ак ему  не  хоте-
лось.
   - Перед девушками извиниться надо!
   - Ты, ментяра, совсем стебанулся!
   Бритоголовый прекрасно оценивал обстановку. Мент один, их двое, стре-
лять за оскорбления ему нельзя, а без пушки ничего  он  им  не  сделает.
Проглотит оскорбления, утрется да в глазах своих девок опозорится.
   - Блядей понабрал на автовокзале и в красивую жизнь играешь! Фуфло ты
позорное! Козел сраный!
   "Бык" говорил громко, почти кричал, чтобы слышали и оставшиеся в  от-
далении девчонки.
   - А вам, соски, надо в вендиспансер, на проверку!  У  вас  мандавошки
ползают в бошках!
   Бритоголовый захохотал, плюнул в сторону Лиса  и  сел  в  машину.  Он
рассчитал все точно. Кроме одного - "Мерс" резво удалялся в сторону мос-
та.
   Коренев отпер "БМВ" и сел в салон. Плачущая Вика, вытирающая разбитые
губы Оксана и бледная Ребенок решили, что он хочет пуститься  в  погоню.
Но Лис не собирался этого делать. Из перчаточного  ящика,  именуемого  в
просторечии "бардачком", он достал аккуратный аппаратик транковой  связи
"VX-10", напоминающий сотовый телефон, только немного потолще и  потяже-
лей. Зато и функций у него было побольше. Перейдя  в  радиодиапазон,  он
настроился на нужную волну.
   - Двенадцатый, ответьте Третьему, прием.
   Вызов пришлось повторять несколько раз, и он не мог осуждать ребят за
то, что они снизили бдительность за праздничным столом.
   - Третий, я Двенадцатый, слушаю вас, - наконец отозвался эфир, и  Лис
узнал голос Рывкова.
   - От "Аквариума" в вашу сторону идет бежевый триста двадцатый  "мерс"
с немецкими номерами. Кажется, угнанный. Там двое "отморозков", оборзев-
ших вконец. Меня они послали на хер. Возможно, вооружены. Примите меры к
задержанию и проверке. Хорошо бы, чтобы они извинились. Как поняли?
   - Вас понял. Вы в "Аквариуме"?
   - Да. Я жду.
   - Вас понял, - повторил Рывков. Лис отключился.
   Потом он успокаивал девчонок, с немалым трудом это удалось. Они  отп-
равились умываться и приводить себя в порядок. Лис  хотел  заказать  еще
кофе, но вместо угрюмого вышел совершенно другой парень и положил на та-
релку счет.
   - С вас семьсот сорок тысяч.
   Сумма показалась Лису завышенной, но он не прикоснулся  к  бумажке  с
цифрами.
   - Три кофе.
   Новый официант ушел. Лис прикинул время. Пять километров  туда,  пять
обратно. Они гнали под сотню, и обратно ребята пойдут так же. Шесть  ми-
нут. Плюс три резервных - итого девять. Остановка и  задержание  -  пять
минут. Профилактическое воздействие - еще  семь.  Резерв  -  три.  Через
двадцать пять минут отмороженные ублюдки приедут извиняться. Пять  минут
уже прошло.
   Вскоре вернулись девочки. Настроение у них было испорчено.
   - Я хочу домой, - мрачно сказала Ребенок.
   Больше всех пострадавшая Оксана держалась оптимистичней:
   - Чего теперь домой? Плакаться да самим себя растравливать? Лучше да-
вайте еще кофею с коньяком попьем. Да и попариться можно, музыку  послу-
шать...
   - А вдруг они вернутся? - испуганно спросила Вика.
   - Кофе я уже заказал, - пояснил Лис. - А эти милые ребята вернутся...
   Он посмотрел на часы.
   - Ровно через пятнадцать минут. Они хотят извиниться.
   - Эти бандиты?!
   - Ну почему сразу бандиты, - казалось, что Лис настроен вполне  либе-
рально. - Просто невоспитанные люди. Отягощенная алкоголизмом  родителей
наследственность, отсутствие нормального воспитания,  небольшие  дефекты
психики, половые извращения, наркотики,  черепно-мозговые  травмы...  Но
сейчас они осознали неправильность своего поведения и постараются загла-
дить вину.
   - А откуда у вас пистолет? - спросила Вика.
   - Он говорил, что это пейджер, - выдала его Оксана.
   Только Ребенок не задавала вопросов. Возможно, потому, что была умнее
подруг и понимала: рассчитывать на правдивый ответ не приходится.
   Лис пожал плечами:
   - Это газовый. Если бы я их не припугнул этой штукой, дело могло  ос-
ложниться.
