братно в кассу. Есть расписка...
   Седой сбоку угрожающе надвинулся на него.
   - Ладно, Макс, - прозвучал его резкий голос. - Леха там  уже  волноваться
начинает, хватит болото разводить...
   - Я вам правду говорю. Могу расписку показать...
   - Ладно, - спокойно проговорил седой.
   Он  сделал  легкое,  не  лишенное  своеобразной  грации  движение  рукой,
сжимающей пистолет - У Евсеева из глаз брызнули искры. Яички  поджались,  из
горла вырвался хрюкающий звук. Ответработник ЦК КПСС не знал,  что  боль  от
удара может быть такой пронзительной, - он  на  какое-то  мгновение  потерял
сознание.
   ...Потом его что-то ужалило в руку. Евсеев  дернулся  и  пришел  в  себя.
Седой выпрямился, в руках  у  него  был  узенький  шприц,  тонкая  иголка  с
рубиновой капелькой на конце ярко блеснула в свете настольной  лампы-  Алика
смотрела  округлившимися  глазами  -  сквозь  серую   радужку   проглядывало
испещренное сосудами глазное дно.
   Перехватило дыхание: на обонятельные рецепторы обрушилась лавина  запахов
- тяжелая волна Аликиных духов, терпкий дух оружейного масла, пот нескольких
человек -  грубый  мужской  и  нежный  женский...  Все  чувства  многократно
обострились, комната вдруг  деформировалась  и  изменила  размеры,  стол  по
наклонному полу поехал в угол, температура воздуха стала подниматься,  будто
кто-то на полную мощность включил отопление.
   Алика продолжала смотреть с самым идиотским  видом,  словно  ожидая,  что
сейчас у него вырастут рога или глаза  засветятся  неоновым  огнем,  а  двое
пришельцев ждали совсем другого и были уверены, что дождутся...
   Жар распространялся медленными волнами.  Иногда  заключенных  на  допросе
пытают с помощью прожектора, Евсеев  слышал  об  этом.  Ставят  перед  самым
лицом, двести-триста ватт... Но ведь здесь никакого прожектора нет.  Нет?  А
пот - градом... Алика поднялась с кровати, Евсеев увидел, что вся одежда  на
ней истлела, испарилась. Она рада, конечно, эта  сучка,  она  всегда  любила
жару, жару и молодых самцов, ей хоть гангстера, хоть черта лысого давай,  ей
все мало...
   - Где деньги? - Лицо Карданова вытянулось в длину, нос  съехал  на  щеку,
рот по окружности передвинулся на лоб.
   - Какие еще деньги? - произнес Евсеев,  сдувая  горячий  пот.  -  Никаких
денег нет, они в банке... Есть бриллианты. Да, бриллианты есть. От  пяти  до
пятнадцати карат.
   Теперь лица вытянулись у седого и Алики. Мало того: они почернели, словно
обуглились. Евсееву стало страшно. Он отвернулся. Но и там стояла Алика,  ее
волосы от жара  скрутились  спиралями,  как  у  негритянки,  все  тело  тоже
почернело, блестит от пота, губы вывернулись. Нет... Это невозможно!
   - Где камешки? Где бриллианты? - надвинулось на него чье-то лицо. Это был
Мулай Джуба, между  сточенных  треугольниками  зубов  торчат  остатки  мяса.
Евсеев вдавился в спинку кресла.
   Мулай Джуба улыбался. Евсеев понял, в  чем  дело:  они  в  Борсхане,  вот
почему так жарко, они находятся  в  подвалах  президентского  дворца.  Алика
стоит перед ним, неприлично раскачивая тазом  и  показывая  влажный  розовый
разрез между ног.
   - В кабинете за зеркалом есть тайник... И двойной сейф  в  гостиной...  В
марсельском отделении "Лионского кредита" два абонированных сейфа...  Нельзя
же все яйца складывать в одну корзину?
