару минут своротил  трубу,  а  в  другой  раз  выкорчевал
рельсы.
   Сейчас "РАФ" беспрепятственно проехал на территорию кладбища, оказав-
шись в северо-восточном квадрате, самом отдаленном от здания администра-
ции и домика сторожа. Новый район. Обычная степь с небольшими, еще  рых-
лыми холмиками, лишь изредка фары выхватят пирамидку стандартного жестя-
ного обелиска. Впрочем, роскошных мраморных склепов здесь не  будет  ни-
когда - это бедные кварталы. Окраина есть окраина...
   По неровной дороге труповозка углубилась в город мертвых, скатилась в
ложбину, заваленную горами мусора: каркасами венков, почерневшими бумаж-
ными цветами, обрезками полусгнивших досок. Шестой номер был здесь  днем
и потому уверенно находил нужные повороты и  затормозил  тоже  там,  где
требовалось: у узкой глубокой ямы с осыпающимися стенками.
   Все произошло очень быстро. Федя Сивцев поднял заднюю дверь  фургона,
выдвинул носилки навстречу  подоспевшему  Шитову  и,  выпрыгнув  наружу,
подхватил их со своей стороны. Через мгновение  шестой  и  пятый  номера
оказались у ямы и синхронным движением вывалили  брезентовый  сверток  в
черную щель. Раздался глухой удар, посыпалась земля. Сержанты  загребали
прямо носилками, словно огромной лопатой с четырьмя ручками.
   - Что, инструмента нет? - зло спросил Сергеев и выругался.
   - Да так быстрее, - отозвался Шитов, но всетаки сходил за лопатой.
   Попов подумал, что если бы Кадиев был лодырем и прогульщиком или даже
самым последним пьяницей и бродягой, схоронили бы  его  пристойней:  при
дневном свете, пусть в грубом, из неструганых досок, но в гробу,  с  ка-
ким-никаким сочувствием и напутственными словами. Став Удавом, он поста-
вил себя за пределы человеческих отношений.
   В изголовье засыпанной ямы шестой номер воткнул табличку с  надписью:
"Неизвестный мужчина". Сев за руль, он вытер руки куском ветоши  и  буд-
нично сказал:
   - Все, одним гадом на свете меньше.
   Попова покоробило, но вдруг он совершенно отчетливо понял, что больше
имя Удава не появится в оперативных сводках и спецсообщениях: он не зах-
ватит заложников, не уйдет в побег, никого не  изнасилует  и  не  убьет.
Сквозь тупое оцепенение он почувствовал  облегчение  и,  повернувшись  к
Сергееву, бодро сказал:
   - Ну что, по домам?
   Тот посмотрел внимательно и подмигнул.
   "РАФ" ехал по городу - обычная санитарная машина,  развозящая  выпол-
нивших ответственную, тяжелую и нервную работу, усталых и оттого  молча-
ливых людей.
   Валентина привыкла к заполночным возвращениям мужа, а к отгулам - нет
и потому удивилась, что он не поднялся по будильнику. Валера  отошел  от
болезненного сна только к обеду, но чувствовал себя бодрым  и  отдохнув-
шим. Происшедшее накануне против ожидания не  тяготило  его,  как  будто
привиделось во сне или происходило с кем-то другим.  Он  провел  день  в
непривычном безделье, а к вечеру жена послала за хлебом и молоком.  Хлеб
Валера купил и под мелким моросящим дождем обошел молочные магазины, так
как последний раз ходил за продуктами года три назад и не знал, что  все
молочное раскупают еще до десяти утра.
   Домой он вернулся раздраженным,  но,  переступив  порог,  остолбенел,
враз забыв диалоги с желчными продавщицами:  прямо  посередине  коридора
стояла пара галош с новой розовой подкладкой, допотопных галош,  которые
уже никто не носил и которые вчера дважды слетали  с  босых  ног  Удава.
Сознание подернулось странной пеленой, показалось, что сейчас из комнаты
выйдет Удав с замотанной головой, но вышел наставник молодых Иван  Алек-
сеевич Ромов, со своей доброй пластмассовой улыбкой.
   - Ну здорово! - захихикал он, но сразу согнал улыбку. - Да чего с то-
бой, Валера? Плохо, что ли, стало?
   - Галоши! - ткнул пальцем Попов. - Откуда галоши?
   - Да мои галоши, дурачок! - Ромов хлопнул руками по бокам. - Надо же,
что умудрил! В галошах, если хочешь знать,  самое  милое  дело:  и  ноги
всегда сухи, и разуваться не надо...
   Наполеон говорил что-то еще, но Валера не слушал, пелена растаяла, но
осталось неприятное чувство, будто только что он чудом избежал падения в
глубокий черный колодец и сейчас стоит еще у зияющего провала.
   - Ну, чего гостя в коридоре держишь? - выглянула из кухни разрумянив-
шаяся Валентина. - Я уже на стол собрала, премию обмыть...
   - Какую премию? - машинально спросил Попов, протягивая жене  пакет  с
хлебом.
   - А вот Иван Алексеевич принес - шестьдесят рублей! - Валентина выну-
ла из кармашка фартука новенькие десятки. -  Как  раз  кстати,  Настасье
долг отдадим...
   Попов понял, что радость жены связана с тем жутким ощущением, которое
только что охватило все его существо, но все же  вопросительно  взглянул
на Наполеона. Тот чуть заметно кивнул.
   - Пойдем, Валерочка, я для расслабления бутылочку захватил, все в по-
рядке, все хорошо... А распишешься у Михайлыча в ведомости  послезавтра,
- шепнул он. И прежним голосом продолжил: - Начальство тебе три дня  от-
гулов дает, потому что операция была сложная, а ты показал себя хорошо.
   - Он у меня молодец! - поддержала Валентина. - Только кто это  ценит?
В райотделе дни и ночи пахал - ни премий, ни отгулов.  А  в  управлении,
вишь, все по-другому...
   После третьей рюмки Валера действительно расслабился, и  ужин  прошел
весело.
   Об инциденте с галошами Ромов подробно рассказал Викентьеву, но  тот,
вопреки своему обыкновению анализировать мельчайшие фактики и  вроде  бы
второстепенные детали, не придал значения происшедшему.
   - Ты своими галошами кого хочешь доведешь! Ботинки на  микропоре  ку-
пить не можешь? Вчера получил сотню - как раз хватит! Или нам скинуться?
   - Сотню я уже бабке отдал, - миролюбиво сказал Наполеон.  -  Она  как
получает деньги - верит, что я на стройке дежурю, а как потратит - снова
не верит, до следующего раза.
   Иван Алексеевич громко присосал челюсть, что он делал  всегда,  когда
хотел продемонстрировать свою безвредность и доверие к собеседнику.
   - А ты чего, Володя, со своей поругался? - проницательно спросил он и
попал в точку.
   На этот раз Лидка учинила такое, что Викентьева передергивало от  од-
ного воспоминания. Прямо ночью, дура! Он тоже завелся, да так, что готов
был плюнуть на инструкции, служебную дисциплину, бдительность - все  то,
что сидело в каждой клеточке его тела, спинном мозгу, что составляло ос-
нову личности Железного Кулака, отдавшего  службе  более  двух  десятков
лет, уже разжал зубы, чтобы открыть глаза этой  идиотке,  чтобы  узнала,
после чего она выкручивает мужу все нервы... Только рот  открыл,  а  она
завизжала истерически: "Хватит врать, ты все что угодно  придумаешь,