   Бежевый "Мерседес" появился на три минуты  раньше  ожидаемого  срока.
Очевидно, ребята не использовали резервное время. Теперь за рулем  сидел
Литвинов, рядом с ним Попов, а сзади Рывков и провинившиеся "отморозки".
   Ребята вышли из машины и вытащили бывших "хозяев жизни".  Сейчас  они
напоминали солдат вдребезги разгромленной армии.  У  бритоголового  была
разбита голова, и кровь обильно залила адидасовскую куртку, губы напоми-
нали пончики в вишневом сиропе, а пониже уха вздулся огромный  желвак  -
верный признак сломанной челюсти. Он еле переставлял ноги,  держался  за
печень и все время клонился вправо. Его приятель имел примерно такой  же
вид, только вместо желвака под ухом имел наливающиеся чернотой круги под
глазами - симптом сотрясения мозга средней тяжести. Оба "отморозка"  ут-
ратили лихость и веселость и уже не пытались ни ржать, ни говорить  кому
бы то ни было неприятные вещи.
   - Ну что, братишки, дать вам девочек  покататься?  -  доброжелательно
спросил Лис. - Или вас самих девочками сделать? Дело-то нехитрое!
   - Исфинисе, - с трудом разжимая губы, прошепелявил бритоголовый.
   - Вот видите, извиняется! А вы не верили! Так ты и вправду все понял?
   "Бык" кивнул.
   - А ты?
   - Я тоже все понял. Извините. Ошибка вышла.
   Второй шатался как пьяный, с трудом удерживаясь на ногах.
   - Ну ладно, - смилостивился Лис. - Тогда жечь заживо их не надо. Уто-
пите по-быстрому - и все!
   "Отморозков" увезли. Первый официант принес кофе и забрал лежащий  на
тарелке счет.
   - Ничего не пойму! - удивился Лис. - То не платить, то  платить,  те-
перь опять не платить...
   - За счет заведения, - повторил угрюмый парень.
   - Спасибо, - поблагодарил Лис.
   Когда они уезжали, Лис снова открыл переднюю дверь. И на этот раз Ре-
бенок села рядом с ним.

                                 * * *

   В камере находились только два человека да еще тени тех, кто  перебы-
вал в Тиходонском изоляторе временного содержания за сорок лет  его  су-
ществования. Петруччо заруливал сюда много раз, то как Клоп, то как  Ле-
ший, он даже и не помнил, сколько именно - может, двадцать,  может,  со-
рок. Соответственно тени его толклись по несколько штук на каждом из де-
сяти квадратных метров темной комнатенки с закрытым  сетками,  решетками
да еще глухим "намордником" окном и  грубо  оштукатуренными  "под  шубу"
(чтобы не оставляли надписей) стенами. Тени помогали ему и поддерживали,
давали ощущение уверенности и силы.
   Миша Печенков оказался здесь впервые, ничто не давало ему  поддержки,
а только сулило угрозу. Угроз он наслушался достаточно еще от оперов,  в
первой серии допроса. К нему применяли и "вешалку", и "подводную лодку",
и "слоника", когда становилось невмоготу, он соглашался пойти в раскол и
нес всякую чушь, которой нельзя было пришпилить к уголовному делу ни его
самого, ни кого-то из подельников. В конце концов его бросили в  камеру,
и он знал, что сейчас начнется вторая серия: начнут прессовать, подсадят
"наседку", могут и отпетушить. Для себя он решил держаться  до  конца  и
корешей не сдавать, потому что тогда все равно не избежать ни прессовки,
ни петушения, только уже не от ментов, а от своих.
   Соседом оказался тощий, но жилистый мужик,  по  Мишиным  меркам,  уже
старый - лет под пятьдесят. Весь уголовный Тиходонск знал его под клику-
хой Клоп. Под псевдонимом Леший его знал только один человек. Тот, кото-
рый дружески-шутливо коверкал его имя на итальянский манер  -  Петруччо.
На самом деле Лешему, а именно в таком качестве он находился  в  ИВС  на
этот раз, исполнилось сорок два. Он был хорошим артистом и всегда  умело
выбирал нужную роль. Мог играть смиренного сидельца,  доброго  советчика
для неопытного арестанта, или прожженного, опасного уголовника, с  кото-
рым лучше не шутить шуток, или вялого, безразличного к чужим  делам,  но
много знающего обитателя зарешеченного мира.
   С учетом всех обстоятельств этой разработки он выбрал второй вариант.