   - Конечно, нельзя! - Мулай Джуба  поощряюще  улыбался  и  хлопал  его  по
плечу. - Теперь говори шифры. Только не спеши, надо ведь записать, правда?
   И Алика улыбается розовым разрезом, и Карданов перевернутым ртом на  лбу,
они  одобряют  его  хитрость  и  предусмотрительность,  и  он  одобряет   их
обстоятельность и старательность.
   - Обязательно запишите, а то забудете...
   Действие  сыворотки  заканчивалось,  Евсеев  все  чаще  замолкал,  обводя
удивленным взглядом присутствующих.  Обсыпанные  потом  брови  выстраивались
удивленным домиком. Он возвращался.
   И Алика возвращалась, становясь обычной Аликой со светло-оливковой кожей,
даже пижамные штанишки и мужская сорочка, наброшенная на плечи, -  вот  они,
на своих местах. И Карданов...  И  этот,  седой...  И  смысл  слов,  которые
вылетали из Евсеева в последние минуты, вылетали против его  воли,  -  смысл
тоже возвращался тяжелым бумерангом.
   Он все рассказал. Все. Совершенно все. Но, может  быть,  дело  еще  можно
поправить? Надо только придумать - как?
   - Мы здесь уже двадцать две минуты, - сказал Спец, глянув на часы.  Потом
он посмотрел на Алику, у которой глаза стали похожи  на  пятнадцатикаратовые
бриллианты. - Кто пойдет в кабинет?
   - Иди ты, - сказал Макс. - Я присмотрю за ними. Спец не  стал  спорить  и
выскользнул за дверь. Евсеев сидел, скрючившись, в кресле, смотрел в пол. Он
покачивал головой, продолжая беззвучно разговаривать сам с собой.  Время  от
времени его челюсти сжимались,  под  обвисшими  толстыми  щеками  проступала
твердая кость. Из оцепенения его вывела Алика.
   - Ты баран!  -  заверещала  вдруг  она.  -  Идиот!  Тупица!..  Миллиарды,
подумать только!! И все молчком, мне ни слова! Да ведь я  уже  сейчас  могла
вместо того, чтобы сидеть в этой поганой дыре, скупить  всех  менеджеров  на
Бродвее, выступать, записываться, сниматься!! Скотина! Ты для них эти деньги
берег, да?! - Ее рука стрелой вытянулась в  сторону  Макса.  -  Для  них,  я
спрашиваю?.. Да если бы на твоем месте был нормальный здравомыслящий  мужик,
он бы с этими деньгами... Я бы... Весь мир был бы у наших ног!.. А ты!!
   Она вскочила с кровати и бросилась на Евсеева. Тот отшатнулся,  попытался
приподняться с кресла. Макс был начеку, он схватил  Алику  за  предплечье  и
силой усадил на место. Лицо девушки покрылось красными пятнами, ругательства
продолжали вылетать из ее рта, полуобнаженное тело тряслось, как в припадке.
   ...Находясь в кабинете на третьем этаже, Спец слышал эти.  крики,  но  не
обращал на них внимания. Он ощупал  пальцами  раму  зеркала  из  небьющегося
стекла, висевшего на стене. Нашел две скрытые кнопки по  обе  стороны  рамы,
одновременно надавил. В стене обозначился квадрат  примерно  метр  на  метр,
зеркало уплыло куда-то вверх, открывая тускло поблескивающий  сейф  с  двумя
цилиндрическими шкалами на дверце.
   Сверяясь по бумажке, он набрал код. Сейф издал еле  слышный  звук,  какой
издает стрелка настенных часов, перемещаясь на  одно  деление.  Спец  открыл
дверцу и на миг замер. Его зрачки сузились, защищая душу  от  ослепительного
блеска драгоценных камней.