Поэтому заброшенный в камеру мощным пинком, Миша оказался лицом к лицу с
голым по пояс, чтобы были видны покрывающие весь торс  татуировки,  зав-
сегдатаем тюрьмы и зоны, который неспешно курил "беломорину"  и  в  упор
рассматривал его пустыми и холодными, как  у  удава,  глазами.  Короткая
стрижка, жесткие с изрядной проседью волосы, большие залысины, огромные,
как настоящие украинские вареники, уши. Справа нижнюю челюсть  пересекал
короткий, но широкий шрам.
   - Здрасьте, - напряженно произнес Миша.
   - Здорово, "наседка" - буднично ответил мужик. И  добавил:  -  Будешь
свои вопросики задавать - язык отрежу.
   Последняя фраза прозвучала тоже буднично, а оттого особенно страшно.
   На воле Печенков был крутым парнем, принадлежал к категории  "братвы"
и не давал спуску обидчикам. Но сейчас он попал в совершенно неизвестный
и, по слухам, чрезвычайно опасный мир, в котором к его собратьям относи-
лись, мягко говоря, не очень приветливо. Поэтому  показывать  свою  кру-
тость он не рискнул.
   - Почему "наседка"? Что за дела, брат?
   Мужик скривился и пожевал губами, блеснула тусклая фикса. Густая чер-
ная щетина контрастировала с нездоровой, жестяного цвета кожей.
   - Да потому! Меня уже двое суток "колят", ничего не выходит,  значит,
думаю, стукача подкинут. А ты вон он, тут как тут! Так  что  никакой  ты
мне не брат. А когда на тюрьму нас отвезут, там мы с тобой  живо  разбе-
ремся.
   Татуированный зек докурил папироску, аккуратно загасил ее и  протянул
новичку.
   - На, лучше выбрось в парашу.
   Ошарашенный таким оборотом дела, Миша выполнил просьбу соседа.  Когда
он спустил воду, тот зловеще захохотал.
   - Вот теперь ясно, кто ты по жизни такой: чушкарь, "шестерка", король
параши!
   Мужик в восторге хлопал себя длинными руками по коленкам.
   - Ты ж сам меня попросил! - Печенков чувствовал, что  его  затягивает
трясина неизвестной и пугающей жизни. Он слышал,  как  живется  в  зонах
чушкарям да "шестеркам".
   - Ну и что? Я тебя и очко попрошу подставить. Давай, становись!
   - Ты что!!! - Миша бросился на обидчика, но тот ткнул его  пальцем  в
глаз, и Печенков, отчаянно взвыв, отлетел в угол,  зажимая  лицо  крепко
сжатыми ладонями. Леший подскочил, схватил за волосы и ударил головой об
стену. Шершавая штукатурка содрала кожу со лба, кровь залила глаза.
   - Сейчас я тебе глотку перережу! - бритвенное лезвие  хищно  натянуло
кожу на шее, одно движение - и угроза будет исполнена.
   - Все, кончили, все, - устало прохрипел Печенков.
   - Знай свое место, чушкарь!
   Леший вернулся на нары. Миша промыл ссадины, прижал ко лбу  платок  и
тоже подошел к нарам, но тут же раздался окрик:
   - Чушкарь на полу должен спать, у параши! Пошел туда!
   В это время в коридоре зазвенели ключи, лязгнул  замок,  и  в  камеру
втолкнули еще одного человека. Замухрышистый парень лет двадцати семи  с
бегающими глазками осмотрелся по сторонам, ухмыльнулся  и  поздоровался,
как с хорошими знакомыми:
   - Привет, братва! Чего не поделили?
   Печенков понял, что этот гад и есть "наседка", а он, попав в камеру в
неудачный момент, принял его позорный титул на себя.  Но  как  объяснить
это матерому уголовнику?
   Впрочем, того, похоже, ничего больше не интересовало. Он лег на голые
отполированные доски, умело завернувшись в видавшую виды куртку так, что
она выполняла роль и матраца и одеяла, а подложенные под  голову  рукава
служили подушкой. Чувствовалось, что сосед имеет большой опыт ночлега на
нарах. Да и о тюремной жизни он мог бы рассказать много полезных  вещей.
Надо только убедить его, что Миша Печенков никакой не чушкарь и не  "на-
седка"!
   - За что тебя замели, земеля? - развязно спросил третий обитатель ка-
меры и протянул сигарету. Печенкову очень хотелось курить, но он отрица-
тельно покачал головой и отвернулся.
   - Меня за карман повязали, - словоохотливо пояснил новичок. - Но  хер
докажут. Я кошелек сбросил - и все! Терпила ничего не видел. Мало ли что
мусора говорят! Им план нужен, они сами спиздят и честному человеку  за-
сунут! Буду буром переть: ничего не брал, в карман  не  лез...  Адвоката
возьму... Выпустят, суки, никуда не денутся!