   * * *
   Еще через пятнадцать минут они  выходили  с  территории  виллы  господина
Таубе. На этот раз через калитку, как подобает приличным людям. Камешки Спец
и Макс рассовали по многочисленным карманам курток. Веретневу  сказали,  что
все в порядке, но  тому  не  терпелось  узнать  подробности  операции...  До
"Фольксвагена" оставалось метров десять, контуры машины проступали в темноте
сгустком еще более  глубокой  тени,  Веретнев  уже  представил,  как  мигнут
коротким "привет" лампочки над дверцами, когда  они  сядут  в  салон,  и  он
выдвинет встроенную пепельницу,  и  закурит  сигарету,  и  это  будет  самая
большая награда за весь мандраж и тревоги  предыдущего  часа.  Настроение  у
всех было приподнятым, усталости не чувствовалось. Чистый прохладный  воздух
пах морем и расцветающей магнолией.
   - Я же говорил: детская прогулка!  -  негромко  сказал  Спец,  выдвигаясь
вперед. И тут же,  втянув  носом  воздух,  страшным  голосом  крикнул  прямо
противоположное:
   - К бою! Заса...
   Из темноты вырвался узкий, острый, ослепительный, прожигающий  плоть  луч
света. Он негативом высветил лицо Спеца: черное, с белым, оскаленным в крике
ртом и черными зубами...
   - Сиу-ттт! Сиу-ттт! - сдвоенно свистнул приглушенный выстрел.
   Выматерившись, Спец провалился во тьму.
   - Пц-крац! Пц-крац! - каркнул в ответ его "вальтер".
   Макс и Веретнев шарахнулись в стороны. Еще несколько лучей вспороли ночь,
нащупали их темные неброские куртки, нарисовав на них светлые круги мишеней.
   - Сиу-ттт! Сиу-ттт!
   Что-то свистнуло у самого лица, невидимый  закройщик  с  хрустом  поронул
борт куртки, и тут же будто молот врезался в грудь! Макс отшатнулся, на  миг
потеряв ориентировку во времени и пространстве, перехватило дыхание,  сердце
трепыхнулось и пропустило удар, казалось,  сейчас  оно  оторвется  и  упадет
вниз, на дно живота... Ничего не сознавая, не понимая  даже,  ранен  он  или
убит, он инстинктивно даванул спуск - раз, второй...  Это  был  единственный
сейчас жест выживания...
   Дыхание вернулось, к тому же он  двумя  ногами  стоял  на  земле  и  явно
находился на этом свете, поэтому следующие выстрелы произвел уже  прицельно,
по ярким фонарям неизвестного противника.
   Веретнев  нащупал  стволом  прыгающий  в  темноте  луч.  Пц-крац!   Мягко
шлепнуло, луч погас, раздался утробный звук, словно воздух вышел из баллона.
Тут же и его ударило молотком в бок, хрустнуло ребро, острая боль перекосила
тело.
   - Сиу-ттт! Сиу-ттт!
   - Пц-крац! Пц-крац!
   Тихая, спокойная, пахнущая морем ночь словно взбесилась. С одной  стороны
приглушенно   шипели   современные   пистолеты,   оснащенные    современными
глушителями, с другой  -  отрывисто  клацало  оружие  диверсантов  "третьего
рейха". Расставив ноги, Макс безостановочно палил в  темноту,  а  кто-то  из
темноты с таким же упорством палил в него. Глушители  отрезали  вспышки,  но
прямо по оси стволов все же мелькали слабые оранжевые точки, и  он  старался
нащупать их  пулями.  Рядом,  держа  пистолет  двумя  руками,  отстреливался
Веретнев.
   Иногда пули со свистом уносились в темноту, иногда звенели о  стекло  или
металл, иногда шлепались во что-то мягкое и живое. Пахло сгоревшим порохом и
горячей сталью. Сдавленные крики, стоны, придушенные выхлопы пороховых газов
и лязг раскаленных затворов гасли в адском колпаке,  не  выходя  за  пределы
пятидесятиметрового диаметра. Спящие на побережье  люди  не  догадывались  о
том, что на их земле разверзся вход  в  преисподнюю,  куда  одна  за  другой
скатывались человеческие жизни...