   Он глубоко затягивался и с силой  выпускал  дым,  чувствовалось,  что
нервы напряжены и совесть нечиста.
   - Колеров, на допрос! - выкрикнул выводной, распахивая дверь, и  уго-
ловник, неторопливо поднявшись и привычно сложив руки за  спиной,  вышел
из камеры.
   - А ты за что паришься, земеля? - продолжил расспросы новичок. -  Не-
бось рэкетировал кого? Или хату бомбанул? Доказы есть? Я тебе одно скажу
- в признанку не иди! У меня дядька десять раз сидел, лет двадцать  пять
намотал... Так вот он говорит: я на глазах у всех кошелек вырежу, а ска-
жу, что ничего не делал. Пусть хоть сто свидетелей будет! Так  всегда  и
шел в отказ!
   - Толку-то что, если его все равно десять раз сажали, - непроизвольно
сказал Печенков. Желание общаться с кем-то было так велико, что он опус-
тился до разговора с презренной "наседкой", за что тут же укорил сам се-
бя.
   - Так за что тебя? - в очередной раз спросил сосед.
   - За драку. Дал одному в морду, а у него папаша мент.
   - И сильно дал?
   - Вот так!
   Печенков с размаху саданул в рожу  любопытного  сокамерника,  вымещая
всю накопившуюся злобу и долго подавляемое бессилие. Тот упал на пол, из
носа брызнула кровь. Сразу же заскрежетала крышка глазка, потом  распах-
нулась "кормушка".
   - Что там у вас? - раздраженно спросил вертухай.
   - Заберите свою "наседку", а то я ее на куски  порву!  -  разряжаясь,
заорал Печенков и сразу почувствовал себя прежним крутым "братком".
   - Раскомандовался! - лениво ответил вертухай. - Заткнись лучше, а  то
я тебе жопу порву!
   "Кормушка" захлопнулась. Но через несколько минут дверь  открылась  и
уже другой вертухай скомандовал:
   - Добриков, на выход!
   Зажимая переносицу, любопытный сосед покинул камеру. Вскоре  вернулся
Колеров. Он был в хорошем настроении и добродушно спросил у гордого  со-
бой Печенкова:
   - Что там с этим хером получилось? Рожа в  крови,  вокруг  все  менты
вертятся...
   - Он и есть "наседка". Расспрашивал у меня, что да как. За  что  сижу
да что сделал. Вот и дал ему в рог...
   Леший тяжело вздохнул.
   - Извини, браток, зря я на тебя подумал. Это точно он, гад!  Тебя  же
не стали из хаты вынать, когда кровянка потекла! И плясать вокруг  менты
не стали. А теперь посмотришь, его точно к нам не вернут! Раз раскусили,
делать тут нечего...
   Так и получилось. Добриков в камеру не вернулся.  Печенков  лежал  на
жестких нарах рядом с ровно дышащим соседом и не мог заснуть.  С  формой
он, конечно, дал маху. Но, с другой стороны, в форме его никто не видел,
раньше он ходил "на дело" в гражданке. Так что  формой  его  к  делу  не
пришьешь. А вот если на автомате остались пальцы... Он лихорадочно вспо-
минал, хорошо ли протер автомат. И вспомнил, что приклад не протирал.
   - Слышь, друг, на дереве отпечатки пальцев остаются?
   - На каком дереве? На березе? Или осине?
   Сосед ответил сразу, будто обладал способностью слышать во сне.
   - На автоматном прикладе.
   - Чего ж им не оставаться, он-то гладкий.
   Печенков ждал продолжения, но его не последовало. Ровное дыхание сви-
детельствовало о том, что Колеров не собирается продолжать разговор.
   - Слышь, друг, а вот если...
   - Заткнись, - рявкнул сосед. - Не видишь - сплю я!
   Только утром он согласился выслушать  Печенкова  и  дать  совет.  Тот
рассказал, что дружбаны вовлекли его в "дело",  они  "опалились",  менты
взяли только его и прессуют изо всех сил. Если пальцы на  автомате  най-
дут, они совсем озвереют. Держаться сил нет и  сдавать  корешей  негоже.
Так что делать?
   Леший усмехнулся.
   - Сдашь ты их или не сдашь, роли не играет. Их и так вычислят.  Прой-
дутся по твоим связям: с кем пил, с кем гулял, с кем баб драл... И  кар-
тина ясная. Дело дней. Им надо из города дергать и на дно  ложиться.  Да
алиби задним числом заготовить. Когда все поутихнет,  станут  расспраши-
вать, а они - вот вам отмазка. И все тут.