   - Пц-крац! Пц-крац!
   Он чувствовал, что его пули находят  цели.  Два  фонаря  на  той  стороне
погасли, да и шипение модернизированных глушителей  стало  заметно  реже.  У
Макса кончились патроны. Пока он  шарил  по  карманам  в  поисках  запасного
магазина, замолчал  и  пистолет  Веретнева.  Тот  глухо  чертыхался,  дергая
заевшую "молнию" на кармане.
   Справа раздались быстрые тяжелые шаги, хрустнула ветка -  уцелевший  враг
спешил воспользоваться минутой и добить оставшихся безоружными людей.
   Наконец  дрожащими  руками  Макс  уцепил  плоский,   маслянисто-скользкий
магазин, направил в окно рукоятки, со скользящим трущимся звуком тот стал на
место. Шаги приближались. Лихорадочно рванул затвор, понимая,  что  опоздает
на какую-то долю секунды...  Неужели  конец?..  Впереди  на  земле  вспыхнул
фонарь, осветив замершую в полуприседе  крупную  фигуру  с  направленным  на
Макса пистолетом.
   - Пц-крац!
   Пуля ударила неизвестного в плечо, чужой пистолет дрогнул.  Макс  вскинул
свой и трижды нажал на спуск. Враг тяжело опрокинулся навзничь, фонарь  тоже
упал в траву, вновь наступила темнота. И полная тишина.
   Макс  настороженно  выставил  оружие  перед  собой,  развернулся  в  одну
сторону, в другую... Но все было тихо. Неужели ад закончился?
   - Алексей Иваныч! Ты цел? - тихо позвал он.
   - Зацепило слегка... - прокряхтел тот. - Что с Володькой?
   - Прикрой, я посмотрю...
   Макс достал фонарь, посветил прямо перед  собой,  нагнулся.  Спец  лежал,
подвернув ноги в коленях, лицо казалось нарисованным - белое и  неподвижное,
ворот куртки набух от крови и влажно блестел. Держась за левый бок,  подошел
Веретнев.
   - В шею, навылет, - глухо сказал Макс и на всякий случай пощупал пульс. -
Он мертвый стрелял...
   Кое-как они втащили Спеца на заднее сиденье. Он был тяжел, как камень.
   В стороне раздался стон. Приготовив пистолет, Макс двинулся на звук  и  в
нескольких шагах наткнулся  на  скрюченное  тело.  На  миг  включил  фонарь,
повернул ногой  перепачканное  грязью  лицо  с  носом,  напоминающим  свиной
пятачок. "Работяга-докер" из лондонского магазина телевидеотехники...  Глаза
закрыты, бормочет что-то в полузабытьи...
   Спец учил не оставлять врагов в живых. Макс вытянул удлиненную пистолетом
руку, прицелился в круглый приплюснутый нос... И опустил оружие.
   Посветил по сторонам, осматривая поле  боя.  С  болезненным  любопытством
подошел к застреленному им человеку. Световое пятно  упало  на  запрокинутую
бритую голову. Надо же! Перед  ним  лежал  "браток"  из  самолета  Москва  -
Лондон!
   В отдалении неподвижно застыли еще два тела, но подходить к ним  Макс  не
стал.
   -  Едем!  -  торопил  из  машины  Веретнев,  и  он  медленно   побрел   к
изрешеченному пулями  "Фольксвагену".  На  удивление,  машина  завелась  как
всегда - с пол-оборота.
   Только  что  пролился  короткий  дождь.  Небо  за  простреленными  окнами
"Фольксвагена" еще не выжало из себя всю темноту и влагу,  но  на  восточном
его склоне уже расползалась капля синьки.
   Скоро рассвет. Шоссе гудело под колесами. Макс сидел на  заднем  сиденье,
глядя в прямой затылок Веретнева. По обе стороны от  дороги  тянулись  голые
виноградники и приземистые, коротконогие яблоневые сады.