   Печенков подумал.
   - Алиби, алиби... За ними дел много, на все отмазок не запасешься...
   - Ты меньше болтай, - осуждающе сказал Леший. - Оно мне надо, сколько
за ними дел? Мне бы от своих отряхнуться.
   Он отвернулся и больше не проронил ни слова.
   Вскоре Колерова вызвали на допрос. Вернулся он еще  более  довольный,
чем накануне.
   - Все, амба! Вчера, один на очняке отказался,  сегодня  терпила...  А
трое суток на исходе, и ни один прокурор санкцию не даст! Значит, сегод-
ня выпустят!
   - А с чего они вдруг поотказывались? - живо заинтересовался Печенков.
   - Кореша-то на воле! - остро глянул Леший. - Я их не  сдаю,  они  мне
помогают.
   - Точно! Мои же тоже могут пошустрить! И адвоката хорошего нанять,  и
залог внести, и на свидетелей наехать, а следака подмазать...  Почему  я
должен за них отдуваться?
   - Если кореша настоящие, то все сделают, - кивнул  Леший.  -  А  если
фуфлыжники... Забудут про тебя и будут пить-гулять, как обычно.
   - Да вроде не должны...
   Печенков надолго замолчал. Его явно мучили сомнения.
   - Слушай, друг, а ты, если выйдешь, записку передать сможешь?
   Леший покачал головой:
   - Стремно. Ошманают, найдут...
   - А на словах?
   - На словах можно...
   - Богатяновку знаешь? Соляной спуск, пять. Второй этаж.  Сережка  Фи-
тиль. Длинный такой, и голова узкая. Скажи, чтоб Мишку Печенкова отмазы-
вали. Скажи, мол, я молчу, но прессуют сильно,  могут  расколоть.  Пусть
крутятся - это и их касается. Запомнил?
   - Чего ж не запомнить. Сколько я малевок  перетаскал...  А  если  нет
твоего Сережки? Вдруг сбежал, в землю зарылся?
   - Тогда в спортзал на "Прогрессе", Вовка-массажист,  кличка  Кривуля.
Полный такой, на один бок заваливается, что-то у него  с  позвоночником.
Он так, сбоку припека, но пусть передаст ребятам...
   - Лады, сделаю.

   На самом деле друзья не забыли про Печенкова и были  к  нему  гораздо
ближе, чем он предполагал. Они принадлежали к новой формации,  а  потому
привыкли решать все вопросы радикально, причем так, как никогда не приш-
ло бы в голову традиционным уголовникам. А именно:  проложить  в  камеру
прямую "дорогу" через администрацию изолятора.
   Старшина Тимшин прослужил в тюремном ведомстве восемнадцать календар-
ных лет. Дежурства чередовались с отдыхом в соотношении  сутки  -  двое,
таким образом он в общей сложности провел за решетками и массивными зам-
ками ровно шестерик, как муровый уголовник. Должность у него была  неве-
ликая - помощник дежурного, и справлял он ее  отстранение  от  сути  тех
действий, которые предпринимал. Проводил обыски поступивших и отправляе-
мых на тюрьму, выводил из камер на допросы, санобработку, заполнял  жур-
нал наполнения, руководил раздачей пищи. При этом он не вникал, кто и за
что сидит, не интересовался степенью доказанности  вины,  не  возмущался
совершенными преступлениями.
   Крестьянин по натуре, он был далек от специфики милицейской службы  и
больше интересовался натуральным хозяйством, которое  у  него  было  до-
вольно крепким. Тимшин жил в пригороде,  где  царил  сельский  уклад,  и
сменная работа его вполне устраивала, потому что, приспособившись немно-
го подсыпать в дежурство, он имел двое свободных суток для работы в ого-
роде и ухода за скотиной. Поскольку обитатели ИВС находятся в стрессовом
состоянии и не отличаются аппетитом, он  приносил  с  дежурства  ведерко
объедков, которые явно шли на пользу двум лоснящимся кабанчикам.
   Время шло к пенсии, оставалось дотянуть полгода, и, когда в ста  мет-
рах от ИВС его остановили два молодца специфической бандитской  внешнос-
ти, он изрядно струхнул. Тимшин не был героем, и внешность у  него  была
не героическая: мелковатая фигура, морщинистая кожа на рано  постаревшем
лице, обращенный в себя взгляд.
   - Слушай сюда, - безапелляционно начал коренастый широкоплечий парень
с короткой стрижкой и высоко подбритыми висками. - Сейчас я тебе дам сто