   Спец привалился к плечу Макса, перепачканные в земле седые волосы  торчат
в стороны, голова болтается на  груди,  подбородок  уткнулся  в  пропитанный
кровью тампон из бинта. Спец мертв. Мертвые руки, мертвая щетина, обсыпавшая
щеки - в день операции он не брился, но и соблюдение примет  не  помогло,  -
мертвые куртка и рубашка. Когда они приедут в Ниццу, он успеет закоченеть.
   - Может, сядешь за руль?  -  спросил  Веретнев,  не  отрывая  взгляда  от
дороги.
   - Нет, - разжал губы Макс. Веретнев немного помолчал.
   - Надо что-то делать, - сказал он. Спец на повороте  качнулся  в  сторону
дверцы, Макс подхватил его.
   - Ну что, значит - бросим? - глухо произнес Макс. - Прямо на обочине, как
собаку?
   Веретнев опять замолчал. Затылок его стал еще прямее.
   - Значит, бросим, - сказал он. Спокойно сказал. Спокойно встретил  пустой
взгляд Макса в зеркале заднего обзора.
   В таких ситуациях не льют слез и не пускают слюни. Макс это хорошо  знал.
Дело не в бриллиантах. Деньги ничего не стоят, когда на весах  раскачиваются
жизнь и смерть. Дело в профессиональном поведении. Спец это  понял  бы.  Да.
Именно Спец, как никто другой.
   Они свернули на узкую дорожку, выехали на  пляж.  "Фольксваген"  зарычал,
попав на рыхлый песок. Остановились в  нескольких  метрах  от  кромки  воды,
возле лежащей вверх килем рыбацкой лодки. Двигатель замолк. Тишина и  волны.
Синее пятно все дальше расползалось по черному небу.
   Макс взял Спеца под мышки, потянул. Веретнев подхватил под ноги. Положили
на холодный песок. Макс заметил, что  один  ботинок  остался  в  машине.  Он
пошарил под сиденьем - нашел, поставил рядом с телом. Что еще?
   Веретнев стоял прямой как столб, губы его шевелились.  "Молится  он,  что
ли?!" - поразился Макс.
   - Давай это... Салют. Чтобы по правилам...  Оружие  немецких  диверсантов
хрипло прокаркало в низкое чугунное небо. Потом пистолеты забросили в  воду,
тело накрыли перевернутой лодкой.
   Веретнев попросил сделать обезболивание - мучило  сломанное  ребро.  Макс
вкатил ему несколько кубиков новокаина.
   - Это Владимир Петрович купил, - вспомнил он, закрывая аптечку.
   - Он все предусмотрел, - кивнул Веретнев. - Если бы не  жилеты,  мы  тоже
были бы трупами!
   - Точно! - У Макса все еще ломило левую часть груди. Пуля попала в  самую
середину защитного сегмента, оставив в нем заметную вмятину.
   - То фляга, то эта вставка... Ты везунчик! - Повертев в  руках,  Веретнев
забросил погнутую пластину далеко в море. - Это судьба...
   Макс кивнул, потирая грудь.
   - Давайте приведем себя в порядок.
   Он открыл багажник, достал дорожные сумки с вещами. Они сняли провонявшую
потом,  порохом  и  смертью  одежду,  вымылись  холодной  морской  водой   и
переоделись.
   - Что будем делать с камнями?
   - Давай разделим, чтобы не в одной корзине, - предложил Веретнев.
   Макс выгреб на заднее сиденье содержимое  карманов  своей  куртки,  потом
опустошил куртку Спеца.
   - Ну и ну! - выдохнул Веретнев.
   До этого момента деньги, состояние, богатство представлялись ему огромной
кучей пахнущей типографской краской бумаги с портретами, цифрами, видами  на
Капитолий, личной подписью  главного  казначея  США  и  водяными  знаками...
Сейчас  он  увидел  нечто  другое.  Груда  тщательно  отшлифованных  алмазов
размером с крупную горошину, несколько штук почти с перепелиное яйцо. Чистый
и острый,  режущий  свет.  Уходящие  в  бесконечность  лабиринты  прозрачных
граней...
   Деньги были тоже - пачечка  пятисот-  и  тысячефранковых  купюр.  Но  они
сейчас не воспринимались как  обычно,  теряясь  на  фоне  сказочного  сияния
драгоценных камней. Бриллианты затмевали  собой  все.  Нет,  это  не  листки
казначейской бумаги. Это не просто богатство. Это что-то гораздо  большее...
Это неземная гипнотизирующая красота...
   - Раскладываем надвое, по размерам, - скомандовал Макс, и  они  принялись
за дело.
   Скоро  на  потертой  коже  сиденья  образовались  две  одинаковые   кучки
бриллиантов по сорок  пять  мелких  и  четыре  крупных  в  каждой.  Примерно
одинаковые.  Когда  сортировку  ведут  неспециалисты  и  на  глаз  -  полную
справедливость  соблюсти  трудно.  Поэтому  уравнять   чаши   весов   должен
беспристрастный Случай.
   - Эта - орел, - показал Макс рукой. - А эта - решка. Бросайте!
   Через  секунду  вопрос  разрешился,  и  они  принялись  прятать   добычу.
Бриллианты быстро исчезали в карманах, быстрее, чем  кожа  ладоней  успевала
почувствовать совершенство формы. Камни  холодили  тело  через  ткань  брюк,
словно крошечные звезды.  Веретнев  вспомнил,  что  так  отличают  настоящие
драгоценности от стразов - стразы  нагреваются  от  человеческого  тепла,  а
настоящие камни - нет.
   - Евсеев не станет звонить в полицию, - уверенно сказал Алексей Иванович,
на глаз разделяя пачку купюр. -  Никто  не  пострадал,  и  потом...  Ему  же
придется объяснять - откуда такое богатство...
   Макс посмотрел на него долгим взглядом.
   - Самое смешное, дядя Леша, что  это  только  десятая  часть!  Из  одного
сейфа! У Спеца не было времени вскрывать второй тайник...  А  основная  доля
вообще хранится в банках! Он точно не станет заявлять. А вот натравить своих
псов может вполне...
   - Злотин до завтра не отойдет. Он пролежал под стволом  и  каждую  минуту
ждал выстрела. Когда я перерезал веревку, он потерял сознание.  А  Кудлов...
Вряд ли он станет проявлять особое рвение за  хозяйские  деньги.  Вот  из-за
трупов поднимется сыр-бор! Такая бойня поднимет на ноги всю полицию. Хотя  у
них нет наших примет...
   Закопав в рыхлый песок снятую одежду и задержавшись на миг у перевернутой
рыбацкой лодки, они сели в машину. Когда въехали в Ниццу, уже рассвело.  Они
бросили изуродованную машину в тихом  переулке  на  окраине,  быстро  прошли
несколько кварталов и, поймав такси, отправились в аэропорт. Рейс на  Москву
вылетал через два часа, еще четыре часа в пути, за это время надо  придумать
легенду легализации для Яскевича. Здесь предполетный контроль  сориентирован
в основном на оружие, рассыпанные по карманам бриллианты металлодетектор  не
засечет. А в
   Шереметьеве можно воспользоваться каналом Службы внешней разведки...
   ...Зал вылетов обрушился на них суматошным множеством голосов и  лиц,  на
которых читались заботы и тревоги, очень далекие от  всего,  что  связано  с
ночными выстрелами, перекрестьями ищущих огней  в  темноте  и  предсмертными
хрипами умирающего товарища. Здесь кипела жизнь,  и  время  проходило  между
объявлениями  о  регистрациях  и  посадках,  чашками  кофе  в  пластмассовых
стаканчиках, поисками туалета и о